Текст книги "Социально-психологические аспекты активности"

Таким образом, в результате анализа работ, посвященных динамическим особенностям индивида, становится понятно, что в них не наблюдается единства относительно содержания термина «активность». Не существует также и общих представлений о том, какие типологические свойства нервной системы могли бы считаться референтом общей активности людей.

В целом же, подводя общий итог рассмотрению использования понятия «активность» в отечественной психологии, следует отметить несколько моментов, затрудняющих применение данного понятия в конкретных психологических исследованиях.

Понятие «активность» является содержательно амбивалентным. С одной стороны, оно описывает информационный аспект деятельности, позволяющий противопоставить деятельность, направленную на реализацию индивидом образа потребного будущего, простому реагированию на стимулы внешней среды. С другой, понятие «активность» характеризует энергетический аспект деятельности, заключающийся в ее темпе, напряженности, скорости и иных динамических характеристиках.

Употребление «активности» в информационно-содержательном аспекте привело к неоправданному расширению понятия, включению в него столь разнообразных категорий как установки, поведение, сознание, мышление, направленность, удовлетворенность, отношения и т. д.

В энергетическом плане понятие «активность» характеризует, как быстро действует индивид и как много им делается в определенный промежуток времени. При этом за пределами трактуемого подобным образом понятия остается такой важный аспект понимания человеческой активности обыденным сознанием как длительность демонстрируемой человеком энергичности, время проявления им высокой работоспособности.

Очевидно, что сложившееся в данной сфере положение дел, не позволяя точно операционализировать данное понятие, препятствует эмпирическому изучению человеческой активности как самостоятельного психологического феномена.

В этой связи представляется целесообразным рассматривать активность исключительно как энергетическую характеристику деятельности, в то время как другой важнейшей характеристикой деятельности является ее содержание. Помимо устранения многочисленных двусмысленностей, возникающих в связи с амбивалентным значением слова и препятствующих его операционализации в эмпирических исследованиях, подобный подход сближает научное использование термина с общепринятым повседневным употреблением данного слова в русском языке.

Если исходить из словарного определения модальности, гласящего, что модальность (от лат. modus – размер, способ, образ) – категория, характеризующая способ действия или отношение к действию, то очевидно, что понимаемая подобным образом активность – внемодальна. Отсюда все мотивационно-целевые и иные смысловые аспекты являются атрибутом деятельности, но не активности, равно как и разные виды деятельности не характеризуются разными видами активности. Именно в этой связи активность нельзя признать формой психических явлений, как это иногда делают те, кто пишет о формально-динамических аспектах поведения человека (см., напр., об этом [70, с. 32–34]).

Следует исходить из того, что активность должна измеряться не какими-либо параметрами результатов деятельности, а прежде всего тем количеством психической энергии, которое индивид затрачивает для осуществления конкретного акта. Характеристиками активности в рамках данного подхода предлагается считать динамические характеристики поведения, а точнее «деятельности любого рода» [143, с. 74], такие как интенсивность, скорость, темп, ритм и пр., меняющиеся в соответствии с той энергией, которая расходуется на выполнение любых деятельностных проявлений, будь то моторная, интеллектуальная или коммуникативная деятельность. Соответственно, активность как свойство должна характеризовать естественный для конкретного организма средний уровень энергичности индивида, а активность как состояние – актуальный уровень энергии, проявляющейся в осуществляемой деятельности[16]16
  В принципе, понимание активности как энергетической характеристики процесса не противоречит мысли о том, что активность является всеобщим атрибутом материи [145, с. 14]. Однако если проводить понятийные параллели, то предлагаемый подход, выводя термин «активность» за рамки «содержательной» парадигмы, определяет ее не как «самодвижение», а как энергетическую меру или характеристику процесса движения в целом.


[Закрыть].

