Текст книги "Социально-психологические аспекты активности"

Как и предполагалось, главным зафиксированным по итогам проведенного опроса смещением оказалось нарушение половозрастных показателей планируемой выборки в городах: в реализованной выборке оказалось меньше мужчин и молодых людей. В свою очередь, нельзя не отметить тот факт, что и сама спланированная на основе натурного обхода выборка оказалась смещенной в том же направлении по отношению к государственным статистическим показателям, характеризующим генеральную совокупность. Это смещение хорошо видно в представленной ниже таблице (Таблица 5.1).

Таблица 5.1. Сравнение планируемой и достигнутой выборок в городах Вологда и Череповец

¹ Здесь и в дальнейшем, во всех таблицах, кроме специально оговоренных случаев, процент рассчитывается по столбцу.

Впрочем, сравнивая показатели выборки, установленной эмпирическим путем, и показатели госстатистики, следует отметить, что нет никаких гарантий, что государственная статистика, опирающаяся на некачественную экстраполяцию очень давней переписи и небольшую панель, в которой гарантированно отсутствуют лица с доходом выше среднего, точно отражает реальное состояние дел.

Тем не менее 4 %-ное смещение в сторону женщин в Череповце и 7 %-ное смещение в ту же сторону в Вологде, а также нехватку молодых людей обеих полов (конечно же, скомпенсированные при статистической обработке данных с помощью соответствующих весовых коэффициентов) следует непременно учитывать в ходе анализа.

Однако не это половозрастное смещение является значимым для проведенного опроса. По большому счету такое смещение – особенно применительно к исследуемым феноменам – можно признать незначительным. Гораздо более опасным для исследования следует считать вымывание из него наиболее активных слоев населения, а именно это и происходит каждый раз, когда интервью под воздействием обстоятельств берутся, в основном, у доброжелательных, не очень уставших людей, охотно открывающих дверь своей квартиры незнакомому человеку.

Изначально представлялось очевидным, что при отсутствии внятной материальной заинтересованности респондентов от опроса к опросу должно заметно увеличиваться число отказов тех, кто вследствие повышенной активности очень занят и в связи с этим испытывает постоянное утомление или, наоборот, в связи с отсутствием высокой общей мотивации достижения не чувствует никакого желания доводить дело до конца. Указанный процесс требовал к себе серьезного отношения, поскольку заметное «вымывание» как высокоэнергичных, так и слабо мотивированных на достижение людей требовало при сравнении данных разных опросов введения трудно рассчитываемых эмпирических поправочных коэффициентов, а при значительных масштабах явления делало подобное сравнение вообще недопустимым.

Косвенными индикаторами процесса «вымывания» наиболее активных респондентов является изменение социально-демографических показателей опрошенных. Можно предположить (и исследование подтвердило это), что высокая активность чаще характеризует мужчин, горожан, молодых людей, лиц с высоким уровнем образования, предпринимателей, лиц, занимающихся индивидуальной трудовой деятельностью, начальников разного уровня, людей с высоким доходом. Правда, как было выяснено в исследовании, высокая мотивация достижения не всегда совпадает с высокой активностью. Так, например, высокий уровень мотивации достижения успеха так же, как и высокая степень активности, чаще других характеризует предпринимателей, лиц, занимающихся индивидуальной трудовой деятельностью, начальников разного уровня и лиц с высоким доходом. Однако при этом она чаще встречается у женщин чем у мужчин, чаще у селян, чем у горожан, чаще у пожилых людей, чем у молодых и зрелых, чаще у людей с незаконченным средним образованием, чем у людей с высшим образованием и т. п.

В результате, сдвиг социально-демографических показателей выборки вряд ли может служить точным индикатором вымывания активных, желающих добиться успеха людей. Тем не менее наличие значительного сдвига указанных показателей, представляя самостоятельный интерес, могло бы служить основой определенных поправок при проводимом анализе. В этой связи динамика социально-демографической структуры выборки от опроса к опросу заслуживает специального рассмотрения. При этом сравнение результатов опросов, составляющих данное исследование, представляется целесообразным проводить отдельно для города и отдельно для села.

Все приведенные ниже показатели описывают неперевзвешенную выборку трех проведенных опросов и являются процентным отношением данной категории респондентов для своей группы показателей (пол, возраст, образование, род занятий, должность – для работающих по найму на постоянной работе, доход, социальное самочувствие) от числа ответивших на данный вопрос социально-демографического блока, рассчитанным по столбцу (Таблица 5.2).

