Текст книги "Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты"

Митрополит Платон

В 1770 году, по случаю победы, одержанной российским флотом над турецким при Чесме, митрополит Платон (Левшин) произнес в Петропавловском соборе, в присутствии Екатерины II и всего двора, речь, замечательную по силе и глубине мыслей.

Когда вития, к изумлению слушателей, неожиданно сошел с амвона к гробнице Петра Великого и, коснувшись ее, воскликнул: «Восстань теперь, великий монарх, отечества нашего отец! Восстань теперь и воззри на любезное изобретение свое!» – то среди общих слез и восторга Разумовский вызвал улыбку окружающих его, сказав им потихоньку: «Чего вин его кличе? Як встане, всем нам достанется».

(«Исторические рассказы…»)

* * *

Известный Дидерот (Дидро), будучи в Петербурге, имел с Платоном, тогдашним учителем наследника, разговор о веровании и начал опровергать бытие Бога. Наш первосвященник замкнул его уста, сказавши по-латыни: «И рече безумец в сердце своем: несть Бог».

* * *

Николай Петрович Архаров, будучи московским губернатором, сказал в разговорах преосвященному Платону, что он «большой поп».

– Конечно, – отвечал владыка, – я главный поп или пастырь, а ты – крупная овца.

(Из собрания П. Карабанова)

Граф Г. Г. Орлов

В 1771 году, во время моровой язвы в Москве и последовавшего возмущения, для водворения спокойствия отправлен был из Петербурга приближенный императрицы граф Григорий Орлов, который презрел все опасности и водворил порядок. Государыня, по его возвращении, приказала в честь его выбить медаль с надписью: «Такового сына Россия имеет». Орлов не принял самою императрицей вручаемые для раздачи медали и, стоя на коленях, сказал: «Я не противлюсь, но прикажи переменить надпись, обидную для других сынов отечества». Выбитые медали брошены в огонь и появились с поправленной надписью: «Таковых сынов Россия имеет».

(Из собрания П. Карабанова)

Славный механик Кулибин никак не хотел расстаться с бородой своей, несмотря на предложение ему чинов и титулов. Наконец, по усиленному настоянию князя Григория Григорьевича Орлова, решается выбриться, если точно узнает, что сие непременно угодно императрице. Князь докладывает государыне, но мудрая царица сия велела сказать Кулибину, что она еще больше его уважает за его почтение к обычаю предков; не только позволяет, но приказывает остаться в бороде, и если чины и титулы нейдут к его костюму, то знает, чем его отличить, и жалует ему для ношения золотую медаль с выбитым его именем, чего никто еще никогда не получал.

(Из собрания П. Карабанова)

Стихотворец Василий Иванович Майков, представленный Екатерине II, заикнувшись, начал повторять всегдашнее свое изречение «как сказать». Князь Орлов остановил его: «Скажи как-нибудь, государыне все равно».

(РС, 1872. Т. V)

«Дамский журнал» (1830) передает по поводу Анны Ивановны Вельяшевой-Волынцевой, переводчицы «Истории Бранденбургской» Фридриха II (М., 1770), любопытный «Словесный рассказ покойного канцлера графа Остермана»: «Вот у меня перевели и Фридриха! – сказала однажды Екатерина Дидероту (Дидро). – И кто же, думаете вы? Молодая, пригожая девушка!» – «У вас и при вас, ваше величество, – отвечал философ, – все чудеса света; но в Париже мало и мужчин, читателей Фридриха».

(РА, 1901. Вып. II)

Граф Самойлов получил Георгия на шею в чине полковника. Однажды во дворце государыня заметила его, заслоненного толпою генералов и придворных.

– Граф Александр Николаевич, – сказала она ему, – ваше место здесь впереди, как и на войне.

(А. Пушкин)

* * *

Старый генерал Ш. представлялся однажды Екатерине II.

– Я до сих пор не знала вас, – сказала императрица.

