Текст книги "Мемуары рижской куртизанки"

В Опере всё зависит от имеющейся у вас репутации. И, как ни странно, ничто не оказывает такой чести актрисе, как известие о том, что она стала причиной банкротства своего поклонника или отправила его в больницу лечиться от психического расстройства. Разорение моего финансиста предоставило мне удивительный кредит в высшем свете, и толпа кандидатов на моё сердце со всех стран мира тут же представилась мне на аудиенцию. Тем не менее, я не решилась сделать выбор, не проконсультировавшись с кунгсом Рихтером, перед которым я имела определённые существенные обязательства, и ниже я попытаюсь изложить спасительные советы, которые я от него получила, прежде чем сделать новый выбор, как памятник моей благодарности по отношению к моему учителю и покровителю, и как наиболее точное руководство для девушек, которые хотят извлечь пользу из своих прелестей.

Итак, советы светской девушке:

– Любая персона, которая желает достичь успеха за счёт своих природных данных, сексуальных знаний и умения, должна, как продавец, иметь в виду только свои проценты и прибыль, и ничего другого.

– Пусть её сердце будет всегда недоступно настоящей любви. Достаточно того, чтобы она лишь делала вид, что любит, и смогла это внушить другим.

– Пусть у того, кто сможет оплачивать её жизнь наиболее щедро, будет предпочтение перед его соперниками.

– Пусть она менее всего стремится к людям с титулом, ведь они, по большей части, чрезмерно высокомерны, и к тому же, изрядные прохвосты. Крупные финансисты крепче и надёжнее, легче слушаются руля, нужно только знать способ, как их брать за живое, а затем их уже несложно приручить, если у вас есть хоть немного мозгов в голове.

– Если девушка разумна, то она бесцеремонно выпроваживает прочь грелюшонов3535
  Грелюшон(фр.greluchon). Так в 18 веке называли любовников сердца проституток, которые жили за их счёт.


[Закрыть], ведь кроме того, что именно эти животные не приносят никакой выгоды дому, они часто ведут его к финансовому краху. Когда, однако, на её пути окажется некоторое хорошее мимолётное и крайне денежное увлечение, необходимо, чтобы эта скрупулёзность не стала изменой. Помните, что это – лишь случайный заработок в нашей профессии.

– Пусть девушка придерживается, насколько это возможно, умеренности, и позволяет себе изредка приобретения, которые её покровителю в силу той или иной причины не будут стоить ничего.

– Пусть у неё всегда будет находится время для того, чтобы выгодно разместить заработанные деньги, по мере того, как они к ней поступают, что позволит умной девушке сделать себе хорошую ренту на оставшуюся после отхода от профессии жизнь.

– Если иностранец и представитель местного бомонда одновременно конкурируют друг с другом на получение удовольствия от общения с девушкой, то при прочих равных качествах пусть она не стесняется объявить о своих предпочтениях в пользу первого. Независимо от того, что этого требует и элементарная вежливость, она всегда поймёт, что более выгодно и удобно иметь дело с некоторыми милордами из Лондонского Сити. Именно эти люди, крабы по своей сущности, способны разорять друг друга своей гордостью и тщеславием, чтобы их сочли более богатыми, чем они есть на самом деле.

– Девушка должна действовать очень осторожно, на благо своего здоровья, стараясь избегая американцев, неаполитанцев и испанцев, предельно уважительных и обходительных при первом общении, но, как говорится, «Timeo danaos et dona ferentes»3636
  Timeo Danaos et dona ferentes – Боюсь данайцев и дары приносящих. Вергилий, Энеида, II, 49. Следует напомнить публике, что Лайма, как девушка, преуспевшая в своём ремесле, должна была владеть многими языками.


[Закрыть], ведь буквально сразу же после вступления в права на вас они сильно меняются.

– Наконец, в заключение, последний совет: пусть девушка тщательно изучит своего любовника, влезет в его шкуру, чтобы она была на ней, как её собственная.

Подписано: кунгс Рихтер.

Хотелось бы, чтобы все дочери моей профессии хорошенько запомнили этот вид кодекса куртизанки, и использовали его также тщательно и умело, как и я.

