Текст книги "Социально-психологические аспекты активности"

Поэтому исследователи мотивации достижения обратились к более прозаическим причинам стремления к успеху, и в частности к идее о том, что само по себе преодоление препятствий может быть для человеческих особей весьма привлекательной целью.

Поскольку наиболее отработанным методом фиксации уровня мотивации достижения индивидов в середине прошлого века считался ТАТ, первые исследования уровня мотивации достижения, характерного для больших социально-демографических групп и этносов в целом, строились на базе использования проективных методов. Так, например, в 1957 году Дж. Верофф и его коллеги из Мичиганского университета в Энн Арборе провели в США исследование уровня мотивации достижения на общенациональной выборке, состоящей из 1619 взрослых (старше 21 года), проживающих в своих домах американцев, которые были отобраны по методу Киша. Методом исследования явилось предъявление респондентам шести картинок (разных для мужчин и женщин) с просьбой написать в соответствии с предложенным набором вопросов рассказы по каждой из картинок [189].

Сопоставление результатов тестирования представителей различных больших групп, дифференцированных по возрасту, образованию, социальному статусу, месту жительства, расовой принадлежности и т. д., позволило авторам получить очень важные данные, выявившие зависимость уровня сформированности мотивации достижения от социально-демографических характеристик индивидов (или применительно к социальным характеристикам, как справедливо замечают авторы, зависимость этих характеристик от уровня мотивации достижения).

Следует отметить, что авторы прекрасно понимали всю сложность использования столь уязвимого в методическом отношении инструментария, каким характеризующиеся высокой степенью субъективизма проективные методики. Недаром большая часть опубликованных ими статей посвящена всевозможным способам минимизации указанного субъективизма при интерпретации полученных результатов. Однако несмотря на это проведенное ими исследование, равно как и ряд более локальных аналогичных исследований, выполненных в США в те же годы (см., напр., [180]), заслуживает самой высокой оценки, поскольку эти работы ознаменовали открытие нового раздела социальной психологии, а именно эмпирического и статистически достоверного изучения мотивации представителей больших групп.

Впоследствии, в 1976 году, Дж. Верофф повторил проведенный в 1957 году опрос на такой же общенациональной репрезентативной выборке, состоящей на этот раз из 1498 человек, с тем чтобы зафиксировать степень устойчивости полученных 20 лет назад данных и понять зависимость уровня мотивации достижения от происходящих социально-культурных процессов. Респондентам предлагались те же, что и в 1957 году, картинки, и задавался аналогичный (хотя и не идентичный) набор вопросов. Данные 1957 года были перекодированы заново новыми кодировщиками – с тем, чтобы их можно было уверенно соотносить с данными 1976 года. Обобщенным выводом из сравнения результатов 1957 и 1976 годов стал вывод о том, что средний уровень мотивации достижения американских мужчин за 20 лет практически не изменился, а уровень мотивации достижения женщин заметно вырос в связи с деятельностью различных женских движений, усилением борьбы женщин за свои права и усилившимся в этой связи вниманием общества к большему самоопределению женщин во всех сферах жизни, включая карьерный рост [190, р. 1258–1259].

Приблизительно в то же время, в которое Дж. Верофф и его коллеги планировали и организовывали свой первый опрос, Д. Макклелланд применил для исследования коллективной мотивации, характеризующей население разных стран и культур, достаточно эвристичный метод контент-анализа литературных и нарративных источников, в первую очередь сказок, поскольку они рассказывались всем детям, выполняя тем самым воспитательную функцию в рамках целого этноса [83, с. 464–473]. Естественно, указанный метод, основанный на кодировке образов достижений, так же, как и любые проективные методики, характеризовался высокой степенью субъективности выбора единиц анализа. Однако с учетом того, что представители прошедших эпох уже никому не могут сами рассказать о своих желаниях, он представляется чуть ли не единственно возможным для определения уровня коллективной мотивации достижения в те далекие времена.