– Да и я, матушка-государыня, не знал вас до сих пор, – ответил он простодушно.

– Верю, – возразила она с улыбкой. – Где и знать меня, бедную вдову!

(«Древняя и новая Россия», 1879. Т. I)

* * *

Александр Иванович Рибопьер мне, между прочим, рассказывал, что при Екатерине было всего двенадцать андреевских кавалеров. У него был старый дядя, Василий Иванович Жуков, который смерть как хотел получить голубую кавалерию. Один из двенадцати умер, и князь просил Екатерину ему дать орден – он был сенатор и очень глупый человек. Получивши ленту, он представился, чтобы благодарить. После представления его спросили, что сказала ему государыня. «Очень хорошо приняла и так милостиво отнеслась, сказала: «Вот, Василий Иванович, только живи, до всего доживешь».

(А. Смирнова-Россет)

Екатерина II в Москве

Во время пребывания Екатерины II в Москве, за малым числом классных чинов, отставные генералы приглашались на обеды во дворец. По тогдашнему обыкновению государыня, называя всех по имени и отчеству, подошла к генерал-майору Шестакову и спросила:

– Федор Матвеевич, где ваш дом?

– У Сергия, государыня (т. е. на Большой Дмитровке. – Ред.), – был его ответ.

– Да где же этот Сергий? – продолжала она.

– Против моего дома, – довершил простой генерал.

– Лучше бы не спрашивать, – вполголоса сказала государыня, отойдя от него.

* * *

Екатерина II в продолжение достославного своего царствования много занималась строением, но, не обладая знанием и вкусом, поправками много и портила. Когда императрица, в 1785 году, внезапно посетила древнюю столицу, Баженов приводил к окончанию отличный готический дворец в селе Царицыне. Екатериной был назначен день для обозрения здания и с благоволением приказано Баженову представить в Царицыне жену и детей. Дворец государыне не понравился; она, в гневе возвращаясь к экипажам, приказывает начальнику Кремлевской экспедиции, Михаилу Михайловичу Измайлову, сломать оный до основания. Баженов останавливает ее: «Государыня! Я достоин вашего гнева, не имел счастья угодить вам, но жена моя ничего не строила…» Императрица, обернувшись, допустила все семейство к руке и, не сказав ни слова, уехала. А в своем роде редкое здание вскоре было сломано.

(Из собрания П. Карабанова)

Марья Перекусихина

В исходе 1786 года Екатерина, готовясь к зимнему путешествию через Белоруссию в Тавриду, для дорожной шубы приказала принести множество дорогих собольих мехов с образцами богатой парчи и выбрала самую блестящую с битью. Марья Саввишна Перекусихина сказала:

– Матушка государыня, ведь вы ручки исцарапаете!

– Что же делать, голубушка, – возразила Екатерина, – я должна быть одета так, чтобы с первого взгляда всякой мог узнать, что я – императрица.

* * *

В 1787 году на одном ночлеге, во время путешествия в Тавриду, Марью Саввишну Перекусихину поместили в комнату, наполненную чемоданами и дорожными припасами. Государыня, войдя к ней, с сожалением сказала:

– Неужели ты забыта?

Сколько та ни старалась ее успокоить, но Екатерина потребовала князя Потемкина к себе и сделала ему выговор:

– Заботясь обо мне, не забывайте и моих ближних, особливо Марью Саввишну – она мой друг, чтоб ей так же было покойно, как и мне.

(Из собрания П. Карабанова)

Граф М. Н. Кречетников

Кречетников, при возвращении своем из Польши, позван был в кабинет императрицы.

– Исполнил ли ты мои приказания? – спросила императрица.

– Нет, государыня, – отвечал Кречетников.

Государыня вспыхнула:

– Как нет?!

