Текст книги "Anabasis. Право на настоящее"

Запись 19.05.2017. Рави

Категория: ВОСПОМИНАНИЯ

Рабочие дни были насыщены до предела. Днем – слушал, говорил, читал, впитывал в себя все, что видел вокруг; вечерами – подводил итоги прошедшего дня. Хотя вечерами нас часто приглашали на самые разнообразные мероприятия. Однажды довелось играть в большой теннис с местным раввином. После игры был удостоен приглашения на праздник в синагогу. Пожилой раввин провел по синагоге, показал место, где свитки Торы хранятся. И вообще, мои отношения со старшим поколением складывались чрезвычайно интересно. Напротив, посиделки в ресторанах с местной молодежью вызывали только разочарование своей пустотой. Говорить было абсолютно не о чем: пиво, спорт, ток-шоу, музыка.

На одном из корпоративных мероприятий познакомился с очень симпатичной женщиной – возрастом лет за сорок, выглядит на двадцать пять; Америка, у них это дело обыкновенное. Разговорились – оказалось, она глава фирмы, которая в холдинге за инвестиции отвечает. А супруг ее – далее из беседы следует – индус, инженер-конструктор, в фирме SOM работает.

Вот так! А я эту фирму со студенческих лет знаю и люблю: пошел дифирамбы петь, какие они молодцы и как замечательно строят. В общем, звонит она супругу, а он, в свою очередь, приглашает меня завтра вечером к ним домой – кофейку попить.

Гляжу – дело серьезное намечается. После обеда отпрашиваюсь в фирме, еду в чикагскую центральную библиотеку. Библиотека вся в наворотах-изысках, гранит, бронза – стиль постмодерн: мимо не пройдешь. Спрашиваю все про фирму SOM, несут мне кипу красочных альбомов; сижу, изучаю, ищу фамилию того инженера, где и что он строил. Дом, куда меня пригласили в гости, тоже их фирма строила, а конструкции – он проектировал.

Найти дом оказалось несложно – от библиотеки минут двадцать пешком через центр; дом на восемьдесят четыре этажа, в форме трилистника с закругленными концами, на самом престижном месте в городе – на мысу, за которым бывший военный пирс, сейчас – центр развлечений Navy Pier.

Весь фасад – сплошное остекление, кругом – панорама города, парк, озеро Мичиган. Захожу внутрь – огромный холл, ресепшен – как в премиум-отеле, кругом – одни индийцы: и обслуга и жильцы. Оказалось, что один из самых дорогих небоскребов Чикаго целиком принадлежит индийцам. Внутри – все для автономной жизни: химчистка, прачечная, парикмахерская, фитнес-центр, магазины, даже кинотеатр свой имеется. На ресепшене пропустили меня к лифту, а жили мои хозяева практически на самом верху небоскреба.

Захожу внутрь, хозяйка встречает. Приглашает войти, я начинаю обувь снимать.

– Что вы, в Америке обувь не снимают!

– Так я русский, у нас по-другому нельзя!

Тут и индиец, супруг в дверях показался, встрял в беседу, дескать, и у нас в Индии в дом в обуви не заходят, но это же Америка, где здесь культура! Хорошее начало беседы. Хозяина звали Рави. Возрастом уже за шестьдесят, был он крепок, бодр и жизнерадостен.

Первым пунктом осмотра апартаментов стала коллекция элитных коньяков. Осмотрели, откомментировали – пришел черед дегустации. Всего понемножку попробовали – и похорошело сразу. После – провели по квартире. Он, как строитель, для себя объединил пару соседних типовых апартаментов в одно уютное гнездышко на полдюжины комнат. Про виды из окон я уже говорил – дух захватывает.

Прошли, насмотрелись, присели: разговор зашел об архитектуре. Я про одно здание вспоминаю, – ну, как мне оно нравится!

– Так я же его лет двадцать назад в Эмиратах строил!

– А еще вот это здание замечательное, – тычу пальчиком в картинку на стене.

