Текст книги "Наследие последнего тамплиера. Кольцо"

ГЛАВА 49

В городе мне больше было нечего делать, и мною овладело уныние. Я вошла в свою комнату и открыла окно. Опершись на подоконник, я еще раз оценила свое положение и поняла, что у меня осталось одно дело и мне следует завершить его, прежде чем навсегда покинуть Барселону. Я никогда не вернусь обратно, как и моя мать.

Арнау д'Эстопинья. Чтобы отыскать его, я расспрашивала людей. Но в последние дни монах исчез.

Алиса должна знать, где его найти!

На этот раз наши роли поменялись, и я вела наблюдение из телефонной будки напротив входа в его дом. Эта узкая улочка старой Барселоны находилась в районе, который когда-то называли Китайским кварталом, потом Десятым округом. Теперь он называется Раваль. Жилье здесь дешево, и в этом квартале селятся иммигранты. Процветает бизнес сдачи внаем мест в ночлежках, отчего улицы постоянно заполняет разноязыкая толпа людей в национальных одеждах. Алиса сказала мне, что Арнау снимает здесь часть комнаты. При этом я подумала, что сумма, которую она платит этому человеку, не так уж велика. Увидела я его метров за пятнадцать от входа в дом. Как всегда, Арнау был во всем черном. Он шел, выпрямив спину, твердой поступью военного. Казалось, избегая встречи с ним, люди сходили с тротуара. Арнау подстриг бороду и седоватые волосы.

Я быстро пересекла улицу, но когда подбежала к нему, он уже стоял ко мне спиной и вставлял ключ в замочную скважину своей двери.

– Арнау! – Я положила руку ему на плечо.

Он повернулся. Лицо его исказила ярость. Арнау нащупывал кинжал, висевший у него на боку. На меня смотрели его поблекшие голубые глаза. Меня снова охватил страх от этого безумного взгляда.

– Брат Арнау. Это я, девушка с кольцом.

Когда он узнал меня, выражение его лица несколько смягчилось.

– Что вам надо? – спросил он хриплым голосом.

– Поговорить с вами.

Его взгляд скользнул по моей руке, и я вспомнила, что мое кольцо для Арнау символ власти. Не получив ответа, я сказала ему:

– Брат сержант д'Эстопинья. Приглашаю вас на обед.

Он колебался. Его взгляд встретился с моим, потом снова скользнул по кольцу, после чего Арнау дал согласие.

Это был семейный бар-ресторан с комплексными обедами, бутербродами с кальмарами и с запахом жареного мяса. Выбор в этом районе был ограничен. Мне удалось занять место подальше от телевизора, игрального автомата и от звяканья тарелок и ложек, доносившегося из-за стойки бара, но и это не позволило мне как следует побеседовать с монахом.

Когда нам принесли хлеб, Арнау благословил стол и начал вслух молиться. Потом прервал молитву и посмотрел на меня, ожидая, что я присоединюсь к нему. Так что мне пришлось последовать его примеру. Завершив молитву, Арнау начал есть хлеб; он не ждал, когда подадут первое блюдо. Я попыталась занять его пустой болтовней, но он давал лишь односложные ответы. Арнау не отличался словоохотливостью и, видимо, редко говорил с людьми. Меня удивила его прожорливость. Похоже, к обильным обедам он не привык. Не знаю, чем это объяснялось: религиозными убеждениями или скромным достатком. Вино Арнау пил с удовольствием, и я, надеясь, что оно развяжет ему язык, заказала вторую бутылку. Внезапно Арнау заговорил:

– Я из сумасшедших монахов. Я хорошо знаю, почему магистр Бонаплата покончил с собой. – Я смотрела на него. Эти две фразы он произнес одну задругой без перерыва. – Не верьте в то, что вам говорят. Брат, желавший, чтобы я унаследовал кольцо, тоже убил себя, и значительно раньше. Все братья моей конгрегации считали его безумцем. Кроме меня. Он доверил мне кольцо, после чего все решили, что я тоже сумасшедший. Начинается это с видений. Вас пытали? Вас допрашивали инквизиторы? Вы видели, как обрушились стены Сан-Хуан-де-Арсе? Чувствовали, как сарацины наносят вам раны холодным оружием? Сколько убийств вы совершили, чтобы увидеть это кольцо? Сколько получили, увечий? Много жизней, много боли – вот что содержится в этом кольце. А потом они входят в вашу жизнь и не оставляют вас ни ночью, ни днем.

