Текст книги "Пассии"

Кстати, читал Гарик в ту пору книги Макс Фрай, следуя совету Натальи, которая в своё время влюбилась в её фантастические миры. Гарику тоже поначалу нравилось коротать с ними одинокие вечера. Но в какой-то момент он понял, что ему смертельно надоели все эти «Сытые олени», ненастоящие миры, чужая жизнь. Его собственная жизнь стала Гарику чужой. Короче говоря, он затосковал. Всё это длилось довольно долго, и могло длиться ещё дольше, поскольку Гарик был терпелив и, к тому же, не знал, что делать.

Помог случай. От нечего делать Гарик зарегистрировался на ставшем тогда популярным сайте «Одноклассники», где его тут же отыскали бывшие однокурсники и стали наперебой приглашать на ностальгические пьянки. Потерявший вкус к жизни в настоящем Гарик ходил на них, но не для того, чтобы увидеть постаревшие милые лица и вспомнить былое, а чтобы забыться.

После того, как Гарик несколько раз заявился домой «на рогах», он одним не очень прекрасным утром неожиданно для себя, спокойно и почти доброжелательно был послан Натальей ко всем чертям. Без разговоров, ультиматумов и «последних китайских предупреждений». И ему ничего не оставалось, как собрать вещички и уехать к родителям. Забрать всё сразу, понятно, не удалось, и ему пришлось ещё дважды приезжать на Юрловский. Во вторую, и последнюю, их встречу Гарик по взгляду Натальи почувствовал, что ей тяжело и что, если он попросит прощения, они могут помириться. Но Гарик не хотел просить прощения, потому что сам был обижен и не расположен идти на мировую. Так они и расстались.

Примерно через месяц Гарик позвонил Наталье. Он беспокоился о её состоянии, помня её рассказы о том, как тяжело и безрадостно ей жилось в одиночестве до встречи с ним. Наталья сказала, что у неё новый мужчина и вообще всё прекрасно. Правда это или нет, Гарик так и не узнал.

Забыть Наталью так же легко и почти безболезненно, как Лену Щукину, Гарику не удалось. Спустя довольно много времени после их расставания, он зашёл в церковь на проспекте Мира к своему любимому образу Богородицы «Знамение». Лик Девы Марии так живо напомнил ему лицо Натальи – обиженно поджатые губки, беззащитный и немного удивлённый взгляд – что… Гарик знал, что ничего нельзя сделать. Да он и не хотел ничего делать. Просто это ещё более поколебало в нём волю к жизни.

 
                                        * * *
 

Трёхступенчатая сделка по купле-продаже квартир на Авангардной и Якорной улицах и на шоссе Энтузиастов проходила в банке на Новых Черёмушках. Профессор Константин Сергеевич держался благодушно и уверенно, Елена и Вадим – достойно и сосредоточенно, Вася Пупкин и два мутных типа, сопровождавших его – трусливо и вызывающе, Жанна, трезвая, но ослабевшая от пьянства и отвыкшая от далёких поездок, еле держалась на ногах. Николай с Жорой и их коллеги Ирина и Татьяна спокойно делали своё дело, и примерно через три часа всё было кончено – договора подписаны, а деньги разложены по ячейкам в ожидании регистрации договоров и выдачи документов на собственность. С кем-то из участников сегодняшнего действа Николаю ещё предстояло встретиться ненадолго, чтобы потом расстаться навсегда.

Глава 6

Кураж от последней сделки сподвиг Николая взяться за продажу небольшой плохонькой трёшки на первом этаже дома, затерявшегося в дебрях далёкого спального района Марьино. Заручившись по телефону согласием собственницы Ольги, сдававшей квартиру целому аулу нерусских людей, Николай взялся за продажу через свои каналы. Спустя несколько дней даже нашлись желающие посмотреть квартиру, и тёплым сентябрьским днём он отправился в Марьино, на Донецкую улицу.

Николай думал, что его уже мало чем можно удивить. Но когда с водительского места припарковавшейся во дворе «Лады» грузно вылезла женщина в монашеском одеянии и, как-то сразу признав в нём риэлтора, зычно возопила «Николай?!», недокуренная сигарета сама выпала из руки его, приземлившись, впрочем, в стоявшую возле лавочки урну. На вид женщине было лет 50, а лицом она походила на Надежду Константиновну Крупскую.