– А это тоже мой проект, это мы в Австралии строили. А это – мы вместе делали с другом из Бангладеша. Мы с ним в Штаты практически в одно время приехали, – продолжает хозяин, – после войны, годах в пятидесятых. Английский язык – три слова, красное пятно на лбу, одежда наша, национальная – «дхоти курта». А сейчас бюст моего друга в холле Сирс-Тауэр стоит, недалеко отсюда, хочешь, съездим, наверх поднимемся. Самый высокий небоскреб в Штатах, а конструкции – мой друг проектировал.

– Да был я уже там недавно, – отвечаю.

– Ну, посидим еще здесь, Игорь, а затем в ресторан наверх поднимемся. Он на крыше у нас: крутится вокруг оси понемногу. Лампочек там нет, в зале – одни свечи. Вот как солнце будет заходить, сходим, увидишь закат на озере. Сын у меня тоже на инженера выучился, вон видишь – там, к югу, в паре километров от нас, трехэтажные кондоминиумы? Он там и живет, с семьей, квартиру купили, место хорошее. Карьеру в Америке хорошо делать, если всерьез на работу настроен. Сам, кстати, перебираться к нам не думаешь? Наших людей из Индии – видишь уже сколько вокруг? Все с нуля начинали, многие доросли до президентов компаний. Вот какое здание себе построили – и не одно оно такое в Чикаго.

Запись 22.05.2017. Давид, Милица

Категория: ВОСПОМИНАНИЯ

С нашими, русскими, тоже неоднократно пришлось пересекаться в самых различных ситуациях. В холдинге их было немало, в массе своей – на средних управленческих должностях: нечто вроде нашего мастера или прораба. С одним из них, Давидом, судьба столкнула меня на второй неделе стажировки.

Давид, улыбчивый, крепкий, сухопарый, возрастом слегка за пятьдесят, работал в одной из дочерних компаний холдинга. Былую советскую жизнь он вспоминал сочно, с заметной ностальгией: Баку, квартира в центре, многонациональный двор, где каждый вечер что-то совместно отмечалось за длинным столом под раскидистым деревом; пиджак в шкафу со стабильной заначкой в три сотни рублей в потайном кармане; по выходным – друзья, «Москвич», шашлыки и рыбалка на побережье Каспия. Все было как у людей, и работа не то чтобы особо напрягала.

Перелом в его жизни произошел в конце семидесятых, в загранпоездке Давид спрыгнул за борт теплохода в порту, доплыл до берега и смог как-то обустроить свою жизнь в новой реальности. Меняя страну за страной, он обрел новое отечество под звездно-полосатым полотнищем. Ныне он трудился прорабом; подопечными Давида в основном были люди с темным цветом кожи и низкой квалификацией.

О новой жизни в свободном обществе Давид говорил со значительно меньшим энтузиазмом, чем о тяжелом советском прошлом: была здесь своя непростая специфика, примеры которой были приведены во множестве. Непростые ситуации, совершенно нетипичные для России, повсеместно присутствовали в отношениях с подчиненными, коллегами, начальством, соседями, соотечественниками; везде приходилось держать ухо востро и нос по ветру. Я, со своей стороны, поделился рассказами о жизни в новой России, своей работе, моих впечатлениях о США; рассказал также о знакомстве с индусом Рави и его очаровательной супругой.

История заставила Давида сделать паузу: он задумался и засопел.

– Да, с индийцами я тоже сталкивался, где сейчас индийцев нет! Везде они, как и китайцы. Здесь эта тройка называется «ЧИП»: Чайна, Индиа, Пакистани. Работают они незадорого, каждый тянет за троих, все точно в срок и без приключений. Устроится куда такой, через год-другой глядишь – уже группой руководит; скоро в группе еще индийцы появляются, пашут, как звери, а он – еще выше идет. Поднимется – за собой своих наверх тянет, да и они его снизу подталкивают. Вот так они и до начальников, вице-президентов дорастают, компании собственные открывают. Выходят в апперкласс.

– Взять, к примеру, арабов или испанцев – они на рынках, в основном, торгуют. У китайцев или итальянцев – рестораны. Индийцы – программисты или управленцы. А мы кто? Что о нас кому известно? Никто не знает, чем русские на жизнь зарабатывают. Вот и глядят соседи на нас, либо как на паразитов, живущих на пособие, либо на бандитов, замешанных в подпольном бизнесе или криминале.

