Текст книги "Иудея Христа. Рождение новой веры"

Иудея становится римской провинцией

Завещание Ирода подлежало утверждению римским императором, так как Иудея, в отличие от времен Хасмонеев, уже не была независимым царством. Пока Архелай как главный наследник царя, а также родственники Ирода готовились к предстоящей поездке в Рим, на территории Иерусалимского Храма начались народные волнения. Их инициаторами стали соратники тех молодых фарисеев, которых Ирод казнил за уничтожение римского орла. Люди, настрадавшиеся от тирании царя, требовали наказать наиболее ретивых слуг Ирода и сместить назначенного им первосвященника. Архелаю не удалось договориться с лидерами недовольных и он, боясь более серьезных беспорядков, приказал разогнать всех силой. Гибель множества людей, да еще на храмовой земле, оказалась недобрым предзнаменованием для будущего правления Архелая.

В 4 г. до н. э. в Риме перед императором и сенатом разыгралась настоящая баталия, с одной стороны, между Архелаем и его сторонниками, с другой – между всеми родственниками Ирода. Как выяснилось, многочисленная родня Ирода прибыла в Рим только для того, чтобы воспрепятствовать воцарению Архелая на иудейском троне. Главного наследника обвиняли в крайней жестокости к своим подданным и в убийстве невинных людей на территории Храма. Семейство Ирода, поддержанное делегатами от народа, просило ввести прямое римское правление в Иудее, полагая, что только так можно будет покончить со злоупотреблениями царской власти. Разумеется, предлагая заменить царскую власть на римскую, иудейские аристократы беспокоились не столько о благе народа, сколько пытались оградить самих себя от произвола царей, подобных Ироду. Римские чиновники казались им менее опасными, а главное, куда более подконтрольными императору, тем более такому благоразумному и рассудительному, как Октавиан Август. Последний, как и его приемный отец, Юлий Цезарь, никогда не скрывал своего расположения и симпатии к евреям и иудаизму. Если бы вариант прямого римского управления не был бы принят, противники Архелая были готовы поддержать кандидатуру Антипы, как несравненно более мягкого и предсказуемого претендента на иудейский престол. Сам Антипа и все родственники Ирода дружно оспаривали законность последних изменений в завещании царя, согласно которым главным наследником становился Архелай, а не Антипа. Они утверждали, что новое приложение к завещанию не должно иметь законной силы, так как оно было сделано всего за четыре дня до смерти царя, когда Ирод уже являлся душевнобольным и недееспособным человеком. Однако император, уважая последнюю волю царя, с которым он был столь дружен, принял решение в пользу Архелая. Правда, идя навстречу его противникам, он утвердил Архелая не царем, а всего лишь этнархом (правителем), обещая дать царский титул позднее, когда тот сумеет показать себя справедливым и достойным правителем. В остальном Октавиан Август утвердил завещание Ирода и разделение Иудейского царства между его сыновьями Архелаем, Антипой и Филиппом.

Чтобы получить представление об экономическом значении каждой из этих частей Иудейского царства, стоит упомянуть о размерах дохода, который они давали. Так, Иудея, Самария и Идумея, доставшиеся Архелаю, приносили ежегодно 600 талантов серебра. Галилея и Перея, завещанные Антипе, – 200 талантов, а Южная Сирия, унаследованная Филиппом, – 100 талантов. Собственно Иудея являлась тогда самой развитой в экономическом и культурном отношении частью страны. Согласно завещанию Ирода огромная сумма денег – 1500 талантов, а также масса золотых и серебряных изделий предназначались лично Октавиану Августу, другу и покровителю царя. Однако император проявил великодушие и бескорыстие: он разделил все эти деньги и ценности между самими родственниками Ирода, а себе оставил лишь некоторые из личных вещей царя как память о нем (Флавий, Иуд. древн., XVII, 11, 4).

