Текст книги "Социально-психологические аспекты активности"

Важно подчеркнуть, что мотив при этом понимается как информационный феномен, характеризуемый определенным содержанием и в данном качестве оформляющий и каналирующий реализующуюся в деятельности энергетику индивида, а не как энергетическое явление, позволяющее поставить знак равенства между мотивом достижения и психической энергией [83, с. 468][21]21
  Строго говоря, мотивы, побуждающие и направляющие деятельность человека, а значит, тем самым дозирующие и каналирующие природную энергетику человека, также имеют свою энергетическую сторону, выражающуюся в виде слабеньких биотоков, несущих сигнал. Однако вряд ли возможно сравнить величину электрического импульса, поднимающего, фигурально выражаясь, затворы в теле плотины, с гигантской энергией летящей через открытые водоводы воды (если последняя, конечно, имеется в водохранилище). Подобное сопоставление энергетических потенциалов столь разнородных систем представляется тем более бесперспективным, что количественные показатели энергии передающих информацию биотоков не могут быть адекватно соотнесены с количественными показателями физико-химических энергетических реакций человека.


[Закрыть]. С указанным подходом корреспондирует рассмотрение привлекательности целей через призму их ценности для индивида. В этой связи сила мотива измеряется субъективно оцениваемой силой информационного воздействия, связанного с соответствующим усилением потребности, и описывается в содержательно-информационных терминах, не подменяя энергетического описания активности индивида, проявляемой им при достижении цели. Отсюда количественная характеристика природной энергичности индивида и количественная характеристика мотива достижения являются двумя разными величинами, одна из которых (величина мотивационной диспозиции, или уровень мотивации как свойства) детерминирует средние размеры второй (уровень, или степень энергичности) при реализации целей определенного класса (в данном случае – целей достижения успеха в самых разных сферах)[22]22
  Названные феномены часто смешиваются исследователями, и это мешает правильной постановке экспериментальных задач. Так, например, А. Ф. Лазурский в свое время писал, что «сознательное волевое усилие и общее нервно-психическое возбуждение представляют собой два различных вида или обнаружения психической (resp. психофизиологической) активности, отличающиеся друг от друга не только по своим проявлениям, но также и по своему отношению к различным другим процессам» [73, с. 32]. В данном описании легко угадать противопоставляемые друг другу мотивированное поведение и поведение, являющееся следствием проявления исключительно природной энергетики. Однако общая нерасчлененность тогдашних представлений о мотивации деятельности, опора на семантически неоднородное понятие «воля» и отсутствие необходимых знаний о свойствах нервной системы привели к тому, что эксперимент, на который в своем анализе опирался А. Ф. Лазурский, изучал не разницу между мотивированным поведением и «чистыми» проявлениями природной активности людей, а различие между сильно мотивированным на достижение (стрельба) и слабо мотивированным (монотонная, бессмысленная работа) поведением [103, с. 84–85].


[Закрыть].

В предлагаемой исследовательской парадигме термин «сильная устойчивая мотивация» означает преобладание мотивов определенного класса над другими мотивами и фиксирует тот факт, что, характеризуя человека в целом, данные мотивы являются доминирующими среди прочих мотивов деятельности индивидов. Безусловно, в конкретных случаях изучаемый мотив может отступать на задний план, уступая неблагоприятным обстоятельствам или более сильным в данной ситуации мотивам. Однако если рассматриваемый мотив проявляется часто и мощно, можно говорить о сильном мотиве и, соответственно, сильной устойчивой мотивации данной направленности (в данном случае – мотивации достижения), если же, наоборот, верх постоянно берут другие мотивы, а изучаемый мотив занимает подчиненное положение и проявляется далеко не всегда, указанный мотив считается слабым.

Заявленные теоретические положения позволяют упорядоченно оценить сделанное в сфере изучения мотивации достижения за долгие годы исследований и понять перспективы развития указанной проблематики применительно к описанию мотивационной специфики больших групп населения.