При таком подходе к пониманию активности представляется совершенно не важным, какова результативность указанных энергозатрат, равно как не важно и то, как воспринимается данная деятельность окружающими. Настоящее значение имеет лишь количество энергии, затраченной индивидом на выполнение какой-либо деятельности. Может показаться, что здесь возникает некоторая коллизия, связанная с тем, что для выполнения одной и той же деятельности людям с разными способностями может требоваться разное количество энергии, в результате чего более энергозатратная, но менее результативная деятельность одного индивида может оцениваться людьми как менее активная по сравнению с менее энергозатратной, но более результативной деятельностью другого индивида. В этой связи следует отметить, что указанная коллизия носит вполне иллюзорный характер, поскольку социальное восприятие достаточно точно отслеживает и легко разводит указанные параметры, характеризуя первого субъекта как активного, но не очень эффективного, а второго как весьма эффективного, хотя и менее активного.

Еще одна коллизия обнаруживается в связи с употреблением терминов «общая активность», «активность личности», «активность индивида», «социальная активность» и т. п. Из массы существующих на этот счет дефиниций можно выделить в качестве ядерной части представления о том, что активность индивида, характеризуя человека с физиологической стороны, включает в себя все аспекты его жизнедеятельности, включая, например, произвольные акты дефикации, тогда как активность личности – явление социальное, предполагающее рассмотрение только тех действий человека, которые так или иначе связаны с существованием других людей. Рассуждая формально, первое понятие шире второго. Однако это было бы слишком простым решением для описания тех сложных семантических взаимосвязей, в которых находятся «индивид» и «личность». В результате, сложившаяся практика употребления терминов «активность индивида» и «активность личности» сводится к тому, что везде, где речь идет о человеке как о социальном существе, употребляется словосочетание «активность личности», а словосочетание «активность индивида» используется в тех случаях, когда человек описывается как организм.

Это вполне устраивает большинство исследователей, поскольку указанное разделение проходит точно по границе, установившейся между разными науками. Понятийное своеобразие здесь только приветствуется, поскольку, как солдатская форма, четко позволяет отличить чужих от своих. Однако специалисты, интересы которых сосредоточены в прикладных областях, часто затрудняются при описании вполне реальных человеческих проявлений. Как, например, следует охарактеризовать труд так называемых «пахарей», т. е. людей, которые в силу своей природы умеют и любят упорно трудиться? Является ли их интенсивная, обусловленная прежде всего их внутренней энергетикой, трудовая деятельность активностью индивида или же здесь речь идет об активности личности? И является ли их столь эффективное участие в общественном разделении труда, связанное не столько с желанием «подзаработать», сколько с внутренней невозможностью трудиться иначе, истинной социальной активностью?

Использование понятия «активность» в качестве энергетической характеристики деятельности[17]17
  Именно деятельности, а не различного рода движений, что, конечно же, несколько сужает данное понятие, но одновременно делает его более строгим.


[Закрыть] позволяет снять указанную коллизию и, избегая редуцирования одной науки к другой, сделать человеческую энергетику как таковую предметом не только физиологии или психофизиологии, но и социальной психологии. Рассмотрение общепринятых определений:

• «человеческой деятельности» как целенаправленного и осознанного процесса, реализующего потребности личности,

• «личности» как субъекта социальных отношений и сознательной деятельности,

• «социальной активности» как сознательной и целенаправленной деятельности индивидов и социальных групп в обществе,

• раскрывающих положение о том, что человек – существо социальное и почти все, что он делает, является социально окрашенным, позволяет вообще употреблять термин «активность», понимаемый как энергетическая характеристика деятельности, в качестве сокращенного аналога терминов «активность личности» и «социальная активность».

За пределами рассмотрения в предложенной схеме остаются внесубъектные (в том числе неосознаваемые и нецеленаправленные) проявления человеческой энергии в двигательных актах, такие как отправления различных физиологических функций, а также спонтанные и безусловно-рефлекторные реакции индивидов или массовидные явления, такие как паника в толпе, ненаправленная групповая агрессия и т. п., являющиеся предметом специальных наук или особых пограничных разделов социологии, психологии личности и социальной психологии. При их описании можно вполне обойтись без употребления термина «активность», воспользовавшись другими словами, которые характеризуют энергетическую сторону человеческого поведения.