Пока наследники и родственники Ирода спорили о завещании царя в Риме, в Иудее, оказавшейся без правителей, воцарилась полная анархия и война всех против всех. Это был выплеск накопившегося народного недовольства, которое долго сдерживалось жестокой тиранией Ирода. В стране повсеместно происходили вооруженные выступления, правда, их причины были далеко неодинаковыми. В Галилее восставшие зелоты руководствовались больше классовыми и социальными мотивами. В Иудее преобладали освободительные антиримские настроения, а в Идумее вспыхнул мятеж бывших солдат Ирода, недовольных условиями своей жизни. Жители же Переи преследовали как антиримские, так и классовые цели. Только две области Иудейского царства, Самария и южная Сирия, не приняли участия во всеобщих волнениях. Армия Ирода распалась: большинство иудейских и идумейских воинов присоединилось к восставшим, а гвардия наемников, состоявшая из германцев, галлов и фракийцев, перешла к римлянам. Впрочем, и сами римляне, посланные для наведения порядка, не удержались от грабежа дворцов Ирода и сокровищ Храма. Флавий, не признававший классовых и социальных причин волнений, описывает ситуацию так: «Полная разнузданность овладела народом, так как у него не было своего царя, который мог бы доблестным правлением сдерживать народную массу, а прибывшие для успокоения возмутившихся иноземцы лишь подливали масла в огонь своим наглым отношением и своим корыстолюбием» (Иуд. древн., XVII, 10, 6). Страна была «умиротворена» лишь после того, как наместник Рима в Сирии направил в Иудею все силы римской армии на Востоке.

Правление Архелая (4 г. до н. э. – 6 г. н. э.) оказалось недолгим. Он, как и предвидели его родственники, проявил себя таким же тираном, каким был и сам Ирод. Но, в отличие от своего отца, он не обладал его незаурядными способностями в дипломатии и общении с людьми. Если Ирод действовал «кнутом и пряником», то Архелай использовал лишь грубую силу. Последствия такой односторонней политики не замедлили сказаться. На десятом году его правления наиболее уважаемые иудеи и самаритяне, независимо друг от друга, послали свои делегации к Октавиану Августу, перед которым они обвинили Архелая в жестокости и тирании. Разгневанный император вызвал Архелая в Рим и, выслушав еще раз доводы обеих сторон, сослал бывшего правителя в галльский город Виенну, а его имущество конфисковал. В 6 г. н. э. Иудея, Самария и Идумея, находившиеся под властью Архелая, стали частью римской провинции Сирия, и управление этими областями перешло к римскому префекту (в дальнейшем – прокуратору), который, в свою очередь, подчинялся наместнику императора в сирийской Антиохии. Что касается других сыновей Ирода – Антипы и Филиппа, – то они сохранили за собой свои владения.

Рим и Иудея: трудное сосуществование

Первые два десятилетия прямого римского правления оправдали ожидания иудейского народа, уставшего от тирании Ирода и его сына Архелая. Годы власти четырех префектов (позднее – прокураторов) прошли довольно спокойно, и, казалось бы, римляне и иудеи нашли подходящую форму их совместного существования. Правда, перепись населения (с целью налогообложения), которую провел Квириний, римский наместник в Сирии, вызвала сопротивление зелотов в Галилее. Однако их вооруженные выступления носили ограниченный, местный характер и не представляли серьезной угрозы для римской власти. Существенные недостатки новой формы правления выявились лишь с началом прокураторства Понтия Пилата (26–36 гг.). Главная проблема была связана с самими римскими чиновниками. Система назначений на эти должности, сложившаяся при новом императоре Тиберии, предусматривала покупку места прокуратора. Кандидат на эту должность назначался из сословия всадников (второе после сенаторов) и платил в казну большие деньги за вожделенное место. Разумеется, купив эту должность, он торопился не только компенсировать потраченные деньги, но и получить как можно больший доход от нее. Таким образом, Иудея оказалась не под властью бескорыстного и рассудительного императора, каким проявил себя Октавиан Август, а под гнетом алчных вымогателей и казнокрадов. Жестокости и беззакония таких прокураторов зачастую не уступали злоупотреблениям Ирода. Некоторые из них, например Понтий Пилат, демонстративно не считались с религиозными чувствами народа, чего старались не допускать собственные цари. О взяточничестве римских наместников в Иудее недвусмысленно свидетельствует и Новый Завет, повествующий о том, как прокуратор Антоний Феликс (52–60 гг.) надеялся получить деньги за освобождение апостола Павла (Деян. 24: 26). Римский историк Публий Корнелий Тацит писал о том же Феликсе, что «он отличался особой жестокостью и сластолюбием» (Тацит, История, V, 9). Однако из всех римских прокураторов больше всего беззаконий совершили Альбин (62–64 гг.) и особенно Гессий Флор (64–66 гг.). Вот что пишет о них Флавий, являвшийся как их современником, так и свидетелем их преступлений: «Не было того злодейства, которого бы не совершил Альбин. Мало того что он похищал общественные кассы, массу частных лиц лишил состояния и весь народ отягащал непосильными налогами, но он за выкуп возвращал свободу преступникам… Только тот, который не мог платить, оставался в тюрьме… Но Альбин являлся еще образцом добродетели в сравнении с его преемником Гессием Флором. В то время как первый совершал свои злодейства большей частью втайне и с предосторожностями, Гессий хвастливо выставлял свои преступления всему народу напоказ. Он позволял себе всякого рода разбои и насилия и вел себя так, как будто его прислали в качестве палача для казни осужденных. В своей жестокости он был беспощаден, в своей наглости – без стыда. Никогда еще до него никто не умел так ловко опутать правду ложью или придумывать такие извилистые пути для достижения своих коварных целей, как он. Обогащаться за счет отдельных лиц ему казалось чересчур ничтожным; целые города он разграбил, целые общины он разорил до основания, и немного недоставало для того, чтобы он провозгласил по всей стране: каждый может грабить, где ему угодно, с тем только условием, чтобы вместе с ним делить добычу. Целые округа обезлюдели вследствие его алчности; многие покидали свои родовые жилища и бежали в чужие провинции» (Флавий, Иуд. война, II, 14, 1–2). Жалобы на Флора римскому наместнику в Сирии Цестию Галлу сильно встревожили прокуратора и он, спасая себя от неминуемого возмездия, сделал все, чтобы спровоцировать иудейский народ на восстание против Рима. «В войне с иудеями, – писал Флавий, – он видел единственное средство для сокрытия своих беззаконий. Ибо пока существовал мир, он должен был быть всегда готовым к тому, что иудеи пожалуются на него императору. Но если ему удастся вызвать открытое восстание, тогда он мог надеяться большим злом отвлечь их от разоблачения меньшего» (Иуд. война, II, 14, 3). Как непосредственный свидетель и участник тех событий, Флавий считал, что «Флор был тем, кто принудил нас начать войну с римлянами» (Флавий, Иуд. древн., XX, 11, 1). Примечательно, что даже антиеврейски настроенный римский историк Тацит вынужден был признать, что «иудеи терпеливо сносили все, но, когда прокуратором стал Гессий Флор, их терпение окончательно истощилось и они подняли восстание» (Тацит, История, V, 10, 1).