– куда ни погляди, местные русские – сплошь лузеры (патологические неудачники), – продолжал он. – В бизнес с нашим народом влезать – одни траблы-проблемы: то денег нет, одни вздохи; если деньги пойдут – за твоей спиной чудеса разные начинают твориться. Карьеру мало кто делает: многие по домам, на вэлфере-социалке сидят, кто-то лайсенс-лицензию берет по франшизе – квартиры убирать или там газоны стричь. Тут уж как повезет; бывает, на проезды больше времени потратишь, чем на саму работу. Даже в гавернмент эйдженси (местные органы власти) на аппойнтмент-прием, чтобы вэлфер получить – и то опоздать умудряются!

Меня все тянуло задать вопрос Давиду: зачем же он выпрыгнул с того злосчастного теплохода и стоила ли игра свеч? Безусловно, опыт моего наставника имел частный характер. Хотя, как я подметил за годы моего общения с сотнями людей из делового мира: те, кто остался в России, сделали в среднем гораздо более успешные карьеры, нежели те, кто уехал за рубеж в поисках лучшей доли. Но я держал язык за зубами, боясь спугнуть текущую живо беседу.

– Вот этого выгони, попробуй, – Давид кивнул головой в направлении негра необъятных габаритов, неторопливо убиравшегося неподалеку. Мы перешли на русский. Переход на родной язык давался Давиду нелегко.

– Вот он, с вакуум-клинером в ливинг-рум копошится, пыль сосет, барахло с места на место таскает. А сначала его на финишинг поставили, отделку по-нашему. Мы тогда блок на Брук-стрит сдавали, торопились, срок поджимал. Дедлайн. Так он апартмент с двумя бедрумами так покрасил – все сдирать пришлось, со шпаклевкой вместе. Я объясняю ему ситуацию, что так работать нельзя, что надо по-другому. Назавтра на объект сам вице-президент, Ник Хелмер, приезжает: – Ты что, Давид, извинись немедленно! Не может красить – пусть носит, подметает, монтирует. Он, оказалось, уже к своему лойеру наведался, который по харрасментам и дискриминации. Жалобу на компанию собрался писать. И ведь не уволишь такого! Как мне после объяснили, в Чикаго, да и не только там, существовали обязательные квоты на трудоустройство различного рода меньшинств: негров, мексиканцев, геев, лесбиянок, больных СПИДом, инвалидов и проч. Любая контора, государственная или частная, была обязана эти квоты блюсти, их невыполнение грозило серьезными санкциями.

Не все просто в Америке – даже при самом благоприятном раскладе. Как-то свел случай с одной женщиной из бывшей Югославии. Престижная работа в банке, машина хорошей марки, муж, двое детей, домик в неплохом пригороде. Самой – лет слегка за сорок, смотрится – под тридцать; стройная, яркая и симпатичная брюнетка. Собирались домой после работы, вызвалась подвезти меня до метро. Пока ехали – разговорились; после Милица еще на стояночку у кафе на полчасика заехала – разговор продолжить. В Штатах вообще такие разговоры не приняты; и я это понимал, и она. Мы вместе без слов понимали, что другого шанса на подобную беседу у нее просто не будет.

– В Штаты я приехала лет в восемнадцать из социалистической Югославии. Конец семидесятых – не самое простое время: кризис, безработица, бедность. По первому впечатлению – все показалось раем. Отучилась, вышла замуж, работа, дети, все в порядке. Как мы жили в Югославии? Дом, улица, все друг друга знают, все друг к другу в гости заходят. Постоянно – гости, постоянно – праздники, хотя жили очень небогато. Друзей у родителей, да и у нас, очень много было. Здесь – никого. Знакомые, конечно, имеются. Встречаемся изредка в кафе, быстро поедим; каждый за себя заплатит – поехали. Говорить особо не о чем: спорт, шоу, новости, телевизор. У детей с четырнадцати лет жизнь своя, я их почти не вижу. Да, дни рождения дома проводим, вместе. Минут десять-пятнадцать: поели быстро, поговорили быстро – и засобирались. Дела ждут. Что за дела – мне неизвестно, своя у них жизнь. Если проблемы обсудить требуется – психолог для этого имеется. Триста-пятьсот долларов в час, смотря какой психолог. Теперь я понимаю, какая моя мама счастливая в Югославии была. Мне до такого счастья – как до неба.

