Текст книги "Потерянная Библия"

Глава 7

Причин задерживать его у полиции не нашлось. В одном комиссар и сотрудник РСИ были правы: он – один из тех влиятельных людей, которые очень ценят личную неприкосновенность, и, не имея желания рисковать, офицеры признали железное алиби профессора. Два часа истекли. Уже у самых дверей полицейского участка Криста предложила подвезти Чарльза до отеля.

– Я так много времени потратил зря, что небольшая прогулка пойдет мне на пользу, – отозвался Чарльз.

– Да, но по-моему, вы все же что-то заметили на месте преступления. – Криста загадочно улыбнулась ему.

Чарльз не колебался ни секунды:

– Я скажу вам, если вы пойдете со мной на коктейльную вечеринку сегодня в девять.

Однако, как признался себе Чарльз, направляясь в сторону парка, правда заключалась в том, что в этот вечер вопросов и ответов он сумел доказать свою невиновность. Просто благословение какое-то, что в тот момент, когда произошло убийство, он читал лекции в Оксфорде. Никто не сомневался, что толстый полицейский вцепился в него как пиявка и ходил за ним следом в то самое время, когда тела раскладывали на лестнице. Чарльз мог запросто поклясться хоть на стопке библий, что ни один из его соперников в академическом мире не способен совершить подобную жестокость, а тем более здесь, на краю света.

Однако политических врагов он не упомянул. Его недруги, если они и существовали, остались в прошлом, когда он в качестве консультанта безжалостно руководил предвыборными кампаниями. Да, он был беспощаден и видел все слабости своих оппонентов. Бейкер всегда бил в самое больное место: это навык он приобрел, занимаясь фехтованием. Дед научил его драться на кулаках, а также владеть шпагой и рапирой, обучил классическому фехтованию в целом: умению держать оборону и наносить внезапные удары именно тогда, когда никто их не ждет. «Прежде чем нанести удар, подумай»: он буквально слышал слова старика, не устававшего напоминать ему о семейных боевых традициях.

Чарльз прекрасно понимал, что вместе с воинской честью унаследовал привычку держать слово. Он любил говорить, что за сорок пять лет жизни нарушил данное обещание лишь трижды, и один раз это случилось в день, когда пропал его дед. В то время он всерьез увлекался фехтованием, конечно же, благодаря своему старику, и готовился выступать с олимпийской сборной. Как вдруг позвонил дед и сказал несколько слов, весьма похожих на прощальные, вроде тех сообщений, которые диктуют в телефон в последние секунды перед авиакатастрофой, или тех, что были оставлены жертвами теракта 11 сентября. Чарльз бросился домой, но никого там не нашел. Он мог лишь молиться, чтобы старик не разучился стрелять из пистолета и выживать в невыносимых условиях.

Но поскольку сейчас ничего поделать было нельзя, Чарльз пнул попавшийся под ноги камень и признался себе, что совершенно не приблизился к пониманию мизансцены на ступеньках и не рассказал обо всем, что знал о существе, которое кто-то нарисовал на его визитке. Умолчание – это тоже ложь.

А на огромном экране в Институте экспериментальных исследований фигура демона с зеленым лицом и кривыми когтями вдруг перестала плясать и неподвижно застыла в углу.

Глава 8

Отель «Централ Парк» был лучшим и новейшим отелем в Сигишоаре, городе, где родился Дракула. Старое здание, расположенное по адресу Германн Оберт, 25, не ремонтировали с тех пор, как Чарльз приезжал сюда в последний раз, поэтому он был приятно удивлен, когда автомобиль посольства США, доставивший его из Клужа, остановился у парадной двери.

Чарльз обожал роскошные отели. Поскольку он все время находился в пути, большую часть своей жизни он проводил в гостиницах. Он любил посещать средневековые города, но в конце насыщенного дня ему хотелось отдохнуть в каком-нибудь приятном гнездышке, обставленном со вкусом. Он сразу понял, что «Централ Парк» – это не «Риц», но отель все равно ему понравился: благодаря изящному декору, элегантной форме персонала, располагающим манерам администратора, огромной кровати, погребенной под подушками, и ванной с мраморными стенами. Он с удовольствием попробовал фрукты из корзины в номере, но самой важной для него деталью стал колокольчик на стойке администратора, напоминавший о таких ушедших в прошлое вещах, как проглаженные утюгом газеты и телеграммы.