Таблица 5.2. Изменение социально-демографической структуры выборки в процессе исследования

* – в процентах от работающих по найму.

Главный вывод, который следует из приведенной таблицы, заключается в том, что на протяжении трех опросов изначальная выборка серьезно не пострадала. Кроме того, подтверждается, что зафиксированные процессы «вымывания» из выборки представителей определенных социальных слоев и групп одинаковы и в городе и в селе.

Вместе с тем, выявилась и вполне внятная динамика снижения на протяжении всего исследования численности определенных страт. При этом наиболее заметный скачок имел место между первым и вторым опросами, после чего – поскольку наиболее неустойчивая часть выборки уже отказалась от дальнейшего участия в опросе – ситуация относительно стабилизировалась.

Так, в частности, по полу очевидную тенденцию к «вымыванию» проявили мужчины, по возрасту – самые пожилые люди, по образованию – наименее образованные, по роду деятельности – пенсионеры, по должности – обслуживающий персонал без специального образования и квалифицированные промышленные рабочие, по доходу – богатые, по социальному самочувствию – те, у кого все хорошо, а также (только в городах) те, кто еще может терпеть свое плохое положение, и те, у кого уже нет сил терпеть.

Указанная динамика не свидетельствует о «вымывании» из выборки в ходе опроса наиболее активных слоев и групп населения, скорее наоборот. Конечно, мужчины отказывались от опроса чаще женщин, а богатые и обеспеченные чаще тех, у кого хватает только на еду. Но, в целом, среди лидирующих в отказе от участия в опросе очевидно преобладают наименее активные категории опрошенных: пожилые, малообразованные и низкостатусные люди. Таким образом, судя по динамике социально-демографических показателей, причинами отказа от опроса скорее являются не столько высокая занятость и утомление респондентов, сколько социальный аутизм, физическая слабость, а главное – простое нежелание тратить время на трудную и при этом неоплачиваемую работу, которой для многих граждан является личностная рефлексия, порождаемая осмыслением поставленных вопросов.

Более точно ответить на вопрос о «вымывании» от опроса к опросу наиболее активной части выборки мог бы анализ изменения показателей степени активности и уровня мотивации достижения респондентов. Но, к сожалению, тестирование респондентов проводилось только в ходе второго опроса, что́ не позволяет оценить с этой точки зрения респондентов, выбывших после первого опроса. Зато «вымывание» респондентов между вторым и третьим опросами легко поддается анализу[30]30
  Следует специально отметить, что экономический кризис 2008–2009 годов не мог оказать негативное влияние на «вымывание» респондентов после первого этапа опроса. В это время уже наметился выход из кризиса, показатели социального самочувствия пошли вверх, достигнув к концу лета 2009 года высокого – а по данным некоторых исследовательских центров практически докризисного – уровня (см., напр., динамику индекса социального самочувствия по данным ВЦИОМ [28] или Левада-центра [76]).


[Закрыть]. И этот анализ показывает, что вымывание активной и мотивированной на достижение части выборки между вторым и третьим опросом нельзя расценивать как повышенное или интенсивное.

Так, в частности, по итогам второго опроса соотношение людей с низким уровнем активности и людей с высоким уровнем активности составило 35,8:29,6 %. В городе это соотношение составило 31,0:35,9 %, а в селе – 40,0:24,1 % (Таблица 5.3).

Таблица 5.3. Показатели выполнения модифицированного PTS, характеризующие выборку II опроса

По итогам же третьего опроса соотношение людей с низким уровнем активности и людей с высоким уровнем активности составило 36,1:29,2 %, что демонстрирует совпадающее с прогнозом некоторое сокращение в выборке удельного веса представителей наиболее активных страт и повышение за счет этого удельного веса представителей наименее активных страт, при этом в городе указанное соотношение составило 30,9:36,2 %, а в селе – 40,3:23,7 % (Таблица 5.4).

Таблица 5.4. Показатели выполнения модифицированного PTS, характеризующие выборку III опроса

Из сравнения таблиц вытекает, что максимальные потери фиксируются в самой активной страте (42–60 баллов), тогда как страты, включающие менее активных людей за счет этого оттока реципрокно, увеличили свой удельный вес в выборке. В то же время очевидно, что отмеченные изменения носят микроскопический характер и не в состоянии существенно повлиять на динамику изучаемых процессов.