Ответить мне было нечего, я просто слушал. Мы понимали, что той Югославии уже нет и не будет, вместо нее – свежие руины, разрушенные мосты, заводы и города. Попрощались, я побежал на метро.

Запись 24.05.2017. Энн приглашает меня в гости

Категория: ВОСПОМИНАНИЯ

В то время, когда я жил в особняке Уэйна, в престижном районе северного Чикаго, его дочка, Энн, вызвалась помочь в обустройстве второй половины моих рабочих суток. Было ей лет за тридцать. Несмотря на молодость, свою жизнь Энн обустроила с толком, основательно, имела пару кондоминиумов, один из которых сдавала в аренду. Как-то Энн пригласила меня в гости к своему бойфренду, как это у них называется, – студию его посмотреть.

На розовом кабриолете с открытым верхом мы заехали в дебри внутреннего города Чикаго. Мимо проносились обшарпанные стены, граффити, мусор, пустынные улицы с грязными старыми авто. Закрытые давно заводы, магазины, кафе. Застарелая пыль на стеклах и мебели. Пешком в тех местах не гуляют. Мы завернули к брошенному заводскому корпусу, где-то в районе улиц Монро и Эшленд. У ворот один негр-охранник сидит, непонятно, что и от кого охраняет. Людей и машин на улицах нет, пусто. Ворота открылись, мы въехали. Снаружи машину не оставишь – опасно.

Дальнейший путь я вспоминаю с трудом, мы как будто оказались в лабиринте или в фильме Тарковского «Сталкер». Железная помятая дверь в грязной кирпичной стене. Узкий коридор с облупившимися и потертыми стенами. Полы, которые не метут, и мусор, который не убирают. Старая мебель, какие-то железные ящики на стенах. Дальше мы пошли через пустой цех, в нем была дверь, такая же, как и на улице. Дверь вела на лестницу с ржавыми перилами и сбитыми, потертыми ступенями. По ней мы поднялись на третий этаж. Потолки высокие – метров по пять-шесть, так что подъем был непрост. Ремонта здесь тоже давно не было. Дошли, наконец, до верха. Думаю, что же дальше-то?

Негр открыл очередную дверь, и мы оказались в очень большом помещении. Заходим, осматриваемся, обувь, понятное дело, не снимаем. Но полы здесь были уже чистые, без пыли и мусора. Стены выложены из старого красного кирпича, колонны – из бетона. Видны следы копоти, ржавая арматура местами торчит. Однако пескоструйкой слегка местами прошлись, подновили. Потолки высоченные – производство было, как-никак. И окна – от пола до потолка по стенам, сплошь. Окна – современные. Всего-то в километре – деловой центр Чикаго.

Самого бойфренда дома не оказалось – жизнь его была поминутно расписана между множеством самых разных занятий и сфер жизни – бизнеса, культуры, спорта, рекламы, общения.

– Вот, кстати, журнальчик на столике – посмотри! Это Джон тут прыгает с волшебной палочкой!

Я знал, что Джону уже далеко за сорок, но парню на глянцевой обложке никак нельзя было дать более четвертака. Сухой, поджарый, спортивный, с сияющей улыбкой во всю ширь.

Стиль жизни Джона зримо воплощался и в многочисленных артефактах его обители. Столик, на котором лежал журнал, представлял собой ржавую вагонетку с какой-то железнодорожной свалки; высотой она была в полметра, на ней – толстое стекло, толщиной полтора-два сантиметра. В интерьерах преобладал винтаж с помоек, на деревянных стойках-колоннах висели потертые указатели улиц Нью-Йорка.