Прямым результатом применения данного метода является возможность сравнительного анализа показателей уровня коллективной мотивации достижения, характеризующего различные страны, который Д. Макклелланд удачно назвал «национальным уровнем потребности в достижениях» [Там же, с. 476]. Однако многие исследователи использовали полученные данные не только для измерения самого уровня, но и для выдвижения гипотез относительно причин, обусловивших фиксируемое состояние дел. Сделанные в этой связи предположения касались изменений в психологии людей, обусловливающих или сопровождающих периоды экономического роста и периоды экономического спада в разных странах.

В обобщенном виде психологические процессы, опосредующие динамику экономической активности, скорее всего выглядят следующим образом. У нормально функционирующих сообществ всегда существует потребность в прогрессе. При этом люди, размышляя о происходящем в экономике и в политике, пусть не всегда адекватно, но рефлектируют, в какой степени данная потребность удовлетворяется. И в этой связи в обществе иногда начинает нарастать ощущение, что указанная потребность удовлетворяется плохо и что темпы прогресса не соответствуют существующим нуждам общества. Разрешение указанного противоречия может происходить самыми разными способами, одним из которых является повышение свободной, т. е. вызванной внутренними причинами экономической активности большого числа рядовых жителей страны.

Исследования показывают, что подобному увеличению трудовой активности граждан всегда предшествуют периоды роста коллективной мотивации достижения[24]24
  При этом следует иметь в виду, что мирное и созидательное развитие не является обязательным следствием ни возросшей потребности в прогрессе, ни сформировавшейся на этой основе высокой мотивации достижения. Само ускорение темпов экономического роста может осуществляться способами, не требующими усиления мотивации достижения граждан (хотя бы с помощью увеличения завоза рабов или числа политзаключенных). А усиление коллективного мотива достижения может приводить к немирным способам его реализации, например, к ведению захватнических войн или к росту преступлений. Поэтому проблема социально приемлемого каналирования высокого уровня коллективного мотива достижения является для политического класса не менее важной и не менее сложной проблемой, чем поддержание данного мотива на этом высоком уровне.


[Закрыть]. Судя по всему, действие механизма данного процесса запускается носителями новых базовых ценностей и соответствующей морали. Можно предположить, что ценностные системы, побуждающие людей к достижению могут быть различны и что мотив достижения не связан жестко с конкретной системой ценностей. Протестанты обеспечили формирование устойчивой мотивационной диспозиции достижения и связанный с нею экономический рост на основе пуританских ценностей, викинги – на основе ценностей вайкинга, т. е. грабежа, где-то может сработать любовь к ближнему – все это зависит от разных обстоятельств. В любом случае ощущение неудовлетворенной потребности в поступательном развитии заставляет людей прислушиваться и присматриваться к выразителям разных идеологий, предлагающих свои способы удовлетворить данную потребность.

Безусловно, для того, чтобы массовое сознание поверило носителям каких-либо ценностей или идеологий, последним должен сопутствовать хорошо заметный постоянный успех. Однако, следует подчеркнуть, что общество может принять, а может, руководствуясь различными обстоятельствами, и не принять предлагаемую мораль, несмотря на высокую экономическую успешность носителей этой морали – как это произошло, например, в 1990-е годы прошлого века в нашей стране с моралью и ценностями «новых русских». В этом случае коллективная мотивация достижения вряд ли способна продемонстрировать устойчивую динамику роста, а если она все же и начинает расти – поскольку общественная потребность продолжает требовать своего удовлетворения, – то уже на основе другой морали и других ценностей. В результате, если указанный рост мотивации достижения носит массовый характер, можно говорить, что определенные идеи оказали влияние на образ жизни народа. И если, как писал М. Вебер, подобный образ жизни впоследствии входит в привычку, он становится национальным характером [22, с. 153–177].

Описанный процесс, к сожалению, не может длиться вечно. Любое общество переживает кризисы, периоды взлета сменяются периодами упадка, а иногда и гибелью государства, сменяют друг друга системы доминирующих ценностей, и даже национальный характер может трансформироваться, причем за достаточно короткий период времени. Существует множество социально-экономических факторов, обусловливающих ослабление и даже разрушение экономики не завоеванной врагом страны. Однако следует иметь в виду, что предпосылкой, обеспечивающей эффективное действие большинства этих факторов, является снижение деловой активности экономических субъектов, обусловленное, в свою очередь, снижением у них уровня мотивации достижения.