История эмпирического изучения мотивации достижения насчитывает более 70 лет. Началом его можно считать конец 1930-х годов, когда Г. А. Мюррей сначала (1935) разработал совместно с К. Морган ставший впоследствии знаменитым Тематический апперцептивный тест (ТАТ), а потом в своей книге «Исследования личности» (1938) выделил и описал 36 основных потребностей человека, в числе которых была и потребность в достижении.

Широкое использование и совершенствование техники интерпретации рассказов сделанных испытуемыми на базе предложенных им картинок, демонстрирующих различные жизненные ситуации, позволило психологам провести множество интересных экспериментов, последовательно раскрывающих механизм действия мотивации достижения. Наиболее известными исследователями, работавшими в данном направлении, являются Дж. Аткинсон, Д. Макклелланд и X. Хекхаузен.

Параллельно совершенствованию проективных методов исследования мотивации достижения, разрабатывались и опросные методики. Толчок к их созданию был дан тем же Г. Мюрреем, создавшим в числе прочих методик опросник, который был ориентирован на оценивание силы различных потребностей. Опросник Мюррея был неоднократно модифицирован, но эти варианты не полностью удовлетворяли исследователей. За прошедшее с тех пор время был предпринят ряд попыток создания оригинальных опросных методик. В числе наиболее популярных среди них следует упомянуть Шкалу личностных предпочтений А. Эдвардса, измеряющую 15 потребностей, в числе которых имеется и потребность в достижениях, Форму исследования личности Д. Джексона, где стремление к достижению является одной из 22 измеряемых личностных диспозиций, Опросник регистрации мотивации достижения Т. Элерса и Шкалу ориентации на достижение и на аффилиацию А. Мехрабиана. В отечественной психологии определенную известность имеет тест-вопросник для измерения потребности в достижениях Ю. М. Орлова.

Обе группы методов имеют свои недостатки, а потому действуют в строго отведенной каждой пределах. Невысокая прогностичность (т. е. вполне вероятное расхождение результатов тестирования с реальным поведением) и невозможность учета индивидуальных смыслов делают опросные методики далеко не самым надежным инструментом изучения мотивации, ограничивая тем самым их применение в одиночном тестировании, проводимом в диагностических целях. Причем помимо указанных недостатков следует отметить еще и неистребимую тенденцию респондентов отвечать на вопросы анкеты в соответствии с ожиданиями общества, а также трудно устранимую семантическую неточность формулировок, рассчитанных на усредненные для всех опрашиваемых значения.

В свою очередь, высокий субъективизм интерпретации и громоздкость делают практически невозможным применение проективных методик в массовых, предусматривающих высокие темпы проведения, опросах. Причем неизвестно, что хуже: изначально заложенное в процедуру анкетирования стремление респондентов давать социально желательные ответы или субъективная трактовка рассказов испытуемых, которую в принципе нельзя устранить, как ни старайся повысить степень согласия между экспертами. Тем не менее проективные методики занимают в научных исследованиях мотивации достижения намного более заметное место, чем опросники, которые, как правило, чаще используются в диагностических целях.

С помощью проективных методов, и в первую очередь с помощью ТАТ, были совершены основные открытия в сфере мотивации достижения. В частности, были изучены факторы, обусловливающие формирование мотива достижения в конкретных ситуациях (такие как привлекательность целей, степень трудности задач, оценка рисков, вера в себя), и факторы, влияющие на реализацию данного мотива (такие как поддержка извне или личные слабости). Была создана математическая модель Аткинсона, позволяющая рассчитать силу тенденции к достижению и описать степень упорства. Были описаны результаты формирования мотива достижения, в том числе и взаимосвязь величины мотивации достижения и степени успешности индивида, включая негативное влияние на результативность деятельности сверхсильной мотивации. Была выявлена связь мотивации достижения и ряда личностных характеристик, таких, например, как инновационность, локус контроля, уровень притязаний или тенденция к риску. Так же была выявлена связь мотивации достижения и когнитивной сферы, в том числе с имеющимися у человека каузальными атрибуциями или с его имплицитными представлениями о своих способностях и своей удачливости. Кроме того, была тщательно изучена обратная сторона мотивации достижения – мотивация избегания неудачи.

