Текст книги "Мемуары рижской куртизанки"

Я мимоходом заметила здесь, в своих записках, что эта презренная торговля своим телом, как вид коммерции, тем опаснее, что она в то же самое время является большей частью приятного и заманчивого, на первый взгляд, времяпрепровождения в обществе тех, кого в нём одним словом называют «приличными» людьми. Я добавлю, на основании собственного опыта, что обычно следует остерегаться излишне куртуазных персонажей в вопросе чести, поскольку честно могу сказать, что редко среди них оказываются действительно порядочные люди.

Итак, я возвращаюсь к моему искателю приключений. Уже давно я страстно желала заполучить великолепный бриллиант, который сверкал на его пальце, и этот плут мне частенько повторял, что нет такой вещи, которой он не мог бы пожертвовать ради меня, если я соглашусь оказать ему хотя бы лёгкую милость, и хотя я делала вид, что совершенно не верю его словам, тем не менее, у меня было слишком хорошее мнение о моем личике и фигуре, чтобы сомневаться, что он говорит не искренне или шутит, так что я была совершенно уверена, что кольцо рано или поздно будет принадлежать мне. Я ожидала только случая, чтобы заполучить его и полагала, что таковой мне представился однажды в воскресенье на мессе в церкви святого Иоганна, когда я заметила этого кавалера, усердно лорнирующего меня и простёршего в мою сторону полную изящных комплиментов красноречивую речь. Я ему ответила, что если я действительно являюсь причиной столь льстивых слов, которые он только что адресовал в мой адрес, то хотела бы убедиться, что именно моё сердце ему их внушило.

– Ах! – воскликнул этот льстец, испуская вздох, который я сочла искренним, настолько хорошим он был актёром, – Не обязательно иметь зоркий взгляд, дабы найти здесь самое прелестное лицо, и ни к чему добиваться благосклонности других, если мне известны ваши заслуги, и, если я осмелюсь их поближе познать, как вы к этому отнесётесь?

– Но, – ответила я ему, предположив, что он действительно заметил мои заслуги, более или менее реальные. Ведь разве я имею основания опасаться клятв других людей? Неужели может кто-то обманывать каждый день других лучше, нежели это делаю я? – господин рыцарь, если я потребую от вас искреннего подтверждения ваших чувств, это, возможно, затруднило бы вас?

– Что, – ответил он, – неужели вы уже сочли меня наполовину обманщиком…?

– Я бы вам поверила, – прервала я любезного кавалера, – как и другие дамы, которые, несмотря на это, уже говорили вам раньше, что три четверти ваших комплиментов – ложь. Например, по крайней мере, постарайтесь хотя бы не шутить и признайтесь, что вы были бы немного озадачены, если бы я вас поймала на слове, когда вы предложили бы мне в подарок ваш бриллиант…

– Кундзе, – возразил этот кавалер тоном оскорблённой невинности, – прежде чем выносить окончательное суждение в ущерб честным людям, мне кажется, что вы должны были бы их подвергнуть испытанию.

– Согласна. А какое вы сами для себя пожелаете, – ответила я ему, улыбаясь, – просто необходимо, чтобы добро побеждало зло. Люди, в общем-то, по сути своей неверны, так что, это не такая уж большая несправедливость, думать о вас не лучше, чем о других, вам подобных. Между тем, так как у меня нет существенной причины, обязывающей меня судить о вас слишком строго, я хочу сделать исключение в вашу пользу и полагать, что у вас нет ничего общего с другими мужчинами, и что вам присущи качества, благодаря которым вы стали уважаемым в обществе человеком. Но не совсем прилично обсуждать в церкви такие метафизические вопросы, так что лучше заходите ко мне сегодня вечером поужинать, и мы с удовольствием обсудим их и пофилософствуем.