Первой жертвой, заменившей мне финансиста, стал барон, сын крупного торговца из Гамбурга. Я никогда не думала, что из Германии к нам может приехать настолько глупое и чрезмерно неприятное животное. Он был шести футов высотой, кривоногий, рыжий, с красной мордой, неимоверно глупый и, к тому же, пьяница. Этот дворянин, надежда и идол своей семьи, путешествовал по миру, чтобы, по замыслу его родителей, приобщить их чадо вкупе к задаткам, которыми его одарила природа, к тем, что возможно приобрести, как они считали, только вращаясь в высшем свете европейских столиц. В Риге он поселился в доме своего банкира, которому было поручено следить за счётом барона, ограждать его от всяких приживал и девушек с сомнительной репутацией.

Кунгс Рихтер, всегда усердно пекущийся о наших интересах, счёл, что будет неправильно, если этот молодой голубь ускользнёт из нашей голубятни. Он разъяснил барону, что будет неприлично, если истинный господин3737
  «Истинный господин» – обращение к барону, принятое в средневековой Европе.


[Закрыть] такого благородного происхождения, будет жить в Риге не так, как это у нас принято для таких персон, и будет непростительной ошибкой и не окажет ему чести, если он не запишет на свой счёт театральную девушку, ведь, одним словом, именно подобная связь давала нашим лучшим молодым юношам, всем нашим первоклассным адвокатам и судьям возможность занять подобающее им место в приличном обществе.

Господин барон, с удовольствием вкусивший столь разумный совет, признался кунгсу Рихтеру, что уже давно подвергается в Риге насмешкам светских людей, на что кунгс Рихтер заметил, что, как говорится, девушка – это манишка мужчины, и если он её рассматривает, только как проститутку или сексуального партнёра, то лучше будет для него… как это ни звучит парадоксально… но при желании иметь одновременно любовную интригу и положение в обществе, полезнее совместить приятное с полезным и познакомиться с девушкой из Оперы. Барон ответил, что он был бы очень счастлив, если бы смог быть со мной. «Чума, а не девушка, – моментально заметил кунгс Рихтер, – у вас столько вкуса, как если бы вы уже лет десять провели в Риге. Вы действительно знаете, что с незапамятных времён эта девушка считается самой прелестной на наших театральных подмостках! И… какая удача! Вот уже месяц, как она свободна, и сейчас, будучи усыпана усыпана лестными предложениями, пребывает в раздумьях, на какое из них ответить, будучи осаждена со всех сторон, словно крепость, в подвалах которой скрыты неисчислимые сокровища. Но, позвольте мне взять на себя заботу об этом вашем деле. Я берусь уладить все нюансы, и беру на себя обязанность провести переговоры с ней на эту тему. Правда, успех этого мероприятия не очевиден, но возможен. Скажу вам откровенно, что меня заставляет надеяться на него, так это то… только между нами говоря, что мне известна единственная слабость этой прелестной девушки… она неравнодушна к иностранцам. И хочу ещё добавить, да будет вам было известно, что корысть – это то, что ею движет менее всего, и что девушка, которую вы так возжелали, жаждет серьёзных отношений, и хотела бы встречаться с человеком, у которого честные намерения в отношении неё. Вы не могли бы поверить, насколь она была привязана к её последнему любовнику. Справедливо и то, что он был этого достоин, как и то, что никто и никогда не вёл себя со своей любовницей более благородно и искренне, чем он. Ваша будущая пассия напрасно пыталась скрывать от него свои желания (так как вы прекрасно чувствуете желания своего любимого партнёра), и у него была удивительная проницательность, позволяющая ему их обнаружить и удовлетворить. И всё-таки это была схватка, если можно так сказать, между наиболее трогательными, незаинтересованными и великодушными людьми нашего мира.»

Барон, восхищённый похвалами и комплиментами, которые кунгс Рихтер сделал в мой адрес, настоятельно попросил его использовать все свои связи, чтобы как можно раньше завершить это дело, и по любой цене, каковой бы она не была. Я решила немного распалить его желание, и потянула несколько дней, прежде чем дать ему положительный ответ. Наконец, наша первая встреча состоялась в Опере на репетиции оперы Иеффай3838
  Иеффай фр. Jephté. Лирическая трагедия Мишеля Пиньоле де Монееклера.