Все эти результаты раскрывали разные стороны механизма реализации индивидуального мотива достижения при стремлении к конкретным целям. Гораздо хуже была изучена природа устойчивой мотивации достижения (мотивационной диспозиции), и в частности вопросы формирования данной мотивации в онтогенезе, а также социально-психологические аспекты этой мотивации, включая изучение уровня мотивации достижения, характерного для различных больших групп. Безусловно, указанные аспекты привлекали внимание исследователей, но поскольку их изучение сопровождалось большими техническими сложностями, сделано в этом направлении было заметно меньше.

В посвященной онтогенезу потребности в достижениях психологической литературе приводятся данные, показывающие, что мотив достижения свойственен любому человеческому существу и фиксируется на самых ранних этапах человеческой жизни. Вполне вероятно, что этот мотив вырастает из характерного для людей и проявляющегося уже в младенческом возрасте стремления к новизне. Д. Макклелланд приводит очень показательный пример с годовалым мальчиком, который раз за разом старательно перелезал через порожек не столько ради получения новых ощущений, сколько ради переживания успеха от преодоления препятствия [83, с. 151, 178–179]. Этот пример показывает, что мотив достижения начинает формироваться задолго до того, как взрослые начинают прилагать усилия, стараясь развить его в своих детях.

Когда же с ребенком устанавливается сознательная коммуникация, родители с разной степенью интенсивности начинают транслировать ему ценность успеха и тренировать его в умении ставить перед собой постоянно усложняющиеся цели, а также в совершенствовании своей деятельности по достижению этих целей и в преодолении препятствий, возникающих на пути к этим целям. Очевидно, что интенсивность подобных тренировок и настойчивость родителей в формировании ценности успеха носят в очень большой степени культурный характер и зависят не только от индивидуального жизненного пути родителей, но и от тех нормативных представлений, которые существуют на этот счет в обществе.

Поэтому, описывая формирование устойчивой мотивации достижения в онтогенезе, нельзя обойти стороной и культурно-исторические аспекты формирования того общества, к которому принадлежит индивид. Отчетливое видение специфики разных общественных систем, а главное – принципов, регулирующих их деятельность, помогает понять и те сущностные отличия, которые лежат между индивидами, у которых в онтогенезе сформировалась сильная устойчивая мотивации достижения, и индивидами, для которых достижение успеха не является важной жизненной мотивацией.

Для того чтобы лучше разобраться в этом вопросе, исследователи традиционно обращаются к рассмотрению особенностей протестантской культуры, носители которой явили миру примеры максимально выраженной мотивации достижения. Первый исследователь, системно описавший специфику данной культуры, М. Вебер дал и вполне подробную характеристику психологических особенностей людей, принадлежавших к данной культуре, описав то, что он называл «капиталистическим духом»: «Если спросить этих людей [людей, преисполненных "капиталистического духа" ИД] о "смысле" их безудержной погони за наживой, плодами которой они никогда не пользуются и которая именно при посюсторонней жизненной ориентации должна казаться совершенно бессмысленной, они просто сказали бы, <…> что само дело с его неустанными требованиями стало для них "необходимым условием существования". Надо сказать, что это действительно единственно правильная мотивировка, выявляющая к тому же всю иррациональность подобного образа жизни с точки зрения личного счастья, образа жизни, при котором человек существует для дела, а не дело для человека» [22, с. 50].