– Кто они? – спросила я.

– Кто? – Арнау удивленно таращился на меня, очевидно, полагая, что я должна это знать. – Души братьев. Они в кольце. И при каждом их появлении в тебя входит какая-то часть этих душ. Я уже не тот, кем был. Однажды мне приснился иной сон. Ко мне являлось множество видений брата Арнау д'Эстопиньи, но в тот день его скорбящая душа вселилась в меня. Навсегда. С тех пор я – Арнау. Эта душа явилась из чистилища и страдает из-за преступлений, которые совершила.

Но не это ее главная печаль. Она знает, что ее миссия до сих пор не завершена – сокровище не возвращено рыцарям Храма. – Он смотрел на меня своими выпученными глазами, и я не смела противоречить ему. – Я Арнау д'Эстопинья, – повторил он, повысив голос. – Последний из тамплиеров. Последний по-настоящему, – добавил он и посмотрел мне в глаза, возможно, ожидая, что я возражу. А возразить очень хотелось. Потом он тихо продолжил:

– Будьте осторожны, сеньорита. Кольцо опасно. Случайно столкнувшись с новым орденом тамплиеров и познакомившись с магистром Бонаплата, я понял, что нашел свой дом. А передав ему кольцо, испытал великое облегчение. Говорят, папа Бонифаций VIII носил кольцо, очень похожее на это, и будто французский король Филипп IV Красивый утверждал, что в нем поселился дьявол. Король хотел оклеветать папу и пользовался любым предлогом, лишь бы обвинить его. Имея хорошую шпионскую сеть, он основывался на точных данных. Что-то поселилось в этом камне, в его звездочке о шести концах… Никому не дано сохранить это кольцо и при этом не пострадать…

– Не передавали ли вы сеньору Бонаплате еще и связку бумаг? – прервала я Арнау.

– Нет. Я поведал магистру о жизни брата сержанта Арнау д'Эстопиньи. Кое-что из этого рассказал мне мой предшественник, владелец кольца, а все остальное я сам пережил в видениях.

Арнау продолжал смотреть на меня, допивая свой стакан вина. Я, и так опасавшаяся кольца, еще больше напугалась. Одержим ли этот умалишенный духом прежнего Арнау, меня мало волновало. Сейчас он был для меня Арнау д’Эстопиньей, последним из настоящих тамплиеров.

– А триптих? – спросила я.

– Триптих, кольцо и устное предание об Арнау, передававшиеся в течение сотен лет от брата к брату, были похищены в 1845 году, когда в результате антиклерикальных выступлений разграбили и сожгли Поблет. Мы знали, что они не сгорели, поскольку братья вышли вслед за теми, кто их украл, однако толпа не дала догнать их. В те дни были сожжены многие произведения искусства, но не триптих. Возможно, тот, кто унес их, был знатоком истории.

– Почему вы следили за мной?

– Магистр Алиса приказала мне докладывать ей о том, что вы делаете. Потом, узнав, что вы владелица кольца, я следил за вами, чтобы охранять вас. Так и случилось, когда на вас напали.

– Если вы следили за мной, чтобы охранять меня, почему я не видела вас в последние дни?

– Потому что вы покинули город. А опасность подстерегает вас именно здесь. Поэтому я и не следил за вами.

– О чем это вы?

– Она здесь, в Барселоне.

– Что здесь? Какая опасность?

Арнау не ответил. Взгляд у него стал потерянным, а заметив за стойкой бара людей североафриканского происхождения, он процедил сквозь зубы:

– Не видите этого? Они возвращаются. – В его голосе слышалась злость. – Однажды они обезглавят кое-кого. – Арнау снова умолк.

