Текст книги "Anabasis. Право на настоящее"

Запись 11.07.2017. «The Truman Show»

Категория: ВОСПОМИНАНИЯ

Подобные процессы оживления, несмотря на запустение, царившее повсеместно, понемногу начали проявляться в самых разных местах обширной городской территории. Естественно, свою роль сыграли и колоссальные финансовые вливания в развитие отдельных «точек роста» из федерального бюджета США и выверенная местная политика, один из примеров которой я уже приводил. Так, на фоне пустынных небоскребов делового центра появились несколько грандиозных стадионов, музей науки и техники, стеклянная пирамида культурного центра Rock&Roll Hall of Fame. Недалеко от центра по проекту Фрэнка Гэри построен новый корпус Case University, фантастичный, как и прочие его проекты. В самом центре города уже появлялись лофты, очень дорогие комплексы апартаментов в отреставрированных складских и производственных зданиях.

Особо впечатлила реконструкция заброшенного трехэтажного военного объекта, расположенного на насыпи, глубоко вдававшейся в озеро Эри. Там обустроили великолепный кондоминиум. Каждый апартамент имел панорамный вид на озеро, имелся спортивный комплекс, набережная вдоль всей насыпи была замечательно благоустроена.

Однако решающим фактором преодоления упадка явились не столь любимые нами инвестиции вкупе с административным ресурсом, а обычные люди. Попытки решать проблемы запустения городов привычными, чисто инфраструктурными методами оказалась в целом провальной стратегией. Наглядной иллюстрацией могут послужить сценарии развития крупнейших агломераций и то, как им удалось справиться с кризисом. У всех получилось по– разному: обвальная катастрофа Детройта и Флинта; удержание Кливленда и Акрона практически в точке падения; процветание Чикаго и Питтсбурга. Все это мне довелось наблюдать собственными глазами; Чикаго взбудоражил душу еще четыре года назад, а Кливленд – подвел черту.

Перед поездкой в Штаты я прочитал много книг, в том числе и «Одноэтажную Америку» Ильфа и Петрова. Под написанным семьдесят лет назад готов подписаться и сегодня:

«Мы знали, что в Чикаго есть трущобы, что там не может не быть трущоб. Но что они находятся в самом центре города – это была полнейшая неожиданность. Походило на то, что Мичиган-авеню лишь декорация города и достаточно ее поднять, чтобы увидеть настоящий город…. Это первое впечатление в общем оказалось правильным. Мы бродили по городу несколько дней, все больше и больше поражаясь бессмысленному нагромождению составляющих его частей. Даже с точки зрения капитализма, возводящего в закон одновременное существование на земле богатства и бедности, Чикаго может показаться тяжелым, неуклюжим, неудобным городом. Едва ли где-нибудь на свете рай и ад переплелись так тесно, как в Чикаго. Рядом с мраморной и гранитной облицовкой небоскребов на Мичиган-авеню – омерзительные переулочки, грязные и вонючие. В центре города торчат заводские трубы и проходят поезда, окутывая дома паром и дымом. Некоторые бедные улицы выглядят как после землетрясения: сломанные заборы, покосившиеся крыши дощатых лачуг, криво подвешенные провода, какие-то свалки ржавой металлической дряни, расколоченных унитазов и полуистлевших подметок, замурзанные детишки в лохмотьях…Здесь же, в Чикаго, человека охватывает чувство гнева на людей, которые в погоне за долларами выстроили в плодородной прерии, на берегу полноводного Мичигана, этот страшный город. Невозможно примириться с мыслью о том, что город возник не в результате бедности, а в результате богатства, необычайного развития техники, хлебопашества и скотоводства. Земля дала человеку все, что только можно было от нее взять. Человек работал с усердием и умением, которыми можно только восхищаться. Выращено столько хлеба, добыто столько нефти и выстроено столько машин, что всего этого хватило бы, чтоб удовлетворить половину земного шара. Но на обильной, унавоженной почве вырос, наперекор разуму, громадный уродливый ядовитый гриб – город Чикаго в штате Иллинойс. Это какое-то торжество абсурда».

Согласен полностью. Прошедшие годы только усугубили ситуацию. Заводы стоят, работы нет; городская ткань гниет и распадается; пригородная одноэтажная застройка в массе своей понемногу трансформируется в бесчеловечное гетто с множеством социальных язв. Безусловно, есть оазисы благополучных пригородов с цветами и газонами. Но там по два ребенка на семью, а в черных кварталах – по десять. Население растет, кольцо сжимается. Современная американская социология много чего написала на эти темы.