Аналогичным образом, от II к III опросу практически не изменились и показатели теста Элерса, фиксирующего мотивацию достижения респондентов.

Так, по итогам второго опроса соотношение низко мотивированных (первые две страты из пяти) по Элерсу и высоко мотивированных (последние две страты) составляло 15,8:43,2 %. При этом в городе указанное соотношение выглядело как 16,1:42,2 %, тогда как в селе это оно составило 15,4:44,1 % (Таблица 5.5).

Таблица 5.5. Показатели выполнения теста Элерса, характеризующие выборку II опроса

По итогам же третьего опроса соотношение низко мотивированных и высоко мотивированных составило 15,0:43,6 %. При этом в городе указанное соотношение выглядело как 14,7:42,8 %, тогда как в селе это оно составило 15,1:44,3 % (Таблица 5.6).

Таблица 5.6. Показатели выполнения теста Элерса, характеризующие выборку III опроса

Из приведенных данных следует, что представленная пропорция в полном соответствии с прогнозом изменилась в пользу высоко мотивированных на достижение людей, т. е. отток слабо мотивированных на достижение участников опроса был большим, нежели отток сильно мотивированных. Однако и здесь изменение соотношения высоко и слабо мотивированных на достижение успеха людей нельзя признать существенным.

Таким образом, сравнение результатов второго и третьего опросов показывает, что из выборки от опроса к опросу «вымывались» – как и следовало ожидать – наиболее активные и наименее мотивированные на достижение респонденты. Однако при этом сравнение результатов второго и третьего опросов позволяет утверждать, что потери выборки за счет «вымывания» некоторого количества наиболее активных и, наоборот, наименее мотивированных на достижение людей не являются столь катастрофичными, чтобы повлиять на результаты исследования в целом.

Более точное понимание складывающейся в ходе опроса ситуации может быть достигнуто с помощью анализа полученных интервьюерами отказов, т. е. недостижимости, а также путем изучения социально-демографических характеристик «отказников».

Всего не взятых интервью оказалось в Вологде – 312 человек из 750 вошедших в основной и запасной списки, а в Череповце – 284. Часть причин, воспрепятствовавших получению интервью, по субъективным основаниям оказалась не зафиксирована, остальные же распределились следующим образом.

В Вологде перечень причин недостижимости[31]31
  В данном случае разделение недостижимости на абсолютную и относительную представлялось нецелесообразным. Оценка зафиксированной недостижимости должна строиться на том, что перечисленные обстоятельства не позволили взять интервью даже при 5–6 посещениях, что вдвое превышает принятых в аналогичных случаях стандарт.


[Закрыть], согласно отметкам интервьюеров, выглядит так:

1. Отсутствие дома во время посещений (более 3-х раз) – 68.

2. Переезд в другой город/село – 27.

3. Длительная командировка/отдых – 20.

4. Проживание в другой квартире при отсутствии нового адреса и телефона – 45.

5. Серьезная болезнь (независимо от того, где находится респондент: дома или в больнице), включая психические заболевания – 16.

6. Смерть – 2.

7. Категорический отказ в жесткой форме (неважно, по какой причине и кем сделанный) – 75.

8. Категорический отказ в мягкой форме в связи с отсутствием времени – 16.

9. Категорический отказ в мягкой форме в связи с отсутствием сил (у стариков) – 6.

10. Невозможность найти по адресу (напр., большое общежитие с непронумерованными комнатами) – 5.

11. Невозможность совместить время интервьюеров и респондента – 2.

12. Ошибки в базе данных (нет такого дома и т. п.) – 3.

13. Безобразное поведение респондента – 3.

Всего: 288 человек.

Таким образом, коэффициент недостижимости в Вологде составил 0,416, или приблизительно 42 %.

В свою очередь, в Череповце перечень причин недостижимости выглядел так:

1. Отсутствие дома во время посещений (3 раза и более) – 50.

2. Переезд в другой город/село – 17.

3. Длительная командировка/отдых – 8.

4. Проживание в другой квартире + отсутствие нового адреса и телефона – 63.

5. Серьезная болезнь (независимо от того, где находится респондент: дома или в больнице), включая психические заболевания – 2.