Кречетников стал излагать причины, не дозволившие ему исполнить высочайшие повеления. Императрица не слушала, в порыве величайшего гнева она осыпала Кречетникова укоризнами и угрозами. Кречетников ожидал своей гибели. Наконец императрица умолкла и стала ходить взад и вперед по комнате. Кречетников стоял ни жив ни мертв. Через несколько минут государыня снова обратилась к нему и сказала уже гораздо тише:

– Скажите мне, какие причины помешали вам исполнить мою волю?

Кречетников повторил свои прежние оправдания. Екатерина, чувствуя его справедливость, но не желая признаться в своей вспыльчивости, сказала ему с видом совершенно успокоенным:

– Это дело другое. Зачем же ты мне тотчас этого не сказал?..

(А. Пушкин)

* * *

Генерал-аншеф М. Н. Кречетников, сделавшись тульским наместником, окружил себя почти царскою пышностью и почестями и начал обращаться чрезвычайно гордо даже с лицами, равными ему по своему значению и положению при дворе.

Слух об этом дошел до Екатерины II. Императрица, в свою очередь, пожаловалась на генерала князю Потемкину.

Князь позвал своего любимца генерала Сергея Лаврентьевича Львова, известного в то время остряка, и сказал:

– Кречетников что-то слишком заважничал… Поезжай к нему и сбавь у него спесь…

Львов поспешил исполнить приказание и отправился в Тулу.

В воскресный день Кречетников, окруженный толпой нарядных официантов, ординарцев, адъютантов и других чиновников, с важной миной явился в свой приемный зал и предстал перед многочисленным собранием тульских граждан.

И вот среди всеобщей тишины раздался голос человека, одетого в поношенное дорожное платье. Он, вспрыгнув позади всех на стул, громко хлопал в ладоши и кричал:

– Браво, Кречетников, браво, брависсимо!

Изумленные взгляды собравшихся обратились к смельчаку. Удивление присутствовавших усилилось еще больше, когда наместник подошел к незнакомцу с поклонами и сказал ему:

– Как я рад, многоуважаемый Сергей Лаврентьевич, что вижу вас! Надолго ли к нам пожаловали?

Но незнакомец продолжал хлопать и убеждал Кречетникова вернуться и еще раз позабавить его пышным выходом.

– Бога ради, перестаньте шутить, – бормотал растерявшийся Кречетников, – позвольте обнять вас.

– Нет! – кричал Львов. – Не сойду с места, пока вы не исполните мою просьбу. Право, вы мастерски играете свою роль!

Сконфуженному Кречетникову стоило немалых усилий уговорить посланца слезть со стула и прекратить злую шутку, которая, разумеется, была понята и достигла цели.

(Д. Бантыш-Каменский)

* * *

В 1787 году императрица Екатерина II, возвращаясь в Петербург из путешествия на юг, проезжала через Тулу.

В это время из-за неурожая предыдущего года в Тульской губернии были чрезвычайно высокие цены на хлеб, и народ сильно бедствовал. Опасаясь огорчить такою вестью государыню, тогдашний тульский наместник генерал Кречетников решил скрыть грустное положение вверенного ему края и доложил обратное.

По распоряжению Кречетникова, на все луга, лежавшие при дороге, по которой ехала императрица, были собраны со всей губернии стада скота и табуны лошадей, а жителям окрестных деревень велели встречать государыню с песнями, в праздничных одеждах, с хлебом и солью.

Видя всюду чистоту, порядок и изобилие, Екатерина осталась довольна и сказала Кречетникову:

– Спасибо вам, Михаил Никитич, я нашла в Тульской губернии то, что желала бы найти и в других.

К несчастью, Кречетников находился тогда в дурных отношениях с одним из спутников императрицы, обер-шталмейстером Львом Александровичем Нарышкиным, вельможей, пользовавшимся особым расположением Екатерины и умевшим, под видом шутки, ловко и кстати, высказывать ей правду.