Тем не менее ему хотелось бы, чтобы холл был побольше. Приятно сидеть с ноутбуком в светлых и просторных лобби отелей. Он набирал бы текст, поглядывая на посетителей: несколько своих книг он и вправду написал в просторных холлах отелей, разбросанных по всему миру. Ему нравилось изучать внешность и поведение людей, словно нарушая тем самым миропорядок, в основе которого лежал безликий и бесконечный поток элегантных людей с чемоданами. Ему нравилось биться об заклад с самим собой, пытаясь угадать, чем они занимаются в реальной жизни. Игра заключалась в том, чтобы выбрать какую-нибудь симпатичную или, наоборот, неприятную физиономию и затем разузнать поподробнее об этом человеке. Но это было лишь частью большой картины. Его восхищала атмосфера, в которой множество судеб пересекались на краткий миг, а затем расходились навеки, – если это именно так и происходило. В этом он как раз и сомневался.

Как бы там ни было, «Централ Парк» понравился Чарльзу сразу. Он эклектично сочетал старое и новое; вход его напоминал двери парижских театров, с их мягким освещением и дизайном, которые он предпочитал бродвейским театрам, слишком ярким на его вкус. Здесь же, в румынском отеле, взор его ласкали деревянные и кованые железные детали отделки, красные ковры, роскошные букеты лилий, картины местных и заезжих мастеров. По правде говоря, все здесь отдавало кичем, но чего стоит жизнь без некоторых декоративных излишеств, без уютной атмосферы хорошего вкуса, основанного на дурном? Кроме того, он просто влюбился в бар-ресторан с антуражем английской библиотеки: темные панели, книги в кожаных переплетах, винные бокалы – все это напоминало ему о доме, где он вырос. Нет, не «Вальдорф»[2]2
  «Вальдорф-Астория» – фешенебельная гостиница на Манхэттене в Нью-Йорке. (Примеч. ред.)


[Закрыть], конечно, но люди, создавшие это место в городе, где отели в лучшем случае представляли собой деревенские гостиницы, заслуживали определенного уважения.

Об этом и размышлял Чарльз, возвращаясь из полицейского участка через парк с редкими деревьями и кустами. Когда он вошел в отель, администратор встретил его широкой улыбкой. Чарльз поинтересовался, закончилась ли конференция. Кивнув, клерк отвернулся, чтобы снять с доски его ключ. Женщина, сидевшая на красном бархатном диване с золотой отделкой, наблюдала за ним с той минуты, как он вошел. Их взгляды встретились лишь на секунду, потому что Чарльз опустил глаза, покосившись на ее ноги. Обутые в туфли на шестидюймовых каблуках, эти ноги были из тех, которые нравятся мужчинам: сильные и мускулистые, как у спортсменок мирового класса. А бедра у нее, должно быть, такие же натренированные. Юбка едва прикрывала крепкий зад. Какой-то верзила маячил в дверях. Чарльз подумал, что его физической форме позавидовал бы даже Терминатор. Размышляя о том, каких маленьких чудовищ могут произвести на свет эти двое, Чарльз взял в руки ключ от своего сто четвертого номера.

Ему предложили лучшие апартаменты в отеле, роскошную берлогу на верхнем этаже с видом на внутренний двор, но он выбрал номер над входом, с балконом и видом на парк. Здесь он пил по утрам кофе. Идеальное место, чтобы выкурить короткую кривую сигару «кохиба», которую он позволял себе каждый день, если чувствовал себя хорошо.

Глава 9

Вернувшись в номер, он вышел на балкон и долго смотрел на улицу, по которой периодически проносились машины. Заметил вдалеке старинную Часовую башню, самую высокую из тех девяти, что уцелели со времен Средневековья. Высотой двести десять футов, она была построена в начале тринадцатого века для защиты главного входа в город. И хотя казалось, что она находится очень далеко, Чарльз знал: если пройти коротким путем через парк и две узенькие улочки, окажешься на каменной лестнице, ведущей прямо к башне. Чтобы добраться до главной площади средневекового города, не нужно далеко обходить оживленные улицы, как поступало большинство туристов.

