Текст книги "Сталин должен был умереть"

Как бы там ни было, она стала работать участковым врачом железнодорожной станции. Сначала под Москвой, потом в Крыму.

Научная карьера старого большевика Ольги Борисовны Лепешинской началась в гистологической лаборатории Биологического института имени К.А.Тимирязева. Жила тогда Ольга Борисовна в Кремле, в Кавалерийском корпусе.

В самом начале карьеры ученого ей крепко досталось от своих коллег. На втором Всесоюзном съезде зоологов, анатомов и гистологов в Москве она представила претенциозный доклад «Развитие кости с диалектической точки зрения». Естественно, что он провалился.

В 1925 году пыл революционной борьбы еще обходил стороной научные лаборатории.

К начинающему ученому, а Ольге Борисовне тогда шел шестой десяток, пришло озарение. В своей книге «Воинствующий витализм», посвященной критике работы профессора А.Г. Гуревича «Лекции по общей гистологии», она выразила его так: «В наше время весьма обостренной и все более обостряющейся классовой борьбы не может быть безразличным то обстоятельство, какую позицию займет тот или иной профессор советской высшей школы, работая даже в какой-нибудь очень специальной отрасли знаний. Если он станет “по ту сторону”, если он кормит университетскую молодежь идеалистическими благоглупостями, если он толкает научное сознание этой молодежи в сторону той или иной разновидности идеализма, он должен быть во имя классовых интересов пролетариата призван к порядку…»

На некоторое время Лепешинская переключилась на проблемы продления жизни. В 30-х годах, занимаясь изучением оболочек эритроцитов, она увидела, что по мере старения их оболочки становятся более плотными и хуже проницаемыми, а «сода их мягчит». Отсюда родилась смелая теория: «Чтобы сохранить молодость, нужно принимать содовые ванны». Первыми пользователями ее знахарских советов стали обитатели Кремля и Дома на набережной, куда она переехала в 1931 году.

Об этом стали писать газеты, в результате из продажи начала исчезать сода. На этом Ольга Борисовна не успокоилась и стала рекомендовать содовые ванны для борьбы с гипертонической болезнью, склерозом и другими заболеваниями. Эти ее идеи оказались настолько живучими, что дожили до 1953 года, когда еще при жизни Сталина, в первом номере журнала «Клиническая медицина», она опубликовала специальную статью «О принципах лечения содовыми ваннами».

Этого ей показалось мало. Она предложила впрыскивать соду в оплодотворенные яйца курицы. По ее данным, «содовые цыплята» быстрее росли и не болели ревматизмом. Но самые замечательные результаты она получила при замачивании семян овощных культур. Корнеплоды свеклы, например, стали весить на 40 % больше.

Особенно ее радовали юннаты, которые рапортовали о своих успехах в растениеводстве.

После ликвидации Тимирязевского института Лепешинская перешла на работу в Институт экспериментальной биологии Академии медицинских наук, заняв там впоследствии должность заведующего отделом развития живого вещества.

Теперь своим партийным долгом она считала, что «нужно ускорить темпы выполнения указаний товарища Сталина – превзойти в ближайшее время достижения науки за пределами нашей страны».

Сталину очень хотелось, чтобы в его стране делались научные открытия, поэтому он бездумно ухватился за соломинку, выросшую в гнилой воде.

А ведь были вокруг Сталина тогда настоящие ученые с достижениями мирового уровня, в том числе и в области биологии, мимо которых он проходил, не замечая, или уничтожал, если они не разделяли его взглядов.

О том памятном выступлении О.Б. Лепешинской в Политехническом музее есть воспоминание одного крупного ученого и популяризатора науки Александра Китайгородского, которое он привел в своей книге «Реникса», вышедшей в 1967 году в издательстве ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия»:

«У главного входа мы увидели довольно много людей. К нам без конца обращались с вопросом: “Нет ли лишнего билетика?” Заверив контролера, что идем не в помещение лектория, мы проникли в холл музея и стали робко пробираться к комнате, где должно было состояться наше заседание. Зал лектория был переполнен, сидели не только на скамьях, но и на полу – видимо, много народу пробралось и без билетов.