Поведение таких прокураторов, как Пилат, Куман (48–52 гг.), Альбин и Флор явно противоречило политике Римской империи на Востоке, тем более что правившая тогда династия Юлиев-Клавдиев в целом была настроена доброжелательно к иудеям. Не случайно, что за извращение этой политики и за злоупотребления Пилат и Куман были разжалованы и отправлены в изгнание. Римский трибун Целер, натравливавший своих солдат на мирных паломников, понес еще более серьезное наказание: император Клавдий «приказал доставить его закованным в кандалах обратно в Иерусалим и предоставил иудеям пытать его, волочить по городу и затем отрубить ему голову» (Флавий, Иуд. война, II, 12, 7). Флор был бы наказан не менее сурово, если бы в 66 г. не вспыхнуло Великое восстание евреев против Рима, которое предало забвению все его преступления.

Еще одной проблемой являлся состав римских гарнизонов в Иудее. Как правило, легионеры в эти гарнизоны набирались не из далекой Италии, а из местных эллинизированных сирийцев, не имевших римского гражданства. Будучи в массе своей арамейцами по происхождению, то есть западными семитами, они говорили фактически на одном языке с иудеями и внешне не отличались от них. Однако, несмотря на этническую и языковую близость, два народа разделяла давняя вражда. И причина ее коренилась не в религии, хотя сирийцы были язычниками, а иудеи – монотеистами, а в истории. Взаимное недоверие было связано с многовековым конфликтом между Израилем и Дамасским арамейским царством. Те же самые сирийцы составляли основную часть и селевкидских армий, нападавших на Иудею в годы маккавейских войн. Флавий подчеркивал, что еще Александр Яннай, иудейский царь, создавший самую большую армию из чужеземных наемников, «никогда не принимал на службу сирийцев, вследствие их врожденной национальной вражды к евреям» (Флавий, Иуд. война, I, 4, 3). Даже Ирод Великий, известный тем, что опирался преимущественно на иноземцев, опять-таки никогда не брал сирийцев. Но именно эти сирийцы составляли подавляющее большинство солдат в римских гарнизонах Иудеи. Пользуясь положением римских легионеров, сирийцы зачастую умышленно провоцировали иудейский народ на конфликты, особенно в праздничные дни, когда в Иерусалим приходили паломники со всех концов страны. Ситуация осложнялась еще тем, что значительная часть жителей так называемых эллинистических городов в Иудее, например Кесарии, состояла из тех же сирийцев. Когда в Кесарии происходили столкновения между иудейским и эллинистическим населением, то, как свидетельствует Флавий, хотя «богатством и мужественной силой иудеи превосходили своих врагов, за эллинами (сирийскими арамейцами. – И.Л.) был тот перевес, что на их стороне были солдаты, так как большая часть квартировавшего в городе римского гарнизона состояла из сирийцев, которые всегда были готовы помочь своим соплеменникам» (Иуд. война, II, 13, 7). Со своей стороны, римские прокураторы Понтий Пилат и Гессий Флор нередко пользовались как внешним сходством, так и враждой сирийцев и евреев. Переодевая солдат и маскируя их под «иудейскую толпу», они расправлялись таким образом с популярными в народе вождями и духовными лидерами, которые внушали им опасения.

