Текст книги "Сталин должен был умереть"

Недавно всплыло имя еще одного боевика, который мог принимать участие в убийстве Михоэлса и Голубова. Перебежавший на Запад сотрудник КГБ Дерябин выпустил книжку о спецподразделениях, озаглавив ее «Стражи Кремля». Он рассказал, что в период всевластия Сталина в роли главного палача обычно выступал некто Окунев. «Помимо особого пристрастия к столь необычному ремеслу, как лишение людей жизни, он слыл также заядлым пьяницей, каковым был уже к 1947 году, когда вступил в новую для себя должность. Его сторонились не из-за отвращения к возложенным на него обязанностям, а лишь потому, что слишком уж часто приходилось им видеть, как брел он шаткой походкой по коридорам штаб-квартиры охранной службы в здании на площади Дзержинского, держа в руке неизменную бутылку водки и не замечая слюны, стекавшей из его рта.

Одной из первых крупных акций, совершенных для управления полковником Окуневым, стало убийство выдающегося еврейского актера и режиссера Соломона Михоэлса».

Генерал госбезопасности Павел Судоплатов («Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930–1950 годы». М.: ОЛМА-ПРЕСС, 1997) в своих воспоминаниях тоже признался, что его ведомство осуществило этот теракт. Опровержения с Лубянки не последовало.

Об убийстве Соломона Михоэлса написаны книги. В них подробно изложена история его непростых отношений со Сталиным, которые закончились тем, что прямо с заседания Комитета по Сталинским премиям тот, не задумываясь, отправил его под колеса грузовика.

При малейшей на то возможности бывшее руководство КПСС никогда бы не признало гибель Соломона Михоэлса спланированным государственным преступлением. Они бы от всего этого всеми силами открещивались. Никто из них не опровергал известной записки Министерства внутренних дел от 2 апреля 1953 года за № 20/Б, в которой во всех деталях описано, кем это преступление было инициировано, как было спланировано и кем было осуществлено. Никто не опровергал наличия Указа Президиума Верховного Совета СССР о награждении боевыми орденами тех лиц, на которых указывают как на участников этого преступления, и Указа об отмене этих наград. Они полагали, что этим смогут снять с себя вину за совершенное злодеяние. Они знали, что шила в мешке было не утаить. При проведении этой карательной операции были задействованы десятки людей, и информация об этом преступлении рано или поздно обязательно должна была выйти наружу. Но тогда указали бы и на тех, кто своими подписями тайно скрепил смертный приговор Михоэлсу. Поэтому более безопасным для себя они посчитали рассказать о том, что трагическая гибель Соломона Михоэлса была преступлением, выполненным по личному приказу Сталина.

Никто из тех, кто в связи с делом Михоэлса был обвинен, не выступили в защиту своего честного имени. Напротив, они чистосердечно раскаялись в содеянном преступлении и дали исчерпывающие признательные показания.

Когда Министерство государственной безопасности организовало на Соломона Михоэлса компромат (эти документы сохранились), Сталин вычеркнул его из жизни.

Сталин не дождался столь ожидаемого им «Указа», лишающего Михоэлса звания народного артиста СССР. Он появился только через день после его смерти. Опубликовывать его, естественно, не стали. Спустя полтора месяца этот несправедливый указ в закрытом порядке был отменен.

Последнее расстрельное дело Сталина

Осенью 1948 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление о роспуске Еврейского антифашистского комитета. ЕАК был создан в годы войны (февраль-март 1942 года), как официально указывалось, для сплочения антифашистских сил в борьбе с фашистским геноцидом. На самом же деле ему ставилась задача выбивания финансовых средств у богатых американских евреев для ведения войны. В ЕАК вошли известные еврейские деятели: актер-трагик Соломон Михоэлс, поэты и писатели И.С. Фефер, Л.М. Квитко, П.Д. Маркиш, Д.Р. Бергельсон, С.З. Галкин, художественный руководитель Московского государственного еврейского театра (ГОСЕТ) В.Л. Зускин, главный врач ЦКБ им. Боткина Б.А. Шимелиович, директор Института физиологии АМН, академик АН и АМН Л.С. Штерн, председатель Совинформбюро С.А. Лозовский и др. Комитет имел свой печатный орган – газету «Эйникайт» («Единение»), распространявшуюся главным образом за рубежом.

