Текст книги "Социально-психологические аспекты активности"

8. Методики, определяющие мотивацию достижения

Существующие опросные методики, созданные для определения уровня мотивации достижения, неоднократно подвергались критике. Так, например, представление о том, что люди, отвечающие на вопрос о своих желаниях, будут стараться давать социально желательные ответы, послужило основанием отказа Д. Макклелланда от использования вербальных тестов и обращения его к проективным методикам, в частности к анализу выдуманных историй респондентов о сюжетах демонстрируемых им картинок или литературных произведений [83, с. 463]. Естественно, подобный выбор всегда следует рассматривать как некий баланс выигрышей и издержек, понимая, что проективные методики также достаточно уязвимы для критики, и главным их недостатком является высокий субъективизм экспертов, с которым нельзя справиться ни строгими инструкциями, ни тщательным составлением перечня фиксируемых атрибутов.

Борьба с расплывчатостью критериев суждений экспертов может оказаться гораздо более затратной и менее эффективной, чем усилия, направленные на элиминирование социальной желательности формулировок суждений опросников, и поэтому каждый исследователь решает данную проблему, исходя из личных представлений о должном. Однако в случае организации массовых опросов сами условия, в которых проводится исследование, чрезвычайно сужают возможности свободного выбора инструментов. Громоздкость проективных методик обусловливает невозможность их применения в массовых опросах. И тогда практически единственным способом получить от самих респондентов сведения об их мотивации становятся несмотря на свою более низкую прогностичность анкетные методы. В этом случае остается лишь прилагать максимальные усилия для снижения тех негативных эффектов, о которых много и справедливо писали разные авторы, и вводить определенные поправки на то, что реальное поведение людей может не всегда соответствовать их (даже неоднократно повторенным и обобщенным) декларациям.

На первый взгляд, тестовые вопросы, которые посвящены изучению активности индивида, мало чем отличаются от вопросов, посвященных изучению мотивации достижения. Иногда в тестах на мотивацию достижения и в тестах, посвященных психодинамическим характеристикам индивида, даже встречаются совершенно одинаковые формулировки. И это не удивительно. Внутренний мир изучать труднее, чем поведение. Именно поэтому в обоих случаях авторы опросников просят респондентов рассказать об их реальном поведении, которое рефлексируется людьми гораздо более отчетливо, чем их собственные мысли, переживания и побуждения. Понятно, что при таком подходе самыми очевидными индикаторами и внутренней энергичности и силы мотивации являются динамические характеристики деятельности, выражающиеся в напряженности, интенсивности и устойчивости оцениваемого поведения при достижении поставленных целей. Аналогичные индикаторы используются и при вынесении оценок экспертами.

В этой связи для получения валидных[41]41
  Часто валидность некоторых мотивационных тестов, измеряющих на самом деле не столько уровень мотивации, сколько степень поведенческой активности, определяется как высокая только потому, что в целом активность демонстрирует положительную зависимость от мотивации. Однако такая зависимость не только не является линейной, но и вообще проявляется не всегда. Поэтому определение валидности мотивационных тестов должно опираться на очень строгий отбор индикаторов именно высокой мотивации, а не высокой поведенческой активности.


[Закрыть] результатов большое значение приобретают формулировки вопросов, которые должны строго ориентировать респондентов на точную оценку именно той стороны явления, которая задается исследованием. В случае с изучением мотивов такой стороной является интенциональная составляющая деятельности, в случае с активностью – операциональная. Иными словами, используемые для исследования мотивации поведения и для исследования реализуемого поведения тесты должны отвечать каждый за свое.