[Закрыть], где ему посчастливилось весьма уважительно поцеловать мне руку за кулисами. Я была совсем не рассержена этим проявлением чувствована немецкого барона, поскольку хотела, чтобы он меня увидел на этой репетиции, ведь обычно мы, девушки оперы, появляемся на её сцене с помпой, в великолепных костюмах, торжественно, сияя достоинством, обласканные взглядами зрителей и… своих слабоумных любовников.

И хотя к тому времени я сумела обанкротить всего только одного кавалера, у меня было уже достаточно драгоценностей и шикарных тряпок, чтобы я могла пребывать на одном уровне среди ведущих девушек нашей труппы, и занять одно из кресел3939
  Именно по этому признаку можно было отличить девушек, которые находятся на содержании богатых мужчин.


[Закрыть] возле оркестра, где можно было беззаботно положить ногу на ногу. Было холодно в то время года, а мы были в одном неглиже, поэтому я была сверху мягко укутана в меха горностая и соболя, а ноги мои пребывали в специальной коробке из уникального дерева, латышской чёрной ольхи, обитой темно-красным бархатом, на который была накинута медвежья шкура, а рядом был шар из олова, полный горячей воды, выполнявший роль печки. Окружённая этим горделивым набором роскошных предметов, я сидела с рассеянным видом женщины, готовой к интриге с золотым тузом. Иногда я посматривала на мои часы, когда они играли четверть, затем поочерёдно открывала все мои табакерки, поднося время от времени к своему изящному носику великолепный флакон из горного хрусталя для духов, хотя в то время он был пуст, ведь мне элементарно еще не хватало в те времена денег на заморские благовония, временами склоняла голову, чтобы поговорить о пустяках со своими подругами, а любопытные лорнёры4040
  Лорнёр – человек, смотрящий через лорнет. Существовал термин «лорнирование», обозначавший прямой взгляд сквозь лорнет.


[Закрыть] в это время смогли обсудить элегантный оборот моей фигуры, равно как и её отдельных частей. Одним словом, я совершила в тот вечер сотню дерзостей, которыми простаки зрители были просто очарованы, и если бы кому-нибудь из них посчастливилось в это время встретиться с моими глазами, то я бы увидела в их взоре только глубокое, почтительное уважение и скрытое желание, на которое я ответила бы им неощутимым, незаметным для других, маленьким безумным поступком.

И в этот момент моего триумфа я вдруг вспомнила о первом условии, которым я должна руководствоваться в своей жизни, о роскоши, которая меня окружала, и низости тех, кто за мной ухаживал. Да, сейчас я считалась божеством, но разве следовало верить слепому идолопоклонничеству лиц, восседавших на самых лучших местах Оперы? Ведь они только одурманивают нам голову своей лестью и пресными комплиментами, и никогда не следует забывать, как ни постыдно это звучит, что вся наша заслуга состоит только в нашем беспорядочном и безграничном воображении и в необычности вкуса наших поклонников. Простите меня, мои добрые подруги, что я беру на себя смелость столь прозаического объяснения нашей популярности, вам не следует из-за этого опасаться потери ваших будущих процентов, это было бы напрасно, ведь пока в вашем окружении будут мужчины из мира денег, вы никогда не испытаете нехватку в жертвах.

Итак, давайте возвратимся к нашему заморскому господину барону. Я с удовольствием заметила, что моя милость погрузила его в состояние восторженного восхищения, и что взгляд германца уже более не свободен. С начала и до конца репетиции оба его лорнированных глаза были зафиксированы на мне так же, как у легавой на фазане в поле. Я оказала ему милость, когда выходя из Оперы, приняла приглашение занять место в его карете и отужинать с ним. Кунгс Рихтер, который ехал в своей карете позади нас, присоединился к нам через четверть часа, и так как я не хотела хоть малейшим намёком показать, что это он меня подарил барону, мне пришлось в тот вечер вести себя с большой осторожностью и тактом, и я сыграла столь естественно свою роль практически невинной девушки, что бедный идиот счёл меня искренне способной воспылать к нему чудесной страстью.

