Текст книги "Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты"

А. С. Шишков

Шишков был флигель-адъютантом императора Павла. Однажды в дежурство Александра Семеновича государь принял бал у князей Гагариных <…>. Обязанность дежурного флигель-адъютанта была следовать за государем на случай каких-нибудь приказаний. Бал продолжался… Павел Петрович был весел и разговорчив. Вдруг отворяется дверь и показывается граф К. Государь, видимо, признал неуместным, что, зная о присутствии его на бале, один из званых гостей позволил себе явиться позже высочайшего гостя. Едва граф успел переступить порог, как государь, обращаясь к Шишкову, говорит: «Флигель-адъютант, ступай к графу К. и скажи ему, что он дурак». Александр Семенович говорил, что никогда в жизни не был в таком затруднительном положении, как в эту минуту, тем более что тот, кому велено было сказать такую любезность, был знатной особой. Но делать было нечего. Он подходит к этой особе и с низким поклоном начинает: «Государь-император приказать…» Но государь, пошедший вслед за ним, перебивает и вскрикивает: «Не так! Говори, как приказано, и больше ничего». После этого молодой офицер, снова раскланявшись, во всеуслышание произнес: «Ваше сиятельство, вы дурак». «Хорошо», – похвалил государь и отошел. На другой день Шишков ездил к графу извиняться в невольной дерзости; это, кажется, было лишнее и только напомнило пациенту о вчерашней невзгоде.

(РС, 1875. Т. XIII)

Государь Павел Петрович обещал однажды быть на бале у князя Куракина, вероятно Алексея Борисовича. Перед самым балом за что-то прогневался он на князя, раздумал к нему ехать и отправил вместо себя Константина Павловича с поручением к хозяину. Тот к нему явился и говорит: «Государь император приказал мне сказать вашему сиятельству, что вы, сударь, ж… ж… и ж…» С этими словами поворотился он направо кругом и уехал.

(П. Вяземский)

Статс-секретарь П. А. Обресков

Сенатор Петр Алексеевич Обресков служил при императоре Павле в качестве статс-секретаря. Почему-то он впал в немилость и несколько дней не смел показываться на глаза императору.

Но вот в какой-то торжественный день Обрескову надлежало явиться во дворец.

Он приезжает и выбирает себе местечко в толпе, чтобы не попадаться императору.

Между тем стали разносить кофе. Лакей, заметив Обрескова, протиснулся к нему с подносом и таким образом нарушил маскировку.

Обресков, желая поскорее отделаться от лакея, отказался от кофе.

– Отчего ты не хочешь кофе, Обресков? – спросил император.

– Я потерял вкус, ваше величество, – нашелся с ответом Обресков.

– Возвращаю тебе его, – говорит Павел.

И Обресков опять вошел в милость.

(РС, 1903, № 7)

В кадетском корпусе

Раз император Павел, заехав в кадетский корпус, был в духе, шутил с кадетами и позволил им в своем присутствии многие вольности.

– Чем ты хочешь быть? – спросил государь одного кадета в малолетнем отделении.

– Гусаром! – отвечал кадет.

– Хорошо, будешь! а ты чем хочешь быть? – промолвил император, обращаясь к другому мальчику.

– Государем! – отвечал кадет, смело смотря ему в глаза.

– Не советую, брат, – сказал государь, – тяжелое ремесло. Ступай лучше в гусары.

– Нет. Я хочу быть государем, – повторил кадет.

– Зачем? – спросил император.

– Чтоб привезти в Петербург папеньку и маменьку.

– А где же твой папенька?

– Он служит майором в украинском гарнизоне.

– Это мы и без того сделаем, – сказал государь, ласково потрепав кадета по щеке, и велел бывшему с ним дежурному генерал-адъютанту записать фамилию и место служения отца кадета.

Через месяц отец кадета явился в корпус к сыну и с изумлением узнал причину милости императора, который перевел его в Сенатский полк и приказал выдать несколько тысяч рублей на подъем и обмундировку.

* * *

В другой приезд свой в кадетский корпус император Павел, проходя по гренадерской роте, спросил одного благообразного кадета:

– Как тебя зовут?

– Приказный, – отвечал кадет.