Строго говоря, если мотивы представляют собой отражение побуждений человека, а под побуждениями понимаются потребности, интересы и т. п. [127, с. 443–444], то тестовые опросники, изучающие мотивацию, должны обращаться к желаниям и стремлениям людей, выражаемых словами «Я хочу», «Я стремлюсь», «Я намерен» и т. п. Несомненно, подобное обобщающее понимание мотива, являющееся характерным для большинства исследователей (в качестве примера здесь можно привести X. Хекхаузена, который писал, что «понятие "мотив"… включает такие понятия, как потребность, побуждение, влечение, склонность, стремление и т. д.» [162, с. 33]), позволяет надежно отделить мотивационную сферу от других психологических феноменов. Однако при этом нельзя упускать из вида, что семантические различия, задаваемые разными глаголами – даже если они имеют при этом одну и ту же модальность – являются в данном случае очень важным и очень тонким инструментом изучения различных сторон мотивации, поскольку каждый из перечисленных глаголов отражает свой самостоятельный блок мотивационного процесса.

Так, например, глагол «хочу» выражает как ситуативное, так и постоянное желание в чистом виде, т. е. отражает потребность, «намерен» относится к готовности действовать в определенном направлении, а «стремлюсь» уже означает реализацию намерения в действии. Применение близких по смыслу глаголов «Я нацелен», описывающего целеполагание, и «Я должен», относящегося к нормативно-установочной сфере, характеризует включаемый некоторыми авторами в единую структуру мотивационного процесса ценностно-целевой блок (см. напр., [31, с. 86]). И наконец, использование глаголов «люблю» и «предпочитаю» (в значении «люблю больше аналогичного другого») позволяет обозначить как локальные, так и конечные предпочтения, которые занимают в мотивационном процессе место индивидуальных ценностей, задающих мотивационные диспозиции и детерминирующих конкретные цели.

Судя по всему, никто не исследовал на русскоязычной выборке вопрос о том, одинаково ли отвечают люди на заданные с помощью разных глаголов вопросы об их мотивации, и не влияют ли принципиальным образом указанные смысловые оттенки на ответы испытуемых. Однако, в любом случае – неважно, называются ли побуждения потребностями или биологическими и социальными стимулами [83, с. 211–212] – изучение мотивации должно предусматривать именно обращение к желаниям, сформулированным в виде различных сторон процесса целеполагания, а не виде действий (таких, напр., как «После успешного ответа на экзамене я, скорее, с облегчением вздохну ("пронесло!"), чем порадуюсь хорошей оценке», «Даже в обычной работе я стараюсь усовершенствовать некоторые ее элементы», «Мне приходится выполнять ответственную работу чаще, чем другим», «Я неустанно работаю над любым делом, за которое взялся, пока не буду удовлетворен результатом», «Если при выполнении важного дела я допускаю ошибку, то чаще теряюсь и впадаю в отчаяние, чем быстро беру себя в руки и пытаюсь исправить положение» и т. д.), предположительно совершенных под влиянием некоторых побуждений, которые потом с никем не определенной вероятностью надо выводить из обозначенных респондентами поступков.

Очевидно, что при выяснении управляющих человеческим поведением мотивов трудно отделить не имеющие реальной основы декларации респондентов от настоящих побудительных причин, обусловливающих реальную деятельность людей. Считается, что прямые вопросы о том, чего человек хочет, работают только в случае выяснения немедленных реакций, детерминированных этими желаниями, будь то покупка пальто или бунты студенческой молодежи. В данной парадигме строятся, например, все опросы общественного мнения, позволяющие прогнозировать актуальное поведение индивидов. Но даже в этих случаях никто не застрахован от неискренних ответов. Тем более такой метод не подходит для выяснения мотивационных диспозиций, задающих общую направленность человеческих действий и позволяющих прогнозировать долгосрочные социальные тенденции. Здесь «лобовые» вопросы о существующих желаниях не эффективны, исследователи должны ориентироваться на другие индикаторы.