И вот, скажу я вам, за этим ужином меня ожидало предательство. Первое, что сделал этот известный в свете и при дворе кавалер, войдя в мои апартаменты – это одел мне на палец кольцо со своим чудесным бриллиантом. Восхищение, эйфория, в которую меня буквально повергло обладание столь ценным украшением, не позволило мне отклонить ни одного его желания, и я ему дала до и после ужина столько дани признательности, сколько он возжелал. И в результате, как вы думаете, что я приобрела на этом чувственном и страстном рынке любви? Ничего. Бриллиант оказался фальшивым. Я стала обладательницей лишь, фигурально выражаясь, пустой золотой коробочки, мошенник сумел избежать оплаты моей благосклонности, и я не получила никакой реальной выгоды, кроме неудобств, которые господа из Рижского замка обычно устраивают нам, смешивая напиток для дам, составленный из освежающих, бодрящих и диуретических ингредиентов.

То, что было огорчительнее всего в этом приключении, так это то, что я была далека даже от мысли осмелиться отомстить этому бесчестному мошеннику и прохвосту. Я всего лишь дрожала от одного только предположения о том, что он может прилюдно огласить произошедшее между нами и станет насмехаться надо мной, будет иронизировать, утверждая, что я сама заплатила за его любовь, чтобы сохранить тайну. И у меня хватило ума и благоразумия тихо и молча проглотить эту пилюлю, и чтобы отвар из этих таблеток действовал эффективнее, я сослалась на боль в груди, дабы кунгс Мейтерс меня избавил от необходимости танцевать в ближайших оперных постановках. Однако я не игнорировала вечера в Опере, притворялась, присутствуя на них инкогнито, усаживаясь в середине амфитеатра, изменив макияж таким образом, чтобы меня нельзя было так просто узнать, но не настолько сильно, несмотря на это, чтобы быть, как всегда, чрезвычайно элегантной, слегка неглиже, и необыкновенно обворожительной.

Бог мой! Моё повествование было бы просто сборником красивых глупостей, которыми я могла бы легко обогащать публику, если бы сообщала ей лишь о пресных и убийственно скучных речах, которые мне приходилось терпеливо выслушивать со всех сторон от целого роя болтунов, напевавших их в мои уши! Как это возможно, чтобы мужчины были одновременно столь фривольны и столь мелочны? Неужели они серьёзно думают, что мы будем так жадны до их плоских похвал и низкой лести, что мы получаем удовольствие от их глупых излияний, и возжелаем, в результате, продаваться им за такие глупости?

Среди этого неисчислимого количества нелепых персонажей выделялся некий бледненький финансист колоссального телосложения, который, нелепо грассируя, с выражением невыразимого доверия на лице картавил абсолютно абсурдные комплименты, какие только могли слететь с языка имбецила, и один старый, беззубый командор, наслаждающийся своими унылыми комплиментами до такой степени, что заставлял падать в обморок предмет своего обожания, стараясь со своей стороны, привить мне вкус к его красивым маленьким морщинистым глазкам, вдохновляясь, очевидно, множеством сладеньких фраз, почерпнутых им из романа Astrée4747
  «Astrée» – Роман Онорэ д'Юрфе (1607—1627), полный спорных эпитетов вроде «великолепное жилище» друида Адама, или «Оттуда мы пронзаем одиноким взглядом «золотой треугольник» и т.д..


[Закрыть]. На некотором расстоянии от этого матадора комплимента расположился молодой фат, который скромно бросал в мою сторону страстные взгляды, бормоча при этом посвящённые мне хвалебные оды настолько «тихо», чтобы мне не составляло труда услышать, что «я прелестна, обладаю божественной красотой, изяществом ангелов, ярче звёзд, и если бы я соизволила бросить взгляд на них, то они скромно опустили бы свой лик, чтобы попытаться меня убедить в моей неземной красоте, и шептали бы эти слова очень нежно, шепотом, дабы их справедливые слова о моей божественной красоте нельзя было заподозрить в лести, если бы я их услышала.»