Часовая башня получила свое название из-за огромных часов, которые были вмонтированы в ее фасад примерно в 1650 году. Обрамляли хронометр деревянные статуи, изображавшие римских богов, подаривших свои имена дням недели на латыни: Martes, Mercuris, Jovis, Veneris, Saturnis и Solis – Марс, Меркурий, Юпитер, Венера, Сатурн и Солнце, т. е. вторник, среда, четверг, пятница, суббота и воскресенье. Но вместо того, чтобы представить в этом паноптикуме Luna Dies (или понедельник, день Луны), строители установили статую Дианы, богини охоты. И никто не знал почему.

Не существовало способа выяснить, каким образом его визитная карточка оказалась среди трупов на ступенях. Не зная, что за связь он ищет, профессор принялся размышлять о символах этого средневекового города.

Четырнадцать первых городских башен построили в Средние века как башни гильдий. Башни Рыбацкая, Ткацкая, Ювелиров, Златокузнецов, Слесарная и Бондарная были разрушены, хотя гильдии и не утратили свое значение. Столкнувшись с недовольством аристократии и церкви, они стали поднимать революции по всей Европе. И пусть внутри них действовали строгие правила, пусть они вели себя как мафиозные синдикаты и как трасты-монополисты (устанавливали такую цену на продукцию и услуги, какую им хотелось), гильдии все же стимулировали прогресс. Мелкая буржуазия образовалась из средневекового класса ремесленников и торговцев; банкиры и нотариусы породили буржуазию крупную. Гильдия каменщиков обеспечила появление франкмасонства, внесшего свой вклад во Французскую революцию и создание Соединенных Штатов Америки, равно как и в другие революции, которые прокатились по Европе в первой половине девятнадцатого столетия и в конце концов сделали неизбежным тот мир, каким мы знаем его сегодня.

Члены гильдий проводили торговые операции в те времена, когда немногие еще понимали, чем работа отличается от труда. Без них не существовало бы городов, крупных соборов, экономики и даже войн, а люди до сих пор ходили бы босиком. И, что важнее, члены гильдий были людьми свободными, хорошо образованными и активными. Гильдии и их члены стали предвестниками капитализма и появления среднего класса.

Чарльз написал солидную монографию об исторической важности гильдий и сложных взаимоотношениях между гильдиями и правящими кругами того времени. Он изучал их деятельность на территории всего континента, и в первую очередь в Италии, Франции, Польше, на землях Германии и Румынии. Расхаживая по своей комнате напротив центрального парка, он с благодарностью думал о том, как хорошо приняли его исследование, но какое бы отношение оно ни имело к его пребыванию здесь, Чарльз не видел его связи с реальной проблемой, которой ему необходимо было заняться сейчас.

Потушив сигару, он сел на кровать, пытаясь обдумать мизансцену, свидетелем которой его вынудили стать. Прокручивая в памяти каждый миг и каждую деталь, он начал подозревать, что послание было адресовано ему, но истинная его природа и мотив ускользали от него. Так профессор и задремал, не придя ни к какому выводу.

Проснулся он внезапно, словно от толчка, растеряно огляделся по сторонам. Потребовалось мгновение, чтобы прийти в себя. Солнце светило сквозь балконную дверь прямо на него. Чувствуя, что покрывается потом, он обвел взглядом комнату. Занавеска на небольшом окне колыхалась от легкого ветерка, словно движимая призраками. Чарльз посмотрел на часы. Четверть седьмого. Он проспал максимум полчаса.

Пока он пытался решить, на что потратить еще два часа до начала коктейльной вечеринки, на письменном столе зажужжал мобильный телефон. На экране высветился французский номер. Чарльз снял трубку, даже не догадываясь, кто звонит.

Голос на другом конце линии произнес:

– Мне нужно увидеться с вами прямо сейчас. – Акцент Кристы Вольф нельзя было спутать ни с чьим другим.

– До вечеринки всего два часа, – отозвался он, – или вы решили не идти?..

– Нет-нет, я пойду, как и обещала, – перебила его женщина. – Но там будет много людей, придется обмениваться любезностями и улыбаться. Ни малейшей возможности поговорить наедине.

Пока Чарльз пытался придумать, где с ней встретиться, Криста решительно сделала следующий шаг:

– Я жду вас в баре внизу.