– А покупатели где? – не дожидаясь ответа и не останавливаясь, она стремительно, несмотря на комплекцию, проследовала прямо в подъезд. – А что, нехристи мои ушли или как? Я им наказала уйти пока, чтобы не пугать добрых людей.

Пустая в данную минуту квартира находилась в плачевном состоянии, но появившихся вскоре покупателей – семейную пару средних лет – это ничуть не смутило. Они осмотрели квартиру, и мужчина задал традиционный вопрос для риэлтора вопрос:

– У вас альтернатива?

Николай бросил на мужчину короткий внимательный взгляд – по телефону ему было сказано, что квартиру они подыскивают для себя. Откуда тогда знание риэлторских терминов? Впрочем, покупатель нынче пошёл грамотный, даже чересчур.

– А что это, дитя моё? – с материнской улыбкой спросила Ольга, хотя мужчина был ненамного моложе её.

– Ну, Вы взамен будете брать себе что-нибудь? – несколько смутившись таким обращением, уточнил мужчина.

– Буду, детонька. Однокомнатную в районе «Братиславской», тихую, светлую и просторную. А Коля мне поможет, – с этими словами Ольга одарила теперь уже Николая материнской улыбкой.

– Мы возьмём вашу квартиру, – вдруг сказал мужчина, удивив Николая быстротой принятия решения. – По поводу вашей альтернативы, и вообще, вам позвонит наш агент, – и они умчались, как показалось Николаю, чересчур торопливо и с чувством выполненного долга.

Ольга выглядела озадаченной:

– Альтернатива. Слово-то какое… нерусское. Так её ведь ещё найти надо. Этак они сорвутся. Что делать, Коля?

– Продавать квартиру и брать деньги, – Николай сообщил ей то, что являлось очевидным и что на языке риэлторов называлось «разбить альтернативу». – А потом спокойно найдём Вам квартиру на «Братиславской».

– Такие деньги? Боже упаси! Я хочу сразу купить, – замахала руками Ольга.

Николай подивился тому, что спокойствие и уверенность, которые она излучала всей своей фигурой и манерами, сочетались в ней с паническим страхом держать деньги в банке на вкладе. Впрочем, в этой тётке было много удивительного.

На следующий день Николаю позвонил представитель известного агентства недвижимости и стал задавать вопросы о квартире Ольги, о праве собственности, о взаимоотношениях Ольги и Николая как клиентки и риэлтора. Его интерес, особенно в части того, есть ли договор между Ольгой и Николаем, показался Николаю чрезмерным, но предложение явиться в агентство и показать документы на собственность звучало разумно и могло говорить о серьёзности намерений покупателей, которых он якобы представлял.

Пафосное агентство располагалось на Садовом кольце, неподалёку от станции метро «Маяковская». Директором агентства оказался тот самый тип, с которым Николай говорил по телефону – милый, приветливый и чрезвычайно неприятный. Усадив гостей в пустую комнату, он сослался на срочные переговоры и убежал. Попивая принесённый секретаршей ромашковый чай, Николай с Ольгой обсудили вполне реальные перспективы приобретения однушки в районе «Братиславской». Директор всё не возвращался, и разговор их сам собой перетёк в русло, не имевшее отношения к недвижимости. Николаю раньше не приходилось говорить с монахами, и он стеснялся. А вот Ольга, наоборот, была рада случаю рассказать о себе. Она поведала Николаю историю о том, что раньше, ещё недавно, она была чудо как хороша и сводила мужчин с ума. И некто отец Михаил взалкал её. Подробности их запретной любви, если таковая имела место, она скромно умолчала и сказала лишь, что после всего этого она взмолилась Богу, чтобы Он отнял у неё красоту, что тот успешно и проделал. Тем временем, вернулся директор и стал витиевато объяснять, как хорошо было бы Ольге оставить документы на квартиру в их агентстве «для доскональных проверок»…

– Возьми, отрок, – перебила Ольга, бросив ему папку с документами.

Когда они вышли из агентства, и Николай посетовал Ольге, что, мол, зря она так бросается документами, та невозмутимо ответила:

– Не беспокойся, Коля. Это цветные ксерокопии.