Прямое римское правление в Иудее осложнялось не только беззакониями прокураторов и вызывающим поведением эллинизированных сирийцев. Немалый вклад в усиление напряженности в стране внес и римский император Гай Калигула, правивший в 37–41 гг. Унаследовав власть от Тиберия при неясных обстоятельствах (некоторые историки обвиняют его в убийстве больного императора), он через некоторое время обнаружил признаки серьезного душевного расстройства. Первыми, кто пострадал от его сумасбродных выходок, были римские сенаторы, которых он безжалостно казнил по любому поводу, конфискуя их имущество. Затем Калигула объявил себя верховным богом и распорядился установить свои статуи во всех храмах империи, обязав население молиться своим изображениям. Этот указ императора не вызвал сколь-нибудь серьезного возражения у языческого населения империи, привыкшего поклоняться множеству богов и идолов. Однако он оказался абсолютно невыполним для иудеев, единственных в Римской империи монотеистов. Разъяренный сопротивлением евреев Калигула приказал римскому наместнику в Сирии Петронию использовать всю силу римской армии, чтобы водрузить статую императора в Иерусалимском Храме. Интересно, что даже Тацит, питавший неприязнь к иудеям и иудаизму, возлагает вину за конфликт на самого императора: «При Тиберии в Иудее царило спокойствие, когда же Гай (Калигула) приказал поставить в храме свое изображение, народ взялся за оружие (Тацит, История, V, 9). Объясняя причину этого неповиновения таким же язычникам, как и он сам, Тацит указывает, что если «в Египте божеские почести воздаются различным животным и статуям, нарочно для того созданным, то иудеи верят в единое божественное начало, постигаемое только разумом; высшее, вечное, непреходящее, оно не поддается изображению, так что они считают безумцами всех, кто делает себе богов из тлена, по человеческому образу и подобию. Поэтому ни в городах у них, ни тем более в храмах нет никаких кумиров, и они не ставят статуй ни в угоду царям, ни во славу Цезарей» (Тацит, История, V, 5). Петроний столкнулся с непоколебимой решимостью иудеев, готовых скорее умереть, чем позволить идолопоклонство в своем Храме. Убедившись в том, что ему удастся установить статую Калигулы лишь ценой страшной резни невинных людей, он отказался выполнить приказ императора. Тогда взбешенный Калигула отправил ему новое повеление – покончить с собой. Но прежде чем гонец прибыл с ним из далекого Рима, Петроний получил известие о том, что римская знать и преторианская гвардия, уставшие от безумств Калигулы, убили его и провозгласили новым императором его дядю – Клавдия.

Восстановление Иудейского царства. Агриппа I (37–44 гг.)