Кент, в отличие от Кливленда, произвел очень благоприятное впечатление. Main street как будто из романов Фолкнера: домики о два-три этажа, кругом чисто, ухоженные клумбочки-цветочки. Чистейшая река Кайохога с очаровательным парком на берегу. Я даже цаплю видел. Невысокие корпуса университета, большей частью в классическом стиле.

Мотель, где меня разместили, находился в шаговой доступности. Ежедневные пешие прогулки до университета изрядно меня радовали. Типичный провинциальный городок. Совсем как в фильме «The Truman Show» с Джимом Кэрри. Скоро и я, подобно герою фильма, начал подмечать некоторые нестыковки в окружающей меня благодати. За окнами зданий на главной улице нет движения. Пусто. Старые вывески есть, а магазинов и офисов нет. На двух километрах Main street я обнаружил одну студию, где ногти красят. Машин немного, людей тоже.

Запись 14.07.2017. «Greyhound»

Категория: ВОСПОМИНАНИЯ

К своим впечатлениям я решил добавить парочку дней в Нью-Йорке. Уж очень заинтриговал меня этот город со времени первого посещения. Поделился своим желанием с Джоном, тут же последовал вопрос, как именно я думаю осуществить эту затею.

– Запросто! День – в Кливленде в конторе, вечером – погуляю по городу, автобус в одиннадцать вечера отходит с автовокзала Greyhound. Рано утром – я в Нью-Йорке. Что сложного-то? Отель я уже подобрал по интернету: в одном квартале от Карнеги-холла и Централ-парка, очень даже сносно, за сутки – восемьдесят долларов. Смех для Нью-Йорка. Оттуда – тем же маршрутом.

Посмотрели на меня с иронией:

– Ты здесь по центру города днем гулял? Людей вокруг видел? Автовокзал, это не центр. Пусть даже триста метров от даунтауна. Их еще пройти нужно. Другая эта территория, понимаешь? И время другое. И люди. Тут не Россия, тут свои особенности. Либо такси бери на эти триста метров, либо иди быстро и уверенно, с лицом суровым. Улыбаться в других местах будешь. Увидишь, кто к тебе идет, беги со всех ног, героя из себя изображать не надо. На вокзале и в поездке будь осторожен. Нормальные люди у нас автобусом не передвигаются. Междугородний автобус в США – для тех, кто только из тюрьмы вышел, или иммигранты, права еще не получены, или совсем голь перекатная – нет трехсот долларов, чтобы машину «на ходу» со свалки приобрести.

И впрямь, прогулка поздним вечером разительно отличалась от дневной, напоминая компьютерную игру. Пустые улицы, темные здания, пыльные окна. Редкие машины и прохожие на улицах. Очень колоритные персонажи, но меня категорически предупредили, чтобы не смел никого фотографировать: могу нарваться на проблемы. Да и вообще, лучше не светить лишних гаджетов – спокойно могу расстаться с ними. В итоге, вечерний променад по городу и дистанция в три сотни метров до автостанции обошлись без приключений.

Здание автостанции строилось в свое время с претензией на оригинальность. Динамичная композиция конструктивистского стиля, модного в ту эпоху, с длинными горизонтальными окнами и стенами, скругленными в углах. Построено оно было еще в «ревущих» двадцатых, эпоху старта и расцвета компании Greyhound и всей американской экономики. Нынешний упадок не обошел стороной и легендарную компанию: это ясно читалось и в облупившейся во многих местах краске на грязновато-желтом фасаде, и во множестве мелочей внутри и снаружи.

Признаки дефицита бюджета проявлялись тут во всем, даже в уборке. Некогда процветающая компания уже более десятка лет была в непрестанных пертурбациях, смене собственников и управляющих, кризисе рынка. Той клиентуры, которую компания массово перевозила все предшествующие десятилетия, теперь не было и в помине: на смену ей пришла совсем иная публика.

Уверенно войдя внутрь, чуть не влетел в группу щуплых китайцев, тесно сжавшихся с баулами прямо у входа, поближе к паре полицейских. Маска свирепого равнодушия на моем лице изрядно их впечатлила – китайцы съежились еще сильнее, получив, видимо, рекомендации, аналогичные полученным мной. Прочий народ на станции тоже оказался весьма колоритен, в прямом смысле этого слова. Насколько помню, белым был я один.