Природа почти всегда компенсирует нанесённый ей ущерб, и этому дурачку она щедро добавила дозу повышенного чувства самолюбия… и чем более эти существа смешны и неприятны, тем больше они верят в свои несуществующие достоинства. Таким же слабым и бесхарактерным был мой герой. Барон не сомневался, что я была влюблена в него, считая, что он был также привлекателен, как и я. Со своей же стороны я укрепила его в этом заблуждении маленькими хитростями, которые использовала во время ужина, в конце которого, когда барон уже уходил, я, глядя прямо в его глаза, в которых, клянусь вам, сквозила любовь, сказала, что ожидаю его следующим днём между десятью и одиннадцатью часами, дабы вместе с ним испить по чашке шоколада. (Это было время, когда я хотела провести первую пробу его великодушия). Он был столь пунктуален, что я ещё лежала в кровати, когда горничная сообщила мне о приходе барона. Наспех одев халатик, я вышла к нему, совершенно не опасаясь, как, впрочем, и большая часть девушек моего круга, показаться перед ним, не посетив перед этим туалетную комнату и не попудрив лицо. Я прекрасно знала, что невозможно заменить природную красоту искусством макияжа, и не заковав себя туалетными прелестями, вышла к нему в самом простом неглиже, открывавшем для его взора при движении различные части моего прелестного обнажённого тела.

– Это прекрасно, месье барон, что вы таким образом удивляете нас, простых рижанок. Ах! Но, мой Бог! Который сейчас час? Конечно, ваши часы спешат… не может быть, чтобы было уже так поздно. Боже милосердный! Пощадите! Мне страшно. Признайтесь, что вы находите меня отвратительной, ужасной! Я страшно раздосадована, что вы меня застали в подобном беспорядке. Известно ли вам на самом деле, что я не сомкнула глаз сегодняшней ночью? У меня, могу вам сказать без всяких преувеличений, разыгралась мигрень, что меня крайне огорчает, но как бы там ни было, я уверена, что удовольствие вас видеть, её, эту жуткую мигрень, непременно рассеет. Давайте, Бирута, поторопитесь, приготовьте нам шоколад и не забывайте, что я не люблю лёгкий и светлый. Добавьте для меня и барона побольше какао, а поменьше молока!

Мои приказы были немедленно выполнены, и в то время, как мы угощали наше обоняние и мои апартаменты приятным ароматом духов этой пенистой заморской жидкости, пришла Бирута, моя горничная, предупредить меня, что со мной хочет поговорить мой ювелир.

– Что?! Какая назойливость! – Воскликнула я. – Разве не сказала я вам, что меня нет дома ни для кого, кроме господина барона? Ах, вам же прекрасно известно, мой дорогой барон, что слуги – достаточно странные люди. Напрасно стараться давать им указания, они всё равно поступают по-своему, и это меня раздражает… Но, с разрешения господина барона, давайте узнаем, что от меня хочет этот ювелир. Введите его… Ах! Добрый день, мой дорогой кунгс Бергманис, и я прошу вас сразу же сказать, без обиняков, что вас привело таким ранним утром в наш квартал? Как идёт торговля…? О, я догадываюсь, что вы хотели мне снова что-то показать, не правда ли?

– Кундзе4141
  Девушки из Оперы просят всех обращаться к ним кундзе, а не яункундзе, чтобы избегать двусмысленностей.


[Закрыть], – ответил он, – это – как раз то, что заставило меня прервать ваш покой, ведь я полагал, что находясь по соседству с вами, вы бы не гневались на меня, если бы мимоходом я показал бы вам кое-что сугубо набожное… крестик, который мне заказал один финансист с Домской площади. Я могу вам сказать, не хвастаясь, что уже давно мне не удавалось создать более красивой вещицы.