Сталин посчитал, что после окончания Второй мировой войны этот комитет исчерпал свои задачи и постепенно трансформировался в активный националистический центр. По его мнению, установившиеся контакты советских евреев с зарубежными еврейскими организациями создали нежелательный канал для передачи в обе стороны различного рода информации, которую он признал вредной, антисоветской.

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 20 ноября 1948 года предписывало: «Еврейский антифашистский комитет немедля распустить, так как, показывают факты, этот комитет является центром антисоветской пропаганды и регулярно поставляет антисоветскую информацию органам иностранной разведки. В соответствии с этим органы печати этого комитета закрыть, дела комитета забрать. Пока никого не арестовывать».

На Лубянку свезли кипы бумаг, изъятых из офиса ЕАК. Некоторое время мне пришлось работать в здании на Кропоткинской улице, дом 10 (теперь это улица Пречистенка), где раньше находился ЕАК. Один из технических сотрудников, который там служил в послевоенные годы, рассказал, как это происходило. Он видел, как в один из дней, в полночь, вдоль Кропоткинской улицы выстроилась вереница грузовиков, в которые сносили большие мешки с бумагами ЕАК.

Абакумов лично изымал материалы в бывшем кабинете Михоэлса в Еврейском театре, который стал мемориальным музеем артиста.

Большинство документов ЕАК было на иврите. «Комитетчики» нужным количеством переводчиков не располагали, поэтому при всем желании прочесть все эти материалы не могли. Но этого уже не требовалось. Сталин заранее записал членов ЕАК в шпионы.

Основную крамолу он увидел в том, что ЕАК, изменив первоначальной направленности своей деятельности, переключился на разработку идеи создания еврейской автономии в Крыму. Ни для кого это не было секретом, поскольку члены Еврейского антифашистского комитета еще до окончания войны проговаривали этот вопрос с Молотовым:

«Он нас принял… и мы поставили вопрос о создании еврейской республики в Крыму или на территории, где была Республика немцев Поволжья. Тогда нам это нравилось и красиво звучало: где раньше была республика немцев, должна стать еврейская республика. Молотов сказал, что это демагогически хорошо звучит, но не стоит ставить этот вопрос и создавать еврейскую республику на этой территории, так как евреи – народ городской и нельзя сажать евреев за трактор. Далее Молотов сказал: “Что касается Крыма, то пишите письмо, и мы его посмотрим”» (из выступления Фефера на суде).

Отчасти Молотов был прав. Неудачная плановая аграризация евреев началась в 1924 году, когда был основан Комитет по земельному устройству трудящихся евреев при президиуме Совета национальностей ЦИК СССР (Комзет) и в 1925 году – добровольное Всесоюзное общество по земельному устройству трудящихся евреев в СССР (Озет). В том же году к ним присоединился Агроджойнт (АДЖ), дочернее общество Американского объединенного распределительного комитета (Джойнт), которое в тесной кооперации с Комзетом взяло на себя обязанности по содействию земельному устройству евреев – сначала в Украине, а с 1926 года – в Крыму, где американскому товариществу были переданы земельные фонды. Поддержка хозяйств осуществлялась путем перечисления денег, поставки семян и сельскохозяйственной техники. Общая сумма затрат АДЖ на сельхозмероприятия в Советском Союзе за 10 лет (1925–1935 гг.) составила более $13 млн. Созданию устойчивых сельскохозяйственных еврейских поселений в Крыму мешало отсутствие у коммунаров крестьянских навыков. Центральные и местные власти на русский лад переименовывали национальные названия поселений, меняли уклад их жизни, постоянно вмешивались в хозяйственную деятельность. Наравне с другими национальными группами, населявшими Крым, еврейские поселенцы, особенно имея в виду, что они тесно общались с иностранцами, не избежали сталинских репрессий. Часть из них постепенно перебралась в города. В начале войны большинство крымских еврейских коммунаров вместе с колхозным скотом были эвакуированы через Керчь на Кубань и Кавказ. Те, кто остался, стали жертвами немецкой оккупации Крыма.