В этой связи следует хорошо представлять, какие факторы снижают коллективную мотивацию достижения, обеспечивая тем самым предпосылки деградации экономики. Д. Макклелланд пишет, что известны два основных объяснения данного явления: либо снижение уровня требовательности относительно необходимых достижений, предъявляемых воспитателями к подрастающему поколению, либо значительное повышение благосостояния и гарантированность коммерческого успеха [83, с. 468–469]. Примечательно, что им вообще не упоминаются в качестве важнейших причин утраты экономическими субъектами желания улучшать свою работу (видимо, в силу абсолютной непредставимости подобного развития событий в западной экономике) длительное проведение по отношению к предпринимателям авторитарной государственной политики, при которой приложенные усилия постоянно нивелируются высоким уровнем коррупции, неадекватными налогами, государственным протекционизмом и иными формами прямого вмешательства государства в экономику, разрушающими однозначную связь между приложенными усилиями и достижением успеха, равно как не упоминаются в этой связи так же наблюдаемые всем населением системные и масштабные проявления бандитского беспредела.

Особняком в рассматриваемом процессе стоят действия советской власти, которая, с одной стороны, поддерживала стремление людей улучшать свои достижения ради самих достижений и предлагала им дифференцированную систему морального поощрения за разные виды успеха, что не могло не способствовать формированию у многих советских людей устойчивой мотивационной диспозиции достижения, а с другой, лишала их материальных стимулов достижения успеха, подвергая моральному осуждению за карьеризм и уголовному преследованию за частную экономическую инициативу. Подобная общественная практика, осуждающая личные или семейные мотивы стремления к успеху и возвеличивающая мотивацию служения обществу, отечеству или, в крайнем случае, своему коллективу [112, с. 160], является очень плохо изученной с точки зрения ее влияния на коллективную мотивацию достижения. К сожалению, вне поля зрения эмпирической психологии остались и процессы, протекавшие в России в 1990-е годы, о которых речь шла выше. Однако экспертные оценки происходившего в нашей стране в недавнем прошлом позволяют заметить, что проблема динамики коллективной мотивации достижения является более глубокой, а опосредующие ее социально-политические, экономические и собственно психологические механизмы более сложными, чем это пока что описано в соответствующей литературе.

В этом отношении, в связи с отсутствием необходимых широкомасштабных социально-психологических исследований, определенную пользу могли бы принести теории, объясняющие функционирование мотивации достижения на уровне индивида.

Так, например, из классического закона Аткинсона, постулирующего, что мотивация достижения определяется привлекательностью цели и трудностью достижения этой цели, вытекает, что государство, не будучи в состоянии повысить привлекательность цели, может манипулировать формированием коллективной мотивации, формируя впечатление о невысокой трудности достижения цели («И нам любое дело по плечу!»).

В то же время знание того, что лица с выраженной потребностью в достижении предпочитают умеренный риск, при котором вероятность успеха колеблется в пределах от 0,3 до 0,5, требует отделить информацию, нацеленную на привлечение наиболее активных людей от широко ориентированных призывов. Для энергичной, уже мотивированной на достижение части общества должны изобретаться специальные цели и специальные дела, имеющие повышенную сложность реализации, т. е. своего рода задачи для «избранных», характеризующиеся хотя бы умеренным риском. Указанными закономерностями, кстати, широко пользовались работники советского агитпропа, может быть, и не знающие указанных теорий, но имеющие хорошую интуицию в том, что касалось влияния на массовое сознание. Обычные предложения поехать в колхоз (хоть на летнюю практику, хоть по распределению) ни у кого никогда не вызывали энтузиазма. Зато призыв, преодолевая трудности, поднимать целину собрал под свои знамена значительную и весьма активную часть молодого населения страны. В дальнейшем, аналогичный подход, направленный на героизацию и романтизацию вполне обыденных дел, пытались применить на строительстве БАМа и других комсомольских стройках, подчеркивая «первопроходческий» и «покорительский» характер ожидаемых свершений.