Приход к власти императора Клавдия (41–54 гг.) существенно изменил положение Иудеи: из римской провинции она превратилась в большое и полунезависимое царство. Причина столь внезапной перемены была связана отнюдь не с поворотом в римской политике, а с личностью Агриппы, внука Ирода Великого от казненного им сына Аристобула (матерью которого была Мариамма Хасмонейская). Несмотря на то что Агриппа являлся потомком сразу двух царских династий, Хасмонеев и Иродиан, его судьба складывалась непросто. С детства он жил и воспитывался в Риме при императорском дворе. Будучи человеком щедрым и к тому же привыкшим жить «на широкую ногу», он быстро растратил завещанные ему средства на увеселение римской знати и приближенных императора. Сделав огромные долги и не зная, как выпутаться из них, он вернулся на родину, в Иудею, где некоторое время жил на положении бедного родственника у Ирода Антипы, тетрарха Галилеи и Переи. Однако там ему вскоре вежливо указали на дверь. Помыкавшись по разным друзьям и родственникам, он решил попытать счастья при дворе императора Тиберия, жившего тогда на острове Капри. Агриппа пришелся по душе Тиберию, и тот даже доверил ему воспитание своего внука. Однако кредиторы преследовали Агриппу и на Капри, и он, покрыв старые долги за счет еще больших новых, возвратился к своим именитым друзьям в Рим. Здесь он очень сблизился с Гаем Калигулой, внучатым племянником императора Тиберия. Как-то разоткровенничавшись с Гаем, Агриппа позволил себе помечтать о том, что было бы хорошо, если бы Тиберий умер, а Гай стал его наследником. На беду Агриппы, его разговор с Гаем слышал слуга, который донес обо всем самому Тиберию. Рассерженный император приказал заковать Агриппу в кандалы и отправить в тюрьму, где тот должен был сидеть до конца жизни без всякой надежды на освобождение. Однако через полгода Тиберий внезапно умирает от, казалось бы, несерьезной болезни, и, на удивление императорскому двору, его наследником становится не внук от умершего сына, а внучатый племянник – Гай Калигула. Первым же указом новый император освобождает Агриппу из заключения и дарит ему большую золотую цепь, равную по весу той железной, которую его другу приходилось таскать за собой в тюрьме. Следующим распоряжением Калигула дарует Агриппе титул иудейского царя и отдает ему южную Сирию – тетрархию четвертовластника Филиппа, который незадолго до того умер. Мало того, император присоединяет к его владениям часть Финикии и Авилу – область к северо-западу от Дамаска (ее не следует путать с городом Авила в Декаполисе).

Триумфальный приезд Агриппы I в свои новые владения лишил душевного покоя Антипу и особенно его жену Иродиаду, ту самую, которую Евангелие от Марка обвиняет в смерти Иоанна Крестителя (Мк. 6: 17–28). Ошеломляющий успех брата вызвал жгучую зависть у Иродиады, и она стала уговаривать мужа отправиться в Рим, чтобы добиться там подобных же почестей. «Стыдись быть ниже тех, кто вчера еще и позавчера жили благодаря твоему состраданию» (Флавий, Иуд. древн., XVIII, 7, 1). Однако Антипа, не ожидая ничего хорошего от встречи с неуравновешенным императором, не хотел ехать в Рим и добиваться царского престола. В то же время «он не умел ей (Иродиаде) ни в чем отказать и подчинялся ее решениям» (Иуд. древн., XVIII, 7, 2). Недобрые предчувствия не обманули Ирода Антипу. Калигула обвинил его в мифическом заговоре вместе с парфянами против Рима, сместил с поста тетрарха и отправил в ссылку в Галлию, где тот очень быстро умер. Узнав, что Иродиада – сестра Агриппы, император освободил ее от печальной участи мужа, но она все же решила последовать за ним, не считая себя вправе бросить его при перемене судьбы. Калигула передал Агриппе не только тетрархию Антипы – Галилею и Перею, но и все имущество незадачливого четвертовластника и его завистливой жены.

Однако на этом территориальные приобретения Агриппы не закончились. По воле судьбы он находился в Риме, когда император Гай Калигула стал жертвой заговора сенаторов и преторианцев. Римский сенат, поддержанный некоторой частью войск, собирался вернуться к прежней, республиканской форме правления. Но преторианская гвардия, как, собственно, и большинство армии, нуждалась не в республике, а в новом императоре, которого они сразу нашла в лице родного дяди Гая – Клавдии. Конфликт между сенатом и Клавдием грозил вылиться в очередную гражданскую войну. В этой крайне напряженной ситуации Агриппа, бывший «своим» как для сенаторов, так и для Клавдия, сыграл важную посредническую роль. Он сумел договориться с сенатом о провозглашении Клавдия новым императором, а с Клавдием – об уступках сенаторам. Благодарный Клавдий заключил на Форуме в Риме клятвенный союз с Агриппой (Флавий, Иуд. древн., XIX, 5, 1). Новый император отменил прямое римское правление в Иудее и присоединил к владениям Агриппы сразу три области – Иудею, Самарию и Идумею. Кроме того, он подтвердил царский титул Агриппы и его власть над Галилеей, Переей, Южной Сирией и Авилой. Таким образом, к 41 г. Агриппа I восстановил фактически полунезависимое Иудейское царство, которое по своим размерам намного превышало государство не только Александра Янная, но и Ирода Великого. Рядом с обширными владениями Агриппы I соседствовало Халкидское царство (Западная Сирия и часть Ливана), которое император Клавдий по просьбе Агриппы даровал его брату Ироду (названному в честь Ирода Великого).