В этой связи становится понятно, что вопросы о типичных желаниях людей практически не встречаются в мотивационных опросниках, состоящих, в основном, из вопросов о типичном поведении людей, именно по причине недоверия к «лобовым» вопросам о том, чего человек хочет. Однако в результате формулировки опросников, посвященных мотивации достижения, выражают что угодно: удовлетворенность достигнутым результатом; эмоции, переживаемые в связи с предполагаемым или достигнутым результатом; оценку совершенного (т. е. когнитивное образование); предпочитаемые условия выполнения деятельности; даже оценку своих личностных черт, но только не простое желание или стремление добиваться целей определенного класса. Понятно, что обращение к косвенным индикаторам помогает скрыть от опрашиваемого цель тестирования. Но ведь при изучении такого сложного явления как мотивация следует учитывать и тот факт, что в случае обращения к подобным индикаторам между изучаемым явлением и его индикаторами «вклинивается» гигантское число факторов, условий и обстоятельств, мощно влияющих на значения данных индикаторов.

Несомненно, высказывания о том, что намерения, с одной стороны, не идентичны актуализированным мотивам, поскольку опосредуются сложной совокупностью факторов, а с другой стороны, характеризуются небольшой прогностической ценностью, поскольку реальная деятельность обусловливается самыми различными детерминантами, а сами намерения испытывают на себе серьезное влияние социальной желательности [Там же, с. 219], имеют под собой совершенно реальную основу. Но тогда тем более получается, что, изучая мотивы, не очень корректно обращаться к реальным поступкам людей, ибо «исходя из самого поведения, невозможно сказать, чем оно мотивировано» [Там же, с. 463]. Однако, несмотря на это существующие вербальные тесты на мотивацию достижения в минимальной степени интересуются желаниями людей и в максимальной – их поведением. Впрочем, при изучении мотивационных диспозиций, т. е. постоянной устойчивой мотивации, обсуждаемые различия между желаниями и поступками сглаживаются, и устойчивые формы поведения в типичных ситуациях с большой вероятностью могут считаться свидетельством наличия одних и тех же постоянно возникающих мотивов. Тем не менее проблема эта существует, и вряд ли можно утверждать, что в каких-то вербальных тестах она успешно разрешена.

Справедливости ради следует заметить, что и тесты, ориентированные на изучение психодинамических характеристик индивида, не свободны от разного рода «шумов», т. е. от индикации иной феноменологии, такой, например, как мотивация поведения, (см., в частности, анализ PTS Я. Стреляу в разделе 7). «Забываете ли Вы об усталости, если работа полностью "поглощает" Вас?», «Охотно ли Вы беретесь за работу, требующую большой ловкости рук?», «Решаетесь ли Вы выступить против общественного мнения, если Вам кажется, что Вы правы?», «Испытываете ли Вы потребность в работе, требующей полной отдачи сил?», «Я постоянно хочу приобретать новые знания», «Будучи журналистом, я бы с удовольствием писал о спорте», «Отдыхая, я предпочитаю чтение и другие интеллектуальные занятия активным подвижным играм и развлечениям», «Я люблю охоту» – все эти высказывания могут служить одновременно и для определения уровня активности индивидов и для диагностики их мотивационной сферы.

Вместе с тем, внимательное изучение набора тестовых высказываний и вопросов, позволяет прийти к выводу, что при всей своей похожести тесты, предназначенные для изучения проявляемой в поведении природной энергичности людей, и тесты, целью которых является анализ человеческих побуждений к проявлению подобной активности, все же различаются системным образом. И системность эта связана с различиями в ориентации тестов либо на реагирование человека на внешние, «привходящие», обстоятельства, а также на стимулы, включающие такие формально внутренние, а на самом деле вполне внешние по отношению к внутреннему миру человека раздражители, как зубная боль, либо на внутренние побуждения людей. Именно данное различие и явилось основанием для использования в батарее тестов проведенного опроса наряду с модифицированным тестом на силу н. с. еще и тестов на мотивацию достижения.

Определенную сложность при изучении мотивации достижения с помощью тестов представляет и характерное для большинства из них обращение к ситуациям, которые могут быть не актуальны и в этой связи не важны для многих респондентов. Пожилые люди уже, а молодые пока еще не могут, например, ответить, как они ведут себя на работе при решении производственных задач. Кто-то не занимается и никогда не занимался спортом, а потому ничего не может сказать по поводу своего участия в спортивных соревнованиях. Кто-то не любит играть в карты. Кто-то за всю жизнь не сдал ни одного экзамена. Авторы тестов стараются минимизировать подобные высказывания, абстрагироваться от конкретных ситуаций, однако получается у них это далеко не всегда.