На другой день после приезда государыни в Тулу Нарышкин явился к ней рано утром с ковригой хлеба, воткнутой на палку, и с двумя утками, купленными на рынке.

Изумленная такой выходкой, Екатерина спросила его:

– Что это значит, Лев Александрович?

– Я принес вашему величеству тульский ржаной хлеб и двух уток, которых вы жалуете, – отвечал Нарышкин.

Императрица, догадавшись, в чем дело, спросила, почем Нарышкин покупал хлеб.

Нарышкин доложил, что платил за каждый фунт по четыре копейки.

Екатерина недоверчиво взглянула на него и возразила:

– Быть не может! Это неслыханная цена! Мне доложили, что в Туле печеный хлеб не дороже копейки.

– Вас, государыня, обманули, – ответил Нарышкин.

– Удивляюсь, – продолжила императрица, – как же меня уверяли, что в здешней губернии был обильный урожай в прошлом году?

– Может быть, нынешняя жатва будет удовлетворительна, – сказал Нарышкин, – а пока голодно…

(«Москвитянин», 1842, № 2)

Князь Л. А. Нарышкин

Однажды Екатерина ехала из Петербурга в Царское Село, близ которого верстах в двух сломалось колесо в ее карете. Императрица, выглянув из кареты, громко сказала:

– Уж я Левушке (так называла она Льва Александровича) вымою голову.

Лев Александрович выпрыгнул из коляски, прокрался стороною до въезда в Царское Село, вылил на голову ведро воды и стал как вкопанный. Между тем колесо уладили, Екатерина подъезжает, видит Нарышкина, с которого струилась вода, и говорит:

– Что ты это, Левушка?

– А что, матушка! Ведь ты хотела мне вымыть голову. Зная, что у тебя и без моей головы много забот, я сам вымыл ее!

(С. Глинка)

* * *

Раз Нарышкин слишком далеко простер свои шутки над заслуженным генералом Пассеком. В присутствии императрицы Пассек смолчал, но потом потребовал от Нарышкина удовлетворения.

– Согласен, – отвечал последний, – с тем только, чтобы один из нас остался на месте.

Пассек одобрил предложение и, захватив с собою пару заряженных пистолетов, отправился с Нарышкиным за город.

Отъехав верст десять, Нарышкин велел экипажу остановиться около одной рощи. Лакей отпер дверцы со стороны Пассека, который тотчас же выпрыгнул. Тогда лакей быстро захлопнул дверцы, вскочил на козлы и закричал: «Пошел!», а Нарышкин, высунувшись из окна и заливаясь смехом, сказал Пассеку: «Я сдержал свое слово: оставил вас на месте!» Кучер ударил по лошадям, и экипаж исчез, обдав Пассека целым столбом пыли.

Взбешенный Пассек должен был возвратиться в город пешком и поклялся жестоко отомстить Нарышкину за столь дерзкую шутку.

К счастью для Нарышкина, императрица вовремя узнала об этом приключении и поспешила примирить обоих противников.

(«Исторические рассказы…»)

На даче Льва Александровича Нарышкина (на Петергофской дороге) и на даче графа А. С. Строганова (на Выборгской стороне, за Малой Невкой) в каждый праздничный день был фейерверк, играла музыка, и если хозяева были дома, то всех гуляющих угощали чаем, фруктами, мороженым. На даче Строганова даже танцевали в большом павильоне не званые гости, а приезжие из города повеселиться на даче – и эти танцоры привлекали особенное благоволение графа А. С. Строганова и были угощаемы. Кроме того, от имени Нарышкина и графа А. С. Строганова ежедневно раздавали милостыню убогим деньгами и провизией и пособие нуждающимся. Множество бедных семейств получали от них пансионы.

Дома графа А. С. Строганова и Л. А. Нарышкина вмещали в себе редкое собрание картин, богатые библиотеки, горы серебряной и золотой посуды, множество драгоценных камней и всяких редкостей. Императрица Екатерина II в шутку часто говорила: «Два человека у меня делают все возможное, чтоб разориться, и никак не могут!»