 
                                        * * *
 

Покупатели Ольгиной квартиры на Донецкой улице Николаю категорически не понравились. Вернее, не сами покупатели, а их агент, в роли которого выступал директор пафосного агентства, который постоянно врал и явно задумал что-то недоброе, только пока непонятно было, что именно. Делать нечего, Николай взялся за поиски однушки на «Братиславской» для Ольги и довольно быстро нашёл интересный вариант на Перервинском бульваре, который они с Ольгой решили посмотреть.

– Дом почти новый, квартира светлая, рядом Дюссельдорфский парк. Да сами сейчас всё увидите, – Николай в общих чертах описал квартиру, пока они заходили в подъезд и поднимались вверх на лифте.

– Дуся… что? – переспросила Ольга и испуганно перекрестилась.

В чисто убранной без изысков квартире проживала благообразная пожилая женщина татарской национальности. Типовое жильё в относительно новом районе – почему бы и нет? Ольга недовольно покосилась на стоявший на отдельной полочке Коран, но промолчала.

Квартира досталась благообразной женщине в наследство от скончавшегося мужа, и владела она ею совместно с пасынком Сабиржаном, который жил со своей семьёй в купленной в ипотеку двушке. Деньги от продажи отцовой квартиры Сабиржан планировал вложить в погашение ипотечного кредита. К мачехе он особо тёплых чувств не питал, и старушка стала потихоньку собираться в Кировскую область к родственникам. Женщина отнеслась к этому спокойно, так как особо не держалась за московскую жилплощадь, возможно, потому, что была выше этого, или просто не знала, что за неё непременно следует держаться.

Увидев вдохновлённое лицо Ольги и её молитвенно сложенные на груди руки, Николай осведомился у старушки, с кем нужно обговаривать детали продажи квартиры, и, получив ответ, что с пасынком, ушёл сам и увёл Ольгу, которая, перекрестив закрывшуюся за ними дверь, решительно сказала: «Коля, надо брать!»

 
                                        * * *
 

Смерть отца не стала для Гарика тяжёлой утратой. Они с отцом были похожи внешне и похожи характерами, как не уставали твердить мать и бабушка. Но с какого-то момента они стали чужими людьми и больше не смогли или не захотели этого исправить.

Так уж получилось, что с самого Гарикова детства виделись они редко. Отец работал геологом, точнее, буровым мастером. Но не тем геологом, которые ищут нефть и другие полезные ископаемые – они проводили разведку грунта в местах планируемого строительства крупных объектов. Большую часть своей жизни отец проводил в экспедициях. Поэтому два летних семейных отпуска, чудом выпавшие на их долю, запомнились Гарику на всю жизнь. Такого доброго и спокойного отца, каким он был тогда, Гарик больше не видел.

Один отпуск состоялся, когда Гарику было лет пять. Тогда они втроём с мамой и папой отправились на теплоходе в речной круиз по Оке, Волге и Каме. Гарик скоро забыл прогулки по Костроме, Угличу, Рязани и другим городам. Он забыл почти всё. Но хорошо запомнил состояние ничем не замутнённого благополучия, которое, как тогда казалось, будет всегда.

А через год они так же, втроём, поехали летом в Юрмалу, сняли комнатку в частном доме у неулыбчивой, но доброй латышки и жили там две бесконечно долгих и счастливых недели. Гарик тогда приболел и был слаб, и родители строго-настрого запретили ему лезть в прохладное Балтийское море. И отец сажал его к себе на шею и долго шёл по мелкому морю, пока уже и берега становилось почти не видно. А ещё они играли в футбол на песчаном берегу. А ещё Гарик таскал у отца из тарелки сырные шарики, когда тот пил пиво в прибрежном кафе, и бросал их чайкам.

Фактически, Гарик рос без отца. Его мать и бабушка считали, что это обстоятельство негативно сказывалось на характере ребёнка, а потом подростка, которому, якобы, не хватало мужественности. Гарика проблема мужественности мало интересовала. А вот по спокойному и доброму отцу, каким он был в те два лета, а потом куда-то пропал, Гарик скучал.