Еще одним обстоятельством, препятствующим применению опросных методик для изучения мотивации, является высокая социальная желательность/нежелательность ответов. Данное обстоятельство так же хорошо понимается авторами тестов, старающихся подбирать нейтральные с точки зрения социальных ожиданий формулировки. Однако и эта задача решается далеко не всегда удовлетворительно (напр., «Пожалуй, я больше мечтаю о своих планах на будущее, чем пытаюсь их реально осуществить» [36 с. 100; 82], или «Я не стараюсь сделать что-то как можно лучше в ситуации, когда никто не следит, как я делаю» [59].

К сожалению, указанные обстоятельства трудно было учитывать при выборе диагностических процедур, поскольку число относительно валидных методик, используемых для изучения мотивации достижения, является весьма ограниченным, и в большинстве из них в той или иной степени наличествуют все перечисленные выше недостатки.

В этой связи в качестве методик, измеряющих уровень мотивации достижения респондентов, были привлечены диагносцирующий мотивацию достижения успеха опросник Т. Элерса [50, с. 379–380; 114, с. 626–629; 117; 126, с. 105–106; 177] и несколько измененная, по сравнению с первоначальным вариантом [107] русскоязычная шкала оценки потребности в достижении Ю. М. Орлова [46, с. 473–474; 113, с. 512–513].

Главным обстоятельством, повлиявшим на выбор, был тот факт, что обе методики, в отличие, например, от более широко известного теста Мехрабиана, имели одну форму, одинаковую для мужчин и женщин. С учетом мнения Д. Макклелланда, полагавшего не обязательным наличие разных систем оценивания мотива достижения у мужчин и у женщин [83, с. 238], это представлялось несомненным преимуществом при проведении массового полевого опроса. А кроме того, тест Орлова изначально создавался на русском языке, что означало отсутствие искажений авторского замысла при переводе.

Вместе с тем методики Элерса и Орлова весьма существенно отличались друг от друга. Во-первых, они различались по параметру специфичности-генерализованности мотивации достижения. Наука пока еще не поставила точку в данном вопросе, и наряду с исследователями, полагающими, что «мотивация достижения представляет собой генерализованное, достаточно стабильное образование, более или менее равномерно распределенное по разным видам деятельности», существуют исследователи, исходящие из того, что «мотивация достижения является ситуационно специфической и подверженной изменениям в течение времени» [31, с. 93–94]. В этой связи X. Хекхаузен писал, что помимо интенсивности мотива достижения, т. е. подсчета различных аспектов его проявления, следует подсчитывать и экстенсивность данного мотива, т. е. количество различающихся ситуаций, в которых проявляется данный мотив [162, с. 270].

Сравнение тестов Элерса и Орлова показывает, что тест Орлова базируется на первой точке зрения, заставляя респондента высказываться о «любимом занятии», «любом деле», оценить себя «в жизни» вообще, тогда как тест Элерса более локализован, будучи сконцентрирован если и не на совсем конкретных ситуациях, то уж во всяком случае на одной сфере человеческой деятельности, а именно на работе. Данное обстоятельство в известном смысле уравнивает респондентов, снимая вопрос об их индивидуальных различиях в экстенсивности мотива достижения.

Во-вторых, модальность вопросов теста Элерса создает общее ощущение большей нацеленности человека на преодоление, чем это заложено в тесте Орлова. Данная разница никем не выражалась в количественных параметрах, но тем не менее она вполне ощутима. Так, в тесте Элерса нет таких вопросов, как например, «По моему мнению, большинство людей живут далекими целями, а не близкими», «Эмоциональные люди мне нравятся больше, чем деятельные», «Мои родители слишком строго контролировали меня» и т. п., включенных в опросник Орлова. Практически все без исключения высказывания теста Элерса нацелены на преодоление препятствий и достижение успеха в трудовой деятельности.