Колоритным оказалось и само средство передвижения. Нечто подобное я видел в Сухуми в начале нулевых годов – длинное, округлое, словно из далеких сталинских пятидесятых, непонятного жухлого цвета прелой соломы, с потеками и помятостями на боках. Кое-где помятости были подкрашены, что еще больше усиливало ощущение дряхлости автобуса. Зато внутри царило разнообразие цветов в одеждах и лицах, прямо как на экзотических фотографиях в журнале Интернейшнл Джиографик. Рядом со мной уместился один из тех испуганных мной китайцев, тут же защебетавший через спинки кресел со своими соотечественниками.

То, что это Америка, автовокзал в центре одного из мегаполисов, поверить было трудно. Скорее, глубинка Колумбии или Боливии. Такой рухляди представить было невозможно. Продавленные кресла из потрескавшегося дерматина, интерьер, вполне им созвучный. Спать в дороге я откровенно боялся, выходить наружу на коротких остановках мне тоже настоятельно не рекомендовали: – помни, Игорь, приличных людей там не будет!

Запись 17.07.2017. Нью-Йорк – второе знакомство

Категория: ВОСПОМИНАНИЯ

Светало. В туманной дымке утренней зари далеко на горизонте показались верхушки манхэттенских небоскребов в тусклом мареве смога. На ожидаемую сказку, знакомую всем по снимкам со стороны океана, это мало походило. Скорее, на сумасшедшую кардиограмму, вдруг прервавшую длинную спокойную линию. Вскоре встающее солнышко начало пробиваться сквозь смог, обеспечив потрясающий фон и более четкие очертания кардиограмме, все более растущей в размерах.

Спал я плохо. Вернее сказать, не спал вообще, опасаясь за сохранность денег и документов. Пристроены они были, подобно партбилету, в области сердца, в чехольчике, висевшем на шее. Время от времени – искоса присматривал за китайцем, порядочность которого я подвергал немалому сомнению. Ночью было очень холодно, дуло изо всех – очень многочисленных, как оказалось – щелей. Видимо, они заменяли аэро-кондишен. Печку, видимо, ничего не заменяло. Ближе к середине ночи, устав бороться с холодом, я стащил с верхней полки рюкзачок, находившийся, как и чехольчик, под моим неустанным наблюдением, что-то напялил поверх футболки, чем-то прикрыл окоченевшие ноги.

Сосед-китаец безмятежно дремал. В своих шортиках и майке без рукавов. – Наверное, он с Гималаев, – подумалось мне. – Ледяной йог.

Вот уже и туннель под Гудзоном: нырнули и вынырнули, быстро проскочили столпотворение манхеттенских улиц, причалив к подземным безднам центрального автовокзала. Внутри под землей – простор, поднялся наверх – а там привычно знакомые узкие закопченные улочки, небо – далеко-далеко вверху, зажатое с двух сторон. Серо, уныло и грязно. Привычный сюжет для большинства фотографий Нью-Йорка.

До своего отеля я дошел пешком: недалеко, минут пятнадцать, угол 57 стрит и 3 авеню. Номер мне дали этаже на двадцатом. Потолки – два двадцать, рукой достать можно. Комната метров шесть-восемь, вряд ли больше. А куда мне больше? Рюкзачок положить и спать улечься. Принимать гостей я там не планировал.

В отеле я переоделся в шортики и купленную в Кенте «тишотку» – рубашку с коротким рукавом. Вещи бросил, ключи сдал и пошел по городу. Даже с утра было уже жарковато. Руки мои были свободны – с собой взял лишь деньги и камеру, пленочную, еще советских времен. К этой прогулке я долго готовился: читал, карту изучал, особенности. Особенностей там много, заранее знать надо.

Книг перед поездкой посмотрел я немало: здания, музеи, архитекторы – все в голове крутится. Сначала прогулялся по пятьдесят седьмой стрит, вижу знакомый кристалл, зажатый между серыми фасадами – Ив-сент-Лоран. До чего же эффектно смотрелся он в журнале! Весь сверкает, кругом все чисто и девушки красивые на улице, а тут – будто пылью присыпано. И китайцы в сапогах-луноходах. Это в августе-то.