– Я не люблю приказных, – возразил государь, – и с этих пор ты будешь называться…

Государь задумался и, взглянув на бывшего с ним сенатора Михаила Никитича Муравьева, сказал:

– Ты будешь называться Муравьевым!

Затем, обратившись к Михаилу Никитичу, император промолвил:

– Прошу извинить меня, ваше превосходительство, что я дал этому кадету вашу фамилию: это послужит ему поощрением к подражанию вам, а мне такие люди, как вы, весьма нужны!

Муравьев низко поклонился государю. Через несколько дней вышел высочайший указ о переименовании Приказных в Муравьевых.

(«Исторические рассказы…»)

При Павле I какой-то гвардейский полковник в месячном рапорте показал умершим офицера, который отходил в больнице. Павел его исключил за смертью из списков. По несчастью, офицер не умер, а выздоровел. Полковник упросил его на год или на два уехать в свои деревни, надеясь сыскать случай поправить дело.

Офицер согласился, но, на беду полковника, наследники, прочитавши в приказах о смерти родственника, ни за что не хотели его признавать живым и, безутешные от потери, настойчиво требовали ввода во владение. Когда живой мертвец увидел, что ему приходится в другой раз умирать, и не с приказу, а с голоду, тогда он поехал в Петербург и подал Павлу просьбу.

Павел написал своей рукой на его просьбе: «Так как об г. офицере состоялся высочайший приказ, то в просьбе ему отказать».

(А. Герцен)

Поручик Киж

Некий писарь, сочиняя очередной приказ о производстве обер-офицеров из младших чинов в старшие, выводя слова: «Прапорщики ж такие-то – в подпоручики, – перенес на другую сторону «ки ж», да еще от усердия начал строку с большой, прописной буквы.

Павел I, подписывая приказ, принял «киж» за фамилию и написал: «Подпоручика Кижа – в поручики».

Редкая фамилия запомнилась Павлу. На следующий день, подписывая другой приказ – о производстве поручиков в капитаны, император произвел мифическую персону в капитаны, а на третий день – и в первый штаб-офицерский чин – штабс-капитана.

Через несколько дней Павел произвел Кижа в полковники и велел вызвать к себе.

Высшее военное начальство переполошилось, предполагая, что император хочет произвести Кижа в генералы. Но отыскать такого офицера нигде не смогли.

И, наконец, докопались до сути дела – канцелярской описки. Однако, опасаясь гнева императора, донесли Павлу, что полковник Киж умер.

– Жаль, – сказал Павел, – хороший был офицер.

(В. Даль)

«Кто кричал: слушай!»

Император жил летом в Гатчине, в весьма тесном дворце, стоящем полукругом на площади. Государь обедал рано и обычно садился после этого в большие кресла, прямо против растворенных на балкон дверей, и отдыхал. Об эту пору вся Гатчина замиралa в молчании; махальные от дворцового кapayла выставлялись по улицам, ведущим на площадь, езды по городу не было. В такую-то пору шел по направлению ко дворцу паж Яхонтов и, пройдя тихонько по стенке до того места, где внизу во дворце жили фрейлины, вздумал пошалить; вскочив на подстенок, он приплющил лицо к оконнице, оградившись с боков от солнца ладонями и раскланиваясь с коротко знакомыми ему девицами, начал корчить рожи, чтобы их рассмешить. Те, зная общую слабость свою, с трудом удерживаясь от хохота, стали отгонять его знаками, указывая навepx и объясняя приложением руки к наклоненной голове, что государь отдыхает. Паж или камер-паж, видно, не расположен был кончить этим шалость свою и внезапно, во все безумное горло свое, пустил сигнал: «слу-ша-ай!» Соскочив с подстенка, он тихо и быстро побежал далее, выбрался с площади на улицу и был таков.