(Ф. Булгарин)

* * *

Раз Екатерина играла вечером в карты с графом Александром Сергеевичем Строгановым. Игра была по полуимпериалу, Строганов проигрывался, сердился, наконец бросил карты, вскочил со стула и начал ходить по комнате.

– С вами играть нельзя, вам легко проигрывать, а мне каково? – кричал он императрице.

Находившийся при этом Николай Петрович Архаров испугался и всплеснул руками.

– Не пугайтесь, Николай Петрович, – хладнокровно сказала ему Екатерина, – пятьдесят лет все та же история.

Походив немного и охладев, Строганов опять сел, и игра продолжалась, как будто ничего не бывало.

(«Исторические рассказы…»)

* * *

Когда германский император Иосиф II приехал в Петербург, императрица Екатерина II, представляя ему вельмож, составлявших ее общество, о графе Александре Сергеевиче Строганове сказала: «Он так богат, что не может придумать средства промотаться».

(Из собрания П. Карабанова)

Граф А. Г. Орлов-Чесменский

Екатерина II в последний приезд в Москву посетила графа А. Г. Орлова-Чесменского и сказала: «Долго ли тебе жить в таком доме?» Хозяин отвечал: «Изволишь знать, матушка, русскую пословицу – не красна изба углами, а красна пирогами; у меня же их много по твоей милости».

(Из собрания П. Карабанова)

* * *

Когда получили известие о взятии Очакова, граф А. Г. Орлов дал большой обед в Москве по этому случаю. Сидят все за столом, и хозяин во всех орденах и с портретом императрицы. Среди обеда и будучи уже навеселе, Орлов подозвал к себе расхаживающего вокруг стола дурака Иванушку (Нащокина) и дал ему щелчок по лбу. Иванушка потер лоб и пошел опять ходить кругом стола, а через некоторое время подходит к графу Алексею Григорьевичу и, указывая на изображение государыни, спрашивает его:

– Это что у тебя такое?

– Оставь, дурак, это портрет матушки нашей императрицы, – отвечал Орлов и при этом приложился к портрету.

Иванушка: «Да ведь у Потемкина такой же есть?»

Орлов: «Да, такой же».

– Потемкину-то дают за то, что города берет, а тебе, видно, за то, что дураков в лоб щелкаешь.

Орлов так взбесился, что чуть не убил дурака.

(РА, 1904. Вып. III)

В 1788 году Екатерина, не подозревая короля Шведского в намерении объявить войну России, намеревалась большую часть флота отправить в Средиземное море против турок. Сколько ни убеждали ее остановиться с исполнением, но она оказывалась непреклонной. Наконец упросили ее, чтоб дозволила во дворце составить совет, на котором она не присутствовала. Все единогласно сказали, что последствия могут быть пагубны для Петербурга, но никто не хотел идти к ней с докладом. Граф Валентин Платонович Мусин-Пушкин, известный твердостью духа, вызвался на это. При входе его государыня спросила:

– Что скажете, батюшка?

– Совет поручил донести вашему величеству, что он находит исполнение воли вашей не только неудобным, но и опасным, а потому и невозможным по многим обстоятельствам.

Екатерина в гневе, по обыкновению засучивая рукава платья своего, сказала:

– Кто дал право совету так дерзко противиться предприятию, мною обдуманному?

– Осмеливаюсь вещать истину вашему императорскому величеству, – продолжал Пушкин.

– Вы забываетесь, – с сердцем сказала она…

– Любовь к славе вашей и пользе Отечеству тому виною, – со слезами повторил Пушкин.

– Оставьте меня!