Когда я размышляю о подобной дерзости, меня соблазняет довольно простая мысль о том, что либо создания, подобные мне, обладают настолько могущественной, сильнодействующей привлекательностью, либо, мужчины, несомненно, всего лишь слепые и глупые животные. Как бы там ни было, мания, с которой нас домогаются в Риге светские персоны, столь глубока и сильна, что по силе вожделения к нам, театральным девушкам, не сравнится никто, и что особенно льстит, даже королевские особы, отмеченные лишь заслугой их рождения от определённых титульных персон, и ни чем более. И разве можно приписать это моё заявление сумасшедшему тщеславию, подвигнувшему меня на глупое желание заставить поговорить о себе? Ведь и на самом деле, разве не мы дали стержень нашим любовникам, заставили их поверить в их исключительность, обрести, наконец, эго. Те, кто должен был быть презрен окружающими за своё ничтожество, в одночасье становились, благодаря нам, популярными членами общества, их нельзя было больше игнорировать, они обретали статус «модных господ». И почему? Да потому, что их любовницами становились такие очаровательные красавицы, как мы, оперные актрисы. Сколько презренных финансистов безвестно пропали бы в анналах истории, и никто и никогда бы не узнал об их воровстве и взяточничестве, если бы не мы, милые оперные девушки? Именно мы тянем этих людей из темноты забвения, именно мы отягощаем их чрезмерными расходами, погружаем в пучину растрат и разорение. Разве можем мы забыть яункундзе Орловску4848
  Актриса Рижской оперы в 1740 -1783 годах.


[Закрыть], и её репутацию? Как и в любом другом жанре, в нашем она пользуется большим авторитетом. Бесспорно, именно эта бесподобная сирена обогатила блеск истории нашей профессии, пустив по миру одного еврея-финансиста, тайного миллионера, имевшего скрытые рычаги управления Лифляндией. Благодаря своей коллекции честно заработанных бриллиантов и её приключениям, имевшим большие последствия для окружавших её воздыхателей, память о ней будет вечна, но, справедливости ради стоит сказать, что хотя эта женщина и была необыкновенно богата, умерла она, бедняжка, образно говоря, на соломе. Это такое известное наше преимущество – если и доводится нам умирать в нищете и позоре, то, по крайней мере, люди помнят о нас веками, принимая во внимание только факт, насколько известны и популярны мы были в наши лучшие годы, какой известностью мы пользовались в свете, а не то, как мы закончили наш земной путь.

А пока давайте возвратимся к тому возмутительному случаю, так меня задевшему. Уже три недели прошло с тех пор, как я остужала свою кипевшую от возмущения кровь, став жертвой наглого мошенничества, настоем корней куста земляники, кувшинки и нитратной соли, когда одна перекупщица в туалете предложила мне временно послужить одному члену духовенства. Хотя я тогда, после всего пережитого, чувствовала себя уже довольно сносно, состояние моего здоровья было всё ещё немного двусмысленным, и я не была чересчур уверена в том, что кто-либо мог приблизиться к моему розовому кусту, не подвергнувшись риску уколоться.

Если бы шла речь о том, чтобы договариваться с мирянином, я бы ещё подумала, не придётся ли мне потом раскаиваться в содеянном, но узнав, что я буду иметь дело со священником, я думала лишь о том, как бы мне его получше ощипать, ничуть не беспокоясь, что меня будут мучить потом угрызения совести, словом, нашла коса на камень. Так как профессия этих людей состоит в том, чтобы навязывать всем и везде под лицемерной пеленой христианские и социальные ценности в своей собственной интерпретации, так как эти святоши нам часто рекомендуют за альбертинер то, что они сами не приобрели бы и за его одну тысячную долю… одним словом, это существа, которые лишь бесчеловечно жиреют на наших бедствиях и смеются над нашими недостатками, и поэтому я всегда полагала, что поступаю скорее похвально, чем предосудительно, совершая с таким человеком акт, который по его завершению позволил бы пожаловаться на меня, и вряд ли Богу, хотя от этих святош можно ожидать чего угодно. И вот, рассудив таким образом, зрело и взвешенно, я согласилась встретиться с этим священником и очистить его до последней шерстинки, и чем раньше, тем лучше.

Вообразите себе этакого сатира, волосатого, как Ликаон4949
  Ликаон – в древнегреческой мифологии царь Аркадии. Принёс Зевсу в жертву на алтаре младенца, за что был превращён в волка.


[Закрыть], худого, с бледным лицом, на котором явственно отражался порок чувственного темперамента и похоти. Несдержанность и сладострастность изливались потоком из его лицемерных взглядов, но давайте оставим этот портрет без последних мазков кисти, чтобы мой искусный читатель не обвинил меня в излишней предвзятости и не принял Готье за Гаргюйе5050
  Hugues Gueru de Flechelles, называемый также Готье-Гаргюйе фр.Gaultier-Garguille (1573 – 1634), автор комических фарсовых сценок, героями которых были Гийом и Тюрлюпан. В просторечье принять Готье за Гаргюйе означало ошибиться.