Я задрожала. Монах говорил вполне серьезно.

ГЛАВА 50

Вернувшись домой во второй половине дня, я вновь наткнулась на свои чемоданы. Их вид удручал меня, и я подумала, что лучше всего собрать их и перестать беспокоиться. Но тут я кое-что вспомнила. Зная, что Ориоля нет дома, я подошла на цыпочках к двери его комнаты, отделенной от моей только стеной. Проверила дверную ручку-кнопку. Замок не был закрыт, и я проскользнула внутрь.

Здесь пахло им. Не потому, что Ориоль пользовался духами или от него пахло как-то особенно, но мне хотелось так думать. Комната была пропитана им. Я внимательно посмотрела на его кровать, на шкаф, на рабочий стол, придвинутый к окну, откуда также открывался вид на город. Я понимала, что нельзя задерживаться здесь, поскольку меня могут застать врасплох, однако начала просматривать выдвижные ящики конторки. В этих ящиках меня заинтересовали фотографии, запечатлевшие Ориоля с подружками, в том числе и с той девчонкой с пляжа, а также с друзьями. Мне следовало уйти, но я осмотрела ночной столик, перешла к шкафу… и сначала не обнаружила ничего. Револьвер его отца оказался в ящике для нижнего белья. Тот самый, из которого Энрик прикончил семейство Буа, тот самый, который мы отыскали в устье колодца.

Сунув его за пояс, я направилась на чердак. Там без особого труда нашла картину. Ту, на которой воспроизводилась моя створка. Поцарапав бристольский картон, прикрывавший обратную сторону картины, я увидела, что внутренняя часть не такая плотная, как у моей створки, хотя и более толстая, поскольку состоит из боковых планок. Я положила револьвер в углубление, где он хорошо помещался. Он держался и не падал, даже если сильно потрясти картину. Однако револьвер было легко вынуть, если потянуть за рукоятку. Я вспомнила мой сон об убийстве семейства Буа. Все правильно. Так оно и было. Я разрешила проблему комиссара Кастильо, хотя он никогда не узнает этого. Впрочем, это открытие не улучшило моего душевного состояния. Напротив. Не желая, чтобы меня посещали жуткие видения, я решила вернуться к неприятной работе.

Перед этим я позвонила в свою контору в Нью-Йорке и попросила включить меня в рабочий план следующей недели. Мой шеф сказал, что это следует обсудить на совете директоров. Коллегам по адвокатской конторе мое длительное отсутствие не нравилось. Впрочем, по доброжелательному тону шефа я интуитивно почувствовала, что место остается за мной.

Потом я позвонила Марии дель Map и сообщила, что возвращаюсь, чем привела ее в восторг. Но когда я сказала ей, что собираюсь порвать с Майком, она вскрикнула. Я рассказала матери о том, что произошло у меня с Ориолем. Она не очень удивилась и заметила, что само по себе это не повод к разрыву с таким парнем, как Майк, и что в любом случае обручальных колец по телефону не возвращают. Просила меня подождать немного и ничего не решать до возвращения, а там видно будет.

Приключение подошло к концу. Оно было прекрасно, но моей жизни предстояло продолжиться в Нью-Йорке. С Майком или без него. Я совершила путешествие во времени, в пространстве и по своей душе.

Я утолила подавляемое многие годы чувственное влечение к Ориолю. Рана, полученная в прошлом, затянулась и теперь стала легким недугом. Я вернулась в Барселону, в свое детство, прерванное, когда мне было тринадцать лет, обрела это детство еще на несколько мгновений и внесла в него кое-какие изменения.

Эти путешествия – в пространстве, во времени и по своей душе – изменили мой взгляд на мир и на людей, населяющих его. Нет, я не осталась такой же, как тогда, когда прилетела. Я научилась ходить по жизни босиком.