Очевидно, что как отличительная черта людей, проникнутых «капиталистическим духом», а точнее получивших протестантское воспитание и разделяющих протестантские ценности, М. Вебером описывается именно мотив достижения в чистом, беспримесном виде. Обратной стороной этой медали являлась выкристаллизовавшаяся в рамках пуританской аскезы и принципиально видоизменяющая само понятие «успеха» идея о том, что добросовестная работа, даже при низкой ее оплате, выполняемая теми, кому жизнь не предоставила иных возможностей, является делом, чрезвычайно угодным Богу [Там же, с. 172].

И здесь же, характеризуя особенности протестантской психологии, М. Вебер пишет о связи капиталистического духа с высокой предприимчивостью, т. е. с активностью, ибо одним из ключевых положений протестантской морали было: «Не бездействие и наслаждение, а лишь деятельность служит приумножению славы Господней» [Там же, с. 155]. То же самое относилось и к простому труду [Там же, с. 173].

М. Вебер не раскрывал психологического механизма трансляции этих ценностей от поколения к поколению. Эту лакуну попытался закрыть в своих работах Д. Макклелланд. Он исходил из того, что протестанты, отказавшись от Папы и поправ авторитет церкви, стали независимы от власти церкви, приобретя тем самым большую самостоятельность и ответственность за свои действия. Указанные независимость и ответственность обусловливали, по мнению Д. Макклелланда, высокую потребность в достижении, а воспитание этих качеств (т. е. самостоятельности и умения контролировать поведение) в детях должно было способствовать формированию у последних устойчивой постоянной мотивации достижения. При этом Д. Макклелланд считал, что протестантская реформа, провозгласившая ценность самостоятельности и ориентации на собственные силы, как бы автоматически привела к формированию у людей «духа капитализма» и, соответственно, к более быстрому экономическому росту, а в последующих поколениях надо было воспитывать в детях независимость и целеустремленность, на базе чего у них формировалась устойчивая потребность в достижениях, обусловливающая в свою очередь высокую предпринимательскую активность [83, с. 290–291].

Предложенную Д. Макклелландом схему трансляции и формирования мотивации достижения, порожденную протестантским мировоззрением, вряд ли можно назвать безукоризненной, тем более что эксперименты, призванные ее подтвердить, не имеют к ней прямого отношения, хотя сами по себе достаточно интересны [Там же, с. 291–294].

Во-первых, Макс Вебер, как было указано выше, дал короткую, но исчерпывающую характеристику психологии носителей протестантской морали, характеризующуюся и высокой мотивацией достижения и, соответственно, высокой активностью, что не предполагает необходимости противопоставления формирования «духа капитализма» у первых – взрослых – апологетов протестантизма и формирования устойчивой мотивации достижения у детей в последующих поколениях. Проповедники идей Лютера и Кальвина опосредовали те же психологические процессы у взрослых людей, что и родители-протестанты у своих детей. Со временем, когда пуританское мироощущение пионеров стало сменяться более гедонистическим отношением к жизни, процессы формирования мотивации достижения наполнились другим содержанием, но это было потом.

Во-вторых, формирование высокой мотивации достижения вовсе не обязательно связано с большей независимостью и ответственностью протестантов. Эту связь еще предстоит доказать, поскольку может быть выдвинута альтернативная гипотеза, заключающаяся в том, что стремление двигаться вперед и вверх, брать новые высоты и достигать новых горизонтов в гораздо большей степени побуждается не ощущением своей независимости, а ощущением потерянной защиты, которая была напрямую связана с утраченной зависимостью. И такая гипотеза представляется ничуть не менее, а даже более вероятной. Независимые люди мыслят широко и свободно, не склонны следовать чужим указаниям и сами выбирают свой путь. Но при этом их независимость вовсе не побуждает их бодро и быстро шагать по выбранному пути. Активно двигаться вперед их побуждает стремление приобрести ресурсы, способные защитить их в тех ситуациях, где других защищает патронат. Протестанты отказались от Папы и существующего института церкви, которая могла принять исповедь и выдать индульгенцию от грехов, и оказались один на один с Богом, в ситуации, когда никто не мог оправдать или простить их пороки и ошибки. Именно это обстоятельство было главным в их повышенном стремлении самим защитить себя и от внешних угроз, и от гнева Божия, которому, согласно протестантской доктрине, их труд был угоден.