[Закрыть]. Я никогда не рассчитывала, что человек такого сана, в сутане такого цвета и качества ткани, из которой она была сшита с участием золотой нити, окажет мне такую любезность при одном только первом взгляде на меня, в самом начале встречи. Итак, святоша преподнёс мне карманные часы с боем от Жюльена Лероя5151
  Жюльен Лерой (1686—1759), знаменитый часовщик, которому мы обязаны различными техническими усовершенствованиями в часовом деле.


[Закрыть], с гильошированным5252
  Гильоше – форма украшения корпуса и циферблата часов путём вырезания на поверхности некоего геометрического узора.


[Закрыть] циферблатом восхитительного вкуса и богато инкрустированные бриллиантами. Признаюсь, к его чести, что ещё никогда священнослужитель наглядней не опровергал пословицу, которая гласит, что нищий, скупердяй и священник – это одно и тоже. Этот служитель Богу был, напротив, до глупости расточителен, так что менее, чем за две недели я его заставила потерять, и, соответственно, увеличить свою ренту на тысячу альбертинеров, но священник оказался человеком, который продал бы всё имущество церкви только по одному моему знаку о моём недомогании, требующем дорогостоящего лечения. Вскоре я заметила, что его любовь ко мне начинает граничить с бешенством, и осталась лишь тонкая грань, которую ему нужно было перейти, чтобы дело дошло до рукоприкладства, а может быть, и до более тяжёлых последствий.

Как только я осознала, к каким трагическим последствиям может привести продолжение моей связи с этим служителем культа, я тут же прибегла к одному наглому и бесстыдному трюку, на который женщины нашей профессии вполне способны. Я сказала святоше твёрдым тоном, от которого слугу Божьего сразу затрясло мелкой дрожью, что нахожу его очень смелым человеком, раз он осмелился даже подумать о том, что возможно оскорбить меня подобным образом, и он, в наказание, заслужил, чтобы я его заставила выброситься из окна, и если меня и можно было в чём-то упрекнуть, так это лишь в том, что я имела слабость полюбить его, но я прекрасно знаю, какую оценку общество даёт людям, подобным ему, а оно считает их, по большей части, распутниками и развратниками, и что, без сомнения, он очень неплохо прижился, таким образом, в некотором бесчестном доме. Я добавила, что, если бы последние капли жалости к нему не удерживали меня от решительных действий, я упомянула бы его в сообщении в Офисиаль5353
  Офисиаль – церковный судья, делегированный епископом.


[Закрыть], и имела бы достаточно кредита доверия, чтобы его отправили в достойное для него место, где наказание и покаяние были бы соразмерены его распущенности. Моя пылкая и лаконичная речь возымела должный результат, которого, я собственно говоря, и ожидала. Бедный божий апостол был столь оглушён, настолько унижен моими словами, что поспешно и молча отступил, и больше я о нём никогда и ничего не слышала.

Пусть эта маленькая новелла послужит уроком для духовных лиц, и они поймут, наконец, что опала, позор и презрение – обычное вознаграждение за их скандальное, двуличное поведение. Пусть они для начала научатся уважать друг друга сами, если хотят, чтобы уважали их. До сих пор они были чересчур убеждены в том, что чистота помыслов и жизни совершенно не привязана к одежде, в которую они облачены, и что живые страсти под духовным платьем кардинально отличаются от страстей человека, облачённого в светский костюм, что мужчина, одев рясу, по определению становится выше персоны в модном светском костюме, что монах первых христианских веков в своём отрешении от земного должен быть равен любому священнику нашего времени.