– Действительно, кунгс Бергманис, вы – порядочный человек, который не забывает своих друзей, и я очень признательна вам за этот знак внимания ко мне с вашей стороны. Поэтому, давайте взглянем на ваш шедевр. Ах! Посмотрите, господин барон, как красива эта вещица! Оправа прелестна. Действительно, это – художественное произведение восхитительного вкуса. Камни великолепны, а огранка совершенна. Не находите ли вы, господин барон, какой удивительный огонь исходит от них? Ах, эти финансовые нахалы сегодня покупают для своих жён самые великолепные произведения искусства. Искренне могу сказать вам, какое я испытываю сожаление, что столь красивая вещица предназначена жене какого-то станка по чеканке альбертинеров. И сколько это стоит, скажите пожалуйста, кунгс Бергманис?

– Кундзе, – ответил ювелир, – заказчику я её уступаю всего за восемь тысяч альбертинеров, и это моё последнее слово.

– Если бы у меня были деньги, – воскликнула я, – то без малейшего сожаления купила бы у вас эту вещицу и за девять с половиной тысяч, и не испытала бы при этом угрызений совести, если бы вы оставили эту вещицу в моем доме, не донеся её до дома заказчика.

– Вы знаете, кундзе, что я всегда к вашим услугам. И если бы это была не только фантазия…

– О! Нет, в моих правилах ничего не брать в кредит.

Барон, как я это и заранее предусмотрела, восхитился возможностью, шансом, что я ему предоставила, этим столь красивый и удобный случаем поухаживать за мной, и тут же завладел крестом, предварительно дав за него ювелиру шесть сотен альбертинеров и кредитный билет на три с половиной сотни, подлежащий оплате на следующий день. Я, поначалу притворившись серьёзно рассерженной девушкой, благородной и незаинтересованной в таком щедром подарке, воскликнула:

– Я нимало не сомневалась в вашей порядочности, господин барон, но вы не справедливы, и принять ваш подарок – это значит… перейти все границы великодушия. Говорю вам истинную правду… это совсем не доставит мне удовольствия. Я понимаю, что не запрещено получить безделицу из рук человека со вкусом… Но я искренне ещё раз повторяю вам, что я не могу принять эту изящную вещицу.

После этих слов мой простак собственноручно повесил крестик на мою шею, а я, подчёркнуто рассеянно, отправилась в свою спальню. Барон последовал за мной и, не заставляя его более изнемогать от нетерпения, я дала ему на коленях у кровати признание в любви стоимостью девять с половиной тысяч альбертинеров с такой очевидной нежностью и естественностью, что этот дурачок наивно подумал, что мои милости к нему были настоящими и непритворными.

Кунгс Рихтер, которого я предупредила накануне о моём намерении разорить этого честного германского дворянина, пришел нас проведать в полдень, чтобы получить свои комиссионные за посредничество в нашем знакомстве, и у меня была приготовлена для него коробочка с золотой заколкой от известного рижского ювелира Калвитиса. Поскольку в тот день в Опере не было постановки, мы поужинали вместе, и каждый из нас имел причину быть довольным покупками, сделанными в этот день, и радость от осознания этого стала душой нашего пира, а господин барон пришел в столь прекрасное расположение души и благостное настроение, что сыпал в изобилии на ломаном латышском языке грубыми немецкими шутками, разбрызгивая вокруг свою германскую слюну и теряя вместе с ней остатки здравого смысла, которого у него и без того, честно говоря, было совсем немного, так что очень скоро мы отослали тело мертвецки пьяного барона к нему домой. После этого испытания его великолепной щедрости я решила, что из этого дурачка я без труда смогу извлекать пользу, не вступая с ним в серьёзную связь, а просто продолжая играть красивую страсть, и, признаюсь вам, я преуспела в этой линии поведения, получив от господина барона всё, что хотела.