Можно себе представить, какая тревога поднялась во дворце, когда это сумасбродное «слушай» среди белого дня раздалось под растворенным балконом отдыхавшего государя! Император вскочил и позвонил. «Кто кричал: слушай?» – спросил он вне себя, но с видимым наружным покоем. Вошедший поспешил выскочить и бросился опрометью вниз к караульне. Второй звонок – «кто кричал: слушай?», и этот адъютант или ординарец, не знаю, едва успел добежать до лестницы, как сильный звон заставил спешно войти всех бывших налицо в передней. «Кто кричал: слушай?» Голос, коим сделан этот вопрос, был знаком всем близким: очевидно, терпение императора истощилось. У караульни шла переборка – комендант, плац-майор, дежурный по караулам, караульный капитан, весь караул у сошек – а виноватого нет, никто ничего не знает. Воротившиеся из посылки в страхе стоят в передней, глядят друг на друга, никто не знает, что делать. Еще звонок и тот же вопрос: «кто кричал: слушай?» встречает опрометью кинувшихся в покои чуть не на пороге. Коменданта и весь причт его давно уже дрожь пробрала до костей; он кидается на колени перед караулом и умоляет солдат: «Братцы, спасите, возьми кто-нибудь на себя, мы умилостивим после государя, не бойтесь, отстоим, он добр, сердце отляжет».

Гвардеец выходит из фронту и говорит смело: «Я кричал, виноват». Чуть не на руках внесли его в государеву приемную и наперед уже, бегом, успели объявить императору, что нашли виноватого, нашли!

Услышав слово это, государь спокойно сел опять в свои кресла и велел позвать его. Солдат вошел под весьма почтенным конвоем и стал перед государем, который, поглядев на него молча долго и пристально, спросил:

– Ты кричал: слушай?

– Я кричал, ваше императорское величество!

– Какой у него славный голос! В унтер-офицеры его, и сто рублей за потеху.

(В. Даль)

Ваксель

Рассказывают, что в царствование императора Павла I Г. Ваксель побился об заклад, что на вахтпараде дернет за косу одно весьма важное лицо. Ему не хотели верить и побились об заклад, для шутки. В первый вахтпарад Ваксель вышел из офицерского строя и, подбежав быстро к важному лицу, дернул его легонько за косу. Важное лицо оглянулось. Ваксель, сняв шляпу и поклонившись (как требовала тогда форма), сказал тихо: «Коса лежала криво, и я дерзнул поправить, чтобы молодые офицеры не заметили…» – «Спасибо, братец!» – сказало важное лицо – и Ваксель возвратился, в торжестве, на свое место.

* * *

Рассказывали также, что император Павел I, прогуливаясь верхом по городу, увидел большую толпу народа, стоявшего на Казанском мосту и по набережной канала. Люди с любопытством смотрели в воду и чего-то ждали.

– Что это такое? – спросил государь у одного из зевак.

– Говорят, ваше величество, что под мост зашла кит-рыба, – отвечал легковерный зритель.

– Верно здесь Ваксель! – сказал государь громко.

– Здесь, ваше величество! – воскликнул он из толпы.

– Это твоя штука?

– Моя, ваше величество!

– Ступай же домой – и не дурачься, – примолвил государь, улыбаясь.

Ваксель знал хорошо службу, служил отлично и превосходно ездил верхом – за это спускали ему много проказ.

(Ф. Булгарин)

Алексей Копьев

Когда Павел I, при вступлении на престол, ввел безобразную форму мундиров и т. п., один бывший адъютант князя Зубова, А. Д. Копьев, послан был с какими-то приказаниями в Москву. Раздраженный переменою судьбы, он вздумал посмеяться над новою формою: сшил себе перед отъездом мундир с длинными широкими полами, привязал шпагу к поясу сзади, подвязал косу до колен, взбил себе преогромные букли, надел уродливую треугольную шляпу с широким золотым галуном и перчатки с крагами, доходившими до локтя. В этом костюме явился он в Москве и уверял всех, что такова действительно новая форма. Император узнал о том, приказал привезти его в Петербург и представить к нему в кабинет. «Хорош! мил! – сказал он, увидев этот шутовской наряд. – В солдаты его!» Приказание было исполнено. Копьеву в тот же день забрили лоб и зачислили в один из армейских полков, стоявших в Петербурге.

* * *

Чулков, петербургский полицмейстер, призвал Копьева к себе и сказал:

– Да, говорят, братец, что ты пишешь стихи.

– Точно так, писывал в былое время, ваше высокородие!

– Так напиши теперь мне похвальную оду, слышишь ли! Вот перо и бумага!