В целом, предложенный подход к определению активности исходит из простого соображения о нецелесообразности обозначения одним понятием двух таких разных значений, как содержание деятельности и энергетика деятельности. Такие примеры встречаются в науке, но на долгую жизнь они могут рассчитывать лишь в том случае, если такая амбивалентность удобна. Так, например, можно допустить, что физикам удобно воспринимать свет одновременно и как частицу, и как волну. Но трактовать активность и как энергетическую, и как информационно-содержательную характеристику деятельности неудобно, от чего-то надо отказываться.

Впрочем, предлагаемое решение не является единственно возможным, есть и альтернативные варианты. В частности, можно закрепить за «активностью» содержательную сторону деятельности и ввести для обозначения энергетического аспекта деятельности понятие «энергичность» (energy). Можно пойти другим путем и вообще исключить из научного языка понятие «деятельность», заменить его понятием «активность» и различать в нем как энергетическую, так и содержательную стороны, не изводя себя вопросом, чем «активность» отличается от «деятельности». И тогда, в соответствии с англоязычной лексикой, надо будет говорить не об энергетической характеристике деятельности, а о динамическом аспекте активности, как, собственно, это и делается в англоязычной психологии. Подобное решение проблемы безусловно могло бы сблизить бы отечественную психологию с западной, однако, к сожалению, по вполне понятным причинам данная трансформация представляется в настоящее время неосуществимой.

Предлагая понятийное разделение содержательной и энергетической стороны деятельности, следует подчеркнуть, что указанное разграничение, предусматривающее придание термину «активность» однозначности, ни в коем случае не является провозглашением биологизаторского подхода к деятельности, одностороннего объяснения деятельности и уж тем более энергетического объяснения мотивации деятельности. Общая направленность личности и конкретная мотивация ее деятельности зависят прежде всего от содержательных аспектов внутреннего мира людей, т. е. от базовых ценностей, жизненных целей, доминирующих установок и т. п., а энергетика играет в данном случае второстепенную роль.

Данный подход представляется в максимальной степени устраняющим заложенные в существующем содержании термина внутренние смысловые противоречия и за счет этого элиминирующим вынужденные двусмысленности, которые возникают при обращении к понятию «активность» в его нынешнем виде. Очевидно, что предложенное понимание «активности» носит – как, впрочем, и все смысловые парадигмы, задающие высокоабстрактные понятия, – исключительно конвенциональный характер. Его можно принимать, можно не принимать, но в любом случае оно является ключом к правильному пониманию изложенного в данной монографии. Именно в указанном значении понятие «активность» будет использоваться в качестве авторского во всех тех случаях, когда употребление данного понятия не будет являться цитированием других работ.

Еще одним обстоятельством, требующим обозначения авторской позиции, является вопрос о физиологическом субстрате или референте активности. Отчетливое осознание связанной с таким подходом психофизиологической проблемы не может избавить от необходимости определения своего отношения к данному вопросу, а лишь задает границы допустимых в этой связи утверждений. Здесь, так же, как и в предыдущем случае, речь идет о чисто конвенциональной стороне вопроса, о том, как изменить границы употребляемых понятий, не касаясь содержания механизмов, обеспечивающих возникновение и функционирование того или иного феномена, которые являются предметом соответствующих специальных наук.

Упоминаемое рядом авторов закрепление за активностью в качестве референта таких свойств нервной системы, как динамичность или лабильность, характеризующих быстроту возникновения нервных процессов, представляется заметно сужающим границы понятия в том виде, в котором оно существует в обыденном массовом сознании, а значит, лишающим исследователей возможности эффективно изучать реальные социальные процессы, связанные с трудовой и общественной активностью людей. В данной трактовке из него выпадает временной аспект активности, способность (или, наоборот, неспособность) людей проявлять свою активность длительное время. В этой связи представляется целесообразным, говоря о человеческой активности, рассматривать наряду с динамичностью нервной системы еще и ее выносливость[18]18
  На первый взгляд, сила нервной системы никак не может быть отнесена к активности, поскольку традиционно измеряет интенсивность (величину) реакции на действующий внешний стимул, т. е. реактивность [142, с. 41]. Однако данная характеристика в той же мере может относиться и к внутренней самостимуляции индивида, реализуемой им в ходе выполнения стоящих перед ним задач [38, с. 328], а кроме того – и это главное – различия между активностью и реактивностью в бернштейновском понимании не должны браться в расчет, когда речь идет об активности как об энергетической характеристике осуществляемой деятельности. Можно предположить, что данную точку зрения разделял, напр., В. М. Русалов, считавший эргичность (выносливость) одним из трех компонентов активности [129; 130].