Или взять, например, выдвинутое в рамках атрибутивной теории Б. Вайнера положение о том, что приписывание неудачи недостатку усилий способствует увеличению мотивации достижения индивида, а приписывание неудачи недостатку способностей ее уменьшает. Отсюда, применительно к практике реализации информационной политики, вытекает, что пропаганда, утверждавшая, что любая кухарка может управлять государством (а если у нее не получается, то это не от отсутствия способностей, а от того, что она недостаточно старалась), должна способствовать повышению коллективной мотивации достижения, а значит, и увеличению активности масс, в то время как государственная политика и пропаганда, ориентированная прежде всего на способных людей, будут снижать рост общей активности населения в целом. И если, например, анализируя уровень мотивации достижения с помощью нарративных источников, сравнить средневековый Китай, в котором многие простые люди стремились выдержать госэкзамены и войти таким образом в привилегированный класс чиновников, но осуществляли это далеко не все из желавших, и постреволюционную Россию рубежа 1920 – 1930-х годов, то такое сравнение скорее всего покажет, что средневековые китайцы вряд ли имели такой же высокий уровень коллективной мотивации достижения, как те, кто хором пел: «Мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем тот станет всем!».

Весьма эффективной в приложении к общественно-политическим процессам представляется и теория выученной беспомощности М. Селигмана. В обычной ситуации, когда человек постоянно сталкивается с неудачами, его уровень притязаний и стремление к достижениям, естественно, несколько снижаются. Однако если человек адекватно взаимодействует с миром и контролирует ситуацию, понимая, какие обстоятельства явились причиной его неудач, то он либо прилагает усилия необходимые чтобы преодолеть данные обстоятельства, либо – если сил не хватает – дожидается смены обстоятельств и после этого начинает действовать. Однако если человек не понимает ситуации, но видит, что его неудачи никак не зависят от предпринимаемых им усилий, у него развивается выученная беспомощность, которая приводит к тому, что человек не может активно действовать и после исчезновения неблагоприятных обстоятельств.

Эта теория помогает объяснять социально-экономический феномен, когда миллионы людей оказываются не способны действовать активно в благоприятной обстановке, сменяющей периоды пережитого страной упадка, – причем именно в тех случаях, когда у них, в принципе, существуют необходимые навыки и умения для действия в данной ситуации. Такое психологическое состояние возникает, в частности, как следствие череды искусственно сформированных финансовых кризисов, лишающих людей их сбережений и иных достижений. Предугадать подобный кризис невозможно, и если указанные кризисы возникают постоянно, у людей, раз за разом лишающихся результатов своего труда, в конце концов формируется выученная беспомощность, которая не исчезает с окончанием очередного кризиса.

Б. Организация исследования

3. Цели и задачи

Необходимость эмпирического исследования уровня активности населения РФ возникла в связи с все чаще звучащими призывами увеличить темпы развития страны. Эти призывы обусловлены перманентным отставанием России от мировых лидеров, ее неспособностью достичь уровня развитых стран во многих областях. Наше государство неоднократно предпринимало попытки преодолеть отставание, но невзирая на прилагаемые усилия так и не смогло решить указанную проблему. Время от времени Россия судорожными рывками сокращала разрыв, но потом снова отставала, причем каждый раз все сильнее.

Память большинства взрослых россиян хранит разнообразные способы, с помощью которых руководство страны в разное время предлагало ускорить движение неповоротливой российской телеги по российскому же бездорожью. Здесь и «повышение эффективности производства на основе научно-технического прогресса и более полного использования всех резервов», и «настойчивое повышение эффективности производства на основе его интенсификации», и «перестройка», объединенная с «ускорением», и необходимость реализации инновационного пути развития, и совсем недавнее декларирование ускоренной модернизации.

Из приведенного списка отчетливо видно, что количественный рост, обусловленный интенсификацией трудовых усилий, сочетается здесь с качественными изменениями содержания общественно-экономических процессов. И это вполне понятно: за счет одной только интенсификации давно уже ничего нельзя добиться. Очевидно также, что активность как энергетическая характеристика деятельности имеет отношение прежде всего к интенсификации, тогда как качественные изменения окружающего мира обеспечиваются другими психологическими свойствами людей, такими, например, как креативность, личностная и интеллектуальная флексибельность, стремление к новизне и пр. При этом следует учитывать, что активность и инновационное мышление не являются в данной парадигме взаимоисключающими феноменами, а дополняют друг друга, осуществляя в каждом из процессов ведущую или подчиненную роль.