Инициаторы письма к Сталину должны были все это хорошо знать. Тем не менее в виде записки 15 февраля 1944 года оно было направлено Сталину. Копию письма Михоэлс передал Молотову через его жену Полину Жемчужину. В исторической литературе оно потом стало именоваться «крымским письмом».

«Я думал, что раз существует Автономная еврейская область Биробиджан, – говорил потом на суде один из авторов этого письма Юзефович, – то почему не может существовать такая же республика в Крыму. Из Биробиджана евреи все сбежали потому, что там было плохо и, кроме того, там была недалеко граница с Японией, а в Крыму они могли обосноваться. Я не видел в этом ничего особенного».

Павел Судоплатов по этому поводу вспоминает: «Мысль о создании еврейской социалистической республики в Крыму открыто обсуждалась в Москве не только среди еврейского населения, но и в высших эшелонах власти». В июне 1944 года президент американской торговой палаты Эрик Джонстон вместе с американским послом Аверелом Гарриманом был принят Сталиным для обсуждения проблем возрождения областей, бывших главными еврейскими поселениями в Белоруссии, и о переселении евреев в Крым. «Джонстон нарисовал перед Сталиным весьма радужную картину, говоря, что для этой цели Советскому Союзу после войны будут предоставлены долгосрочные американские кредиты». Сталин рассчитывал на 10 миллиардов долларов, которые были необходимы нам для восстановления разрушенной войной экономики страны.

«Поговаривали, – сообщает Павел Судоплатов, – что Михоэлсу может быть предложен пост председателя Верховного Совета в еврейской республике. Кроме Молотова, Лозовского и нескольких ответственных сотрудников Министерства иностранных дел Михоэлс был единственным человеком, знавшим о существовании сталинского плана создания еврейского государства в Крыму. Однако решение вопроса о создании еврейской республики было отложено до окончания войны, и письмо лежало без движения в течение четырех лет, о его содержании ходили самые разные слухи».

Павел Судоплатов вспоминает также, что «видел сообщение о том, что Сталин после войны обсуждал с делегацией американских сенаторов план создания еврейской республики в Крыму и возрождения Гомельской области, места компактного проживания евреев в Белоруссии. Он просил их не ограничивать кредиты и техническую помощь этими двумя регионами, а предоставить ее без привязки к конкретным проектам». Это и явилось камнем преткновения в переговорах. Американцы настаивали на целевом использовании предоставляемых кредитов исключительно для обустройства советских евреев. Сталин не собирался делать им такие подарки.

Его отношение к созданию еврейской автономии в Крыму с самого начала было отрицательным. Он хорошо понимал, что евреев нельзя будет удержать в пределах степного Крыма и они непременно оккупируют Черноморское побережье, которое являлось «Всесоюзной здравницей», ежегодно посещаемой миллионами советских людей со всех уголков страны. Если бы курортное дело оказалось в руках евреев, это потенциально могло явиться причиной разогрева в обществе антисемитских настроений и спровоцировать межнациональный конфликт. Кроме того, на эту территорию претендовали выселенные оттуда крымские татары.

К середине лета 1944 года Сталин уже принял по данному вопросу окончательное решение. Руководители ЕАК Михоэлс, Фефер и Эпштейн были приглашены на беседу к Кагановичу. Разговор этот был трудным и продолжительным. Каганович выполнил поручение Сталина и довел до их сведения, что «хозяин» этой инициативой недоволен. Те, кто шел наперекор Сталину, долго не жили.