[Закрыть], или, иначе, силу нервной системы по отношению к возбуждению. Поскольку сила н. с., согласно И. П. Павлову, характеризуется выносливостью нервных клеток, определяемой нагрузкой, которую они могут выдержать, не впадая в запредельное торможение, то, соответственно, выносливость представляется способностью нервной системы в условиях продолжительной или интенсивной стимуляции – или, другими словами, нагрузки – не переходить в состояние запредельного торможения, более или менее адекватно реагируя на указанную стимуляцию.

Таким образом, подводя итог сказанному, можно отметить следующие положения, характеризующие авторский подход к пониманию активности.

1. Активность в данной работе предлагается рассматривать как энергетическую характеристику деятельности.

2. В этой связи активность является бессодержательной; содержание деятельности задается общей направленностью личности в целом и конкретными мотивами в частности.

3. Речь идет об общей психической активности, т. е. об активности психических процессов, детерминирующих и регулирующих человеческую деятельность в целом.

4. Общая психическая активность является внемодальной и проявляется в любых видах деятельности.

5. В этой связи понятие «общая психическая активность» является родовым по отношению к частным видам активности, характеризующим различные виды деятельности, такие как коммуникативная, интеллектуальная и моторная активность.

6. Общая психическая активность рассматривается как свойство индивида (или, иными словами, природное свойство человека, наделенного психикой), что отличает ее от рассмотрения активности как ситуативно детерминированного состояния.

7. Поскольку активность определяется как энергетическая характеристика деятельности и одновременно как свойство, а не как состояние человека, понятие «общей психической активности» можно рассматривать – в связи с тем, что человек существо социальное и почти все, что он делает, социально окрашено – как эквивалентное понятию «активность личности».

8. За пределами рассмотрения в данной схеме остаются внесубъектные (в том числе неосознаваемые и нецеленаправленные) проявления человеческой энергии, такие как отправления различных физиологических функций, а также спонтанные и безусловнорефлекторные реакции индивидов, или массовидные явления, такие как такие как паника в толпе, ненаправленная групповая агрессия и т. п. Данные проявления регулируются психикой и реализуются в поведении, но не являются проявлениями личности. И хотя общая энергетика этих проявлений в целом не будет отличаться от общей энергетики осознанной, целенаправленной, социально окрашенной деятельности индивида, предложенный подход накладывает ограничения на использование термина «активность» применительно к внедеятельностным аспектам поведения человека. Для описания энергетической стороны указанных выше проявлений вполне можно использовать термины «энергичность», «динамичность» и т. п.

9. Понимаемый подобным образом термин «общая психическая активность» может также считаться энергетическим аналогом «социальной активности» – отличаясь при этом от «общественно полезной», а также «социально значимой активности» – и в этом качестве выступать как родовой по отношению к терминам «трудовая активность», «миграционная активность», «учебная активность», «политическая активность», «деловая активность» и пр.

10. В качестве физиологического референта общей психической активности могут рассматриваться свойства нервной системы, и в первую очередь сила нервной системы.

11. Аналогичным образом референтом психической энергии, которая, согласно определению, представляется как мера психической активности, является физиологическая энергия, вырабатывающаяся в результате физико-химических процессов нейронного метаболизма.

Именно такое понимание активности характерно для данной монографии и будет использоваться в дальнейшем для описания полученных в ходе проведенного исследования результатов.

2. Мотивация достижения успеха

Не менее многозначным, чем понятие «активность», является другое важнейшее психологическое понятие – «мотив», представляющее собой, подобно «активности», одну из несущих конструкций здания психологической науки. В прямом переводе данное слово, происходящее от латинского moveo («побуждать», «приводить в движение») и связанное в современном английском с move («двигаться»), означает «побуждение к действию». Однако наполнение данного термина содержанием столь разнообразно, что практически не поддается обобщению в дефиниции, устраивающей большинство занимающихся данной проблематикой ученых.