По сути, обе методики, согласно литературе, измеряли одну и ту же сферу психологической реальности – мотив достижения, т. е. дублировали друг друга. Однако, поскольку теоретически не было окончательно ясно, какой подход к исследованию мотивации достижения является более правильным, а до начала работы ни одна из названных методик не прошла серьезной валидизации по внешнему критерию, было признано целесообразным включить в исследовательскую батарею для повышения надежности исследования и тест Орлова и тест Элерса.

С точки зрения настоящего исследования тест Элерса, направленный на выявление уровня сформированности мотивации достижения успеха, обладает одним очень важным достоинством: данный тест определяет прежде всего именно стремление к успеху, а не желание достичь чего-то. Между этими двумя понятиями, как указывалось выше, есть существенная разница, выражающаяся в различии интенсивности измеряемого побуждения. Очевидно, что смысловая разница между разнящимися по степени категоричности высказываниями, которые отражают либо имеющиеся у человека установки, либо оценку им своего поведения («Я считаю, что человек должен стремиться к успеху – Я считаю, что я должен стремиться к успеху – Я стремлюсь к успеху – Я ежедневно и ежечасно стремлюсь к успеху» и т. д.), сильно влияет на степень согласия респондентов с предлагаемыми ему вариантами ответов. Можно предположить, что в случае, если задаваемые вопросы оказываются менее проникнуты энергичным и упорным действием, люди чаще соглашаются с тем, что такое желание и такое поведение имеет место, а значит, демонстрируют более высокий уровень мотивации, тогда как в случае увеличения динамического потенциала вопросов должно наблюдаться смещение ответов в сторону индикации более низкой мотивации респондентов.

В этой связи следует отметить, что, даже при всех недостатках перевода, формулировки предложенного Элерсом теста вполне соответствовали поставленной перед исследованием задаче.

Основная смысловая парадигма теста Элерса могла бы быть выражена фразой «Я много и активно работаю». В принципе, эта фраза мало чем отличается от попытки передать основную смысловую парадигму первой шкалы теста Стреляу высказыванием «Я работаю долго, упорно и сосредоточенно». Фактически обе они про одно и то же – про активность индивида, обеспечивающую его неуклонное, преодолевающее препятствия движение к цели.

Как уже отмечалось, психодинамические тесты и тесты на мотивацию достижения достаточно схожи в своих формулировках, не столько измеряя само явление (общую активность или мотивационную диспозицию достижения успеха), сколько фиксируя самоотчет индивида о типичном для него – с его же точки зрения – поведении, которое потом расценивается как индикатор изучаемого феномена.

Тем не менее даже в этом виде различие между тестами видится достаточно отчетливо и заключается в том, что тогда как вопросы первой шкалы теста Стреляу ориентированы на выявление способности индивида работать долгое время, не утомляясь, не отвлекаясь и поддерживая внутреннее напряжение на должном уровне, вопросы теста Элерса ориентированы на эмоционально окрашенное стремление полностью вложиться в работу, любой ценой выполнить ее «на все сто» и обязательно довести дело до конца.

Кроме того, нельзя не заметить, что в то время, как тест Стреляу, уделяя много внимания работе, все-таки большей частью предлагает респонденту обобщенно охарактеризовать его поведение в целом, т. е. в совершенно разных сферах жизнедеятельности, тест Элерса практически полностью посвящен поведению респондента в деле, т. е. в трудовой сфере.

В принципе, соотношение между общей энергичностью индивида и мотивацией его деятельности (в данном случае – направленной на достижение успеха) могло бы рассматриваться как соотношение между процессом накапливания и выбрасывания в пространство ненаправленной энергии и процессом каналирования этого выброса в определенном направлении. Если же пользоваться психологической терминологией, то речь должна идти о трансформации внутренней, психологической активности индивида в активность внешнюю, т. е. в деятельность.