– Слушаю, ваше высокородие! – отвечал Копьев, подошел к столу и написал: «Отец твой чулок; мать твоя тряпица, а ты сам что за птица!»

(Н. Греч)

* * *

Рассказывают, что известный Копьев, чтобы убедить крестьян своих внести разом ему годовой оброк, говорил им, что такой взнос будет последний, а что с будущего года станут они уплачивать все повинности и отбывать воинскую повинность одной поставкой клюквы.

(П. Вяземский)

Император Павел I, подходя к подъезду Зимнего дворца после крещенского парада, заметил белый снег на треугольной шляпе поручика.

– У вас белый плюмаж! – сказал государь.

А белый плюмаж составлял тогда отличие бригадиров, чин которых в армии, по «Табели о рангах», соответствовал статским советникам.

– По милости Божией, ваше величество! – ответил находчивый поручик.

– Я никогда против Бога не иду. Поздравляю с бригадиром! – сказал император и пошел во дворец.

(Из собрания И. Преображенского)

Гвардии офицер Вульф попросился в отставку. Павел I лично спросил его о причинах и, находя оные недостаточными, вынудил его сказать, что поступает так, утверждаясь на праве вольности, дарованном родителем его российскому дворянству. «Хорошо, – отвечал Павел, – твоего не отниму, да и моего не отдам (мундира)». С сего времени началась отставка без мундиров.

(Из собрания П. Карабанова)

Один офицер донес на своего товарища в делании фальшивой ассигнации. Император Павел приказал разведать обстоятельно, как было дело и в каких отношениях находились до того доносчик и обвиняемый. Оказалось, что один был очень молодой человек, который из ребяческой шутки взял лоскут цветной бумаги и нарисовал на нем ассигнацию, а другой был его старше летами и считался его другом.

Павел положил следующую резолюцию: «Доносчика, как изменника в дружбе, отрешить от службы и никуда не определять, а обвиненного, как неопытного в дружбе и службе, посадить на три дня под арест».

(Из собрания П. Карабанова)

Во время своих ежедневных прогулок по Петербургу император Павел встретил офицера, за которым солдат нес шпагу и шубу. Государь остановил их и спросил солдата:

– Чью ты несешь шпагу и шубу?

– Моего начальника, прапорщика N.N., – ответил солдат, указывая на офицера.

– Прапорщика? – сказал государь с изумлением. – Так поэтому ему, стало быть, слишком трудно носить свою шпагу, и она ему, видно, наскучила. Так надень-ка ты ее на себя, а ему отдай свой штык с портупеей; ему будет носить их легче и спокойнее.

Таким образом, этими словами государь разом пожаловал солдата в офицеры, а офицера разжаловал в солдаты. Пример этот произвел сильное впечатление в войсках, и офицеры начали строго держаться формы. Через несколько недель государь смиловался над несчастным прапорщиком и возвратил ему чин.

(Из собрания И. Преображенского)

Каннабих

Генерал-лейтенант Каннабих был из числа гатчинских служак императора Павла Петровича, тогда еще великого князя. При воцарении Павла I он стал его адъютантом. Однажды, на параде, государь передал ему какое-то словесное приказание, и Каннабих стремглав полетел исполнять его, причем у него свалилась с головы неуклюжая треуголка.

– Каннабих, Каннабих! – закричал император. – Шляпу потерял!

– Голова тут, ваше императорское величество, – отвечал, продолжая скакать как сумасшедший, Каннабих.

– Дать ему тысячу душ крестьян, – воскликнул император Павел.

(РС, 1870. Т. II)

Рышков

Рышков, человек не глупый от природы и всегда усердный по службе, сделался лично известным императору Павлу Петровичу и из нижних чинов дослужился до офицерского чина. Чувствуя свою необразованность в новом звании, он стал усердно заниматься в часы досуга не только чтением русских книг и письмом, но изучением французского языка, считавшегося тогда необходимым для офицера, состоящего на службе у великого князя. По вступлении на престол Павла I Рышков переведен был в гвардию капитаном.