Данное разделение необходимо иметь в виду, стремясь разобраться в системных причинах неспособности России решить задачу преодоления хронического отставания и обеспечения себе лидирующих позиций в мире. Проще всего было бы объяснить происходящее недостаточными способностями нашего народа (или, корректнее, сложившегося на территории России этноса), в частности низкой активностью или плохой креативностью. Однако если внимательно присмотреться к особенностям различных этапов государственного стимулирования преобразований, становится ясно, что причиной названных неудач является не неспособность народа, а наоборот, отказ от реального задействования широких масс в объявленных процессах обновления.

Выдвигая серьезные задачи ускорения, реформирования, интенсификации и модернизации, власть всегда обращалась исключительно к самой себе, и никакие формальные реверансы в сторону «учета человеческого фактора» и «более широкого привлечения трудящихся к управлению хозяйством» не отменяли того обстоятельства, что, за исключением нескольких коротких исторических периодов, перечисленные задачи хотя и были обращены ко всему обществу, но ставились исключительно перед отвечающими за развитие экономики представителями властных структур или, если точнее, перед узким кругом членов руководящих элит. В результате, все хорошие призывы оставались бумажными идеологическими кампаниями, не затрагивая по существу того невысокого внутреннего темпа, которым развивалась российская экономика.

Соответственно, и объявленная не так давно кампания модернизации, инициированная руководством страны, происходила в русле данной традиции. В опубликованных тогда призывах, несмотря на дежурные обращения к «раскрытию творческого потенциала каждой личности», основная роль в модернизационном развитии России отводилась, как и раньше, государственной власти, обещавшей гражданам «поощрять и стимулировать», «уделять постоянное внимание», «обеспечить всемерную поддержку», «всячески содействовать», «сохранить и поднять на новый качественный уровень» и, конечно же, "поддержать молодых" [91; 92].

Между тем, изначально было понятно, что ожидаемая модернизация не может осуществиться исключительно благодаря усилиям одних лишь властных структур. Любой школьник знает, что нельзя организовывать танковую атаку, если у командования нет пехоты, способной пойти за танками в образовавшийся прорыв. Такая атака обречена, она обязательно захлебнется. Аналогичным образом, интенсификация, ускорение или модернизация могут начинаться хоть сверху хоть сбоку, хоть из астрала, но если они не будут поддержаны реальной деятельностью армии заинтересованных граждан, ничего не выйдет, все благие намерения окончатся ничем. Власть может прилагать титанические усилия, «поддерживая», «содействуя», «поощряя» и «стимулируя», но пар, как всегда в таких случаях, весь уйдет в гудок.

Как следует из различных публикаций, в стремлении обеспечить реализацию намеченных планов руководство страны вполне естественно рассчитывало не только на многочисленный административный аппарат, но и на поддержку со стороны патриотически настроенных прогрессивных бизнесменов и предпринимателей, а также ведущих деятелей науки и культуры. Однако вряд ли стоит надеяться, что, даже в том случае, когда вдохновленная начальственным призывом некая, в целом незначительная, часть населения создаст и предъявит обществу новые принципы, технологии и процедуры, вся или почти вся остальная масса бросится внедрять и использовать эти технологии везде, где только возможно, и будет делать это с таким энтузиазмом, что в короткое время преображенная в результате проведенной модернизации Россия догонит ведущих членов мирового сообщества и выйдет на самые передовые рубежи.

В этой связи насущной потребностью столь необходимой сейчас модернизации является расширение ее социальной базы, привлечение к модернизационной деятельности все большего числа граждан. Однако существующие представления об этом расширении носят зачастую искусственный характер, предполагая самые разные варианты, кроме участия в процессе широких масс.