Вместе с тем, при сравнении указанных опросников подобная их дифференциация просматривается не слишком отчетливо. Например, в обоих опросниках есть близкие, а порой даже одинаковые высказывания (напр., про отношение к ответственной работе или про то, что друзья считают испытуемого ленивым), расцениваемые авторами в качестве индикаторов двух разных явлений. Однако поскольку названные выше смысловые парадигмы как первой, так и второй методики сущностно соответствовали заявленному предмету исследования, связанному со способностью индивидов эффективно трудиться и преодолевать препятствия на пути достижения социально значимых целей, включение в проводящийся опрос теста Элерса наряду с тестом Стреляу было признано целесообразным.

К сожалению, все существующие в отечественной литературе ссылки на источники используемого в отечественной психологии варианта теста Элерса сделаны – без должной проверки – на выпущенное в 1999 году учебное пособие В. А. Розановой «Психология управления». В самом же пособии указанные в связи с тестом Элерса ссылки являются неверными и, повторяясь во всех переизданиях данного пособия, не позволяют определить первоисточники, из которых был извлечен приведенный в пособии русскоязычный вариант теста.

Следует специально отметить, что указанное пособие достаточно некорректно обошлось с тестом Элерса, исказив ряд вопросов и неточно приведя ключ. Тем не менее в ходе подготовки исследования была лишь проведена послепилотажная стилистическая коррекция некоторых высказываний. В целом же в конечный вариант вошедшего в батарею теста были включены лишь те вопросы, которые подлежали, согласно приведенному Розановой ключу, статистической обработке.

Поскольку в приведенном в качестве авторского варианте теста уход от содержательного выбора, обеспечиваемый ответом «Затрудняюсь ответить», отсутствовал, было решено принять авторскую схему, заменив данный ответ инструкцией интервьюеру. Последний должен был объяснять респондентам, что они должны оценить свое поведение в целом, выбрав тот ответ, который чаще встречается в их жизни. Тем не менее эта часть анкет вызвала раздражение многих респондентов, настойчиво пытавшихся заставить интервьюеров писать в ряде случаев «Затрудняюсь ответить».

Нельзя обойти молчанием и стилистическую редакцию теста, которая в ряде случаев касалась смысловых моментов. К ним относятся социальная желательность и категоричность предлагаемых суждений (вопрос 7 «Я более доброжелателен, чем другие»), нарушение существующих норм, являющееся не менее деструктивным для теста, чем высокая социальная желательность формулировок (вопрос 18 в оригинале перевода звучит так: «В жизни мало вещей, более важных, чем деньги»; и этот вопрос следовало задавать тем, кому всю их сознательную жизнь говорили, что думать так позорно, и кто, в большинстве своем, учит тому же своих детей), очевидность согласия (вопрос 5 «В некоторые дни мои успехи ниже средних»).

В результате проделанных процедур включенный в батарею вариант теста имел следующий вид.

1. Я легко раздражаюсь, когда понимаю, что не могу выполнить задание на все 100 %.

1. Да

2. Нет

2. Когда я работаю, это выглядит так, будто я все поставил на карту.

1. Да

2. Нет

3. Когда возникает проблемная ситуация, я часто принимаю решение одним из последних.

1. Да

2. Нет

4. Когда у меня два дня подряд нет дела, я теряю покой.

1. Да

2. Нет

5. В некоторые дни я бываю, мягко говоря, не очень успешен(-на).

1. Да

2. Нет

6. По отношению к себе я более строг(-а), чем по отношению к другим.

1. Да

2. Нет

7. Мне кажется, что я доброжелательнее к окружающим, чем другие.

1. Да

2. Нет

8. Когда мне случается отказаться от трудного задания, я потом ругаю себя, так как знаю, что именно в трудном задании я бы добился(-ась) успеха.

1. Да

2. Нет

9. Когда я работаю, я не очень люблю прерываться, чтобы отдохнуть.

1. Да

2. Нет

10. Почти всегда другая работа кажется мне более привлекательной, нежели та, которой я занят.

1. Да

2. Нет

11. Порицание стимулирует меня сильнее, чем похвала.

1. Да

2. Нет

12. Я точно знаю, что мои коллеги считают меня дельным человеком.