6. Смерть – 1.

7. Категорический отказ в жесткой форме (неважно, по какой причине и кем сделанный) – 55.

8. Категорический отказ в мягкой форме в связи с отсутствием времени – 24.

9. Категорический отказ в мягкой форме в связи с отсутствием сил (у стариков) – 3.

10. Невозможность найти по адресу (напр., большое общежитие с непронумерованными комнатами) – 0.

11. Невозможность совместить время интервьюера и респондента – 1.

12. Ошибки в базе данных (нет такого дома, по данному адресу человек не проживает и т. п.) – 3.

13. Безобразное поведение респондента – 0.

Всего: 227 человек.

В результате, коэффициент недостижимости в Череповце составил 0,379, или 38 %.

Анализ представленных причин недостижимости позволяет проанализировать соотношение ее различных видов. Наибольший интерес здесь представляют постоянное отсутствие дома во время посещений (означающее, что респондент либо много гуляет, либо уехал из города или живет на другой квартире, но соседям/родственникам об этом ничего не известно); проживание в другой квартире, но невозможность раздобыть координаты этого респондента (то же самое, только соседи или родственники кое-что о нем знают), переезд в другой город/село (то же, что и первое, но только соседи или родственники информированы, куда уехал респондент), а также длительная командировка. Все эти причины означают высокую мобильность респондентов, что в общем-то, с известными поправками свидетельствует об их высокой личностной активности.

В Вологде таких людей набралось 160 человек (21 % выборки – пятая ее часть), а в Череповце – 138 человек (18 % выборки, почти то же самое). Таким образом становится понятным приблизительное число высокомобильных людей, которых не удалось опросить в ходе исследования и которые вполне возможно могли бы повысить число людей с высоким уровнем личностной активности и мотива достижения.

Во-вторых, значительный интерес представляют те, кто достаточно жестко (во многих случаях с использованием ненормативной лексики) категорически отказался давать интервью. Этих людей в Вологде оказалось 75 человек (10 %, т. е. десятая часть выборки), а в Череповце – 55 человек (7 %). Эти отказы отличаются от мягких отказов, связанных большей частью с высоким аутизмом отказавшихся, и требуют особого анализа. Люди, сделавшие такие отказы, судя по всему, находятся в состоянии войны со всем миром. Вероятно, многие из них – истероиды, невротики и психопаты. Но это не является главным в понимании причин отказа. Главным же, как можно предположить, является ощущение социальной депривации, в которой находятся эти люди. Они воюют с окружающим миром именно потому, что чувствуют себя отторгнутыми этим миром.

И в этой связи понятно, почему они так категорично и резко отказывают в общем-то пустячной услуге – получасовом, ни к чему не обязывающем интервью. Ключ к разгадке могут подсказать давние эксперименты, проведенные в США, когда исследователи решили разобраться в том, почему весьма небогатые темнокожие американки южных штатов пренебрегают в борьбе с тараканами эффективными и дешевыми ловушками и пользуются менее эффективным и дорогим спреем. Оказалось, что эти женщины испытывали глубокое удовлетворение при попадании спреем в каждого отдельного таракана. Лично уничтожая тараканов, они хоть немного компенсировали то, что, по их ощущениям, окружающий мир делал с ними. Аналогичный механизм, вполне возможно, имел место и в большинстве случаев резкого и категоричного отказа в интервью.

Немаловажным и тесно связанным с описанным мироощущением обстоятельством является своеобразная атомизация общества, во всяком случае атомизация тех людей, которые изгоняли интервьюеров. Как следует из отчетов интервьюеров, очень часто отказ следовал после фраз «А что я с этого буду иметь?», «Мне это не надо», «Скажите, что мне с этого будет лично, тогда я отвечу» и т. п. В принципе, это не совсем та атомизация, которая описана Ж. Бодрийяром [16]. Ж. Бодрийяр писал про атомизацию благополучных обществ, где каждый атомизированный индивид сидит у себя в соте и потребляет мед, будучи безразличным к другим людям. Здесь же, в этих отказах, проявляется атомизация неблагополучных обществ, где мой дом – моя крепость, а за порог – только на охоту и только с ружьем.