Так, например, печати иногда высказывается мнение, что субъектом модернизации мог бы стать «реальный собственник» – широкий класс мелких предпринимателей, стремящихся освободиться от финансовых поборов и установить ясные правила игры (см., напр., [49, с. 103]). Действительно, этот класс кровно заинтересован в увеличении своей прибыли, в том числе и путем освобождения от поборов. Однако никто еще не доказал, что весьма затратная модернизация своего бизнеса является в нынешней России самым лучшим способом получения дополнительной прибыли, более эффективным, например, чем участие в «распилах и откатах». Впрочем, даже если «распилы и откаты» сменятся благоприятным для инновационного обновления политическим и экономическим климатом, мелкие лавочники «погоду» в модернизационном рывке России не сделают. И дело даже не в том, что этот класс составляет, включая фермеров и индивидуальных предпринимателей, по разным данным максимум 3 % населения России, т. е. весьма невелик. А в том, что ожидаемая модернизация не может быть только технической модернизацией мелких производств.

Модернизация страны предусматривает постоянное изменение к лучшему окружающего нас мира, включая и мир материальный и мир духовный, причем не только на производстве, но и у себя дома, и на улице, и в отношениях в семье, и в отношениях с друзьями, и в отношениях с властью и т. д. Субъектом подобной модернизации могут быть только широкие массы населения. Иначе это будет малоэффективная модернизация сверху, которую мы много раз уже проходили и при которой достигнутые на некоторых направлениях успехи практически всегда сопровождаются ослаблением всех других направлений, а через какое-то время происходит и разрушение широко разрекламированных «завоеваний».

В то же время нельзя утверждать, что все население нашей страны днем и ночью мечтает о масштабной модернизации, затрагивающей сложившийся образ жизни. Нигде в мире, а особенно в немало претерпевшей в недавнем прошлом России, большинство населения не желает радикальных изменений существующего порядка. В газетах часто пишут о том, насколько консервативна и инертна основная масса россиян. Трюизмом являются паутиной опутавшее общество нежелание перемен, боязнь, как бы не стало хуже, стремление к так называемой стабильности, поддержка консервативной идеологии, победа охранительных тенденций. Однако указанным охранительным тенденциям есть вполне понятное объяснение. Истоки сложившейся боязни перемен следует искать не только в далеком прошлом, но и в совсем недавнем настоящем, когда радикальный слом системы общественных и производственных отношений привел к серьезным издержкам в жизни большинства наших граждан.

В те годы была допущена ошибка, порожденная особым видением мира, которое характерно прежде всего для экономистов. Согласно указанному взгляду на вещи, стоит лишь создать необходимые экономические условия для реализации экономической активности людей, и человеческие индивиды, как вода под уклон, толпой устремятся в открытые двери, реализуя то, чего от них ждут. Многие либералы начала 1990-х годов искренне не понимали, почему нищее и обездоленное население в опустошенной стране не хочет проявлять предпринимательскую инициативу, создавать различные ИП, ТОО и ЗАО и умножать свои доходы, производя заодно неисчислимые материальные ценности, а вместо этого устраивает марши кастрюль или, по крайней мере, сидя по домам, злобно костерит режим, оставивший граждан без каких-либо средств существования.

При проведении реформ власть несильно интересовало наличие у людей многочисленных психологических барьеров, мешающих людям вести себя экономически рационально и эффективно. К подобным барьерам прежде всего относится отсутствие необходимой гибкости мышления и поведения, заключающееся в неспособности быстро отказаться от привычных способы экономической деятельности и так же быстро усвоить принципиально иные схемы. Именно эти барьеры не позволяли абсолютному большинству бывших советских граждан найти себя в рыночной экономике. В результате многочисленные проклятия в адрес «лихих девяностых» не прекращаются до сих пор. И можно понять современных политиков, поддерживающих консервативные тенденции в стремлении сохранить поддержку большинства избирателей, хотя указанный консерватизм зачастую оказывается губительным для развития страны.