После победы над гитлеровской Германией, в июне 1945 года, в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР Крым стал административной областью в составе РСФСР. Вопрос о «Калифорнии в Крыму» был окончательно закрыт.

Еврейский антифашистский комитет по инерции продолжал функционировать. Фактически он стал местом регулярных встреч радикально настроенной еврейской общественности. Можно себе представить, сколь вольные для того времени там могли вестись разговоры и что могли доносить об этом осведомители. Банальная еврейская болтовня была квалифицирована как государственное преступление.

Наверняка, что осведомители перестарались в выпячивании антисталинских настроений евреев, поскольку вождь решил обезглавить ЕАК, физически уничтожив Михоэлса.

Распрощавшись с иллюзорной мечтой вовлечь Израиль в сферу советского влияния, Сталин перестал церемониться и с собственными евреями.

В конце 1948 – начале 1949 года основные функционеры ЕАК были взяты под стражу. Открыли следственное дело.

За подписью министра государственной безопасности СССР Абакумова в Политбюро ЦК КПСС пошло заключение по ЕАК.

«Обнаруженные при роспуске Еврейского антифашистского комитета документы подтверждают агентурные материалы и показания арестованных еврейских националистов о том, что комитет во главе с Михоэлсом, Фефером и другими, по существу, превратился в антисоветский центр, который, ориентируясь на Америку, проводил в СССР подрывную работу».

При подготовке политических процессов Сталин всегда тщательно подбирал состав обвиняемых. В нем обязательно должны были присутствовать всеми узнаваемые лица, иначе процесс мог показаться малозначительным. Для «Дела ЕАК» в качестве ключевой фигуры был выбран член ЦК ВКП(б) Соломон Абрамович Лозовский, который к тому времени руководил кафедрой истории международных отношений и внешней политики в Высшей партийной школе при ЦК ВКП(б). Это был один из немногих уцелевших после многочисленных сталинских чисток старых большевиков. Требовалось лишить его партийного иммунитета.

Сын сельского учителя Лозовский (настоящая фамилия Дридзо) в 1901 году вступил в РСДРП. Вел партийную работу в Петербурге, Казани, Харькове. Революция 1905–1907 годов застала его в Казани. Был арестован и отправлен в ссылку, бежал за границу. Выполнял партийные поручения в Женеве и Париже. В 1917 году вернулся в Петроград, где за выступление против решений партии вскоре был исключен из РКП(б). Через год его в партии восстановили и направили на профсоюзную работу. Больше 15 лет он был генеральным секретарем Профинтерна, собиравшего «пятые колонны» в разных странах мира.

После смерти Ленина Лозовский безоговорочно принял сторону Сталина, что позволило ему в разное время занимать должности директора Гослитиздата, заместителя наркома иностранных дел СССР, начальника Совинформбюро.

Поручения Сталина выполнялись быстро. Лозовского вызвали на Старую площадь, где 13 января (день годовщины убийства Соломона Михоэлса) находящемуся на восьмом десятке лет профессору многоопытные функционеры Маленков и Шкирятов учинили перекрестный допрос. Лозовский не отрицал, что имел встречи с Михоэлсом, Фефером, Юзефовичем и другими еврейскими деятелями и то, что после приезда из Америки Михоэлс и Фефер рассказывали ему, что американские евреи поддерживают идею создания еврейской республики в Крыму.

К Сталину немедленно полетела докладная записка, в которой, в частности, указывалось, что «…Лозовский должен был увидеть антисоветское лицо Михоэлса и Фефера и довести об этом до сведения Центрального Комитета ВКП(б). Но Лозовский этого не сделал, а, наоборот, посоветовал Михоэлсу и Феферу направить докладную записку в правительство о создании еврейской республики в Крыму и сам принял участие в редактировании записки».