В этой связи выявленное количество категорических отказов можно считать неплохим слепком существующих общественных отношений, своеобразной и очень интересной характеристикой современного российского общества, в котором каждый десятый житель полумиллионного города не желает без выгоды для себя участвовать в самых простых делах других людей. Очевидно, этих «отказников» можно понять. Они поверили революции и ничего от нее не дождались, потом они поверили реставрации и тоже ничего не получили, разве что возможность передохнуть и осмотреться. Что ж, они воспользовались этой возможностью, осмотрелись и сделали вывод: жить надо только для себя.

К слову сказать, выявленный радикальный негативизм – одна из важнейших особенностей горожан (во всяком случае, жителей крупных городов), принципиально отличающая их от жителей села. Выборка в селах строилась несколько иначе, чем выборка в городах, но она так же была адресная, и в селах точно также чужие люди стучались в дома и просили оказать им любезность: потратить полчаса на интервью. Однако в отличие от городов, во всех без исключения селах выборка была реализована практически на 100 %. Лишь в отдельных местах были отмечены немногочисленные случаи недостижимости, связанные с отъездом людей из села (как правило, студентов на учебу) или с невозможностью опросить респондента по состоянию здоровья (тяжелая болезнь или запой). Во всех остальных случаях респонденты охотно шли на контакт, многие из них благодарили за то, что их мнением поинтересовались. И так же охотно сельские жители встречали интервьюеров и во второй, и в третий раз. Несомненно, в какой-то степени такая доброжелательность селян была обусловлена тем фактом, что интервью проводили жители своего или одного из соседних сел. Однако в ходе опроса стало понятно и то, что и приехавших из города интервьюеров сельские жители всегда встречают не в пример лучше, чем свои же городские.

В. Методы исследования

6. Психология и социология

Для того чтобы правильно оценить адекватность примененного в данном исследовании инструментария, следует сделать небольшое отступление. Как было показано в разделе 1, исследования человеческой активности ведутся психологами достаточно долгое время. Однако практически все эти исследования проводились на маленьких, не сензитивных к социально-демографическим характеристикам индивидов выборках. Такое ограничение исследовательского пространства было обусловлено не только ненадлежащим финансированием психологических исследований в нашей стране, но еще и традицией, закрепленной многочисленными определениями предмета социальной психологии, которые, как шоры на глазах лошади, оказывали в ряде случаев тормозящее воздействие на развитие науки.

Очевидно, что специфика сознания и поведения людей, принадлежащих к разным половозрастным, образовательным, социальным, территориальным, этническим и иным большим группам, в целом интересует как представителей социологической, так и представителей психологической науки. И в этой связи следует согласиться с Г. М. Андреевой, писавшей, что различий между социологией и социальной психологий практически нет; «они прослеживаются лишь при помощи выделения специфических аспектов исследования, специфического угла зрения на ту же самую проблему» [10, с. 20].

Однако, как справедливо замечает (правда, в несколько другом контексте) Г. М. Андреева, определение предмета конкретной науки в конкретной стране часто определяется кругом вопросов, рассматриваемых в различных школах этой науки [Там же, с. 18]. Иными словами, предмет науки включает в себя то, на что претендуют люди, объявившие себя ее служителями. Именно амбиции апологетов, называющих круг своих интересов «исследовательской традицией», и являются решающими в межнаучном пограничном споре, как, собственно говоря, и происходит за отсутствием высшего судии в абсолютном большинстве любых пограничных споров.

По сути, если рассуждать безотносительно реального положения дел, при проведении разграничительной линии между социологией и психологией логичнее всего было бы исходить из того, что социология как наука об обществе должна заниматься глобальными социальными процессами, социальными институтами и структурами, вопросами происхождения, развития, организации и функционирования человеческого общества и отдельных общностей, а также социальными отношениями, раскрывающими природу взаимосвязей и отношений различных общностей, тогда как внимание психологии, и в первую очередь социальной психологии как науки о внутреннем мире человека общественного, могло бы сосредоточиться на социально детерминированных различиях в сознании людей, особенностях восприятия людьми окружающего их общества и общественных отношений, саморегуляции поведения индивида в социуме, а также на субъективном отношении индивида к окружающим его людям, т. е. на межличностных субъект-субъектных отношениях. Данное разделение могло в равной степени касаться как больших, так и малых групп, где за социологией оставалось бы поле зависимости социально-статусных процессов, происходящих в малых группах, от действующих на эти группы различных институциональных факторов.