Отец же с годами становился мрачнее и злее. Жизнь превратилась в тяжёлую работу. Он стал изрядно выпивать и, как это было принято в советских семьях, срывал свою злобу на матери. Иногда, выпив, он приходил в комнату Гарика, нёс какую-то околесицу, которую неизменно заключал таинственной формулой-напутствием: «Главное – будь самим собой». Вначале эта фраза казалась Гарику бессмысленной. Но с годами ему стала видеться в ней тайна и иногда он даже спрашивал: «А кто это – я?», но в ответ опять слышал околесицу и, в конце концов, перестал спрашивать, перенеся этот вопрос вглубь себя и впоследствии сделав его основой своих духовных поисков.

Чего Гарик так и не понял – это почему жизнь отца, матери, да и его собственная, из праздника превратилась в злые серые будни. В силу какой-такой суровой жизненной необходимости, о которой устало пыталась толковать ему мать? Отец-то был не мастак объяснять.

Гарик не понимал родителей, а родители не понимали его. Отец считал, что Гарик с жиру бесится. Он хорошо помнил свои детство и юность, наполненные постоянным ощущением голода и беспросветного неблагополучия. Когда его на три года забрали служить на флот, он был страшно рад покинуть дом родной, где он никому и никогда не был нужен. А когда после армии ему предложили работать на флоте, уже гражданском, он был вообще на седьмом небе от счастья. Домой он приезжал редко и ненадолго, привозя родным подарки из дальних стран, а родные те подарки неизменно пропивали… Может быть, слушая впоследствии пьяные рассказы отца о его морских рейсах, вникая в музыку таинственных незнакомых названий – Каттегат, Скагеррак, Бискай, Гибралтар, Лагос – Гарик, в конце концов, выбрал стартовой точкой своего сознательного жизненного пути географический факультет МГУ, кафедру океанологии… Отец Гарика в молодости был весёлым парнем, даже чересчур. Визит на улицу «красных фонарей» в Гамбурге ему, комсоргу, даром не прошёл – из флота его выгнали.

Он духом не пал, выучился на бурового мастера и через пару-тройку лет стал одним из лучших в этой профессии. Познакомившись с будущей матерью Гарика, трудившейся в одном с ним институте инженером-геологом, он скоро женился на ней и переселился в её квартиру, которую получила от государства её мать, бабушка Гарика. А квартиру в подмосковной Балашихе, где прошло его тяжёлое детство, отец оставил своим родителям и непутёвому старшему братцу Толяну, которые один за другим умерли от пьянства; последним умер Толян, предварительно пропив квартиру и сделавшись бомжом. Отец Гарика тоже сделался бы бомжом, если бы матери надоели его хамство и злоба. Но она была доброй и терпеливой и, кроме того, считала, что Гарику всё-таки нужен отец, хотя это было довольно спорным мнением.

Время от времени происходившие конфликты между родителями, конечно, негативно отразились на психике Гарика. Он не понимал, зачем ругаются родители, терпеть не мог тягостного молчаливого напряжения, которое в 1980-е годы составляло обычную атмосферу их квартиры. Тогда, ещё будучи подростком, Гарик неосознанно решил, что не будет заводить себе семью. Тем более, что он, в отличие от большинства сверстников, любил одиночество. А полюбил он его, не в последнюю очередь, потому, что летом, вместо того, чтобы ехать в какой-нибудь дурацкий пионерский лагерь, он каждый год отправлялся с родителями в экспедицию. Краснодарский край, Белоруссия, Литва, Мурманская область – вот неполный список мест, где побывал Гарик в 1980-е. А что такое были эти экспедиции? Селили их геологическую партию в какую-нибудь ведомственную общагу – Гариковой семье доставалась всегда отдельная комната. Но там они только ночевали, а целый день проводили на так называемой площадке – участке местности, где планировалось строительство какого-нибудь объекта связи типа вышки или радиоцентра. Площадка обычно имела площадь несколько квадратных километров и представляла собою лес, или поле, или то и другое. Передвижная буровая установка, которой управлял отец Гарика, пробуривала несколько скважин в заранее определённых точках площадки с целью исследования и последующего анализа грунта с точки зрения пригодности данного места для строительства объектов связи. Пока отец с помощником бурил скважины, а мать описывала грунт на разных глубинах и отбирала пробы в тканевые мешочки, Гарик гулял. Это было ужасно интересно – гулять в лесу или в поле, исследовать его, чувствовать его, говорить с ним, играть с ним. Ни о каком одиночестве не было и речи. Гарик очень полюбил это. Потеряться он не мог – звук буровой установки слышался далеко…