Ежедневное общение постепенно смиряет нас с недостатками тех людей, которых мы видим постоянно. Даже такой совершенно глупый и абсолютно неприятный человек, как мой гамбуржец, уже не вызывал у меня таких неприятных чувств одним только своим видом, как в первый день нашего с ним знакомства, когда вдруг одна ужасная бестактность со стороны барона внушила мне, казалось непреодолимую неприязнь к нему. У него был, как я об этом говорила выше, не только похвальный обычай упиваться собой и своей внешностью, но и совершать его буквально, то есть упиваясь алкогольными напитками и, к несчастью, он пребывал в этом состоянии практически постоянно. И вот однажды вечером, собираясь ложиться в постель, этот обжора, выпив за ужином литра два полюбившегося ему шестидесятиградусного черного монастырского бальзама на курляндских целебных травах, входя в спальную комнату, ударился ногой о порог двери и, потеряв равновесие, упал носом на плитку пола. Его падение, помноженное на приличное алкогольное опьянение, было ужасающим. Барон остался лежать на полу без движения, с окровавленным лицом, и если бы у меня было время, я непременно упала бы в обморок рядом с ним от этой ужасной картины, но мне не хотелось ненужной шумихи, которая непременно бы возникла, если бы барон умер в моей спальне, поэтому я взяла себя в руки, и уже буквально через минуту я летела в мою туалетную комнату, откуда возвратилась к этому пьянице, снабжённая тремя или четырьмя флаконами различных духов и ароматической водой. Так как я сочла барона раненым более опасно, чем было на самом деле, я не довольствовалась тем, что обмыла и промыла его окровавленную морду, а решила заставить его проглотить также ложку настойки аркюбусад4242
  Специальный состав, заживляющее средство, который настаивался на целебных травах, и смешивался с белым вином и фруктовой водкой.


[Закрыть], но едва у этого негодяя оказалось на губах несколько капель этого чудесного лекарства, как приступ ужасной икоты поразил германца, и в тот же момент изо рта этого болвана на меня вывалилось добрых три четверти его ужина. Я напрасно пыталась выбросить из головы и забыть неприятную картину, эту жуткую сцену, случившуюся при моём участии, мне достаточно было знать, что этот негодяй вырвал из своего желудка вместе со своим ужином более чем на четыре альбертинера моей драгоценной эссенции, которой я ароматизировала и полоскала каждое утро своё нежное горлышко.

Я была настолько разгневана поведением этого животного, что заставила слуг выбросить его вон из моей квартиры, приказав вдогонку никогда больше не пускать ко мне. На следующий день, по пробуждении, вспомнив все обстоятельства своего пьяного приключения и мои намерения в отношении него, барон отнюдь не отчаялся, не пал духом, а тут же настрочил мне несколько писем, которые я отказалась принять и вернула ему. Наконец, его последней попыткой вернуть меня стало обращение за помощью к кунгсу Рихтеру, хотя, как вы уже прекрасно поняли, это было равносильно добровольному походу петуха прямо в когти лисы. Хитрый сводник, далёкий от того, чтобы попытаться успокоить его тревогу, наоборот, раздул до небес ошибку барона и признал её непростительной. Бедный немец, буквально утонувший после его слов в потоке своей скорби, плакал, стонал, выл, и совершил столько других, экстравагантных для мужчины, поступков, что кунгс Рихтер, опасаясь в конце концов, как бы бедный барон не повесился на пороге его дома, решил сменить тон и гнев на милость.

– Вам повезло, что вы имеете дело, – сказал он барону, – с самым большим и щедрым сердцем, какие только могут быть у девушек нашего мира, и это, на самом деле, невероятное преимущество в той ситуации, в которую вы так неловко угодили. Каким бы ужасным ни было оскорбление, которое вы нанесли этой бесценной персоне, я не отчаиваюсь, и думаю, что ваши сожаления и угрызения совести рано или поздно помогут угаснуть её гневу. У меня есть основание полагать, насколько я знаю кундзе Лайму, да что там, я в этом уверен, нимало не сомневаюсь, что вскоре она вас страстно возжелает, а сейчас только из гордости, которая ею владеет, она ещё не ответила вам. Вчера, я об этом говорю вам совершенно серьёзно, только ещё вчера она уже не могла сдержать своих чувств и рыдала здесь, на этом самом месте, когда я попросил её рассказать о том, что произошло между вами. Она мне также призналась, что никогда и никто не внушал ей столько нежности, сколько вы, и что с тех пор, как вы расстались, она… о господи, бедный ребёнок, спала не больше четырёх часов в сутки, и видит бог, насколько с тех пор её преследуют неудачи, вот уже несколько дней она изнемогает под весом печалей, который вы ей причинили, да к тому же ещё и один негодяй и плут, заслуживающий быть повешенным, преследует нашу бесценную персону и заставляет её продать любимую мебель из-за какой-то несчастной суммы в пять тысяч альбертинеров, которые она ему случайно задолжала.