Агриппа удачно соединял в себе незаурядные способности своего деда Ирода и хасмонейский патриотизм, унаследованный от бабушки Мариаммы. Получив прекрасное эллинистическое образование при римском императорском дворе, а дома – еврейское религиозное, Агриппа мог быть утонченным римлянином среди латинян, стопроцентным эллином среди греков и сведущим в Писании иудеем среди соплеменников-евреев. В отличие от своего деда, Ирода Великого, Агриппа предпочитал не уничтожать своих противников, а договариваться с ними. Современники отзывались о нем как о мягком, добром, щедром и великодушном человеке. Вот как Флавий характеризует Агриппу I: «Этот царь был по природе своей весьма щедр на подарки и любил одаривать подчиненных. Расходуя на это часто значительные суммы, он снискал себе славу, находя удовольствие в своей щедрости и в том, что жизнь его от этого лишь выигрывала. Этим он совершенно не походил на своего предшественника Ирода [Великого]. Последний отличался страстной мстительностью и неудержимой ненавистью ко всем противникам своим и в то же время открыто признавался, что симпатии его скорее на стороне греков, чем иудеев… Агриппа, напротив, был мягкого характера и одинаково щедр ко всем. С иноземцами он был предупредителен и любил одаривать их, но не менее щедрым он являл себя также к своим единоплеменникам и даже старался особенно выказывать им сочувствие и благоволение. Поэтому он любил подолгу жить в Иерусалиме; он всегда в точности исполнял предписания законов. Во всем он старался точно соблюдать требования ритуала, и не проходило дня, чтобы он не совершил установленного законом жертвоприношения» (Флавий, Иуд. древн., XIX, 7, 3). Правда, Агриппа I был далеко не ко всем добр и великодушен. Прекрасно владея искусством дворцовой интриги, он нередко жестоко мстил тем, кто его незаслуженно обидел или унизил. В частности, Агриппа не скрывал, что приложил руку к падению тетрарха Ирода Антипы. С другой стороны, Агриппа I был готов пожертвовать своим благополучием ради блага иудейского народа. Он не только поддержал просьбу своего народа не устанавливать статую Калигулы в Иерусалимском Храме, но и, рискуя своим положением, смог убедить императора отложить эту опасную затею.

Доверительные отношения с императором Клавдием и дружественные связи с римскими сенаторами поставили иудейского царя в привилегированное положение среди всех союзников и вассалов Рима на Востоке, поэтому многие из них предпочитали обращаться за помощью не к римским наместникам, а к Агриппе. Это вызвало откровенное недовольство римского наместника в Сирии Марса. Видя в Агриппе своего потенциального соперника, этот высокопоставленный чиновник всячески пытался ограничить самостоятельность иудейского царя и дискредитировать его в глазах императора. В частности, Марсу с помощью доноса императору удалось помешать Агриппе укрепить стены вокруг Иерусалима. Клавдий усмотрел в этом ненужное и опасное «новшество» и велел прекратить строительство новых стен.

Правление Агриппы I оборвалось совершенно неожиданно. В 44 г. царь прибыл в Кесарию, чтобы присутствовать на играх, которые он сам организовал в честь императора Клавдия. Здесь, на торжественном обеде, он внезапно почувствовал сильные желудочные боли и через пять дней скончался в страшных мучениях. Некоторые историки предполагают, что Агриппа I, не страдавший до этих событий ничем серьезным, был, вероятно, отравлен людьми, подосланными римским наместником Марсом. Возможно, то же самое подозревал и император Клавдий, который сразу отозвал Марса из Сирии, однако расследование в Риме ни к чему не привело. Первоначально Клавдий намеревался передать Иудейское царство сыну Агриппы I, носившего то же имя. Но приближенные императора удержали его от этого, указав, что юному Агриппе II еще не исполнилось и 17 лет, «и что было бы рискованно поручать юноше, едва вышедшему из детского возраста, управление таким обширным царством, с которым ему невозможно будет справиться и которое для взрослого человека представляло бы значительные затруднения» (Флавий, Иуд. древн., XIX, 9, 2). Так было принято решение о возобновлении прямого римского правления в Иудее, и страна снова стала провинцией Рима.