Обогнув квартал, я сделал самое разумное из того, что можно было сделать, – отрешился от заранее составленного плана и предоставил своим ногам брести туда, куда им угодно. Утро начиналось, уличный поток крепчал, набирая силу. Так меня и несло – силою его скрытой мощи и волею всемогущего случая.

Вскоре волны понесли меня вниз, на юг, по Лексингтон авеню, забрасывая попеременно на разные ее берега. По берегам, как утесы, толклись разномастные здания: то небоскребы стеклянные, то грязные домишки по два-три этажа. Вперемешку, навалом, стена к стене, безо всякого порядка и логики. На домишках – баки на крышах. Там эти ржавые баки везде, сразу не видно, а как фото смотреть начинаешь, так отовсюду в глаза лезут. Магазины кругом с китайским барахлом – зашел внутрь, а товар такой же блеклый, как и сами магазины с улицы. У нас в Воронеже в такие и не вошел бы никто.

Вижу женщину. Сама стройная, одежда стильная, впереди меня идет, метрах в тридцати, на каблучках. Вот, думаю, люди. У нас бы кофту носила да сумки таскала, а тут не разберешь, то ли тридцать, то ли пятьдесят. Фитнес! Смотрю, останавливается, а вдоль бордюра маленькие кучки мусора равномерно уложены. Так она кучку носочком туфельки разгребает, какую-то карточку достает, как на метро или троллейбус. Посмотрела – выбросила обратно. Ну, думаю, наша вряд ли так бы полезла.

Что в Нью-Йорке стоит фотографировать – это типажи людей. Вот идет индиец ростом два метра в оранжевом тюрбане. Пятно на лбу и сюртук ниже колен. «Дхоти», по-ихнему. Хоть бы кто оглянулся – дело обычное. Парочка в Грамерси-парк – долговязый ковбой Мальборо, весь в наколках, типа Микки Рурк – «грязная пепельница», с ним – негритянка с обесцвеченными волосами, весом – центнера в полтора. Смеются, обнимаются, толкуют о чем-то.

Вот здание из учебника – Марсель Брейер, как же, помню. Мрамор, архитектура. Рядом, стена к стене – трущоба с облупленным фасадом, снаружи – железные ржавые лестницы.

На центральные улицы выбрался не сразу, ходил вокруг сначала. Думал, начну с чего попроще, а дальше весь блеск предо мной предстанет. Блеск оказался сильно покрыт патиной и смогом, даже Уолдорф-Астория этим страдала. Уже к обеду загрузился я уличными впечатлениями по полной, зашел в фастфуд на Бродвее, перекусил, расслабился.

– «Мне бы в небо», – думаю, как в том кино с Джорджем Клуни.

Иду к Эмпайр-стейтс, плачу деньги, несет нас лифт на то самое небо – на триста восемьдесят метров. Там площадка наверху, крючья внутрь загнуты, чтобы народ не прыгал. Практиковали раньше здесь это дело периодически, не знаю, как сейчас. Народ со всего мира под крючьями толпится, фотографируют все вокруг. В интернете этих фоток несчетно – при любой погоде и самого лучшего качества, но я на свою камеру тоже запечатлел пару десятков.

Напрасно я к небу стремился – не отпустило оно мне душу. Что снизу фантасмагория, что сверху. Все улицы в желтых такси, монотонный гул доносится до самого верха. В эту какофонию вносило свой вклад бесконечное множество крутящихся вентиляторов – огромных коробок на возносящихся вверх кровлях. Последняя неделя августа – лето изливало остатки своего жара на расплавленный асфальт Манхэттена, словно бы застряв в непроходимом частоколе сверлящих небеса зданий.

Верхушки каменной поросли упорно тянулись к солнцу. Сверху это смотрелось как море маленьких прямоугольников, промеж которых торчат другие – побольше. Маленькие – это которые этажей до тридцати-сорока. Почти каждое когда-то было самым большим в городе, ненадолго. Какие-то здания по две-три недели рекорд держали, пока не достраивалось следующее, метром или этажом выше. Все, как у нас, людей. Все стремились вверх, шпили наращивали, старались красотой или чем иным выделиться.

Чем иным – выделились башни Всемирного торгового центра, положив конец этому бесконечному соревнованию. И дело было вовсе не в высоте. Ну, четыреста с лишком метров, ну, сто десять этажей. Можно и сто пятнадцать воздвигнуть. Но тут рядом встали две одинаковых чушки, как два гопника в подворотне с арматурой. Рядом с такими тянуться вверх смысла уже не было.