Снял Джон эту студию, метров под триста общей площади, за сущие гроши и на большой срок. Такие же гроши приплачивал охране за круглосуточный просмотр телевизора и периодические проводы гостей наверх. Студия объединяла в себе все функции: жизнь, офис, хранилище готовой продукции. Было даже некое подобие спортзала со штангой и гантелями.

Основное помещение студии имело форму неправильного треугольника: вход располагался в середине одной из сторон, в углах по бокам были расположены офис и склад. В углу напротив входа царственно высился главный объект – кровать формата «кингсайз», поднятая на невысоком подиуме. Мы поднялись на подиум – я осторожно, как в некое сакральное пространство, Энн – уверенно и привычно: не впервой, понятное дело. За панорамным окном, во всю его ширь, разномастные – как в акульей пасти – зубья небоскребов вгрызались в красное, с прожилками, как кусок мяса, небо. Я понемногу узнавал отдельные здания – слева Джон Хэнкок высится, справа – Сирс Тауэр (бывший, сейчас по-другому), между ними – здания поменьше, этажей до полусотни.

Производил Джон галстуки премиум-класса, долларов по триста – пятьсот за штуку. Впрочем, производил – сказано громко. Дизайн делали в Англии; материал поставляли из Франции и Италии; шили галстуки китайцы в сараях на гиблой окраине Чикаго, а сеть партнеров делала дистрибуцию по всему миру. Он осуществлял через интернет координацию всего этого процесса, а для души снимался в разного рода рекламе. «Креативный» бизнес, под стать владельцу.

Владельца мы дожидались, наверное, около часа. Энн показала мне галстуки и угостила хозяйским кофе. Когда Джон приехал, пламенеющая ширь заката, подобно шагреневой коже, уже съежилась до узенькой полоски. «Акулья челюсть», видимо, пожрала все, что смогла. Побеседовав и попив кофе, мы засобирались домой.

Спустя пару дней Энн мне опять позвонила – в тот момент я общался с рабочими на одном из объектов компании.

– Игорь, на завтрашний день у тебя уже есть планы?

Планы у меня были всегда, но я благоразумно поинтересовался ее намерениями.

– Игорь, нас приглашают сразу на несколько вечеринок. Мои хорошие друзья. У одних – годовщина свадьбы. У других – день рождения. Я говорила, что у нас гость из России. Я про тебя рассказала, надеюсь, ты не против. Всем интересно, все хотят тебя видеть.

Я сказал, что ничего не имею против, что мне тоже интересны другие люди. Тем более что с Джоном мы пообщались всего ничего – не более получаса. Договорились мы встретиться завтра на углу улиц Фуллертон и Шеффилд в четыре часа дня.

Чтобы не ударить лицом в грязь, еще с вечера я отгладил костюм, взятый из дома как раз для случаев подобного рода. Перебирая сувениры, отдал приоритет двум бутылкам «Столичной», купленным в дьюти-фри в Шереметьево и до сих пор ждавших своего часа. По одной бутылке на каждую компанию. Маловато, конечно, по нашим меркам.

От кондоминиума, где на тот момент я практиковался, до перекрестка было недалеко, метров триста. Хотя сам район считался не очень благополучным, но днем здесь было достаточно безопасно. Старые трехэтажные здания, линялые, потускневшие вывески, местами – закрытые магазины, грохочущая эстакада надземки где-то на уровне третьего этажа. Людей на улице было много, но в основном плохо и как-то некстати, не по сезону одетых. Я же в своем костюме смотрелся явно белой вороной в этом окружении, однако ощущения дискомфорта не возникало. Напротив, меня переполняли ожидания.

С утра я удовольствовался легким перекусом, от ланча и обеда отказался. Кто же ест перед днем рождения? И перед годовщиной свадьбы – в придачу! Руку приятно тяготил портфель с двумя бутылками «Столичной», обильную закуску к которой я уже предвкушал.