В-третьих, дух реформаторства, о котором пишет Д. Макклелланд [Там же, с. 294], это не некая разновидность «духа капитализма», достаточно быстро отмершая, как первая отработанная ступень взлетающей ракеты. «Дух капитализма», как следует из работ М. Вебера, введшего данное понятие в научный обиход, это принятие людьми определенного набора ценностей, и прежде всего ценности непрестанного труда как средства принесения пользы самому себе, своему делу и обществу в целом. Внедряясь в сознание человека – неважно, родителями, проповедниками или вообще из книг – данная ценность постоянно порождает в человеке ситуативную мотивацию достижения, которая в скором времени благодаря постоянному подкреплению успехом становится мотивационной диспозицией.

Дух реформаторства – это совсем другая составляющая мотивации достижения, т. е. это совсем другое достижение, нежели то, которое обеспечивает «дух капитализма». Суть реформаторства в отбрасывании старого и достижении нового, что характерно не только для протестантов, но и для многих других людей из разных эпох, проходивших через революционные преобразования устоев. Если достигнутое новое является более эффективным, чем старое; а у протестантов это несомненно было именно так, поскольку они оказались экономически гораздо более эффективными, чем остальные люди, то данное достижение воспринимается как достижение успеха. В случае с протестантами дух реформаторства действительно способствовал усилению у них мотивации достижения, но со временем, когда борьба с косным наследием прошлого закончилась в протестантских странах победой нового, дух реформаторства исчез, перестав добавлять потенциал в мотивацию достижения протестантов.

Изменилось со временем и значение влияния «духа капитализма» на формирование мотива достижения у наследников западной протестантской революции. Саму мотивационную диспозицию достижения и родители, и общество продолжают формировать у своих детей в процессе воспитания, поскольку эта мотивация является исключительно важной с точки зрения конкурентоспособности как отдельных индивидов, так и общества в целом. Однако содержание ценностей, формирующих и поддерживающих мотив достижения, за последнее время заметно изменилось. Мотив достижения продолжает строиться на успехе ради успеха, но само понятие успеха заметно трансформировалось с тех пор. Пуританская аскеза, обусловливающая стремление трудиться ради самого труда и приумножать капитал не из жадности и не из желания унизить соперников, играет в данном процессе все меньшую и меньшую роль. Родители и телевидение неустанно поощряют детей побеждать в соревнованиях, быть чемпионами, завоевывать призы, т. е. везде, где можно, быть лучше других ради того, чтобы быть лучше других. Думается, что для протестантов времен начала Реформации подобный сдвиг мотива на цель был бы абсолютно неприемлем.

Результаты проведенных исследований рисуют, в целом, следующую картину развития мотивации достижения в онтогенезе. Мотив достижения начинает проявляться достаточно рано, чуть ли не одновременно с формированием первых моторных навыков. Являясь по своей сути не биологическим, а социокультурно опосредованным мотивом, мотив достижения вырастает из естественного, т. е. фактически идентичного витальным потребностям, мотива новизны и связан с подкреплением достижений переживанием положительных эмоций от полученного результата преодоления внутренних или внешних препятствий. Наиболее выгодные стартовые позиции в формировании мотивации достижения имеются у детей с более выраженной мускулатурой, поскольку на этой стадии развития главные успехи ребенка, связанные с достижением поставленных им самим целей, связаны с моторными действиями.