Однако реальность сложилась по-другому. Рассматривая формирующуюся в России границу между социологией и социальной психологией, бессмысленно апеллировать к пониманию предмета обсуждаемых наук в других странах. Отечественная социология и отечественная социальная психология прошли свой собственный путь, заметно отличающийся от американского или западно-европейского. Поэтому и деление проблемного поля, а значит, и предмета данных наук здесь обусловливалось другими обстоятельствами и выглядело совершенно иначе, чем там. Ситуация, складывающаяся в России, характеризовалась тем, что и руководствовавшаяся деятельностным подходом социальная психология далеко выходила за пределы внутреннего мира личности, нацеливаясь на изучение закономерностей поведения и деятельности людей, обусловленных фактом включения индивидов в социальные группы [65, с. 360; 123, с. 308], и социология громогласно заявляла претензии на исследование сознания человека.

Так, например, Ж. Т. Тощенко полагает, что «предмет социологии как науки включает: реальное общественное сознание во всем его противоречивом развитии; деятельность, действительное поведение людей, которые выступают как предметное воплощение (по форме и содержанию) знаний, установок, ценностных ориентации, потребностей и интересов, фиксируемых в живом сознании; условия, в которых развиваются и осуществляются реальное сознание и деятельность, действительное поведение людей» [155, с. 52].

Аналогичной точки зрения придерживаются и В. Г. Немировский, Д. Д. Невирко и С. В. Гришаев, которые писали, что «сознание и поведениечеловека в конкретной социальной обстановке, которые обусловливают появление различных социально-демографических, национальных, социально-профессиональных структур, и являются предметом социологии» [102, с. 115].

Г. И. Козырев, исходя из того, что сознание и личность могут быть объектами разных наук, предметом социологии считает общественное сознание и социальные качества личности [57, с. 7–8].

Впрочем, одним только стремлением изучать сознание или личностные качества людей попытки расширить предмет социологии за счет психологии не ограничивались. Наиболее радикально психологический редукционизм был выражен М. С. Комаровым, который заявил, что психология занимается тем, что изучает человека вне социального контекста его поведения [58, с. 19][32]32
  Наиболее радикальным в вопросе разграничения предметов социологии и социальной психологии был, конечно же, Питирим Сорокин, писавший, что если социальная психология имеет своей задачей «изучение всех основных форм взаимодействия между людьми и явлений, возникающих в процессе этого взаимодействия», то, очевидно, она сольется с социологией, и одно из названий этих двух наук окажется излишним [140, с. 41]. Однако П.А. Сорокин формулировал свои суждения в 1910-е годы, когда экспериментальная психология только делала свои первые шаги, а об эмпирической социальной психологии не шло даже и речи. С тех пор ситуация изменилась так сильно, что отсылки к мнению П. Сорокина по данному вопросу не представляются актуальными.


[Закрыть].

Справедливости ради, следует отметить, что общественное сознание упоминается в определениях предмета социологической науки далеко у не всех авторов. И тех, кто не включает общественное сознание в предмет социологии, легко можно понять. Между реальными общественными отношениями и их субъективным отражением не только в индивидуальном сознании, но и в обобщенном сознании множества индивидов существует большой зазор. И если социология изучает общественные отношения, то обращение к общественному мнению для изучения этих отношений вполне можно сравнить с попыткой оценивать собственную красоту, смотрясь в кривое зеркало.

Однако то обстоятельство, что изучение общественного мнения, ставшее как бы визитной карточкой отечественной социологической науки, стало восприниматься как исследование массового сознания, а последнее зачастую отождествлялось с общественным сознанием, побуждало многих социологов считать данную сферу обязательной частью предмета социологии, отстаивая не только право, но и обязанность социологической науки изучать данный предмет.

В этой связи социальная психология, придерживаясь молчаливого соглашения, никогда не претендовала на изучение специфики восприятия окружающего мира представителями больших групп[33]33
  К большим группам относят значительные по числу участников и, как правило, постоянно меняющие свою численность человеческие сообщества, члены которых не находятся в прямом контакте и вообще могут не знать о существовании друг друга, но при этом объединены наличием определенных характеристик, позволяющих ожидать от них сходного, детерминированного данными характеристиками поведения в одних и тех же ситуациях. Принято считать, что членов большой группы объединяют те или иные признаки непсихологического свойства: проживание на одной территории, принадлежность к определенному социальному слою (экономическое положение), нахождение в определенном месте в определенный час и другое. Однако членов больших групп может объединять также и общность мировосприятия и психологическое сходство характеров, позволяющие им, вступая в контакт, быстро находить общий язык друг с другом, а главное, так же предполагающие сходное поведение членов подобных групп в одинаковых ситуациях.