И пусть священник ежедневно будет стараться спасти своё лицо под личиной добродетельной набожной внешности, пусть ему успешно удаётся скрыть от своей паствы все свои внутренние недостатки, пороки и аппетиты, пусть он очаровывает словами молитвы всех своих собеседников, глядя им в глаза, пусть он способен добросовестно выполнить всё, что предписывают ему обязанности его сана, но требовать большего – это значило бы просить невозможного и противоречило бы постулатам и желаниям природы. Одним словом, не стоит требовать чудес… и не стоит ждать их. Пусть священники занимаются своим делом, сверкая своим внешним преимуществом над нами, пусть они обманывают и вводят в заблуждение тех, кто хочет обмануться, но не стоит позволять им обманывать себя, если мы этого не желаем, и мы не должны позволять им чувствовать себя выше нас, мирян. В худшем случае, большинство из нас стоит, по крайней мере, на одной ступеньке с ними, с этими якобы духовными персонами.

После того, как меня покинули милости господина аббата, я стала больше, чем когда-либо, заботиться о состоянии моего пошатнувшегося здоровья, и столь тщательно выполняла все предписания моего хирурга, что вскоре уже была в состоянии заключить новый брак. И моё ожидание претендента на мою персону не было долгим.

Вскоре один богатый иностранец, которых, если вы помните, я люблю с особой нежностью, англичанин… богатый, или, скорее, очень богатый, пришел отдать мне дань уважения, обставив это мероприятия с максимально возможной пышностью. Это был сорт иноземного индивида маленького росточка, коренастый, вполне походящий со стороны на большой палец ноги латгальского землепашца, переваливающийся в движении, как мускусная утка, и увенчанный каталонской шпагой, а между ног у него висел крупный жёлудь, сползающий на лодыжку, и явно оттопыривая его штанину. Качество разума этого представителя туманного Альбиона настолько гармонировало с его телом, что они, казалось, были сделаны из одного теста, поэтому было затруднительно чему-либо из этого отдать предпочтение. Не удивляйтесь, что в моём повествовании среди моих клиентов вы не встретили людей интересных. Нужно заметить, что люди заслуженные, обладающие умом и красотой, редко бывают излишне расточительны и менее всего желают попасть в наши сети, и только дураки и угрюмые лицом типы нашего общества, испытывающие затруднение в нормальном применении своим деньгам, обращаются к нам, наивно полагая, что это им обойдётся дешевле и интересней, чем брак с приличной девушкой. Впрочем, следует иметь в виду, что единственный интерес, ради которого к нам приходят эти спаниели и обезьяны с толстой мошной денег, это уверенность в том, что их примут с распростёртыми руками, как самых любезных кавалеров мира, приём, который им отнюдь не грозит в приличном доме у родителей интеллигентной девушки с университетским образованием. Вот такая, как вы понимаете, огромная привлекательность у этого вида человекообразных, но их преимущество над другими – это огромное количество гиней5454
  Гине́я (англ. guinea) – английская золотая монета, имевшая хождение с 1663 по 1813 год. Впервые отчеканена в 1663 году из золота, привезённого из Гвинеи, отсюда и появилось её неофициальное название.


[Закрыть], которое на время даёт им возможность демонстрировать их преимущество над приличными и образованными членами общества. Вот и в этом случае гинеи, превращённые по хорошему курсу в меняльных лавках в альбертинеры, временно превратили эту утку в человека, что позволило ему получить от меня сомнительный комплимент о том, что Селадон5555
  Селадон – в керамике – бледно-зелёный цвет. Кроме того, в Риге так иронично называли сентиментально влюблённых персон, а иногда и пожилых волокит, любителей молоденьких девушек.