1990-е годы, как ни странно, стали для их семьи на редкость спокойными и благополучными. Проектный институт, где работали родители Гарика, хорошо приспособился к новым экономическим условиям, перейдя на частные заказы на геологоразведку под строительство. Отец Гарика, лучший буровой мастер в институте, зарабатывал очень хорошо, и они приобрели статус зажиточной семьи. Они стали устраивать семейные вечеринки по случаю юбилеев, сделанных приобретений и разных значительных событий, вроде успешной защиты Гариком кандидатской диссертации. Целью этих вечеринок, на которые приглашались многочисленные и далеко не такие успешные родственники, было подчеркнуть высокий статус их семьи. Родственники пили и ели от пуза, радовались, а за глаза завидовали им. Мать Гарика строила планы, как сделать их и без того благополучную жизнь ещё более благополучной. Они приобрели автомобиль «Москвич-2140», сделали ремонт в квартире, купили домик в деревне в Калужской области. Далековато, но то была их вотчина, потому что там родились все предки Гарика по материнской линии, начиная с бабушки и дедушки. К тому же, отец был прекрасным шофёром, аккуратным и выносливым, и они каждое лето стали ездить в деревню.

И мать, и отец мечтали выйти на пенсию, чтобы большую часть времени проводить там. Этот день настал. Доходы семьи, конечно, упали. Но на тихую и безбедную жизнь денег вполне хватало. Правда, здоровье обоих родителей крепостью не отличалось, а у отца ещё и зрение стало ухудшаться. Так что, деревенской идиллии через несколько лет пришёл конец. Дом в деревне, машина и гараж были проданы. Планы на будущее потеряли смысл. Претензии друг к другу и связанные с ними конфликты – тоже. Родители смирились с жизнью, друг с другом, с тем, что их мрачноватый, не от мира сего сынуля, видимо, никогда не женится и не подарит им внуков. И стали они просто жить. Кто-то сказал бы – доживать. Но вот мрачноватый сынуля Гарик всецело приветствовал произошедшую в родителях перемену и, глядя на них, успокоившихся и даже будто повеселевших, говорил про себя: «Давно бы так…» Они даже завели рискованную для их возраста и состояния здоровья привычку – покупать иногда бутылку водки и выпивать её за семейным столом. Непременно вечером и обязательно вместе с Гариком. Чтобы поговорить, излить душу, сказать то, на что за всю жизнь не нашлось времени. Без нравоучительности и напряжения. И не было у них никого ближе. Не нужно было никаких родственников, которые позабыли про них, едва закончились халявные застолья. «Да и тот-то с ними», – сказала бы добрая и мудрая бабушка Гарика, но она к тому времени давно уж умерла.

За время этих импровизированных вечеринок Гарик узнал о родителях едва ли не больше, чем за всю прошедшую жизнь. Оказалось, что отец любил стихи Афанасия Фета и Сергея Есенина. «Покатились глаза собачьи золотыми звёздами в снег», – декламировал он, и его глаза наполнялись жалостью то ли к бедной собаке, то ли к своей собственной собачьей жизни. Мама пела песни своей молодости: «Я сказал тебе не все слова…» Было хорошо и душевно. Но слишком тяжело на следующий день, слишком много сил и здоровья было потрачено на зарабатывание денег, на их накопление, на осуществление жизненных планов. Жизнь, хотели они того или нет, оказалась тяжёлой, на износ, работой.

И они не только не бежали этой работы, но считали её своим священным долгом, даже, если угодно, даром. Правда, отец никаких милостей и даров не признавал, верил только в себя и старался казаться грубее, чем он был на самом деле. «Отдохнем, когда сдохнем», – часто повторял он неуклюжую поговорку, делая в слове «отдохнем» ударение на второй слог в угоду дурацкой рифме. Мать, трепетно относившаяся к русскому языку, морщилась, но в глубине души соглашалась с ним. Несмотря на болезни и слабость, она поддерживала в доме порядок, готовила еду. Обязанностью отца было ходить в магазин, в аптеку и вообще по домашним делам – мама с какого-то времени перестала выходить из дома из-за больных ног. Все эти хождения отцу давались с трудом, тем более что зрение его всё ухудшалось.