По данным X. Хеккхаузена, уже в возрасте 1,5 лет ребенок начинает проявлять мимические реакции, свидетельствующие, что он переживает радость после успеха. Эти эмоции являются естественным подкреплением, утверждающим и усиливающим формирующуюся мотивацию достижения. Через несколько месяцев мимическое выражение радости дополняется выражением гордости. X. Хекхаузен полагает, что к трем годам наступивший успех воспринимается ребенком как следствие реализации его «Я». При этом он не исключает, что в этом возрасте представление ребенка об умелости (или неумелости) как присущем ему лично свойстве отсутствуют. Со временем формируются и они, и тогда структура мотива достижения становится полной, поскольку в нее добавляется звено «соотнесения с критерием качества деятельности» [162, с. 368–369].

Другие авторы полагают, что о мотиве достижения можно говорить уже тогда, когда ребенок «обнаруживает собственную способность делать то, на что он раньше не был способен», а это происходит в возрасте 1,5–2,5 лет. Сравнение же своих личных достижений с достижениями других детей формируется несколько позже. При таком подходе мотивом достижения предлагается считать интегральную характеристику, включающую и чувство удовольствия от успешной деятельности и чувство превосходства над другими. Понимаемый подобным образом мотив достижения постепенно возрастает по мере взросления – от детского сада до 6 класса [83, с. 296–297].

Вместе с тем, некоторые ученые считают, что мотив достижения как устойчивая диспозиция или как постоянная потребность в достижении продолжает и дальше возрастать по мере созревания, достигая высших показателей на высоком уровне зрелости. В этот период происходит усложнение механизмов, опосредующих действие данного мотива, включая, например, появление рефлексии собственных личностных качеств как препятствий на пути достижения успеха [Там же, с. 297][23]23
  Из опубликованных исследований вытекает, что формирование мотивационной диспозиции в любом случае завершается в подростковый или в юношеский период. Предполагается, что в этом возрасте рост мотивации достижения прекращается, и в дальнейшем она проявляется именно на том уровне, на котором зафиксировалась на момент перехода индивида к взрослости. Отсюда возникает вопрос, ответ на который нуждается в дальнейшей верификации: может ли устойчивая мотивация достижения, т. е. общая мотивационная диспозиция человека, снижаться и повышаться на протяжении периода зрелости под воздействием различных ситуативных факторов, таких, например, как полоса неудач, или, наоборот, пришедшие наконец успех и признание, включая и проверку гипотезы о том, что постоянный успех не только не поддерживает высокий уровень мотивации достижения у человека, но и, наоборот, способствует его снижению. Также не очень понятно, что происходит с мотивацией достижения в старости. Наблюдения показывают, что старение организма однозначно приводит человека к тому, что он перестает ставить перед собой многие из тех целей, что ставил раньше. Но в этой связи важно понять, редуцируются ли только цели, тогда как сила мотива достижения пусть и незначительных теперь целей остается неизменной, или снижается само желание человека достигать хоть какого-нибудь успеха. Данные полученные в настоящем исследовании (см. раздел 28.2) подтверждают скорее первую гипотезу, однако для окончательного заключения необходимы дополнительные исследования.


[Закрыть].

Для того чтобы максимально точно понять причины индивидуальных различий в степени сформированности мотивации достижения, необходимо последовательно рассмотреть все факторы, влияющие на ее развитие. На первый взгляд, ведущая роль в формировании мотива достижения должна принадлежать родителям. Именно они больше всего контактируют с ребенком и, будучи заинтересованы в обеспеченном будущем своих детей, являются главными проводниками общественного императива стремиться к достижениям. Однако далеко не всегда им удается добиться желаемых целей.

В этом смысле весьма показателен эксперимент, опубликованный Д. Макклелландом и Д. Пилоном в 1983 году. За четверть века до этого Р. Сирс, Э. Макоби и Г. Левин взяли интервью у 78 матерей, рассказывавших о применяемых ими методах воспитания. 26 лет спустя Д. Макклелланд и Д. Пилон обследовали выросших детей, протестировав с помощью ТАТ их уровень сформированности мотивации достижения. В результате сопоставления интервью с итогами тестирования выяснилось, что с уровнем мотивации достижения у выросших детей коррелировали только строгость приучения маленьких детей к туалету, строгость соблюдения режима кормления и в какой-то степени требование соблюдения стандартов опрятности и чистоты. В то же время ни простое подчеркивание важности хорошей успеваемости в школе, ни логические рассуждения о том, что постоянное улучшение своей деятельности ведет к жизненному успеху и процветанию, ни словесное побуждение детей к самостоятельности, ни денежное поощрение успехов не обеспечили формирования высокой мотивации достижения у детей. Эксперимент не выявил хоть сколько-нибудь заметной положительной корреляции между применением матерями названных методов воспитания и наличием высокой потребности в достижениях у ставших взрослыми детей [Там же, с. 298–299].