[Закрыть] прекрасно сочетается с цветом моих глаз. Англичанин обратил моё внимание на то, что он ведёт довольно странный образ жизни, и мне придётся привыкнуть к нему, и не поверите, странность эта заключалась в том, что в дальнейшем три четверти времени, проведённого вместе с ним, мне пришлось заниматься поглощением только что зажаренных бифштексов, каре ягнёнка, жаренного телёнка, плавающего в масляном соусе с зелёными листами капусты, такими, что подаются только крестьянкам с птичьего двора, а частенько мне, кроме того, приходилось есть (это было излюбленное блюдо англичанина), кусок свинины с яблочным вареньем. В придачу ко всему этому ужасному букету отвратительных человеческих качеств и предпочтений, у этого «джентельмена» не было абсолютно никакого вкуса к хорошему вину. Бургундское, равно как и другие лучшие вина Франции, ранили его сердце, и он требовал для себя лишь гремучую смесь крепких вин, обзываемую пуншем, подходящую лишь для дубовых глоток английских моряков, к тому же, в придачу, этому жуткому набору аккомпанировала его вонючая трубка с табаком. Уверена, что настоящий англичанин, джентльмен, мог бы с удовольствием поужинать и без этой отравы, ну и, наконец, сообщу вам, что когда мой денежный мешок напивался своей алкогольной смесью из лимона, водки и сахара, и пресыщался, как хряк, своей свининой, он, наконец, засыпал, забыв свои ноги на столе с объедками своего пиршества. У меня не было никакого желания изобличать это подобие человека, набившее брюхо и охмелевшее, в его скотском поведении, поскольку в нём я нашла значительное преимущество для себя, ведь хотя мой туз был отнюдь не щедр, я легко вытягивала из него всё, что хотела, при этом я не имею в виду, что для достижения этой цели мне приходилось обчищать карманы моих соотечественников, поднимать тосты в честь короля Георга и посылать ко всем чертям Папу Римского и всех претендентов на его трон.

Посредством того, что мне удавалось избегать непосредственного участия в этом английском свинстве, у меня была полная свобода опустошать его карманы. Однажды мне удалось облегчить кошелёк британца более чем на триста альбертинеров за напиток, который мне якобы требовался для полного выздоровления от внезапно настигшей меня хвори. А затем, явившись перед его взором неглиже, я заявила, что мне нечего одеть сегодняшним вечером, чтобы составить ему достойную компанию за ужином, и попросила его, поскольку мне известно о его превосходном вкусе, сопроводить меня в некий бутик на площади Маза Свару.

– О! С удовольствием, со всей щедростью моего сердца, – ответил милорд. – Об этом магазине в Риге прекрасные отзывы, очень, очень хорошие! Yes, yes, very well, очень хорошо… ваша идея прекрасна. Extremely good… чрезвычайно хороша… Хочу вам сообщить, что я буду рад помочь вам приобрести в этом бутике всё, что вам заблагорассудится.

Вы никогда не догадаетесь, насколько простиралась моя скромность в выборе понравившихся мне вещей – два отреза ткани в тридцать локтей каждый5656
  Локоть – мера длины, равная 120 см.


[Закрыть], первый серебряного цвета, чтобы оттенить цвет моего лица, и другой, золотой, для отделки платья.

Этот поход в магазин не являлся чем-то необычным в расходах англичанина на меня, а служит лишь маленькой иллюстраций трат, в которые я погружала его ежедневно, и я должна вам также заметить, что одной из самых лучших черт его истинно британского характера характера была зависть. Он не терпел ни дня, если замечал, что чья-то дама одета лучше, чем я. Он не мог допустить, чтобы какой-то смертный латыш мог сравняться в великолепии с гражданином Великобритании и его спутницей, так что его глупая гордость принесла мне в течение четырёх месяцев не менее пяти тысяч фунтов стерлингов, как в драгоценностях, так и в звонких золотых монетах.