– Что здесь происходит? – спросил кто-то из нас.

– Доклад Ольги Лепешинской.

Мы переглянулись с чувством неловкости и ускорили шаги.

Только Г. Ландсберг сказал тихо, как бы про себя:

– Бог мой, какой позор.

Тяжелым и горьким было то, что О. Лепешинская получила трибуну для пропаганды своих откровений перед беззащитной аудиторией.

Действительно, если человеку не знакомы основные положения настоящей науки, то как он может отличить правду ото лжи? Ему демонстрируют фотографии, рассказывают о проведенных опытах, подкрепляют свои выводы ссылками на авторитеты. Если же учесть еще присущую многим людям любовь к сенсациям, то станет очевидным, сколь нетрудно создать условия, подходящие для пропаганды лженауки.

Сейчас радостно сознавать, что это позади. Но забывать историю не следует. Напротив, всегда надо стараться понять, почему так случилось. Как могли в середине XX века пользоваться успехом и поддержкой схоластические бредни? Мне трудно дать исчерпывающий ответ на этот вопрос».

На самом же деле Александр Китайгородский хорошо знал, кто проталкивал эту фальшивку. Кстати, название этой книги заимствовано автором у А.П. Чехова: «В какой-то семинарии учитель написал на сочинении “чепуха”, а ученик прочел “реникса”» («Три сестры»).

Причиной появления феномена О. Лепешинской, несомненно, явилась поддержка ее Сталиным.

«Весной 1943 г., в самый разгар войны, – писала Ольга Борисовна, – поглощенный решением важнейших государственных вопросов Иосиф Виссарионович Сталин нашел время познакомиться с моими работами еще в рукописи и поговорить со мной о них. Внимание товарища Сталина к моей научной деятельности и его положительный отзыв о ней вселили в меня неиссякаемую энергию и бесстрашие в борьбе с трудностями и препятствиями, которые ставились учеными-идеалистами на пути моей научной деятельности».

Лепешинская сполна отрабатывала поддержку Сталина. На тонюсенькую брошюрку с ее лекцией в Политехническом музее ссылок на высказывания Сталина набралось более 20:

«Товарищ Сталин учит нас не останавливаться перед ломкой устаревших традиций, когда они мешают дальнейшему продвижению вперед, как бы эти традиции ни были полезны в прошлом».

«Товарищ Сталин говорит, что “диалектический материализм есть мировоззрение нашей партии»”.

«Эта борьба старого, отживающего против нового, нарождающегося еще раз подтверждает мудрые слова товарища Сталина о том, что старое никогда не уступает новому без борьбы».

«Учение товарища Сталина о взаимозависимости и взаимообусловленности, о непрерывном движении и изменении, где всегда что-то возникает и развивается, что-то отживает и разрушается, вооружило идейно Мичурина и Лысенко и дало им возможность выйти победителями в борьбе с метафизиками и идеалистами, с последователями Вейсмана, Менделя и Моргана. Это же учение товарища Сталина вооружило и нас…»

«Под руководством большевистской партии и вождя народов товарища Сталина в нашей стране выросли тысячи ученых материалистов-диалектиков, которые в силе сломить сопротивление всего того, что задерживает развитие науки вперед».

Когда в 1945 году Ольга Борисовна выпустила свою книгу «Происхождение клеток из живого вещества и роль живого вещества», хвалебное предисловие к ее творению написал Т.Д. Лысенко. Не осталась в долгу и Ольга Борисовна: «Лысенко подходит к вопросу видообразования как материалист-диалектик в полном согласии с И.В. Сталиным» (напомню, что Лысенко развивал свои фантазии скачкообразного перехода одних видов в другие: подсолнуха – в паразита-заразиху, пшеницы – в рожь, овса – в овсюг, пеночки – в кукушку). В лице Т.Д. Лысенко О.Б. Лепешинская приобрела себе еще одного влиятельного покровителя.