Очевидно, что существенное расширение социальной базы технологической и общественно-политической модернизации могло бы происходить прежде всего на основе инициируемых государством системных усилий по дифференцированному воспитанию модернизационного мышления и поведения у различных социально-демографических групп населения страны. Содержательная сторона подобной работы понятна специалистам, но власть не торопится ее начинать. Во многом это связано с тем, что вопрос повышения инновационной направленности людей – это вопрос не только экономический, но и политический, ибо вопрос выработки инновационного мышления – это прежде всего вопрос создания самодеятельного, стремящегося к переменам населения, того самого, которое очень не любит диктата и потому рано или поздно приходит к отстаиванию своих прав и свобод. И, конечно же, властным элитам подобное развитие событий не может быть по душе. Легче представить себе горячий снег, чем власть предержащих, пестующих свободно мыслящих, стремящихся к переменам подданных.

Таким образом, поскольку значительная часть населения не желает значительных перемен, а власть не заинтересована в том, чтобы менять это отношение, перспективы возможной будущей модернизации являются на сегодняшний день весьма туманными. Вместе с тем вопрос масштабной модернизации страны действительно является одним из наиболее важных вопросов, связанным с возможностью выживания России как независимого государства. По сути, это даже не вопрос, а императив, пренебрежение которым чревато национальной катастрофой.

Впрочем, даже если одумавшееся (или сменившееся) руководство страны решит проводить широкую, всестороннюю модернизацию и сумеет убедить значительную часть населения в ее необходимости, это еще не означает, что модернизация будет успешно проведена. Для ее осуществления мало согласия большинства россиян с целями и задачами модернизации. Необходимым условием масштабного обновления, как и вообще любого движения России вперед, является индивидуальная активность миллионов людей, у которых есть не только возможность, но и желание менять свою жизнь, людей, которые представляют все слои населения и которые способны своим движением и своим примером увлечь за собою остальных. Потенциальные преобразователи, собирающиеся серьезно улучшить существующее положение дел, должны не просто перемещаться в общем потоке в привлекательном направлении, а делать это решительно и энергично, бороться с трудностями, преодолевать препятствия и не расстраиваться из-за временных неудач. Только такие акторы могут стать движущей силой обновления, и именно на них следует рассчитывать, планируя серьезные преобразования.

И в этой связи возникает несколько очень простых вопросов. Сколько вообще у нас в стране имеется активных людей? Достаточно ли их для достижения намечаемых целей и решения поставленных задач (иными словами, хватит ли их, чтобы сдвинуть с места такую махину)? И еще: где их надо искать, чего они хотят и чем живут[25]25
  Здесь возникает еще один – дополнительный – вопрос: а можно ли всех активных людей считать сторонниками модернизации или какие-то активные вполне могут быть консерваторами? Действительно, как уже отмечалось, активность и модернизационное мышление, дополненное прогрессистскими ценностными ориентациями – суть разные феномены, и часть людей с высокой степенью активности предпочитает политическую стабильность развитию (об этом см. разделы 25.2 и 29.2). Однако эти явления не ортогональны. Между ними, конечно, существуют «ножницы», однако в проведенном опросе среди людей, характеризующихся высокой активностью, сторонников стабильности в противовес (иными словами, в ущерб) развитию оказалось меньшинство, а сторонников развития в противовес стабильности – большинство.


[Закрыть]?

Для того чтобы ответить на данные вопросы и было предпринято настоящее исследование, главной целью которого являлось получение информации о распределении в нашем обществе людей с различным уровнем активности. Предполагалось, что полученная информация может оказаться весьма полезной для выработки рекомендаций, способных быть использованными при решении стоящих перед обществом политико-экономических задач.

В самом начале следовало определиться, что считать активностью людей в чем она проявляется. Уместно ли, например, считать активными только тех людей, которые открыли свое дело или сменили место жительства, или активность – более широкое понятие и измерять его надо другими способами, опираясь на другие индикаторы? Ответ на данный вопрос заключался в том, что изучать следует не конкретные виды активности (такие как трудовая, учебная, миграционная, политическая и т. п.), а общую активность людей, реализующуюся в самых разнообразных видах деятельности. Может быть, для оценки того состояния, в котором находится общество, и представляется важным определять соотношение сфер деятельности, которые люди выбирают для самореализации. Но для определения уровня человеческого потенциала, существующего в данном обществе, изучение конкретной мотивации, предполагающей выбор сферы приложения людьми своих сил, равно как и изучение реальных путей каналирования имеющейся у людей энергии представляются вопросами второстепенными.