Ничего нового тут ни для кого не было. Более того, если вернуться к реальной истории написания «крымского письма», то роль осторожного Лозовского сводилась лишь к сглаживанию острых углов и неудачных формулировок. Никаких других серьезных прегрешений они за Лозовским найти не смогли.

Он тоже не чувствовал за собой никакой вины, поэтому никак не мог предполагать, что над ним сгущаются тучи.

Сталин был сильно раздосадован. Формулировка «политически неблагонадежные связи и недостойное… поведение» для расстрельной статьи не подходила. «Редакцию» проекта решения выполнили в МГБ:

«…Из материалов, поступивших в ЦК ВКП(б) от органов Министерства госбезопасности, видно, что член ЦК ВКП(б) Лозовский… сговаривался за спиной ЦК ВКП(б) с антифашистским еврейским комитетом о том, как выполнить план американских капиталистических кругов по созданию в Крыму еврейского государства и с каким заявлением обратиться в Советское правительство, чтобы скорее добиться успеха в этом деле. Кроме того… Лозовский неоднократно принимал американских корреспондентов Гольдберга, Новика, являющихся американскими разведчиками, широко снабжая их секретными материалами о состоянии оборонной промышленности СССР без ведома и разрешения правительства… Считая несовместимым поведение Лозовского со званием члена ЦК ВКП(б) и члена партии, исключить Лозовского С.А. из состава членов ЦК ВКП(б) и из членов партии».

Опросом членов Политбюро по телефону 20 января 1949 года данное постановление было единогласно утверждено. Спустя неделю Лозовского арестовали.

Почти одновременно с Лозовским был взят под стражу академик двух академий (АН и АМН СССР), директор Института биохимии АН СССР Я.О. Парнас, который в ходе первого же допроса с пристрастием скоропостижно скончался. Мертвые души в «Деле ЕАК» Сталину были не нужны, поэтому Парнас в связи с этим делом нигде больше не упоминается. Смерть Парнаса долго замалчивали. От его жены в течение нескольких лет продолжали принимать передачи.

Следователи МГБ начали методично выбивать из подследственных нужные для фабрикации дела признательные показания.

В книге Арно Люстигера «Сталин и евреи. Трагическая история Еврейского антифашистского комитета» (РОССПЭН, 2008) собраны многочисленные документы, показывающие, как это происходило:

«В следствии (по “Делу ЕАК”) участвовали в общей сложности 35 следователей – некоторые были преступниками за письменным столом, другие настоящими палачами. Например, Маркиша (известный еврейский поэт) подвергали продолжительным допросам, которые могли длиться до 17 часов, часто за полночь назначался ночной допрос, продолжавшийся до утра. Такое обращение применялось по отношению к Маркишу до 29 апреля. За это время ему пришлось провести в общей сложности 16 дней в тяжелейших условиях в темном карцере». В этих и других противоправных действиях с подследственными мучители впоследствии признавались сами, когда они были арестованы. Лину Штерн (академик Академии наук и Академии медицинских наук СССР, опубликовала более 400 научных работ по физиологии и биохимии. Она была награждена многими орденами и медалями. В 1943 году ей была присуждена Сталинская премия. Единственная из руководства ЕАК не была расстреляна) «28 января гражданский сотрудник МГБ привел к Абакумову, и тот сразу же заорал: “Мы все знаем! Признавайтесь! Вы сионистка, вы хотели оторвать Крым от России, чтобы создать там еврейское государство”. Когда она стала возражать, министр рявкнул: “Что ты врешь, старая шлюха!” (Она никогда не была замужем.) Затем Штерн сидела в Лефортовской и Лубянской тюрьмах. Один только следователь Рассыпнинский допрашивал ее 97 раз, но не смог узнать ничего конкретного и отягчающего. Поэтому следователи попытались истолковать ее международные контакты и визиты иностранных ученых в Советский Союз как шпионаж в интересах США в области атомной и бактериологической войны».