Один раз Рышков был дежурным во дворце, в зале, у дверей кабинета государя, где собралось несколько человек генералов с докладом к государю, и в том числе генерал-губернатор Пален. Он невольно прислушивался к разговору собравшихся лиц, которые объяснялись между собою вполголоса, на французском языке, вероятно, не подозревая, что дежурный офицер поймет их разговор.

Речь зашла о Павле I, и один из генералов, в порыве негодования повысив голос, стал осуждать распоряжения государя. Рышков, как человек преданный Павлу, не перенес этого и дал пощечину оскорбителю, произнеся, что в присутствии своем никому не дозволит так говорить о государе. В этот момент, вследствие произошедшего шума, дверь кабинета отворилась, и император Павел вошел в зал, сделавшись почти очевидцем происшедшей сцены. В порыве гнева император подошел к Рышкову, потряс его за плечо и закричал:

– Как ты смел в моем дворце драться?

Испуганный Рышков отвечал:

– Виноват, ваше величество, но я, как верноподданный, не мог перенести, когда в моем присутствии осуждают государя.

Под влиянием продолжавшегося гнева Павел закричал:

– Арестовать его (Рышкова) и разжаловать в солдаты.

Рышков отведен был на гауптвахту, где представлялись ему печальные картины будущего. Но, к великому его удивлению, он в тот же вечер был выпущен, а на другой день ему объявили резолюцию государя: за преданность к его особе наградить Рышкова двумястами душ крестьян с отписанною землею. Но, за нарушение воинской дисциплины, оставить на службе нельзя, а уволить в отставку с чином полковника.

(РС, 1876. Т. XVI)

В Преображенском полку был один солдат, которого очень любил Павел I. Всякий раз, как только случалось ему видеть своего любимца, он подходил к нему и разговаривал с ним. Один раз полковник Малышкин наказал этого солдата за какую-то неисправность. На другой день был развод. Малышкин, отрапортовав государю, стал на место. Павел подошел к своему любимцу и стал с ним говорить. Во время разговора совершенно случайно он повернулся и взглянул на Малышкина. Бедный полковник затрясся и упал; его унесли без памяти. Он вообразил, что солдат жаловался на него Павлу.

(ИВ, 1884. № 1)

Фельдмаршал Н. В. Репнин

При Павле I многим военным особам позволено было после вахтпарада, переобувшись в башмаки, приезжать во дворец к обеду, только требовалось в известный час записываться у гоф-фурьера. Они собирались подле государева кабинета; за четверть часа до обеда выходил гоф-фурьер осведомиться для донесения императору, потом отворенными дверями все они, через кабинет, проходили в столовую комнату.

В один из таких дней на вахтпараде фельдмаршал князь Николай Васильевич Репнин, подойдя к государю, сказал, что «погода хороша, но очень холодна». Император, вместо ответа, подняв голову, выказав неудовольствие.

Репнин поступил неосторожно – поехал во дворец обедать. Когда растворили двери, князь по чину первый подходит, а гоф-фурьер его останавливает:

– Вам нельзя!

– Что такое? – спросил фельдмаршал.

– Вас пускать не приказано.

Старик затрясся, побледнел и уехал.

(Из собрания П. Карабанова)

Анна Лопухина

Известна платоническая любовь Павла I к Анне Петровне Лопухиной. Она жила в Таврическом дворце, куда нередко заезжал к ней Павел. Рассказывают, что когда он собирался навестить ее, то прежде старался хорошенько принарядиться и перед зеркалом репетировал свои манеры. Если Лопухина бывала с ним ласкова, то Павел приходил в такой восторг, что первый попавшийся ему навстречу мог ни за что ни про что быть засыпан милостями, но горе бывало тому, кто попадался ему на глаза после неблагосклонного приема Лопухиной. Тогда он бывал не в себе, и гнев его изливался на всех.

Однажды Павел поехал кататься по городу, направляясь к Таврическому дворцу. Он уже предвкушал удовольствие увидеть в окне свою любимицу, которая действительно и сидела на условленном месте, как вдруг произошел неожиданный случай. Ему попался навстречу какой-то кавалергардский юнкер верхом на лошади, и в то самое время, как Павел поравнялся с окном, у которого сидела Лопухина, юнкер остановился, повернул во фронт и лошадью заслонил окно. К довершению несчастья, лошадь, повернутая задом к окну, стала отмечать место, где стояла, самыми неблаговидными следами. Ни в чем не повинный юнкер был послан в Сибирь.