Вот уже наш перекресток с массивными стальными опорами эстакады. Рядом с одной из опор – знакомый розовый кабриолет, а вот и Энн вылезла, радостно машет мне рукой из-за машины. В честь праздничного вечера Энн украсила себя блеклой розовой футболкой, под ней была черная майка, чуть подлиннее футболки, напуском на джинсы – столь же линялые, как и все остальные предметы гардероба дочки американского миллионера. Признаков макияжа у Энн, как, впрочем, и у любой прыщавой американской студентки, я не замечал ни разу. Отмечу, однако, что – в отличие от моего прикида – наряд Энн никак не контрастировал с окрестным пейзажем.

Погода стояла теплая, майская, верх у кабриолета был поднят, и мы, обдуваемые свежим ветерком с озера Мичиган, выдвинулись в путь.

Первая пара, к которой мы направлялись, жила в пределах «внутреннего города». Ехали мы недолго, не более получаса, крутясь туда-сюда в плотно завязанной сетке чикагских улиц. Жилая застройка вокруг была невысокая, в основном – по два-три этажа.

Дом наших хозяев – добротный, из старого красного кирпича, наверное, еще довоенной постройки, высотой в два этажа, но неширокий по фасаду – метров шесть-восемь. Дверь была не заперта – нас ждали. Первым из глубин дома появился виновник торжества – Джош. Дата была круглая – тридцать лет. Выглядел он молодо, спортивно, однако здоровая американская упитанность уже была ему присуща. Взгляд Джоша скользнул по моему лицу, быстро обтек в сторону и слился куда-то вниз. И сам он, при всей своей кажущейся раскованности и мужественности, оказался какой-то обтекаемый, невнятный. Разговаривая со мной, все время смотрел куда-то вбок, избегая прямого визуального контакта.

Пока Джош пытался выстроить с нами нечто вроде диалога из каких-то незначащих фраз, междометий и заливистых восклицаний, а мы с Энн уверенно подыгрывали ему в этом лишенном видимого смысла занятии, в обрамлении дверного проема, как в портретной раме, показалась его герлфренд – Линда. Если Джош, как типичный белый американец с англосаксонскими корнями, упорно культивировал свое тело, то его подруге эта целеустремленность была явно чужда. Вес Линды составлял добрый центнер с гаком, короткая темная юбчонка тесно охватывала мощные, как у Ивана Поддубного, ляжки в черных колготках. Мой костюм и в этой обстановке выглядел явно не на своем месте.

Перебрасываясь словами, как мячиками в большом теннисе – пара на пару, мы перебрались в ливинг-рум, то бишь гостиную. Интерес к России был явно свойственен нашим хостам – стены комнаты были украшены советскими плакатами годов славных тридцатых, стиля «быстрее, выше, сильнее». Видимо, смелые и мускулистые герои плакатов чем-то вдохновляли нашего именинника. Потыкав пальцами в плакатных героев, мы расположились на широком угловом диване, продолжая игру в слова. Темы были не ахти: спорт, ток-шоу, музыка – все одинаково далекие и не интересные мне.

– Игорь, хочешь воды со льдом?

Мне откровенно хотелось жрать – от воды со льдом я отказался, ожидая настоящей закуски с выпивкой.

Я смотрел – почти с неприязнью, как вода льется из пластиковой бутылки по граненым стеклянным бокалам: с гортанным бульканьем, неравномерно, перемежаясь с всасываемым внутрь воздухом, как будто это была не бутылка, а некая рептилия. Свой подарок я еще не успел извлечь из портфеля, подыскивая подходящий момент. Бестолковый разговор струился еще минут сорок, как вода по камушкам. Я принимал и передавал подачи, но моя широкая улыбка уже понемногу окаменевала, а глаза фокусировались где-то посередине невысокого столика. Я отвлеченно медитировал на три стакана: медленно тающие камушки льда посылали мне лучики, холодные, как в обители Снежной королевы. Понемногу леденел и я, подобно Каю, пытающемуся собрать слово «вечность» из ледяных осколков. Мяса с горячей, дымящейся картошкой – предмета моих надежд – я так и не дождался.

Наигравшись словами и переместившись в машину Джоша, мы отправились искать ресторан. Надо сказать, что мест разнообразного общепита, на любой вкус и достаток, во внутреннем городе Чикаго очень немало – на каждом шагу и перекрестке. Мы пролетали их один за другим, но наш проводник упорно продолжал искать что-то свое. С ним никто не спорил – именинник!