В достаточно лаконичном виде это хорошо сформулировал А. Л. Свенцицкий: «Различные психологи понимают под мотивом разные феномены, называя один какой-либо из них. Так, мотив рассматривается и как потребность, и как цель (предмет удовлетворения потребности), и как побуждение, и как намерение, и как устойчивая характеристика личности (личностная диспозиция), и как состояние, и как формулировка цели и средств, и даже как удовлетворенность» [134, с. 245].

Предполагалось, что выход из положения может быть найден в рамках комплексного подхода, заменяющего изучение мотивов изучением мотивации и позволяющего включить в понятие «мотивация» всю феноменологию реализации побуждения, начиная с возникновения потребности и заканчивая достижением цели. В этой связи в структуре мотивации выделялся и ценностно-целевой блок, и когнитивный блок, и поведенческий блок, а в ряде случаев и эмоциональный блок. Такой подход очевидно является вполне рациональным. Рассмотрение явления во всех его взаимосвязях с другими явлениями способствует лучшему пониманию функционирования феномена, позволяет открыть новое знание, ускользавшее до того от внимания исследователей.

Однако одновременно нельзя не заметить, что при этом размывается смысл изучаемого явления, в данном случае самого «мотива» как побуждения к деятельности. «Комплексно» понимаемое явление становится чрезмерно разбухшим и расплывшимся, затрудняется его операционализация в эмпирических исследованиях. Побуждение к действию начинает, например, восприниматься в неразрывной связи с его удовлетворением, результат действия оценивается как порождение определенных интенций, ценности человека рассматриваются как зависящие от представлений об их доступности, а цели – как результат сложения предыдущих успехов и неудач. Несомненно, так оно и есть, и в каких-то случаях подобный подход является вполне эвристичным. Однако у любого положительного явления всегда есть своя обратная сторона, и порой комплексный подход ведет к расфокусировке научного зрения и смещению предмета исследования. В результате возникают сомнения в том, что у людей существуют устойчивые структуры базовых ценностей и жизненных целей, некоторые исследователи предлагают отказаться от изучения содержательных различий в мотивации, а сама доминирующая мотивация начинает порой изучаться через описание типичной деятельности индивида.

Настоящая монография не призвана решать перечисленные вопросы. Однако для того, чтобы были понятны рамки, в которых в данной работе рассматриваются человеческие мотивы, представляется целесообразным указать, что под мотивом здесь, вслед за С. Л. Рубинштейном, понимается более или менее адекватно осознанное побуждение, соотнесенное с конкретным объектом, который с момента возникновения мотива является целью индивида [127, с. 443–444]. При этом за пределами рассмотрения остаются все непроизвольные, т. е. безусловнорефлекторные, спонтанные и т. п. реакции на различные раздражители. Несомненно, что эти раздражители также являются побуждениями к действию, но в данной монографии они не будут называться мотивами. Таким образом, соотнесение понимаемых подобным образом мотивов с активностью, рассматриваемой как энергетическая характеристика деятельности, представляется вполне корректным, поскольку и в том и в другом случае – даже если речь идет о неосознаваемых мотивах, которые стоят позади осознаваемых – в фокусе исследования оказывается осознанная и произвольная деятельность человека.

Опираясь на данное положение, следует внимательно рассмотреть вопрос соотношения и связи мотива и действия. Общепризнанным здесь является лишь представление о том, что мотив служит основанием действия, запуская его. Далее различные авторы видят процессы, происходящие после запуска, по-разному. В частности, существует точка зрения, характерная, например, для бихевиористов, что порожденная мотивом деятельность является своего рода операциональным оформлением мотива. «Мотивы запускают поведение или наделяют его энергией, направляют и отбирают его формы» [83, с. 249]. В этой парадигме сила мотива однозначно соответствует энергии действия. Однако происходит ли это всегда? Или же могут существовать ситуации, когда сформировавшийся сильный мотив не реализуется в действии? И – применительно к постоянной и устойчивой мотивации (например, мотивации достижения) – могут ли существовать люди, постоянно побуждаемые подобными мотивами к действию или, по крайней мере, декларирующие наличие у себя таких ярко выраженных мотивов, но при этом в целом не действующие энергично в направлении реализации данных мотивов? Ясный ответ на поставленные вопросы требует дальнейших исследований.