– Виват! – воскликнул барон, обнимая кунгса Рихтера, – Вы меня вернули к жизни, и я опять смотрю на мир в радужном цвете, ведь вы мне предоставили шанс вернуть утраченное, так что не сомневайтесь, что уже завтра я с удовольствием оплачу долг кундзе Лаймы со всеми процентами.

– Клянусь, – ответил кунгс Рихтерс – это как раз то, что называется торжеством разума. Эта ваша идея, хотя и очень простая на первый взгляд, не пришла бы мне самому в голову и через сто лет. Она, безусловно, очень достойна такого сеньора, как вы, и одновременно влюблённого человека, имеющего достойный предмет для обожания. Да, я согласен с вами – невозможно представить себе средство более действенное, чтобы победить недобрые воспоминания кундзе Лаймы, ведь у неё слишком деликатное сердце, чтобы не проникнуться глубиной души дворянина, действующего таким образом. Только поторопитесь, чтобы добиться нужного результата.

В итоге, невиновный, по сути, барон приложил столько прилежания и усилий в поиске прощения и спустил столько папиных денег, что не прошло и суток, как кунгс Рихтер пришел ко мне вместе с бароном, позвякивающим мешочком с красивыми новенькими монетами, в сумме образовавшими ровно пять тысяч альбертинеров. При мелодичном звуке этих монет поток слез умиления незамедлительно пролился из моих глаз, и эта ситуация так растрогала барона, до такой степени животной непосредственности, что он принялся орать, словно телёнок возле вымени своей мамаши, и наше примирение было настолько трогательно, что со стороны можно было лишиться чувств от смеха.

Хотя, требовалось быть настолько флегматичной персоной, каковой был кунгс Рихтер, чтобы сохранить на лице его серьёзность при виде столь комической картины, и после этой красивой репатриации, любовь и великодушие барона увеличились настолько, что я его вскоре оставила, якобы, без последней рубашки, как выразился один хороший человек, а именно его отец, вовремя явившийся в Ригу, чтобы оборвать поток чрезмерных расходов своего непутёвого сына и вырвать его из моих рук. Таким образом заканчивается моя история с этим Адонисом, родом из Гамбурга.

Прельщённая изрядной контрибуцией, которую я только что получила от вражеской страны, и вдохновлённая своими международными успехами, я решила полностью посвятить себя внешнеполитической деятельности, поскольку не имела никакого желания состариться в своей профессии. Согласно моим расчётам, ещё два или три таких иноземных дурачка, вроде моего последнего немчика, поставят успешный крест на моей цветущей карьере, но когда я вскоре поняла, что такие хорошие варианты не подворачиваются моментально под руку, то приняла решение, дабы не вести праздный образ жизни, совершить экскурсию по моим соотечественникам, чтобы не пребывать в затяжном ожидании своевременной и надлежащей замены господину барону.

Это, конечно, самый обычный способ, принятый среди девушек нашего круга, показываться как можно чаще на публике, когда покровители покинули их, чтобы предупредить потенциальных клиентов, что место пусто, и они могут делать заявки на аренду прекрасного и свободного существа. Следуя этому разумному обычаю, я отметилась во всех наиболее посещаемых местах, разве что за исключением Верманского парка, где мы показываемся с большой неохотой после оскорбительного приключения с яункундзе Петере4343
  Яункундзе Петере, дама полусвета появилась вместе со своим вельможным покровителем в Верманском парке в более роскошном платье, чем у герцогини крови. Её свита решила наказать за это яункундзе Петере и столкнула в фонтан.


[Закрыть].

Верманский парк с его павильоном, в котором предлагали бесценную минеральную воду4444
  В Верманском парке было открыто одно из первых в Европе «заведений искусственных минеральных вод». Считалось, что рижские минводы по вкусу не отличаются от естественных. По проекту академика Санкт-Петербургской академии архитектора Людвига Бонштедта было возведено здание заведения искусственных минвод, оно сохранилось до сегодняшних дней, как культурно-развлекательный центр «Вернисаж». Во времена Лаймы в здании располагался также модный ресторан, а рядом в пруду зимой популярный среди горожан каток.