Через краткое время Екатерина одумалась и отменила повеление готовить флот к отпуску. Открылось злобное намерение короля Шведского, и война была объявлена. Пушкин над немногочисленной и наскоро собранной армией был назначен главнокомандующим; доведя оную до шведской границы, он остановился. Государыня многократно письменно понуждала его идти далее, но он не повиновался, доколе не получил достаточного подкрепления.

(Из собрания П. Карабанова)

Адмирал В. Я. Чичагов

В 1789 и 1790 годах адмирал В. Я. Чичагов одержал блистательные победы над шведским флотом, которым командовал сначала герцог Зюдерманландский, а потом сам шведский король Густав III. Старый адмирал был осыпан милостями императрицы <…>.

При первом после того приезде Чичагова в Петербург императрица приняла его милостиво и изъявила желание, чтобы он рассказал ей о своих походах. Для этого она пригласила его к себе на следующее утро. Государыню предупреждали, что адмирал почти не бывал в хороших обществах, иногда употребляет неприличные выражения и может не угодить ей своим рассказом. Но императрица осталась при своем желании. На другое утро явился Чичагов. Государыня приняла его в своем кабинете и, посадив против себя, вежливо сказала, что готова слушать. Старик начал… Не привыкнув говорить в присутствии императрицы, он робел, но чем дальше входил в рассказ, тем больше оживлялся и наконец пришел в такую восторженность, что кричал, махал руками и горячился, как бы при разговоре с равным себе. Описав решительную битву и дойдя до того, когда неприятельский флот обратился в полное бегство, адмирал все забыл, ругал трусов-шведов, причем употреблял такие слова, которые можно слышать только в толпе черного народа. «Я их… я их…» – кричал адмирал. Вдруг старик опомнился, в ужасе вскочил с кресел, повалился перед императрицей…

– Виноват, матушка, ваше императорское величество…

– Ничего, – кротко сказала императрица, не дав заметить, что поняла непристойные выражения, – ничего, Василий Яковлевич, продолжайте; я ваших морских терминов не разумею.

Она так простодушно говорила это, что старик от души поверил, опять сел и докончил рассказ. Императрица отпустила его с чрезвычайным благоволением.

(РC, 1874. Т. Х)

На одном из придворных собраний императрица Екатерина обходила гостей и к каждому обращала приветливое слово. Между присутствующими находился старый моряк. По рассеянию случилось, что, проходя мимо него, императрица три раза сказала ему: «Кажется, сегодня холодно?» – «Нет, матушка, ваше величество, сегодня довольно тепло», – отвечал он каждый раз. «Уж воля ее величества, – сказал он соседу своему, – а я на правду черт».

(П. Вяземский)

– Никогда я не могла хорошенько понять, какая разница между пушкою и единорогом, – говорила Екатерина II какому-то генералу.

– Разница большая, – отвечал он, – сейчас доложу вашему величеству. Вот изволите видеть: пушка сама по себе, а единорог сам по себе.

– А теперь понимаю, – сказала императрица.

(П. Вяземский)

Княгиня Варвара Александровна Трубецкая неразлучно жила с супругою Хераскова около двадцати лет в одном дому, чему покойная императрица Екатерина крайне удивлялась и говаривала публично: «Не удивляюсь, что братья между собою дружны, но вот что для меня удивительно, как бабы столь долгое время уживаются между собою».

(РА, 1879. Вып. IX)

Князь А. Н. Голицын рассказал, что однажды Суворов был приглашен к обеду во дворец. Занятый одним разговором, он не касался ни одного блюда. Заметив это, Екатерина спрашивает его о причине.

– Он у нас, матушка-государыня, великий постник, – отвечает за Суворова Потемкин, – ведь сегодня сочельник, он до звезды есть не будет.

Императрица, подозвав пажа, пошептала ему что-то на ухо; паж уходит и чрез минуту возвращается с небольшим футляром, а в нем находилась бриллиантовая орденская звезда, которую императрица вручила Суворову, прибавив, что теперь уже он может разделить с нею трапезу.

(РА, 1905. Вып. XII)