Описывая мотивационную сферу индивида, нельзя обойтись без определения понятий «мотив» и «мотивация». Существующая в отношении понятия «мотивация» многозначность представляется ничуть не меньшей, чем многозначность понимания термина «мотив». Видимо, именно поэтому ряд отечественных психологических словарей старательно обходит данное понятие стороной (напр., [122; 123]), а те, что не обходят, дают противоречивые, ничуть не проясняющие существо вопроса определения. И здесь представляется возможным снова согласиться с А. Л. Свенцицким, обобщенно описавшим два основные парадигмы понимания «мотивации», в которых мотивация рассматривается либо как совокупность мотивов, либо как процесс регуляции деятельности с помощью мотива [134, с. 246].

Такое двойственное положение дел, как и многое другое в современной российской психологии, обусловливается вполне естественным желанием отечественных исследователей вписаться в рамки общемировой (а значит, прежде всего, англоязычной) психологии, сопряженным с некоторым игнорированием традиционного употребления психологических понятий обычным русским языком, как это, например, случилось с понятием «активность». Нечто подобное произошло, как можно предположить, и в отношении понятия мотивация, которое на Западе традиционно понималось как функциональная переменная, характеризующая актуальный процесс реализации мотива как диспозициональной переменной (см. напр., [162, с. 33–43]), тогда как в России обычное повседневное, а следом за ним и научное употребление слова «мотивация» чаще применялось, наоборот, для обозначения устойчивого, объединяющего содержательно определенный класс мотивов, внутреннего мотивационного состояния, а не для актуального процесса мотивирования индивида, производящегося, как правило, извне.

Именно этот смысл до сих пор отражается в различных высказываниях, весьма часто встречающихся в различных литературных, публицистических и научных статьях, а также в Интернете – таких, например, как:

• «Одной из самых весомых мотиваций в обучении является любовь к языку»;

• «Мотивация стратегического руководителя – это ответственность за процветание и стабильность компании, профессиональное самопожертвование и отказ от индивидуальных целей, если они идут вразрез с корпоративными»;

• «Внутренняя мотивация – это то, почему Вы вкладываете свои усилия, почему Вы действуете изо дня в день, создавая свою команду и свою организацию. Вы это делаете ради изменения своей жизни и жизни других людей к лучшему»;

• «В нашей культуре весьма сильно развита мотивация избегания»;

• «Создать и поддерживать правильную мотивацию у сотрудников – одна из основных задач хорошего лидера».

Представляется также очевидным, что в данных примерах речь идет не только о внутреннем побуждении, но и о достаточно устойчивом личностном свойстве, существующем в течение относительно длительного периода времени и постоянно направляющем деятельность людей на достижение одного конкретного класса целей – а не о мотивации, понимаемой по аналогии со словом «активация». Очевидно, что данная устойчивая мотивация возникает вследствие постоянной актуализации стремления достичь чего-либо в определенных жизненных ситуациях, приводящей, в результате, к закреплению ситуативных проявлений в виде личностных свойств [189, р. 21].

В этой связи следует указать, что предметом изучения в настоящей работе являлась именно устойчивая мотивация, определяющая поведение респондентов в большинстве ситуаций, т. е., иными словами, мотивация достижения изучалась как свойство индивида, а не как состояние (в понятийной системе Д. Макклелланда это называется «мотивационной диспозицией» – в отличие от ситуативного «актуализированного мотива» [83, с. 237]). В этой связи конкретная мотивация реальных действий, которую приходилось оценивать индивиду, отвечая на вопросы теста, рассматривалась им в обобщенном виде, что позволяло в известной степени элиминировать отношение данного индивида к реальным обстоятельствам конкретной жизненной ситуации.