Свой выбор именинник остановил на дорогом индийском ресторане, притормозив у самого входа. Высокий индус в высоком и разукрашенном тюрбане и длинной белой одежде принял у Джоша ключи, и мы, ведомые другим, не менее экзотическим персонажем, проследовали в глубины сказочной пещеры. Пещера тянула как минимум на дворец махараджи; острые запахи кружили голову и будоражили мой давно уже неспокойный желудок. Пока мои друзья спорили, доказывали и выбирали, я любовался причудливыми интерьерами, попивая воду из кувшина, словно пытаясь подменить насыщенность желудка его наполненностью. В меню, написанном индийской вязью, разобраться я бы не смог при всем желании. Нескоро, но мы определились; нескоро, но пища была нам доставлена.

В обители древней культуры я просто не мог наброситься на еду с маху, как некий варвар на волоокую полонянку. Едва себя сдерживая, я начал понемногу дегустировать множественные блюда: «с чувством, с толком, с расстановкой», – как нас учили еще в советской школе. Множественные блюда оказались как на подбор – острые, кисло-сладкие, перченые. Запивалось все это пивом. Американским, брендовым, лайтовым, не забывая о здоровом образе жизни.

Приученное ко многому еще со времен Советской армии и посиделок в институтских общежитиях, мое нутро первый раз переживало подобный опыт. Опыт, тяжкий для русского человека. Индийские специи, смешавшись с американским пивом в русском, голодном с утра брюхе, вместо чувства долгожданного насыщения создали нечто вроде изжоги, периодически сопровождаемой внутриутробным чревовещанием, достаточно, кстати, громким.

Счет нам принесли по-американски – отдельно каждому. По двадцать долларов «с носа», включая чаевые. Положив свою, аккуратно сложенную надвое зеленую бумажку с портретом Эндрю Джексона – испитого, с впалыми щеками, будто сидевшего всю жизнь на индийской диете, – в общую кучу мятых разномастных бумажек, я грустно задумался. За двадцать – да что там за двадцать, за десять баксов! – можно было очень неплохо покушать в приличном месте. Или купить хорошую книгу.

Но мои друзья были в восторге от вечеринки, в унисон что-то щебеча и напевая. Машина с прежним индусом ждала нас у входа. Энн сообщила, что вечер еще не закончен, нас ждет сюрприз от Линды – модная дискотека с отвязной компанией. Смеркалось. Модная дискотека оказалась здоровенным сараем без окон, с высоким, почти колхозным деревянным забором с одной стороны. У входа стояла немаленькая очередь «претендерс», но мы, прямо по-советски – по блату, обходя очередь, вошли внутрь. Как оказалось, у нас был заказан столик на четверых, точно на это время.

Пространство внутри было плотно набито телами разных оттенков и масс. Народ там не столько танцевал, сколько тусовался, переходя, а точнее сказать, протискиваясь от одной кучки к другой. Кто-то сидел у барной стойки, кто-то – за столиками, основная масса толклась в середине с дринками в руках.

Наш столик оказался на проходе к туалету и курилке, так что о спинки наших стульев, а порой и наши затылки и спины кто-то постоянно терся, пробегая взад и вперед. Хлопали двери, распространяя в нашу сторону свои, специфичные для каждой зоны запахи; шум стоял такой, что говорить приходилось буквально в ухо. Борясь с чувствами изжоги и голода, я вместе со всеми пребывал в перманентном дрейфе: от столика к бару, от бара – в сердцевину выпендривающейся толпы, оттуда – обратно, к столику с закуской и выпивкой.

– А это Игорь, наш гость из России! – представляла меня Энн налево и направо, пробивая линялой грудью дорогу в толпе.

Мне что-то улыбалось и говорилось, я включал ответный смайл и тоже что-то говорил. Назвать этот процесс общением можно было лишь с большой натяжкой: никто никого толком не слушал, да и не услышал бы в этом шуме и гаме.