Несправедливо, что теперь, подходя к порту, я сожалела о том, что Итака оказалась такой жалкой. Я многое постигала в пути, радовалась каждому моменту движения. Именно это и есть суть жизни.

Здесь меня больше ничто не задерживало; мое будущее в Нью-Йорке.

Когда Ориоль постучался в мою дверь, в комнате царил беспорядок: на кровати валялись предметы одежды, на полу стояли два открытых чемодана, а по всей комнате были разбросаны самые разные вещи.

– Мать сказала мне, что ты уезжаешь.

– Да. Приключение кончилось, нужно возвращаться. Ты же знаешь – семья, обязательства…

Он взглянул на мои руки. После разговора с матерью я снова надела кольцо Майка.

– Где кольцо моего отца?

– Я оставила его на ночном столике. Оно пугает меня.

– Алиса уже говорила мне… Когда уезжаешь?

– Завтра.

– Я хочу купить твою створку триптиха.

– Створка не продается – это подарок человека, которого я очень любила.

– Назови любую цену.

Его настойчивость задела меня.

– Я уже знаю о твоей щедрости, Ориоль. Ты доказал это, вызволяя Луиса из затруднительного положения. – Мне хотелось плакать. – Но деньги мне не нужны, и я тоже умею быть щедрой. Если створка необходима тебе – она твоя. Я дарю ее.

Лицо его озарила широкая улыбка.

– Большое спасибо.

– Если это все, я продолжу упаковывать чемоданы.

Мне хотелось, чтобы Ориоль ушел, хотелось всплакнуть в одиночестве.

– Почему не отложишь возвращение?

– Ради чего? Здесь больше ничто не удерживает меня.

– Такой ценный подарок я принять не могу, и если ты не хочешь продать свою створку, то станешь моей компаньонкой, в связи с чем тебе придется задержаться здесь на несколько дней.

Его уверенный взгляд и властный тон уязвили меня. Однако во мне вспыхнуло любопытство, и я не выказала обиды.

– Твоей компаньонкой в чем?

– В поисках сокровища тамплиеров!

Я посмотрела на Ориоля, пытаясь понять, не смеется ли он надо мной. Но он начал возбужденно рассказывать мне:

– Оставшись один в пещере на Табарке, я начал размышлять и размышляю по сей день. Мой отец оставлял ложные следы на створках триптиха, но это отнюдь не свидетельство того, что створки фальшивые, а рассказ о сокровище не соответствует действительности. Если же триптих настоящий, знаки должны быть на виду, хотя разглядеть их может только посвященный. Мы не обратили на них внимания лишь потому, что искали знаки, скрытые под краской, не заметив настоящих. Пойдем! – Ориоль взял меня за руку и повел в свою комнату.

ГЛАВА 51

Там, на комоде, прислоненные к стене, стояли створки.

– Посмотри на них внимательнее, – сказал Ориоль.

Я увидела то же, что и всегда. Левую створку, разделенную на два прямоугольника – около пятнадцати сантиметров в основании и тридцати в высоту. Вверху, под аркой, из гроба выходит Иисус Христос, а внизу изображен Святой Иоанн Креститель в козлиных шкурах, предсказавший приход Мессии. На центральной доске, под стрельчатой аркой, изображена Мария, Матерь Божия, а у нее в ногах – надпись на латинском языке готическими буквами: Mater. Она смотрит прямо перед собой печальным взглядом и держит на коленях Младенца. Металлическая часть нимба приподнята, и все еще видна надпись: Ilia Sanct Pol. Младенец, с радостным выражением лица, благословляет правой рукой. На третьей створке, в верхнем квадрате, под странной аркой, изображен Христос на кресте, по сторонам от него стоят святой Иоанн и Дева Мария. Внизу святой Георгий попирает дракона.