Несмотря на то что О.Б. Лепешинская постоянно афишировала свои контакты со Сталиным, нашлись смельчаки (академик Н. Хлопин, член-корреспондент АН СССР Д. Насонов, доктора наук Ю. Полянский, П. Светлов, П. Макаров, Н. Гербильский, З. Кацнельсон, А. Кнорре, В. Михайлов и В. Догель), которые 7 июля 1948 года в газете «Медицинский работник» не побоялись опубликовать статью под названием «Об одной ненаучной концепции», в которой, в частности, говорилось:

«Выдавая совершенно изжитые и поэтому в научном отношении реакционные взгляды за передовые, революционные, Лепешинская вводит в заблуждение широкий круг читателей и дезориентирует учащуюся молодежь… Книга ее объективно могла бы дискредитировать советскую науку, если бы авторитет последней не стоял бы так высоко. Ненаучная книга Лепешинской – досадное пятно в советской биологической науке».

Вслед за августовской сессией ВАСХНИЛ 1948 года, которая расправилась с советской генетикой, 9–10 сентября (под председательством президента Н.Н. Аничкова) прошло заседание Президиума Академии медицинских наук СССР, на котором были рассмотрены «Проблемы медицины в свете решений сессии ВАСХНИЛ». Ольга Борисовна Лепешинская опять рассказала свою сказку «О живом веществе». Беспартийные ученые смогли отмолчаться, партийные ученые ее поддержали. Среди указанных академиком Н.П. Дубининым («Генетика – страницы истории». М., 1990) 25 фамилий «поддержавших», я неожиданно увидел фамилию профессора Г.К. Хрущова, которому сдавал институтский зачет по гистологии.

Авторам «крамольной» статьи в «Медицинском работнике» быстро вывернули руки, и некоторые из них (Н. Хлопин, Д. Насонов, П. Светлов) были вынуждены признать сказку Лепешинской за выдающееся открытие.

В 1950 году Сталин сделал Ольгу Борисовну Лепешинскую лауреатом Сталинской премии первой степени.

Летом этого же года Президиум АН СССР поспешно принял постановление (по докладу академика Опарина), окончательно легализующее «открытие» О.Б. Лепешинской в биологической науке СССР (Протокол № 15 президиума АН СССР от 06.50, параграф 342).

«Наряду со стремлением громить классового врага на цитологическом фронте поступательное движение Лепешинской, – писал известный советский цитолог В.Я. Александров, – стимулировалось честолюбием и властолюбием ее и ее толкачей. Можно себе представить, какую радость и ублаговоление испытала эта безграмотная женщина, долгие годы бывшая объектом резкой, подчас пренебрежительной критики… Перед ней склонились крупнейшие представители нашей биологии и медицины…

Теоретические и практические труды Лепешинской и ее окружения заполонили специальные журналы, книги, учебники. О них сообщалось в вузовских курсах и общедоступных лекциях, в политических и художественных изданиях и газетах. Они рекламировались по радио, в кино (фильм “У истоков жизни”)».

«Живое вещество», как мухи, облепили новоявленные советские философы, которые на свой лад начали обосновывать правильность «революционных» биологических идей О.Б. Лепешинской. Уровень их схоластических изысканий можно проиллюстрировать таким примером. Известный тогда философ Б.М. Кедров, признававший интернациональность науки («Литературная газета», от 9 марта 1949 г.), ссылался на Периодическую систему элементов Д.И. Менделеева. За это он подвергся уничтожающей критике со стороны другого, не менее известного философа М.Б. Митина (трубадур мичуринской биологии):

«Эти рассуждения Б. Кедрова чудовищны и ничего общего с марксизмом-ленинизмом не имеют. Марксизм-ленинизм учит, что в классовом обществе нет и не может быть “единой мировой науки”, нет и не может быть “единого мирового естествознания”».

Б.М. Кедров быстро перестроился, и со страниц журнала «Вопросы философии», который он тогда возглавлял, полилась безудержная хвала «передовой советской биологии».

Квалифицированные специалисты знали, что концепция «живого вещества» Ольги Борисовны Лепешинской антинаучна. Кто возьмется теперь судить этих людей за их малодушие, если правильность научных идей определялась голосованием на партийном собрании. Исчерпав все возможные пути ведения научной дискуссии, они отступили перед «костром инквизиции». Никому не хотелось подставлять свою голову из-за бредней вздорной старухи. Другое дело – иностранные ученые. В открытом письме президенту Академии наук СССР известный английский ученый Генри Г. Дейл, в частности, писал:

«Многие из нас, г-н Президент, с гордостью считали, что в науке, общей для всего мира, нет политических границ или национальных разновидностей. Однако теперь эта наука должна быть отделена от “советской науки” и порицаема как “буржуазная” и “капиталистическая”.