Я вышел подышать свежим воздухом в место, отведенное для курения. Оно было на улице, на небольшом участке, размером не более двуспальной кровати в студии Джона, за тем самым дощатым колхозным забором. В пелене табачного дыма помимо меня «дышало» свежим воздухом еще с дюжину разного люда, прикладывавшегося попеременно то к дринку, то к сигарете. Еда в этом заведении была столь же символична, как и в предыдущем, индийском, – некая зелень, орешки и сухари. Ел я скорее по инерции, чтобы занять себя. Потусовались здесь мы недолго, не более получаса. На более длительный срок меня вряд ли бы хватило.

Джош привез нас обратно домой, мы пересели на розовый кабриолет Энн и поехали на годовщину свадьбы – продолжить вечер. Бутылку «Столичной» я так и не передал в накачанные руки Джоша – обойдется, все равно нечем было закусывать! Как мне после сообщила Энн, один только вход в «сарай» стоил пятнадцать долларов «с головы», не считая еды и выпивки.

На годовщину мы ехали уже в полной темноте, молча; луна светила ярко, как в кино про вампиров. И время было вполне вампирское – ближе к полуночи. Я высказал предположение, что гости могли уже разойтись, но Энн меня успокоила:

– Игорь, в это время здесь все только начинается!

«Только начинается», действительно, звучало успокаивающе. Я живо представил себе свиную отбивную или хотя бы сэндвич с ветчиной и сыром. Честно сказать, волновал меня вовсе не уход гостей, а то, что к этому времени может остаться лишь нечто сладкое.

Место назначения представляло собой типичный дом в пригороде, в отличие от городского дома Линды и Джоша, где не было даже садика – лишь кусочек некоего окультуренного ландшафта. Минуя кусты, деревья и клумбы, мы проследовали в сад, где под луной и фонарями уже вовсю веселилась молодая компания. Вечеринка, как оказалось, действительно «только начиналась». Бутылки «Столичной» я вручил сразу, по приходе, твердо веруя, что закуска к водке будет соответствующая.

Бутылки пошли по рукам. Мои новые знакомцы одобрительно рассматривали этикетки и, передавая бутыли из рук в руки, как пароль, говорили заветное слово – «Столи!» Я сглатывал слюну, как легендарная собака Павлова.

Недалеко от нас горели жаровни. Я с надеждой озирался на них время от времени, округлял ноздри и втягивал воздух, пытаясь учуять приятные сердцу ароматы. Наверное, ветер дул в другую сторону. Накрытого стола в саду я не увидел.

– Наверное, еда дома, – подумалось мне.

Тем временем бутылки были откупорены и пошли по кругу. Дошла очередь и до меня. Отхлебнув свою долю, я не вытерпел и спросил, кивая в сторону жаровен, не подгорит ли мясо. Молодой, крепко сбитый глава семьи – видимо, сказывалось неплохое питание нескольких предыдущих поколений – меня успокоил: это угли, Игорь. Функция горящих углей, как выяснилось, была чисто эстетической.

Бутылки прошли несколько кругов, этапами, с передышкой. Гости прикладывались прямо к горлышку, но пили чуть-чуть, по-американски. Круглолицая молодая хозяйка где-то на третьем-четвертом круге наконец вынесла из дома нечто вроде большого подноса. Я отворотил голову в сторону, делая вид, что еда меня особо и не интересует – не за этим мы в гости ходим.

Еда мимо не прошла – хозяйка собственной своей ручкой торжественно вручила мне круглое печеньице.

– Хоуммэйд, – оценил я, принюхиваясь. Мне радостно закивали в ответ – хоуммэйд, сама лично готовила. Сохраняя свой окаменелый смайл, судорожно растягивая в стороны уголки губ, я смотрел на полнотелую хозяйку. Сухлая, рассыпающаяся печенька жгла мне руку, как некогда пепел Клааса сжигал сердце юного Тиля Уленшпигеля. Я представил, как втискиваю подсохший, слегка выпуклый кругляшок печеньки между ее крепких ягодиц, проворачивая по спирали, проталкивая вглубь подушкой большого пальца.