(ИВ, 1884. № 1)

* * *

Во время суворовского похода в Италию император Павел в присутствии фрейлины княжны Лопухиной, пользовавшейся особенным его расположением, начал читать вслух реляцию, только что полученную с театра войны. В реляции упоминалось, между прочим, что генерал князь Павел Гаврилович Гагарин ранен, хотя и легко. При этих словах император замечает, что княжна Лопухина побледнела и совершенно изменилась в лице. Он на это не сказал ни слова, но в тот же день послал Суворову повеление, чтобы князь Гагарин, несмотря на рану, был немедленно отправлен курьером в Петербург. Гагарин является. Государь принимает его милостиво в кабинете, приказывает освободиться от шляпы, сажает и подробно расспрашивает о военных действиях. Во время разговора незаметно входит камердинер государя, берет шляпу Гагарина и кладет вместо нее другую. После аудиенции Гагарин идет за своею шляпой и на прежнем месте находит генерал-адъютантскую шляпу. Разумеется, он ее не берет, а продолжает искать свою.

– Что вы там, сударь, ищете? – спрашивает государь.

– Шляпу мою, ваше величество.

– Да вот ваша шляпа, – говорит он, указывая на ту, которой по его приказанию была заменена прежняя.

Таким замысловатым образом князь Гагарин был пожалован генерал-адъютантом, и вскоре затем он был обвенчан с княжной Лопухиной.

(«Исторические рассказы…»)

Павел I, сопровождаемый свитой, ехал по адмиралтейской площади, мимо гауптвахты, которая была у входа в Адмиралтейство. Дежурный офицер на гауптвахте, в чине штабс-капитана, был сильно пьян. Заметив приближающегося государя, он ударил тревогу, солдаты отдали честь, а офицер шатался и махал саблей.

Павел, подъехав к гауптвахте, послал адъютанта и велел арестовать офицера. Адъютант передал слова государя офицеру, на что тот, не смущаясь, отвечал:

– Убирайтесь вон, иначе я вас арестую.

Адъютант вернулся, но не решился передать слова офицера государю. Павел, в сильном гневе на него, послал его вторично и повторил приказ. Но пьяный офицер ему отвечал тем же и еще прибавил:

– Разве вы не знаете, что прежде, чем арестовать, вы должны сменить меня.

– Он, пьяный, лучше нас, трезвых, свое дело знает, – сказал император, когда ему доложили о случившемся.

И повысил офицера в чине.

(РС, 1871. Т. IV)

Изгоняя роскошь и желая приучить подданных своих к умеренности, император Павел назначил число кушаний по сословиям, а у служащих – по чинам. Майору определено было иметь за столом три кушанья.

Яков Петрович Кульнев, впоследствии генерал и славный партизан, служил тогда майором в Сумском гусарском полку и не имел почти никакого состояния. Павел, увидев его где-то, спросил:

– Господин майор, сколько у вас за обедом подают кушаний?

– Три, ваше императорское величество.

– А позвольте узнать, господин майор, какие?

– Курица плашмя, курица ребром и курица боком, – отвечал Кульнев.

(РС, 1874, Т. XI)

Раз, при разводе, император Павел I, прогневавшись на одного гвардейского офицера, закричал:

– В армию, в гарнизон его!

Исполнители подбежали к офицеру, чтобы вывести его из фронта. Убитый отчаянием офицер громко сказал:

– Из гвардии да в гарнизон! – ну, уж это не резон!

Император расхохотался.

– Мне это понравилось, господин офицер, – говорил он, – мне это понравилось; прощаю вас!

* * *

Раз, на Царицыном лугу, во время парада гвардии, недовольный Преображенским полком Павел закричал:

– Направо кругом, марш… в Сибирь!

Повиновение русских так велико, что полк во всем своем составе стройно прошел с Царицына луга по улицам Петербурга до Московской заставы и потом отправился далее по сибирскому тракту. Уже близ Новгорода этот полк настигли посланники от государя, который объявил монаршее помилование и возвратил прощенных в столицу.

(РС, 1874. Т. XI)