Бергельсон (писатель на идиш) …«позже показывал перед судом, как возникали протоколы следствия. Когда, например, следователь заявил, что Гольдберг – американский шпион, он удивленно спросил: “Да?” В протоколе же вопросительный знак был убран, а протесты Бергельсона были отвергнуты, и его принудили подписать протокол. Ту же технику конструирования протоколов описал перед судом и обвиняемый Ватенберг. Его следователь дал ему понять, что он – не “секретарь” подследственного, то есть записывал протоколы не с его слов, а изменял или фильтровал с точки зрения обвинения».

Большинство членов ЕАК, поняв, что им не удастся доказать свою правоту следователям, которые для достижения своей цели готовы были пойти на крайние меры, решили, что для них будет лучше, если они подпишут фальсифицированные протоколы допросов, сохранят свое здоровье и перенесут борьбу за свое честное имя в суд.

«Дело ЕАК» было уже давно созревшим плодом, но, к удивлению многих, он почему-то не падал. Кое-кому уже стало казаться, что на этот раз пронесет, обойдется без обычного кровопускания и обвиняемых в худшем случае ожидают тюрьма, лагерь или ссылка. Оказалось, что это далеко не так. Сталин просто взял передышку для того, чтобы расправиться с женой Молотова Полиной Жемчужиной.

С некоторых пор ему вообще перестала нравиться эта семья.

Молотов был постоянным напоминанием Сталину о его неудачных переговорах с немцами, что, в конце концов, привело к неожиданному нападению Германии на Советский Союз. Свою вину за это Сталин склонен был переложить на своего министра иностранных дел Молотова. Сталин не забыл, что в прошлом Молотов был одним из ближайших сотрудников Григория Зиновьева. И то, что в 1936 году Молотов активно противился проведению открытого суда над Каменевым и Зиновьевым. Он тогда сам едва избежал ареста.

Жемчужина была последней, кто имел долгий разговор с женой Сталина Надеждой Аллилуевой в ночь ее самоубийства. О содержании этого разговора нетрудно было догадаться по его последствиям.

Известен и такой факт. На одном из послевоенных заседаний Политбюро Сталин неожиданно заявил, что представительские расходы семьи Молотова непомерно велики. «Может быть, около них кормится охрана или кто-нибудь еще. Это же относится и ко всем другим», – добавил Сталин. Разобраться в данном вопросе поручили Алексею Косыгину. Вмешательство в семейные дела своих старших коллег, как он впоследствии вспоминал, было тогда для него малоприятным.

Вопреки тому, о чем теперь многие пишут, Полина Жемчужина и Вячеслав Молотов были дружной парой. Сталину, который сам никогда не был счастлив в семейной жизни, это тоже не нравилось.

Следует сказать, что Сталин всегда подозрительно относился к родственникам своих соратников. Как, впрочем, и к своим собственным. Особенно он не доверял их женам, считая, что они могут быть каналом утечки различного рода конфиденциальной информации, в том числе и о нем самом, которую он тоже относил к разряду государственных тайн.

Были арестованы жены «всесоюзного старосты» Калинина и занимавшего большие военные и хозяйственные посты Хрулёва. Сидели жена и сын Куусинена, сноха Хрущева, два сына Микояна, брат Орджоникидзе. Для каждого из них находили собственные прегрешения.

Мало кому удавалось заступиться за близких родственников.

Генерал-лейтенант Поскребышев, который был одним из немногих людей, искренне преданных Сталину. С 1935 года он бессменно заведовал канцелярией генерального секретаря ЦК ВКП(б). Через него к вождю шла вся информация. Фактически он был наиболее доверенным лицом Сталина, готовил ему документы, выполнял личные задания. Когда вскоре после войны арестовали жену Поскребышева, Брониславу Соломоновну, бывшую дальней родственницей Троцкого, он умолял Сталина ее пощадить, тот наотрез отказал. Три года она провела в тюрьме. Потом ее расстреляли по обвинению в шпионаже.