С тех пор как Галилей угрозами был принужден к своему историческому отречению, было много попыток подавить или исказить научную истину в интересах той или иной чуждой науке веры, но ни одна из этих попыток не имела длительного успеха. Считая, г-н Президент, что Вы и Ваши коллеги действуете под аналогичным принуждением, я могу лишь выразить Вам свое сочувствие. Что же касается меня самого, пользующегося свободой выбора, я верю, что я оказал бы дурную услугу даже моим коллегам по науке в СССР, если бы я продолжал связь, которая, казалось бы, в согласии с действиями, согласно которым Ваша академия теперь ответственна за тот ужасный вред, нанесенный свободе и целостности науки, под каким бы давлением это ни было бы сделано.

С глубоким сожалением я должен просить Вас исключить меня из числа почетных членов Вашей академии».

В 1952 году в цензурной преграде начали появляться бреши. С трибун и со страниц журналов сначала робко, а потом с нарастающей силой на учение Лепешинской обрушился поток критики.

В 1953 году в первом номере журнала «Доклады АН СССР» (т. 91) появилась статья Т.И. Фалеевой, в которой экспериментально опровергались ложные данные Лепешинской. Сталину об этом немедленно донесли. Он понял, что пора действовать. Тут была затронута и его честь. Он дал указание в срочном порядке подготовить совместную конференцию АМН СССР и Отделения биологических наук АН СССР, посвященную проблемам «живого вещества».

В статье на смерть Сталина, опубликованной в газете «Медицинский работник» (10 марта 1953 г.) О.Б. Лепешинская написала:

«В горестные эти дни не могу не вспомнить один случай из своей жизни. Было это в тяжелый год, когда против моей работы в области биологии ополчились злобные метафизики, старозаветные идеалисты, носители самых реакционных идей вейсманизма-морганизма. И вот однажды, когда особенно было трудно и тяжело от бесконечных враждебных нападок, в моей комнате раздался телефонный звонок. Я взяла трубку и услышала такой знакомый, такой родной голос Иосифа Виссарионовича. Одобряя дружеским словом, Сталин давал мне советы. И в мудрых его советах была такая кристальная ясность мысли, такая сила научного предвидения, что сердце замирало от гордости. От гордости за то, что вот есть на большой нашей планете человек, близкий и родной, для которого все сложные вопросы и проблемы – как открытая книга, для которого во всех деталях ясен путь развития передовой советской науки».

Сталин не дожил до открытия конференции по «живому веществу» ровно два месяца. Она началась 5 мая и закончилась 7 мая 1953 года.

В решениях этой конференции по инерции было записано следующее:

«Совещание Отделения биологических наук АН СССР в 1950 г. по проблеме неклеточных форм жизни явилось знаменательной датой в развитии этого прогрессивного учения и в борьбе с пережитками вирховиантства и другими реакционными теориями в биологии.

На конференции АМН СССР и Отделения биологических наук АН СССР с участием учебных заведений и научно-исследовательских учреждений Министерства здравоохранения СССР по проблеме развития клеточных и неклеточных форм живого вещества, организованной в 1952 г., были подведены первые итоги по изучению развития живого вещества.

Метафизические вирховианские представления о том, что единственным носителем жизни является дифференцированная клетка, широко распространенные в капиталистических странах, в прошлом находили себе сторонников и среди советских биологов.

В противоположность этому материалистическая теория развития признает существование различных ступеней усложнения живой природы, начиная с неоформленного в клетку живого (наделенного обменом) белкового вещества до высших животных и растений. В развитии организмов существенную роль играет неклеточное живое вещество.

Настоящая конференция, проведенная при участии советских биологов различных специальностей, явилась новой ступенью в развитии передовой советской науки в области изучения неклеточных форм жизни.