Перспектива была одна – взорвать все к чертям собачьим, о чем прямо сказал известный французский философ спустя несколько лет после завершения стройки. Цитату приводить не буду. Смотрел я на то место, вспоминал, как четыре года назад собирался наверх подняться. Времени не хватило. Утешал себя – не последний раз, еще успею. Кто-то и успел, в последний раз.

Спустился с вершины главной высотки города. Немного задержался на пронзенном множеством улиц Таймс-сквер с его испепеляющей сознание рекламой и двинулся напрямую, через Коламбус-Серкл, к центральному парку, к его травке и водопадам. Остудить воспаленное сознание и успокоить усталые ноги.

Действительно, парк меня успокоил, уложив лавину сумбурных, отрывистых впечатлений в некую общую картину. Всем парк хорош: скалами, разнообразной зеленью, эффектными панорамами, открывающимися с его обширных пространств и умело обустроенными садовыми пространствами в разных исторических стилях. Вот только в красивой беседке посидеть не удалось – на скамейках вповалку лежал разномастный, дурно пахнущий люд, преимущественно темного цвета кожи.

Присел отдохнуть на траве неподалеку. В рассеянном, отвлеченном созерцании мне внезапно открылось, что за целый день гуляния я не увидел ни одного симпатичного женского лица. Ни одной стройной, красиво одетой, запомнившейся мне девушки. Каких в Москве или, пуще того, в Воронеже, уже за первые полчаса встретишь многие десятки, если не сотни…

И вдруг копилка моих впечатлений резко потяжелела. Как мираж в жарком летнем мареве, прямо на меня по траве шла девушка. Как в Москве или, пуще того, в Воронеже. Молода, слегка за двадцать, стройная, высокая шатенка. Высокий каблук на черных туфлях, черные колготки, недлинная юбка, чуть выше колен и аккуратно уложенные волосы слегка волновались в такт ее легкой, слегка подпрыгивающей походке. Прямой носик и, в общем-то, симпатичное личико, если сильно не придираться. Все-таки, мы не в России. В наличии был даже макияж!

Впечатление придало мне сил, упав очень кстати в упомянутую выше копилку. Как падает тяжелый мешок с воздушного шара, побуждающий его воспарить в небеса, так и я вдруг – неведомым чувством ощутил прилив бодрости и позыв к дальнейшим приключениям.

Гулял я в тот день долго, словно компенсируя «недогулянное» мной за прошлый визит в этот город. Ближе к трем часам ночи все-таки нашел силы оторваться от мелькающей, бесподобной суеты пылающего огнями Таймс-сквера, уличных музыкантов и разношерстной публики со всего света. Ковыляя отяжелелыми ногами, я потащился в свой отель. Благо, было недалеко, всего несколько кварталов. Принимая душ перед сном, я постарался основательно промять ноги, чередуя, для бодрости, горячую и холодную воду. Поспал я недолго, но крепко, «без задних ног», как говорится. С рассветом, наскоро перекусив, прибрал номер и перенес свой рюкзачок в кладовку на ресепшен. До вечера, до автобуса.

Окунаясь в теплоту уходящего лета, я до вечера плавал в плотном людском потоке – мимо бесчисленных витрин и вывесок; винных лавок и обувных магазинов; невзрачных провалов подземки, уходящих ступенями вниз, в выложенную кафельной плиткой бездну; мимо снующих, как рыбешки, желтых такси и грузных больших автобусов. Мимо множества лиц и фигур самой разнообразной масти. Изредка выныривая, чтобы остановиться, осмотреться, прийти в себя, найти скамейку в сквере или место в кафе за круглым столиком у окна; чтобы не отрываться взглядом, напиться до конца безумным, фантастичным зрелищем, имя которому – Нью-Йорк.

Вернувшись в Кент, прикинул по карте свои маршруты: Господи, более сотни километров за двое суток нагулял! От Бэттери-парка на юге до Гарлема на севере, с заходами влево-вправо, от Гудзона к Ист-ривер. Помня опыт Чикаго и Кливленда, старался не переходить невидимые глазу «фронтиры» в миры чуждых нравов и обычаев. Это на карте Манхеттен компактный, в жизни он необъятен во всех смыслах.