И повесила трубку прежде, чем он успел что-либо сказать, оставив Чарльза сидеть с открытым ртом. Затем он улыбнулся. Поражаясь женской порывистости, профессор спустился вниз.

Глава 10

Офис Мартина Иствуда выглядел пугающе. У него была секретарша с лицом бульдога, и ни одна живая душа в Институте никогда не видела, чтобы она улыбалась. Стоя у двери, Вернер Фишер бросил на нее вопросительный взгляд. Женщина-бульдог посмотрела на него поверх очков и кивнула, слегка повернув голову, словно говоря, что Верховный ждет его, можно входить.

Стол босса отделяли от двери пятьдесят футов, а диван «Честерфилд» и стулья – и все шестьдесят. Эта мебель была значительно ниже, чем письменный стол Иствуда, поэтому, где бы он ни сел в кабинете босса, у Вернера возникало ощущение, будто он оказался в кадре из «Великого диктатора» и в любой момент в комнату мог войти Чаплин с огромным глобусом. Иствуду нравилось давать людям понять, кто здесь главный. Максимум, на что он был готов пойти ради своих гостей, – это сесть напротив в одно из кресел, да и делал это лишь в тех случаях, когда посетитель был директором или в крайнем случае вице-президентом ЦРУ или АНБ. Никто из сотрудников никогда не удостаивался чести беседовать с ним лицом к лицу, кроме Вернера, в тот период, когда Иствуд старательно обхаживал его, обещая золотые горы, лишь бы он присоединился к команде.

Институт экспериментальных исследований человеческого поведения был секретной организацией. Во всем мире о его существовании знала лишь горстка людей. Его основали, чтобы изучать поведение населения в экстремальных ситуациях, и перед его сотрудниками стояла задача находить новые (зачастую сложные) методы приведения граждан в полную зависимость от государства. Не подчиняясь никому, ИЭИЧП разрабатывал планы по редукции человеческого разума, дабы он стал постоянным потребителем принудительно навязываемых идей. Институт изобретал новые формы тяжелых зависимостей, создавал стратегии фрагментации общества и занимался развитием оригинальных методик промывания мозгов населению. Его целью было уничтожение малейших признаков свободной воли или мысли. Для тех редких случаев, когда их методы не срабатывали, у сотрудников Института имелся дополнительный план: изолировать упорствующих субъектов от тех, на кого они могут повлиять, причем любыми средствами, начиная от подрыва доверия к жертве и вплоть до охоты на нее. Не исключалось и убийство, хоть и считалось крайней мерой. Как правило, люди, мыслившие самостоятельно – они встречались с годами все реже, – отлично реагировали на убеждения первого уровня: подкуп синекурой или просто деньгами.

– Вы мне кое-что обещали! – рявкнул Иствуд на Вернера, скромно стоявшего у двери.

– Разрешите подойти? – спросил Вернер.

Шеф кивнул.

Расплываясь в улыбке, Вернер сел возле письменного стола и протянул боссу папку, которую тот принял с некоторым недоверием, улетучивавшимся по мере того, как он пролистывал страницы.

– Вы уверены? – спросил Иствуд.

О да, Вернер был уверен. Никогда еще в своей жизни он не был настолько уверен.

– В таком случае, звонили ли вы Белле?

– Ждал вашего подтверждения.

– А вы случайно не хотите поведать мне, где пропадали последние два дня?

Вернер усмехнулся.

– Профессионалы не рассказывают о своих методах. Вы же не предполагаете, что репортер станет раскрывать свои источники, правда? Он просто приходит к вам с товаром, и именно это сейчас есть у вас: результат.

Махнув рукой, Иствуд отпустил подчиненного. Вернер резко поднялся. Его рука уже лежала на ручке двери, когда Иствуд снова рявкнул:

– Если уж вы заговорили о результатах, то лучше поскорее предоставьте их мне. Вы очень близки к тому, чтобы получить желаемое. Иначе вам конец. Найдите этот список!