– Для начала, – продолжал Ориоль, – сегодня я проверил надписи у ног святых под нимбами. В красках, которыми они нанесены, и в той, что покрывала их, есть синтетические компоненты. Эти добавления относятся к нашему времени, так как в Средние века их не существовало. Итак, ясно: скрытые надписи сделаны совсем недавно, и я уверен, что сделал их мой отец. Тем не менее этот весьма странный элемент, кольцо на руке Девственницы, относится к Средним векам. Все остальное на створках, несомненно, относится к концу тринадцатого – началу четырнадцатого века.

– И это подтверждает, что история имеет основание.

– Точно. Это первый достоверный знак, нечто такое, что находится на поверхности и сейчас кажется нормальным, но в свое время сразу же бросалось в глаза. Девственница – классическая Мадонна, на ней нет королевской короны, только торжественное облачение. Но кольцо не сочетается с нимбом вокруг ее головы. Как я уже тебе говорил, христиане не одобряли этого. Кольца носили только высшие иерархи церкви.

– Это необычно, но кольцо – неподдельное, – заметила я.

– Верно. Таким образом, у нас есть два знака, дошедших к нам из той эпохи. Как можно предположить, триптих и кольцо аутентичны. Только в них Арнау д'Эстопинья или кто-то другой мог передать свое послание потомкам.

– А что скажешь об истории Арнау? Тебе не кажется, что в ней тоже есть элементы реальности?

– Конечно! От некоторых культур сохранились лишь устные предания, и порой удивляешься тому, как эти предания, насчитывающие много веков, передаются от поколения к поколению. Поскольку в данном случае речь идет о тайне, связанной с жизнью ее носителей, до нас вполне могло дойти подлинное повествование с небольшими отступлениями и добавлениями.

– Но нам никогда не удастся понять, что реально, а что выдумано.

– Ты права. Но я верю в интуицию, хотя ее нельзя считать рациональным источником знания. Не всякое познание – продукт научного исследования. – Я задумалась. Вспомнила, как была потрясена, обнаружив выемку для револьвера в фальшивом триптихе на чердаке. Но Ориоль снова заговорил о картине: – Для посвященного знак Храма на створках очевиден. Хотя изображение Девы Марии вполне обычно для художников той эпохи, укоренение культа Богоматери у тамплиеров и изображение их святых покровителей на боковых створках свидетельствуют о том, что этот портативный алтарь принадлежал монахам-воинам. Кроме того, здесь два креста, которые использовали храмовники: патриарший, на посохе Иисуса Христа, и крест в виде буквы Т, или со слегка расширенными концами, на одеяниях святого Георгия. Вот это последнее – настоящая редкость. Крест святого Георгия имеет две поперечины – красную и тонкую, вроде тех, что мы видим в гербе Барселоны. Святого никогда не изображают с патриаршим крестом.

– Значит, мы убедились в том, что триптих настоящий и принадлежал тамплиерам. И о чем же это говорит?

– О том, что если в нем заключено какое-то послание, то оно находится там, где его можно увидеть. Тебе не кажется?

– Наверное, это так, – ответила я. – Мне не верится, чтобы какой бы то ни было знак содержало кольцо. Поверхность у него гладкая, на нем нет ни рисунка, ни гравировки.

– Хорошо. У нас остается история Арнау, если в ней хоть чему-то можно верить, и…

Мне не хотелось прерывать Ориоля, хотя я имела основания считать правдивой большую часть повествования.

– …рисунки, – заключил Ориоль, внимательно разглядывая триптих. – Нужно только смотреть на них глазами детектива конца тринадцатого или начала четырнадцатого века. Что привлекло бы внимание легавого той эпохи?

– Ты специалист по Средним векам, – сказала я, пожимая плечами. – Боюсь, исследовать улики предстоит тебе.

– Помимо того, что было уже сказано, меня удивляет эта надпись – Mater —у ног Девы Марии…

– И это?..