Конференция отмечает дальнейшие успехи исследований в этой области, проводимых в Академии наук СССР, Академии медицинских наук СССР и в ряде других научных учреждений.

Конференция подчеркивает существование внутренней связи между учением Павлова, Мичурина и открытиями проф. О.Б. Лепешинской».

Первый чувствительный удар Лепешинская вскоре получила от журнала «Клиническая медицина». Если при жизни Сталина, в январском номере 1953 года, «содовая» эпопея безудержно рекламировалась, то в сентябрьском номере страницы журнала были предоставлены А.Я. Могилевскому и Е.А. Лившицу, которые убедительно показали абсурдность «содовой» деятельности Лепешинской. Через кремлевских покровителей Лепешинской удалось все же добиться того, что уже в мартовском номере «Клинической медицины» за 1954 год ей дали возможность поместить ответ «хулителям» ее идей. Но клиницисты уже перестали ее серьезно воспринимать, и больше эта дискуссия не возобновлялась.

Казалось, что вскоре такая же участь, как «фальшивки» и «пропагандистской акции», должна была постигнуть и «живое вещество». К сожалению, это случилось не сразу. Некоторые ученые, увязшие в живом веществе, продолжали жить в этой сказке, за пределами которой им уже не было места в большой науке. Член-корреспондент АН СССР Г.К. Хрущов, например, в книге «Достижения советской биологической науки» (1954 г.) упорно продолжал воспевать достижения Лепешинской. Более того, нашлись такие оригиналы, которые в своих заблуждениях пошли еще дальше Лепешинской. Профессор В.Г. Щипачев, например, в своей книге «Об исторически сложившемся эволюционном пути развития животной клетки в свете новой диалектико-материалистической клеточной теории» (1954 г.) написал, что под руководством Лепешинской им было сделано открытие, подобного которому не знала вся история биологии. Он обнаружил, что в «брюхе животных растительные клетки преобразуются в животные, в свою очередь, животные клетки начинают меняться в сторону растительных». Свою работу Щипачев расценивал как доказательство истинности «закона Лепешинской – Мичурина – Лысенко». Он рассчитывал на поддержку Хрущева. Просчитался. Тот никакого интереса к цитологии не проявил.

За организацию похорон «живого вещества» дружно взялись ленинградские цитологи. В апреле 1954 года они провели специальную конференцию, на которой с проблемным докладом выступил П.В. Макаров. Могильщик был выбран явно неудачно. Это скорее было покаянием, поскольку, как писал В.Я. Александров, «у него на губах еще не обсохло живое вещество» (имеется в виду изданный докладчиком учебник «Основы цитологии», насквозь пронизанный идеями Лепешинской). Пришлось ленинградским ученым собираться по этому поводу еще раз в мае 1955 года.

«Сказки о чудесах в решете, выдаваемые за научные открытия, подобны бикфордову шнуру. Шнур догорит – грянет катастрофа» (В. Кардин. «Мифология особого назначения». «Знамя», март 1989 г.).

Так и случилось. Желточный шар, надутый Ольгой Борисовной Лепешинской при поддержке Сталина, оглушительно лопнул. Но она была не из тех, кто так просто оставляет поле боя. Лепешинская быстро написала новую книгу. Не имея физической возможности бороться сразу на двух фронтах, она объединила все свои «достижения» под общим названием «Опыты по применению живого вещества и соды на практике в медицине».

Заступиться за нее уже никто не захотел. Эти «благоглупости» публиковать не стали.

В истории мировой науки известно много заблуждающихся, фантазеров и просто невежественных ученых. Самый большой вред они нанесли лишь своему имени. При Сталине подобного рода ученые нередко получали «административный ресурс». Тогда в антинаучную деятельность вовлекались целые академии. Физически уничтожались настоящие ученые, разгонялись десятилетиями создававшиеся научные школы. На освободившиеся научные места проникали нечистоплотные люди, готовые за сиюминутную выгоду своими «исследованиями» подтвердить любую чушь. Можно приплюсовать сюда торможение развития действительно перспективных направлений науки и прекращение вследствие этого участия наших ученых в мировом научном сотрудничестве.

Персональная вина во всем этом Сталина теперь всем очевидна.