Возникает вопрос: почему?

Во-первых, очевидно, что формирование мотивации достижения зависит не только от правильных идей, которые транслирует индивиду общество в целом и его родители в частности, но и от того, на какую почву падают эти идеи. И если важные и хорошие призывы падают на каменистую землю, или у дороги, или в тернии, то понятно, что они не дадут больших всходов. Так, например, было показано, что потребность в достижении возникает из удовольствия, которое испытывают люди, достигающие успеха. Из чего следует, что одними призывами к успеху мотив достижения не сформировать. Необходимо постоянно подкрепление в виде реального успеха, а организация такого последовательного успеха является настолько сложным делом, что мало кто из занимающихся воспитанием детей пытается его реализовать. Именно потому и была обнаружена высокая корреляция мотивации достижения выросших детей с усилиями их родителей заставить их есть строго по часам, ходить на горшок, а позднее – чистить зубы перед сном, что овладение ребенком этими не самыми легкими, а значит, не самыми приятными для него действиями воспринимается им как своего рода достижение, сопровождающееся переживанием успеха и подкрепляющей это переживание похвалой. В дальнейшем же круг видов деятельности, которые гарантируют постепенное овладение, сопровождающееся постоянным успехом, становится весьма ограниченным. Школьные предметы не гарантируют подобной динамики, а на организацию специальной деятельности детей, предусматривающей динамичное нарастание успеха, у их родителей, как правило, не хватает ни времени, ни знаний.

Во-вторых, нельзя не учитывать, что успех приходит к тем людям, которые решают задачи, соответствующие их способностям. Исследования показали, что оптимальной основой формирования мотивации достижения является успешное решение задач средней сложности. Т. е. предполагается, что при правильном воспитании ребенок получает адекватный его умениям набор задач средней сложности, с которыми при определенных усилиях успешно справляется. Ключевым словом здесь является слово «адекватный». Поскольку если люди пытаются реализовать себя в несвойственной им сфере, то неудачи посещают их гораздо чаще, чем успех, и мотивация достижения, не будучи постоянно подкрепляемой, остается на низком уровне. По сути, выбор правильной сферы самореализации ребенка является обратной стороной необходимости обеспечить ребенку постоянное положительное подкрепление его усилий, связанных с достижением. В то же время вопрос выбора сферы самореализации является совсем не простым для родителей. Достаточно вспомнить, какие мучения ожидают их, когда они вынуждены перед окончанием школы помогать своим детям в профориентации, и как часто сделанный детьми на основе их советов неверный выбор является причиной многих жизненных трагедий. Тем более трудно ожидать от родителей точного выбора сферы реализации детей задолго до окончания школы и ориентации детей именно на ту деятельность, где их ждет вероятный успех. В результате родители ограничиваются общими призывами и декларациями, которые сами по себе мало способствуют формированию сильной мотивации достижения.

В-третьих, одной из причин, препятствующих формированию высокой потребности в достижениях, очень часто является и сам метод воспитания. Даже самые правильные идеи можно транслировать по-разному. Существует целый ряд исследований, показывающих тесную связь между родительским авторитаризмом и низкой потребностью в достижениях (см., напр., [Там же, с. 293]). Причем если авторитарные тенденции и высокая требовательность матерей могут не так уж и сильно препятствовать формированию мотивации достижения, а иногда даже способствовать этому процессу, то авторитаризм отцов сказывается на потребности в достижениях детей самым губительным образом.