В данной работе исследовалась одна конкретная мотивационная диспозиция – мотивационная диспозиция достижения. В современной психологической науке существует бессчетное количество классификаций мотивов с точки зрения их содержания. Мало какая из них обходит мотивацию достижения стороной. Однако далеко не каждая выделяет данную мотивацию в специальный класс мотивов, имеющий право на самостоятельное существование. Для примера достаточно привести классическую классификацию потребностей А. Маслоу, которую тот полагал основанием классификации мотивов. Желание добиться успеха с очевидностью имеет место и при удовлетворении физиологических потребностей, и при обеспечении своей безопасности, и в стремлении добиться любви, и при реализации аффилиативной потребности, и уж тем более при удовлетворении познавательной потребности или потребности в самореализации. Однако как самостоятельную потребность, а значит, и как самостоятельный класс мотивов потребность в достижении успеха А. Маслоу не выделял [89].

Вместе с тем, существуют и такие классификации, в которых мотивация достижения занимает самостоятельное, достаточно важное место. К числу указанных классификаций относится например, классификация Д. Макклелланда, который считал основными мотивами человека мотивы достижения, власти, аффилиации и избегания [83, с. 19]. Подобный подход представляется безусловно заслуживающим внимания.

Следует отметить, что предметом настоящего исследования было вполне определенное смысловое содержание указанной мотивационной диспозиции. Реализуемые благодаря описываемому индивидами поведению локальные цели индивидов в обобщенном виде должны были укладываться в общую смысловую парадигму – достижение успеха, которая подразумевала максимально эффективное овладение труднодостижимыми целями и, соответственно, включала преодоление различных препятствий на пути к достижению превосходства как над другими людьми, так и над своим собственными прошлыми результатами. В этой связи, в полном соответствии с общепринятым пониманием мотивации достижения, целью исследования являлось изучение стремления людей к достижению успеха не из желания побыстрее отделаться от задания, не ради того, чтобы доставить удовольствие приятному человеку, и не как стремление избежать порицания или наказания, а прежде всего как стремление получить удовольствие от результатов собственной деятельности (покорение вершины ради покорения вершины), и только уже потом, в качестве следствия – как желание получить награду, в том числе и признание, за сделанное[19]19
  Нельзя не заметить, что рационализация своих поступков, свойственная современным людям, чаще всего приводит к появлению осознаваемых целей успеха, усиливающих имеющуюся у человека общую мотивацию достижения. Именно эти цели чаще всего рефлектируются людьми и всплывают в их самоотчетах. И здесь, говоря о возможной награде, являющейся осознаваемой целью, стоящей позади получения удовольствия от преодоления, следует иметь в виду, что чаще всего эти цели связаны с желанием получить власть, а не с желанием повысить эффективность своей деятельности. [179, р. 681].


[Закрыть] [31, с. 48–50; 83, с. 262; 163, с. 367]. При этом цели достижения вовсе не обязательно характеризовались объективным улучшением существующего положения дел, а именно это имеется в виду, когда говорится о повышении эффективности деятельности. Главное, что они всегда были связаны с совершением чего-то такого, чего индивид до сих пор не совершал. И в этом качестве в абсолютном большинстве случаев указанные цели были связаны с необходимостью преодоления внешних и/или внутренних препятствий на пути к ним[20]20
  Следует отметить, что существующие классические определения мотива достижения не позволяют понять, предусматривает ли данный мотив побуждение человека к активному поиску трудных целей с последующей постановкой перед собой задач по их достижению, или же его действие ограничивается выбором трудных целей-задач из числа тех, что подбрасывает человеку жизнь.


[Закрыть].

В исследовании изучалась также сила мотивации достижения успеха как свойства индивида, понимаемая как усредненная сила побуждения индивида к реализации целей определенного класса. В конкретных ситуациях эта побудительная сила, в соответствии с моделью Аткинсона, реализовывалась в зависимости от степени привлекательности цели и субъективно оцениваемой вероятности успеха/неудачи. Но в данном случае указанные величины не могли расцениваться – по крайней мере, для актуального этапа жизни индивида – как переменные, поэтому сила мотивационной диспозиции каждого индивида рассматривалась как относительно постоянная величина, являющаяся производной от степени привлекательности в оцениваемый период для индивида целей данного класса и субъективной оценки его способностей и ресурсов, обеспечивающих достижение им определенного уровня жизненного успеха.