Со Сталиным бывало и такое, что некоторых арестованных он неожиданно отпускал личным распоряжением, невольно показывая тем самым, что они сидели зазря. Однажды он спросил у Куусинена, почему тот не хлопочет о своем сыне. «Очевидно, были серьезные причины для его ареста», – дипломатично ответил Куусинен. Сталин усмехнулся. Через некоторое время сын Куусинена был освобожден. Но его жену Айво, бывшую агентом военной разведки, которая сначала находилась на нелегальной работе по линии Коминтерна в США, а потом под именем Элизабет Хансен в Японии (вместе с Рихардом Зорге), по распоряжению Сталина в 1937 году вызвали в Москву и арестовали. После освобождения и реабилитации она не захотела жить в Советском Союзе и вернулась в Финляндию.

В этом еще одна непостижимая черта характера Сталина. Почему при всей его подозрительности он не боялся держать около себя людей, которым нанес смертельную обиду.

Другой парадокс заключался в том, что те, у кого Сталин разорил семью, продолжали, а скорее были вынуждены ему преданно служить.

Он хорошо знал, что таким образом может их постоянно шантажировать. Обычно члены семей репрессированных лишались политического доверия или тоже арестовывались. Продолжая с ними работать, Сталин давал понять, что они находятся на свободе исключительно благодаря его милости, за что должны были быть ему еще благодарны.

Супругу Калинина Екатерину Ивановну Лоорберг (члена РСДРП(б) с 1917 года, члена Верховного суда СССР) задолго до войны по личному распоряжению Сталина арестовали и приговорили к исправительно-трудовым лагерям сроком на 15 лет. В обвинительном заключении было указано, что она «предоставляла свою квартиру (члена Политбюро) для контрреволюционных сборищ». Ей припомнили сокрытие того факта, что ее брат состоял агентом царской охранки. Калинин не предпринял никаких шагов к ее освобождению, опасаясь даже незначительного конфликта со Сталиным.

Ставшая за 7 лет инвалидом, 9 мая 1945 года она обратилась со слезным письмом в адрес вождя. По личному распоряжению Сталина пожилую женщину помиловали, чтобы она смогла закрыть глаза смертельно больному супругу.

Сталину нужно было постоянно держать в узде непослушного Калинина, номинально являвшегося главой государства. Для этого годились все средства. Об этих истинных намерениях Сталина свидетельствует такая его записка к Молотову:

«Что Калинин грешен, в этом не может быть никакого сомнения. Все, что сообщено о Калинине, – сущая правда. Обо всем надо осведомить ЦК. Чтобы Калинину впредь неповадно было путаться с пройдохами».

В своих таких действиях Сталин не ошибся. «Всесоюзный староста» послушно выстраивал законодательную базу под все беззакония Сталина. Именно Калинин подписал пресловутое постановление ЦИК, устанавливающее 10-дневный срок ведения следствия, предоставление обвинительного заключения обвиняемым за день до суда, слушание дела без участия сторон, лишение возможности обжалования приговора, отмену ходатайства о помиловании, немедленный расстрел приговоренного к высшей мере наказания.

Соратники Сталина из кожи вон лезли для того, чтобы оправдать его доверие и сохранить себе жизнь. При малейшем подозрении таких людей, кто бы они ни были, он немедленно от себя отдалял. Так, в конце концов, случилось и с Поскребышевым, и с Молотовым.

В записи неопубликованной речи Сталина на Пленуме ЦК КПСС (16 октября 1952 года), сделанной Л.Н. Ефремовым, есть такой абзац:

«Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение Политбюро по тому или иному важному политическому вопросу, как это быстро становится известным товарищу Жемчужиной. Получается, будто какая-то невидимая нить соединяет Политбюро с супругой Молотова Жемчужиной и ее друзьями. А её окружают друзья, которым нельзя доверять. Ясно, что такое поведение члена Политбюро недопустимо».