Могли бы вы представить себе, что найдутся в мире такие глупцы, которые будут бороться за честь прокутить своё состояние с прекрасной куртизанкой ради чести их родины? Если бы слава народа напрямую была привязана к экстравагантному изобилию некоторых из его членов, мой милорд был бы на гребне этой славы. Вот маленький анекдот из жизни моего славного бритта. Он утверждал, что никто в Риге ничего не делал с большей грацией, силой и ловкостью, чем он, и представьте себе, что любое физическое упражнение – скачки, стрельба, фехтование, танцы и лошади, всё было в его компетенции, и он искренне считал, что является лучшим представителем человечества во всём, во всех сферах столичной жизни. Как бы там ни было, моё провидение всегда направляло меня на верный путь и спасало от несчастий, и в этом случае оно позаботилось о том, чтобы недостатки моего денежного английского мешка всегда оборачивались моим преимуществом. Мой милорд частенько развлекался в моей компании, состязаясь в различных поединках против господина Рихтера, который его выделял среди других, споря с ним с самым хладнокровным видом на всевозможные темы, вплоть до того, возможно ли убить одним ударом шпагой быка. Наконец, однажды, они условились, дабы избегнуть бесполезных споров о том, кто из них лучше владеет оружием, сойтись в очном поединке, пометив перед этим острие рапир. По условиям этого соглашения, господин Рихтер смешал в маленькой вазе золу из камина с маслом, и получившейся в результате этого чёрной мазью смазал остриё двух шпаг. Тут же мои кавалеры скрестили своё оружие, и милорд моментально получил укол шпагой от латышского кунгса точно в середину желудка. Оспаривать это было невозможно, потому что чёрная метка на его белоснежном жабо слишком убедительно это доказывала, отрицание этого факта было бессмысленным. Милорд довольствовался тем, что посетовал нам на то, что задумался и слишком низко держал свою шпагу, забыв о защите. Между тем, уязвлённый до глубины души своим поражением, англичанин вновь начал фехтовать с раскрытым ртом, да настолько широко, что была видна даже его багровая глотка, но господин Рихтер, чуть отступив, сделал новый выпад и вонзил острие шпаги прямо в рот милорда, для которого это приключение имело, кроме поражения в споре, и другие неприятные последствия, потому что, харкая такой же чёрной кровью, как кровь Медузы Горгоны, он выплюнул на пол два своих самых красивых передних зуба. Тем не менее, даже это фиаско не исправило дефекты его характера и не лишило мужества. Он по прежнему полагал, что может заставить всех восхищаться собой, и вскоре устроил для нас новое представление, не менее смехотворное и бурлескное, чем предыдущие.

Мы все вместе отправились на прогулку в Юрмалу в открытой коляске. Милорд, полный благородного желания показать своё умение управлять каретой, сам сел на козлы. Пока местность была просторной, без колеи и ям, он превосходно справлялся с лошадьми, но, совсем некстати, мы свернули на слишком узкую дорогу в Майоренгофе5757
  Майоренгоф – посёлок в Юрмале, в наше время носит название Майори.


[Закрыть] и следовало применить всю ловкость и умение профессионального кучера, чтобы разминуться с каретой, лошади которой крупной рысью несли её навстречу нам.

Хладнокровие, которое требовалось от англичанина в этом случае и на месте, на котором он по собственной глупости оказался, покинуло его, и этот идиот стал обращаться к латышским лошадям по-английски. К несчастью, наши прекрасные курземские кобылы мало путешествовали по миру и никогда не слышали иностранных языков, так что они всё сделали ровно наоборот тому, о чём их просил по-английски британский милорд. Глупые звери внезапно бросились на приближающийся экипаж, и зацепили его колёсами. Кучер этой кареты, малый отнюдь не хилого вида, схватил милорда за лицо, как учитель хлипкого ученика на уроке, и без церемоний завязал из своего кнута галстук вокруг его английской шеи, после чего сбросил на землю. Наш Фаэтон5858
  Фаэтон (др. греч.«блистающий») – испросил у своего отца Гелиоса разрешение править солнечной колесницей, но его упряжка погубила его, поскольку кони неумелого возницы отклонились от правильного направления и приблизились к солнцу, отчего колесница загорелась.


[Закрыть], оставшийся крайне недовольным своим падением, и ещё больше лаской, которую он получил только что из рук латышского простолюдина, быстро вскочил, потеряв при этом свой парик, и бросил вызов этому брутальному кучеру. Тот, вскипевший ещё больше от этакой наглости, от всего своего сердца ответил согласием. Между тем, мой милорд, более отважный, чем Марс, принял боевую стойку, картинно отодвинув одну ногу назад и выставил свои кулаки вперёд крест накрест, а кучер другой повозки, не ведающий таких тонкостей английского бокса, без всяких слов и церемоний врезал британцу своим чугунным кулаком в челюсть прямо через его скрещённые руки, и тут же, не мешкая, добавил сверху ещё два раза в лицо, не выбирая для этого менее болезненные места. Такого рода фехтование, которому англичанин, как оказалось, не был вышколен в своих Итонах и Кембриджах, столь расшатало его сознание, что он потерял точку опоры и упал навзничь. Тем не менее, похрустев разбитыми хрящами и хорошенько протерев нос и усы, он поднялся, чтобы взять реванш. Британский герой, твёрдый, как скала, готовился к тому, чтобы нанести парочку прицельных ударов в глаз и челюсть своему необразованному сопернику, когда тот неожиданно одарил его резким и сильным ударом пяткой правой ноги точнёхонько в середину живота, скорее даже между ног, буквально распяв этим движением англичанина, словно лягушку на арене. Милорд, ужасно разгневавшись, воскликнул, что удар был не честен, и попросил нас подать ему его шпагу, чтобы он мог наказать негодяя.