Все номера в отеле были забронированы участниками конференции, но благодаря щедрым чаевым Белла Коттон сумела зарегистрироваться в номере, зарезервированном для владельца, и теперь ее мускулистые ноги покоились в горячей воде. Она попросила у администратора пластиковый таз, и за ту сумму, которая перекочевала в его карман, он раздобыл его очень быстро. У Беллы были свои методы убеждения. Ей нравилось думать о себе как о человеке, умеющем творчески подходить к решению любых проблем. Однажды она точно так же не могла заселиться в отель, и взятка не спасла ситуацию; тогда она просто вышвырнула одного из постояльцев из окна, дождалась, пока копы все приберут, а затем сняла этот номер. Так или иначе, она радовалась тому, что уже отправила Милтона и Юлия Генри – водителя и похожего на быка парня – ночевать в другой отель, где им придется спать по очереди, чтобы кто-то был на подхвате в любой момент. Она предупредила их, что теперь они могут отдыхать, поскольку пока что ничего не происходило, а ночь ожидалась долгая.

Зазвонил мобильный телефон. Вместо номера абонента на экране появился чертенок. Значит, это Вернер Фишер.

Глава 11

Чарльз заглянул в бар, который был в это время закрыт. Персонал занимался последними приготовлениями перед коктейльной вечеринкой, а участники конференции разошлись по своим номерам или прогуливались по улочкам старого города. Некоторые остались в отеле, чтобы выпить пива на террасе. Метрдотель зашипел на Кристу, когда она вошла в зал, но быстро остыл, увидев ее удостоверение, поэтому сейчас она сидела за столиком у приоткрытого окна с видом на улицу. Заинтригованный и улыбающийся, Чарльз направился к ее столику и сел напротив. Официант подошел, чтобы принять заказ. Чарльз попросил принести ему односолодовый виски двенадцатилетней выдержки. Не зная, с чего начать, он перешел в атаку:

– Откуда у вас мой личный номер телефона? Я знаю, что у полиции Румынии есть свои методы, но мой номер трудно раздобыть даже в Америке.

– Возможно, но у Интерпола свои источники.

Вот теперь до него дошло. Все становилось на свои места, если эта женщина работала на Интерпол. Слишком уж она хороша для местной полиции.

– Мистер Бейкер, – начала она, – не будете ли вы так любезны рассказать мне, что заметили на месте преступления? – Криста выражалась очень формально, держалась прямо.

– Можете обращаться ко мне по имени. – Чарльз снова улыбнулся, но, увидев, насколько серьезна Криста, сдался. – Мисс Вольф, мне нечего сказать. Вы видели то же, что и я. В крайнем случае обратитесь к Гуглу или Википедии, чтобы прояснить детали.

Впервые за все время Криста словно бы развеселилась.

– Мне не нужен Гугл. У меня есть источники получше. Что же до Википедии, ошибок там больше, чем статей.

– Не могу не согласиться. – Чарльз наблюдал за игрой света в волосах Кристы. – Точные знания нельзя демократизировать, а вот доступ к ним – да. Энциклопедия, автором которой может стать каждый, – это какая-то нелепица.

– Да, зато читать ее можно бесплатно.

Что ж, этот аргумент студенты высказывали ему достаточно часто.

Не сводя глаз с его лица, Криста повторила:

– Итак?

– Вот как мы с вами поступим, – произнес Чарльз, снова пытаясь наладить контакт. – Сыграем в игру. Я честно отвечу на ваш вопрос. Потом вы честно ответите на мой. Можно продолжать до самой вечеринки. Идет?

– Хотите сыграть в «Скажи или покажи»? Считаете, что мы в принстонском клубе?

– Нет. Мы в баре, который целиком и полностью к нашим услугам. Темнеет. На улице прекрасная погода. Атмосфера теплая и дружественная. Если бы мне хватило мужества, я бы сказал, что это очень романтично. Так что да, я предлагаю сыграть в «Скажи или скажи», а не в «Скажи или покажи», чтобы не выглядеть глупо.

Криста открыла рот, чтобы ответить, когда официант принес напитки. Откинувшись на спинку стула, она долго смотрела на Чарльза поверх стакана с колой. Затем решила, что если хочет чего-то от него добиться, то лучше сыграть в эту игру.

– Отлично. Итак, что же вы видели?

– Чеснок, кол, зеркало и крест – стандартная вампирская атрибутика. Конечно, упустили из виду дневной свет, убивающий вампиров, хотя трудно найти объект, который бы его символизировал. Однако тот, кто все это подготовил, мог с тем же успехом разместить тела на свету.