1. Да

2. Нет

13. Встречающиеся мне в жизни препятствия делают мои решения только еще тверже.

1. Да

2. Нет

14. У меня легко вызвать честолюбивые желания.

1. Да

2. Нет

15. Когда я работаю без вдохновения, это сразу бросается в глаза окружающим.

1. Да

2. Нет

16. Я часто откладываю то, что должен(-на) был(-а) бы сделать немедленно.

1. Да

2. Нет

17. Нужно полагаться только на самого себя.

1. Да

2. Нет

18. Я стремлюсь зарабатывать как можно больше денег и не стесняюсь этого.

1. Да

2. Нет

19. Я менее честолюбив, чем многие другие.

1. Да

2. Нет

20. В конце отпуска я обычно радуюсь, что скоро выйду на работу.

1. Да

2. Нет

21. Когда я расположен к какой-либо работе, я делаю эту работу лучше и квалифицированнее, чем другие.

1. Да

2. Нет

22. Мне проще и легче общаться с людьми, которые могут упорно работать.

1. Да

2. Нет

23. Когда у меня мало дел, я чувствую себя не в своей тарелке.

1. Да

2. Нет

24. Мне приходится выполнять ответственную работу чаще, чем другим.

1. Да

2. Нет

25. Принимая даже не очень важное решение, я всегда стараюсь, чтобы это решение было наилучшим.

1. Да

2. Нет

26. Мои друзья иногда считают меня ленивым.

1. Да

2. Нет

27. Мои успехи в какой-то мере зависят от моих коллег.

1. Да

2. Нет

28. Я обычно обращаю мало внимания на свои достижения.

1. Да

2. Нет

29. Когда я делаю какую-то работу вместе с другими людьми, мои результаты часто бывают более значимы, чем результаты других.

1. Да

2. Нет

30. Многое, за что я берусь, я не довожу до конца.

1. Да

2. Нет

31. Я завидую людям, которые не загружены работой.

1. Да

2. Нет

32. Когда я уверен, что стою на правильном пути, я упорно доказываю свою правоту невзирая ни на какие обстоятельства.

1. Да

2. Нет

Положительными ответами, свидетельствующими о высокой мотивации достижения, при этом считались ответы 1 на вопросы 1, 2, 3, 4, 6, 7, 8, 9, 11, 12, 13, 14, 17, 18, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 27, 29, 32 и ответы 2 на вопросы 5, 10, 15, 16, 19, 26, 28, 30, 31.

При обработке, так же, как и в оригинальном тесте, за положительный ответ присваивался 1 балл, за отрицательный ответ, т. е. ответ свидетельствующий о низкой мотивации достижения – 0 баллов.

Коэффициент Кронбаха, характеризующий внутреннюю согласованность полученного варианта, равнялся 0,292. Безусловно, такой показатель надежности теста по внутренней согласованности вопросов является крайне низким, что означает, что вопросы теста измеряют, по меньшей мере, разные стороны мотивации достижения. Но с одной стороны, известна точка зрения Р.Б. Кеттелла, что высокая внутренняя согласованность на самом деле является противоположностью валидности: каждый вопрос должен затрагивать меньшую область или иметь более узкое значение, чем критерий, подвергающийся измерению, и с этих позиций высокая внутренняя согласованность означает низкую валидность [23]. А с другой стороны, результаты выполнения данного теста представляются в любом случае достаточно интересными и в этой связи достойными публикации, несмотря на низкую внутреннюю согласованность вопросов теста.

С целью определения ретестовой надежности модифицированного опросника была проведена процедура повторного тестирования. Тестированию подверглись 20 студентов I (а потом II) курса Московского государственного психолого-педагогического университета. Повторное предъявление теста было произведено через шесть месяцев после первого. Коэффициент корреляции Пирсона составил 0,692 (р < 0,01).

Приведенная ниже таблица показывает вопросы, наиболее уязвимые с точки зрения устойчивости ответов (Таблица 8.1).

Таблица 8.1. Устойчивость ответов на вопросы теста Элерса