Мы не стали размышлять на тему о справедливости его жалобы, тем более, что нам самим нанесённый милорду пинок понравился. Правда, поскольку мы уже достаточно хорошо изучили повадки этого славного представителя Британии, то понимали, что правила благородного английского кулачного боя строжайше запрещали такого рода удары. Поэтому мы стали его успокаивать, пытаясь внушить, что законы Лифляндии всегда игнорировали английские правила, и наш разум отказывался верить в то, что в поединке нечестно использовать все четыре человеческих члена. Удовлетворённый нашими объяснениями, милорд весело поднялся на своё кучерское место, сияя от радости, словно он только что на наших глазах одержал блестящую победу. По отношению к нему будет справедливо сказать, что он питался энергией от зрительского восхищения, но это – естественный талант англичан, и мы не могли бы им несправедливо отказать в этой чести, ведь самые великие актёры в мире искусства – это британцы, способные, как ни в чём не бывало, переносить сильнейшие удары, и в том числе, и кулаком.

Некоторое время спустя после этого военного приключения домашние дела напомнили милорду об Англии, и так как он не сомневался, что я буду крайне огорчена тем, что теряю благородного британца, единственного в Риге, он сообщил мне, чтобы я не волновалась, и он, может быть, ещё вернётся в Ригу, а также, дабы польстить моему и своему самолюбию, на память о себе, благородном представителе туманного Альбиона, он подарил мне кольцо с большим бриллиантом.

Произведя ревизию своего капитала я увидела, что после отъезда моего Милорда на его любимый остров, я становлюсь обладательницей уже довольно значительного состояния, позволяющего мне содержать дом и восхитительно провести в праздности всю оставшуюся жизнь, но при этом, одновременно, я испытала новое, неведомое мне ранее чувство – жажду всё новых и новых приобретений. Я поняла, что эта жажда увеличивается соответственно моим доходам, и что скупость и бережливость почти всегда являются ближайшими подругами богатства. Желание чувствовать себя всё более комфортно, надежда пользоваться всё большими благами непрерывно отодвигают время безмятежного наслаждения уже имеющимися у вас богатствами. Наши потребности умножаются по мере того, как кладовые наших драгоценностей разбухают в размерах, и нам постоянно кажется, что наше лоно изобилия ещё недостаточно разбухло. У меня к тому времени было уже двадцать тысяч альбертинеров ренты, но мне не хотелось думать о пенсии, ведь мне ещё не было и двадцати лет. Справедливости ради стоит сказать, что такое огромное состояние не сделало такую молодую девушку, как я, безрассудной. Поразмышляв денёк другой, я пришла к выводу, что раз в таком возрасте я уже обласкана такими милостями, то это служит лишним доказательством того, что я могу и должна и в дальнейшем стремиться к большему. Поэтому, не успел ещё мой англичанин прибыть в Дувр5959
  Дувр (англ. Dover) – город и порт в Британии, у пролива Па-де-Кале.


[Закрыть], как один из сорока бессмертных членов французской Академии6060
  Французская академия (фр. Académie Française) – научное учреждение во Франции, целью которого является изучение французского языка и литературы. Возникла как частное общество в 1625 году в доме Валентина Конрада, затем, благодаря кардиналу Ришельё была принята под покровительство короля. Насчитывает 40 академиков, и членство в ней является пожизненным, поэтому академиков называют «бессмертными».


[Закрыть] прибыл в Ригу, чтобы его заменить. Я приняла француза со всеми подобающими его академическому званию проявлениями уважения и почёта, и тем не менее, не будучи ослеплена честью, которую он мне оказал, я ему сказала, что прекрасно посвящена во все аспекты внешнеполитической деятельности и могу принять его предложение только при условии, что как только какой-нибудь приличный английский финансист засвидетельствует мне своё почтение, договор моей аренды будет моментально прекращён. Он не возражал, и соглашение было подписано.