Казалось, профессор закончил, однако Криста нахмурилась, давая понять, что не позволит ему так просто отделаться.

Чарльз продолжил:

– Могла ли то быть работа вампира? Допустим, они все же существуют, что, конечно же, неправда. Нет, убийцей не может быть нежить, поскольку эти объекты уничтожили бы ее. Поэтому мы имеем дело с явным противоречием. Или нет, если вампир укусил жертву и велел своему прислужнику оставить все эти вещи в качестве некой подписи: «Сделано не-вампиром». Конечно, в этом случае прислужника в вампира не превратили, поскольку оставить его в живых – это единственный способ доминировать над ним. Кроме того, в «Справочнике по вампирам» ясно указано, что монстр редко выпивает всю кровь своей жертвы. Обычно он пьет ровно столько, чтобы утолить жажду, поэтому зараженная жертва сама превращается в вампира. Подумайте над этим: обжорство в таком случае повлекло бы за собой целую череду трансформаций и закончилось бы глобальной колонизацией. Так почему же вампир выпил всю кровь? Лично я не знаю почему. Возможно, он решил сделать одолжение вашим коллегам. Возможно, он не хотел, чтобы мертвецы восстали после похорон и направились прямиком в полицию – просить разрешения жить в одном месте, а работать в другом, как люди были обязаны делать при коммунистах, ведь комиссар и его ребята умерли бы от страха. Так, теперь моя очередь. – Чарльз покачал бокал в руке. – Что вы здесь делаете?

– Здесь, за этим столиком? – Криста не спешила отвечать прямо, пытаясь придумать, как выкрутиться.

– Так нечестно, – нарушил молчание Чарльз. – Первое правило игры – искренность. Что вы здесь делаете? – Голос его звучал игриво.

– Ждала вас.

– Неплохая попытка. Но я спрашивал о том, что вы делаете в этой стране, в этом городе, в этом баре.

– Я тоже задаюсь таким вопросом. – Отпив еще колы, Криста произнесла: – Ваша очередь. Вы не обо всем упомянули. Что насчет остального?

– Что ж, выдавленные глаза, вырезанный язык и отрезанные уши. Это отсылка к знаменитым японским статуэткам, трем обезьянам: Мидзару, Кикадзару и Ивадзару. Одна закрывает уши, потому что ничего не слышит. Вторая закрывает глаза, показывая, что ничего не видит, а третья – рот, чтобы ни звука не сорвалось с ее губ. Не слышу зла, не вижу зла, не говорю зла. Еще они известны как три мудрые обезьяны – за свою осторожность, еще как три мистические обезьяны, или…

– Или они хранят омерту, – перебила его Криста.

– Да. У обезьян также есть другие имена. Вы не хотите их услышать?

Но, увлеченная собственными мыслями, Криста продолжала:

– Я говорю о законе молчания, распространенном среди членов мафии на острове Сицилия.

– Да, но изначально его придумали не они. Калабрийцы и корсиканцы тоже угрожали смертью проговорившимся. И не будем забывать о нью-йоркской мафии, точнее, мафиях.

– Итак, суть вот в чем: не говори, что знаешь, никоим образом. Прямая угроза.

– И вы предполагаете, что угрожают мне?

– Послание оставили вам.

– Мне? Даже с учетом того, что причина моего пребывания здесь – тайна за семью печатями, откуда сотворивший это зверство знал, что вы позвоните мне и я приму приглашение?

– Он прекрасно знал это, как и я.

– Ах! Думаете, что знаете меня… Вам ничего обо мне не известно, за исключением каких-то крох общедоступной информации.

– Я знала, что вы примете это приглашение. Кроме того, офицеры, сопровождавшие меня, были готовы арестовать вас.

– И вызвать дипломатический скандал? Сомневаюсь. Но допустим, это так. Мы нарушили некоторые правила игры, а это всегда плохо. Моя очередь спрашивать. Я хочу, чтобы вы рассказали все, что знаете обо мне.

Криста хотела было возразить и держаться своей изначальной линии поведения, но потом решила, что гораздо выгоднее будет ответить, а затем спросить о самой интересной детали – о демоне. Она знала, откуда он взялся, но не имела ни малейшего понятия, какой у него смысл во всем этом контексте. Демон появился там неспроста. Было что-то еще, ускользавшее от нее.