– Это свидетельствует о том, что слово «мать» написано на латыни и что оно излишне. Всем известно, что Дева Мария – мать Иисуса. Зачем художник написал «мать», когда это и так всем ясно? Надписи для идентификации святых – довольно обычное явление, особенно когда художнику не удавалось изобразить их так, чтобы они отличались друг от друга. Это часто случалось в романской живописи. Однако на наших створках всякий узнает Деву Марию, святого Георгия, повергающего дракона, и святого Иоанна Крестителя, одетого в шкуры и держащего пергамент. Пергамент этот намекал на Ветхий завет, в котором предсказывалось появление Иисуса. Все святые вполне различимы, ошибиться невозможно, поэтому в надписи нет никакой необходимости.

– Может быть, художник хотел подчеркнуть этим значение Девы Марии?

– Едва ли. Образ Девы Марии доминирует на картине. Кроме того, в древней живописи образы довольно часто повторяются, и я никогда не видел надписи, называющей Деву Марию «матерью». О Деве Марии художник написал бы Mater Dei, то есть Матерь Божия.

– И что, по-твоему, из этого следует?

– То, что Mater не относится к Mater Dei.

– К кому же в таком случае?

– Раз это слово написано на средней створке, значит, оно относится к тому, кто изображен на этой створке. И если это не мать Младенца, то…

– Мать его матери!

– Да. А мать Девы Марии была…

Я не была сильна в религии, однако ответ пришел ко мне с быстротой молнии… возможно, сыграла роль моя память или интуиция.

– Святая Анна! – Мы удивленно смотрели друг на друга. – Святая Анна! – воскликнула я. – Церковь Святой Анны!

Святая Анна. Храм, где встречаются неотамплиеры Энрика и Алисы. Имела ли надпись на створке какое-то отношение к этой церкви или нам просто хотелось поверить в это? Слишком много случайных совпадений. А может быть, это еще один ложный знак, размещенный Энриком на триптихе? Эту гипотезу мы отвергли. На сей раз Ориоль серьезно исследовал красители, использованные во всех местах, где лежали краски. Красители, использованные для надписи, оказались действительно средневековыми.

Интуиция подсказывала мне, что церковь Святой Анны – ключ к разгадке тайны. Хотя, возможно, меня привлекала эта идея за отсутствием лучших направлений поиска, привлекала как единственная надежда на продолжение приключения.

– Примем это как рабочую гипотезу, – заключил Ориоль после долгих споров.

Я упрекала его в том, что несколько минут назад он защитил интуицию, называя ее одним из источников знания, а теперь обратился к языку науки. Я знала, что Ориоль прав, – ибо для всякой работы нужен метод. Однако дебаты – одна из моих сильных сторон, и мне импонировало, что я на некоторое время завладела инициативой в обсуждении беспредметного плана.

Способная, как и многие женщины, думать одновременно о двух вещах, я рассматривала триптих и спрашивала себя, что удивляет меня в этих створках.

– Арки! – внезапно воскликнула я. Ориоль недоверчиво посмотрел на меня. – Арки, – повторила я. – Они не одинаковы в верхней части боковых створок. Не так ли? Это несколько странно.

– Да, эта дольчатая арка на правой створке сразу привлекла мое внимание.

– Она так необычна?

– Весьма… Полагаю, пора снова посетить нашу старейшую церковь, церковь Святой Анны. Ты пойдешь со мной?

Я закрыла глаза, пытаясь зафиксировать в.памяти этот момент своей жизни. Мы с Ориолем находились в его комнате и рассматривали створки, содержащие, по всей вероятности, ключ к разгадке тайны сокровища. Рядом, в моей комнате, меня ждали предметы одежды, беспорядочно разбросанные во время укладки чемоданов. Потом служанке предстояло отправить эти чемоданы обратно в большой жилой блок. И именно сейчас Ориоль задал вопрос: пойду ли я с ним завтра, в день моего отъезда, разгадывать эту тайну. Ну что я могла ему ответить?

– Да, – сказала я.

Сделав это, я поняла, что, как сказала бы моя мать, только что сама лишила себя будущего. Ни недавняя договоренность с адвокатской конторой, ни прежняя – с Майком не удержали меня от этого рокового слова «да». Мне снова, вместо замужества, захотелось удариться в авантюру. Но кто устоял бы перед подобным искушением?