Биография Полины Жемчужиной (настоящие имя и фамилия – Пери Семеновна Карповская) была самой что ни на есть пролетарской. Родилась в семье бедного еврея-портного, трудовую деятельность начала с 13 лет, работая сначала папиросницей на табачной фабрике, а затем кассиром в аптеке. В 1918 году она вступила в РКП(б) и в Красную армию. Постепенно поднималась по партийной лестнице от рядового политработника в частях 12-й армии до инструктора райкома РКП(б) в Москве.

В 1921 году, в возрасте 24 лет, Полина Жемчужина вышла замуж за Вячеслава Молотова. Вскоре она начала учиться в Московском институте народного хозяйства имени Г.В. Плеханова на экономическом факультете. После получения высшего образования занимала руководящие посты в Наркомате пищевой промышленности, парфюмерно-косметической, синтетической и мыловаренной, в текстильно-галантерейной промышленности.

Своих симпатий к евреям Полина Жемчужина никогда не скрывала, поэтому осведомителям, которые постоянно следили за семьями членов Политбюро, не составляло никакого труда регулярно поставлять Сталину информацию о «сионистских» настроениях жены Молотова. Сталин неоднократно указывал на это Молотову в личном разговоре. Однако он считал «Вячу» «подкаблучником», совершенно неспособным повлиять на поведение своей жены, поэтому решил вынести этот вопрос на коллективное обсуждение.

На XVIII партконференции (1941 г.) по предложению Сталина Жемчужину вывели из кандидатов в члены ЦК, куда она была избрана в 1939 году. При голосовании по его супруге Молотов дипломатично воздержался. Сталин воспринял это как отход от общей партийной линии.

Полину Жемчужину это не насторожило и не остановило. Особую дружбу она завела с еврейскими общественными деятелями ЕАК.

На дипломатическом приеме, устроенном ее супругом, тогда еще главой МИДа, по случаю 31-й годовщины Октябрьской революции, ее заметили оживленно беседующей на идише с израильским посланником Голдой Меир, при этом она с гордостью заявила: «Ich bin a iddishe tochter» («Я еврейская дочь»).

Полина Жемчужина была женой члена Политбюро и членом партии. Больше ее своеволия Сталин терпеть не захотел, поэтому поручил Абакумову и Шкирятову дать на нее компрометирующий материал. При допросах многих арестованных членов ЕАК имя Полины Жемчужиной всплывало неоднократно. Для того чтобы придать делу законный вид и толк, Сталин приказал провести очные ставки между Жемчужиной и предварительно обработанными арестованными Фефером, Зускиным и Слуцким.

Сталину настолько не терпелось заполучить эти материалы, что он попросил доставить их к нему на дачу в тот же вечер курьером. Абакумов представил Полину Жемчужину в роли пособницы еврейских националистов:

«В течение длительного времени… поддерживала знакомство с лицами, которые оказались врагами народа, имела с ними близкие отношения, поддерживала их националистические действия и была их советчиком…Вела с ними переговоры, неоднократно встречалась с Михоэлсом, используя свое положение, способствовала передаче… политически вредных, клеветнических заявлений в правительственные органы. Организовала доклад Михоэлса в одном из клубов об Америке, чем способствовала популяризации американских еврейских кругов, которые выступают против Советского Союза. Афишируя свою близкую связь с Михоэлсом, участвовала в его похоронах, проявляла заботу о его семье и своим разговором с Зускиным об обстоятельствах смерти Михоэлса дала повод националистам распространять провокационные слухи о насильственной его смерти. Игнорируя элементарные нормы поведения члена партии, участвовала в религиозном еврейском обряде в синагоге 14 марта 1945 г., и этот порочащий ее факт стал широким достоянием в еврейских религиозных кругах…»

Ей припомнили и то, что в 1943 году она просила Михоэлса встретиться в Америке с ее братом, бизнесменом Сэмом Карпом.