– Ладно, – произнесла она. – Если коротко, вы из рода убежденных принстонцев – семейная традиция. Ваш дед был ведущим авторитетом по вопросам формальной логики, математиком мирового класса, сделавшим огромный вклад в развитие прагматики. Несмотря на то, что отец ваш был не настолько выдающимся ученым, он тоже стал профессором математики в университете. С этой точки зрения вы больше похожи на своего деда. Возможно, именно поэтому у вас довольно прохладные отношения с отцом. Возможно, поэтому вы не посещаете замок, где жили вплоть до двадцатилетнего возраста. Чтобы увидеться с вами, отцу приходится приезжать к вам или встречаться с вами где-то в городе. Вас растил дед, посвящая в точные науки. Он стимулировал развитие вашего разума, заставляя решать логические задачи, а также учил вас рукопашному бою. Он пробудил у вас страсть к оружию, но расстроился, когда вы предпочли огнестрел мечам. У вас есть впечатляющая коллекция книг, однако она является плодом не столько ваших трудов, сколько трудов вашего деда, и две коллекции оружия – мечи и револьверы самых разных периодов истории. Вообще-то вы терпеть не можете пистолеты – слишком много пуль, слишком просты в использовании. Вы всегда выбираете револьвер: шесть пуль, и к тому же тяжелых. Вы перескочили через три класса в средней школе и закончили Принстон в двадцать лет. Что еще? Три докторских степени в двадцать шесть лет. Вам предлагали кафедру в Принстоне, но вы отказались. Математика так и не стала вашей страстью, какой она была для вашего отца. В этом вы похожи на деда. Вам хотелось приключений, хотелось зарабатывать деньги. Вы обратились к гуманитарным наукам, а именно философии и истории, к которым питал великую любовь и ваш дед. У меня где-то записано число, но, строго говоря, количество ваших статей просто поражает. На данный момент вы стали автором четырнадцати книг, удивительных, инновационных, все на разную тематику. Вам захотелось заняться политикой. Вы написали сенсационную книгу о пропаганде и цинично применили ее идеи в ходе шести сенаторских гонок и одной президентской кампании. Вам всякий раз удавалось забрать все ставки, но под конец политики уже сидели у вас в печенках. Они поглощали вас. Люди называли вас профессором, но вам не хотелось, чтобы вас ассоциировали с университетом, – ужасное предательство семейной традиции. Итак, вы – приглашенный профессор, постоянно перемещаетесь с места на место, рассказываете о чем-то новом. Наиболее ловкий ваш ход – открытие того, что пресса называет «самым охраняемым секретом Авраама Линкольна». А потом случилась эта история с Ричардом Третьим… Вас стали называть «великим детективом от культурологии». По какой-то причине вам не сидится на месте. Это ваша самая большая слабость, наряду с коллекционированием. У вас появляются взаимоотношения с вещами. Если кто-то увидит, как вы прикасаетесь к своим приобретениям или говорите с ними, то решит, что вы спятили. Возможно, так и есть. Вы любите женщин почти патологической любовью, хоть и не настолько безумны, чтобы рисовать звездочки на фюзеляже. Большинство из них вы подбираете в отелях вроде этого. А теперь давайте поговорим о демоне. – Криста даже слегка запыхалась, извергая этот поток слов. Она желала не столько произвести впечатление на собеседника, сколько добраться до того, что было для нее важнее всего.

С интересом наблюдая за ней, Чарльз отметил, что теперь Криста нравится ему еще больше. Не потому, что она хорошо отзывалась о нем или изучала его так внимательно, а потому, что говорила со страстью, которую он никогда бы не заподозрил за ее маской неприступности. В ожидании ее реакции он затянул сеть.

– Все, что вы сказали, – информация, которая находится в общем доступе, по крайней мере отчасти, за исключением отношения к вещам. Скажите мне что-то оригинальное, что-то, чего нет в печати, что-то, чего никто никогда обо мне не говорил.

– Я знаю, что вы здесь не ради конференции. – Криста снова переключилась на высокую передачу.

– Нет? А зачем же?

– Хватит глупостей. Расскажите мне о демоне, прошу вас.

– Ах, о демоне…