[Закрыть], и Рижский замок были территорией, находиться на которой было нашим правом, приобретённым, кажется, согласно одного старинного предписания, тогда же, когда была учреждена Опера. Нам разрешалось беспрепятственно посещать сады замка, и этой льготой мы с удовольствием пользовались, наслаждаясь возможностью безнаказанно, с полной свободой, пренебречь глазом простого зрителя и обывателя, постоянно пытающегося подглядывать за нашими гордыми лицами и фигурами, и продемонстрировать прелести наших тел. И напрасно некоторые едкие критики осмеливаются говорить, что там, обычно, можно было увидеть только ростовщиков, меркурианцев4545
  Меркурианцы – Посланцы любви, функции, которую Меркурий выполнял при богах. В нашем случае – сводники.


[Закрыть] и шлюх, но их завистливые и тёмные инсинуации не мешали красивой праздной рижской молодёжи, не препятствовали модникам и популярным в свете аббатам собираться там каждый день, главным образом, вечером, до и после Оперы. Бесконечное множество красивых женщин всякого рода составляли одно из главных украшений этих вечеров. Шпалеры, стоявшие вдоль деревьев большой аллеи, предлагали восхищённому взгляду одновременно как помпезный, так и смешной, развлекательный спектакль, восхитительные разновидности которого выше любого описания моими словами. Тысячи маленьких страстей, превращённых в миллион проворных воробьёв, заставляют вас дышать воздухом похотливости, которого вы никогда не ощутите ни в одном другом месте. Но, что удивительного в этом? Ведь вполне справедливо, что мы были душой общества, жаждущего наслаждений, если верно утверждение, что за нами везде следуют сливки общества, что места, которые мы посещаем, моментально становятся самыми приятными и модными в мире?

И действительно, чудесный дар очаровывать и веселить всех, кто нас окружает, неотделим от людей, которых сладострастие сопровождает даже до алтаря. Свидетелем тому является церковь Святого Иоанна4646
  Церковь Святого Иоанна (латыш. Sv. Jāņa baznīca) представляла собой доминиканскую церковь в стиле поздней готики у доминиканского монастыря, при котором был хоспис, рассчитанный на сто мест. Цель хосписа состояла в том, чтобы собирать в своих стенах бедных рижских слепых. Основанием для этого благодеяния служил тот факт, что в течение седьмого крестового похода у некоторых из крестоносцев были повреждены глаза.


[Закрыть]. Мы пользуемся привилегией совершать там такие же непристойности, как и в Рижском замке или нашем театре. Бог знает, какая толпа богомольцев собирается в этой церкви по праздникам и воскресеньям. Мы в ней осаждены сонмом прекрасных лиц, окутаны уважением и лорнированием, а в наши уши постоянно елеем втекает восхищённое мурлыканье толпы. Мы отвечаем на такую милость игривыми и шутливыми речами, а иногда и взрывами смеха, которые, конечно, стараемся придушить, закрывая лицо веерами. Между тем, месса заканчивается, и частенько, не остерегаясь священника, даже не смотря в его сторону, не обращая внимания на то, стоит ли он на алтаре или нет, набожность нашего поведения в этот момент состоит в том, чтобы закончить переговоры со своими партнёрами о предстоящем ужине в каком-нибудь приватном ресторанчике Вецриги, или договориться, к вящему удовлетворению сторон, о более долговременной сделке.

И мне случилось однажды заключить там одно соглашение, в результате которого я была обманута, и причём крайне оскорбительно. Один из этих любезных рыцарей, у которых, как оказалось, доброта является качеством наносным, и которые по непростительной небрежности шефа полиции частенько устраивают дебоши и скандалы на улицах Риги за счёт простых горожан, так вот один из этих негодяев, яркий представитель этих плутов, открыл простой секрет быть приятным для всех. Я имею в виду, как участие в милом кутеже в Верманском парке, так и ужин в ресторане его павильона. Скучали бы мы от того, если бы этот господин рыцарь не присутствовал там с нами? Уверяю вас, что нет!