[Закрыть]. Различием восприятия мужчин и женщин интересовалась тендерная психология, различием взглядов на мир разных народов занималась этнопсихология, психологию толпы изучала политическая психология, различные ментальности описывала историческая психология, затрагивала данную тематику даже психосемантика, а социальная психология от всех этих исследований практически стояла в стороне.

Так получилось, что российские социальные психологи, находясь в явном меньшинстве по отношению к социологам, ряды которых в начале 1990-х годов значительно пополнили преподаватели кафедр общественных наук, сумели отстоять свое право заниматься психологическими процессами, происходящими в малых группах, но при этом несмотря на все усилия небольшого числа энтузиастов из ведущих исследовательских центров практически отдали тематику больших групп представителям других наук, называвших эти группы классами, стратами или слоями. В результате, анализ как содержания сознания, так и личностных характеристик представителей не только больших социальных, но и больших возрастных, образовательных, религиозных, территориальных и пр., а также больших социально-психологических (таких, например, как люди, удовлетворенные своей жизнью, и люди, недовольные своей жизнью) групп оказался практически полностью в ведении социологии, что значительно сузило реальный предмет отечественной социально-психологической науки.

В принципе, ничего плохого в этом делении, наверное, не было бы – какая разница, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей – если бы не одно достаточно важное обстоятельство. Ученая «кошка» ловила далеко не всех «мышей», а только тех, которых поймать было легко. Содержание огромного числа существующих в массовом сознании и специфических для перечисленных больших групп социально-психологических феноменов, таких, как базовые ценности, жизненные цели, социальные установки, конвенциональные нормы, представления о ненормативном поведении, стереотипы сознания, мифы, идеалы, интересы и т. п., оказавшись на спорной, а стало быть ничейной территории, осталось, в результате, вне сфер интересов исследователей и практически не подвергалось изучению. Механизмы порождения этих феноменов, факторы, влияющие на их формирование, зависимость индивидуальных предпочтений в перечисленных сферах от самых разных обстоятельств изучались достаточно широко, а описаний того, что представляют эти явления в совокупности, не было. Социология сфокусировалась на изучении самого поверхностного слоя массового сознания – оценок людьми различных общественно значимых предметов, событий и фактов, а более глубокие слои, за редким исключением, не стали предметом исследований ни социологов, ни социальных психологов. Равным образом не изучались и особенности личностных характеристик представителей перечисленных выше социально-демографических и иных больших групп.

Такому развитию событий в большой степени способствовали ограничения, изначально заложенные в инструментарий, который применялся для изучения массового сознания. Эмпирические работы, выполняемые социологами, базировались на методах, разработанных в рамках конкретных социологических исследований, главным из которых являлся упоминавшийся выше опрос общественного мнения. Задачи, которые был призван решать такой опрос, он решал хорошо. Следует отметить, что в последние десятилетия были достаточно глубоко проработаны методы построения вероятностных и в высокой степени репрезентативных выборок, создан эффективный математический аппарат обработки полученных данных, многое было сделано и в плане выработки правил построения адекватных вопросов, позволяющих точно выяснять однозначное мнение респондентов по достаточно сложным проблемам.

Однако основной целью проведения подобных опросов являлось выяснение прямого, однозначного и очень простого суждения человека либо по поводу различных общественных явлений, либо относительно обстоятельств его личной жизни. Закономерности, стоящие за этими однозначными суждениями, социологи вскрывали путем логических размышлений, обобщавших многочисленные суждения по частным вопросам и позволявших прийти к системным выводам. При этом далеко не всегда данная субъективная трактовка ответов отражала истинное восприятие массовым сознанием окружающего индивидов социума в сложной взаимосвязи составляющих его элементов. Еще менее применима подобная интерпретационная деятельность была в плане выяснения глубинных внутренних причин, движущих людьми и зачастую обуславливающих весьма различающиеся психологические механизмы порождения одного и того же высказывания.