Влияние авторитаризма на внутреннюю мотивацию детей в какой-то мере объясняется теорией интринсивной мотивации Деси-Райана. Э. Деси постулировал наличие трех базовых потребностей: в самодетерминации, в компетентности и в отношениях с другими людьми. Первая включает в себя стремление самостоятельно контролировать свои действия и быть их инициатором. По существу, это – потребность в свободе. Она является самой важной из трех, составляя основу внутренней мотивации. В этой связи для формирования внутренней мотивации, и в частности – мотивации достижения, необходимо, чтобы потребность в самодетерминации реализовывалась достаточно полно. Отсюда можно предположить, что если ребенок действует, руководствуясь жесткими указаниями, то и мотивация достижения у него не формируется.

Правда, высказанные соображения приходят в определенное противоречие с данными о высокой эффективности при формирования мотивации достижения жестких требований поддерживать свою гигиену, т. е. ходить на горшок и чистить зубы. Однако не исключено, что поскольку речь идет о разных возрастных периодах, то существуют возрасты, когда для формирования у ребенка умения прикладывать последовательные целенаправленные усилия, являющиеся основой достижения успеха, жесткие требования абсолютно необходимы, а есть периоды, когда жесткие требования становятся для развивающейся мотивации достижения губительными, поскольку ограничивают свободную самореализацию детей.

Таким образом, подводя итог наблюдениям относительно роли родителей в воспитании у детей устойчивой мотивации достижения, нельзя не признать, что, несмотря на некоторые свидетельства положительной связи между уровнем мотивации достижения родителей и детей [Там же, с. 291–292], в целом ситуация здесь выглядит достаточно противоречивой. И происходит это прежде всего из-за неспособности родителей, ограничивающихся в основном призывами и требованиями правильно организовать воспитание, которое уверенно вело бы к формированию высокой мотивации достижения у их детей.

Рассматривая вопросы воспитания и, шире – социально-культурного влияния на формирование мотивации достижения, нельзя обойти вниманием и вопросы природных предпосылок к формированию у человека высокой мотивации достижения. Судя по всему, роль их в этом процессе вторична и проявляется, как правило, лишь при игнорировании данных особенностей в процессе воспитания (как, например, при упомянутом выше предъявлении задач без оглядки на способности ребенка). Однако указанная вторичность не является основанием для отказа от учета роли наследственных особенностей индивида, и в первую очередь темперамента и интеллекта, на формирование мотивационной диспозиции достижения [179]. Влияние это очевидно является не прямым (так, например, высокая активность людей или их высокий интеллект чаще обеспечивает им достижение успеха, а это, в свою очередь, влияет на дальнейший рост мотивации достижения), но оно несомненно имеет место.

Не менее важным, чем вопрос формирования сильной устойчивой мотивации достижения у индивидов, является вопрос о формировании подобной мотивации, характеризующей большие группы людей и даже целых сообщества, такие, например, как этнос или население целой страны. Количество проведенных в этой сфере исследований весьма незначительно и связано это как с высокой трудоемкостью, а значит и стоимостью подобных исследований, так и с отсутствием отработанной техники исследования уровня мотивации достижения у большого количества людей (подробнее об этом см. раздел 8). Тем не менее подобные исследования проводились в разных странах, и прежде всего в США.

Известно, что вопросам коллективной мотивации уделял большое внимание еще 3. Фрейд, который полагал, что в основе социальной мотивации лежат трансформированные биологические мотивы, подавленные и нашедшие социально приемлемые способы реализации еще в раннем детстве. Однако очень быстро стало понятно, что попытки объяснить специфику общественного развития разных стран на базе фрейдистской теории, и в частности с помощью объяснения формирования доминирующих в данной культуре мотивационных диспозиций путем обращения к особенностям детской сексуальности, не могут считаться успешными.