Однажды отец пошёл в магазин и, испугавшись почти бесшумно въезжавшей во дворы из-за его спины иномарки, резко отшатнулся, упал и сломал шейку бедра. Его положили в больницу. Гарик ездил к нему, потом перевёз домой, купил ему ходунки. Чтобы встать на ноги, от отца требовались упорные тренировки. Казалось бы, какой пустяк для того, кто часами мог удерживать штурвал во время шторма, кто объездил всю страну на своей самоходной буровой установке, кто пол-жизни буравил землю, ворочая металл станков и труб.

Но отец сдался, сославшись на то, что силы оставили его. Хотя нога, в которую врачи вживили металлический штырь, уже почти не болела, он почти всё время лежал на диване перед телевизором, хотя почти ничего не видел, да и слышал плоховато. Он больше не верил в себя, возможно, потому, что вера в себя ограниченна и конечна. Мать или Гарик, если был дома, приносили ему еду и уносили отходы жизнедеятельности, которые накапливались в специальном ведре, прикреплённом к специальному стулу. Матери было непросто, она жаловалась Гарику, они оба безуспешно уговаривали отца тренироваться, и оба понимали, что он не будет этого делать. В один сентябрьский день отец собрался в туалет, кое-как встал, снял штаны и упал. На шум из кухни пришла мать, увидела, что отец лежит без сознания, и, ужасно испугавшись, позвонила Гарику. Гарик примчался с работы и вызвал «скорую», которая, приехав, констатировала смерть от остановки сердца. Предположили образование тромба из-за длительной малоподвижности. Но досконально разбираться никто не стал, потому что никому это было не нужно.

На похороны отца мать не поехала – не могла. Гарик смотрел на комья свежей земли, которой закапывали его могилу, и ему казалось, что земля тепло принимает того, кто так долго с нею работал, а теперь может, наконец, отдохнуть. Недели через две или, может, дней через девять, что-то переменилось. Гарик почувствовал скорбь. Она поселилась в самом центре груди и никуда не уходила, давая Гарику возможность как следует почувствовать её как горькую субстанцию тёмно-зелёного цвета. Конечно, ни вкуса, ни цвета у неё не было. И отца больше не было.

 
                                        * * *
 

Пасынок пожилой татарки Сабиржан был не против того, чтобы Николай оказывал им помощь в подготовке и проведении сделки. Вместе с Альфиёй Расуловной (так звали старушку) Николай съездил в БТИ и заказал технический паспорт. Всё шло своим чередом. Правда, Николая беспокоил лживый и мутный Данил со своими покупателями, и он уже собирался потребовать от них аванс для подтверждения серьёзности их намерений, как вдруг…

…Как-то вечером Николаю позвонила неизвестная женщина, назвалась Региной и неприятным голосом сообщила, что намерена защищать интересы Альфии Расуловны. Не давая Николаю опомниться, она тараторила, что они все бессовестные и хотят выслать бедную старушку из тёплой и солнечной Москвы в холодную и безрадостную Кировскую область.

– Да ты кто, блин, такая?! – перебил её Николай, чувствуя, что выходит из себя.

– Я Вас попрошу мне не тыкать, – не меняя интонации и, видимо, совершенно не обидевшись, тараторила Регина, – я – юрист, и Альфию Расуловну давно знаю и люблю. Она – святая женщина, а вы все – мошенники.

– Я Вам перезвоню, – коротко сказал Николай и, положив трубку, набрал номер старушки Альфии.

Старушка «божий одуванчик» подтвердила, что, узнав про её «беду», «добрый ангел Регина» вызвалась ей помогать. На вопрос, чего же она хочет, старушка, которой явно нравилась роль беспомощной и слабоумной, послала Николая к «ангелу Регине». Пришлось перезванивать этому «ангелу», которая сообщила, что собирается найти старушке однокомнатную квартиру в Москве. Это было едва ли реально, учитывая, что квартира на «Братиславской» продавалась за 6 миллионов.

– За три миллиона? – холодно спросил Николай.

– Ну, в Новой Москве. Главное – этим буду заниматься я. А вы – руки прочь! – решительно заявила защитница слабых и сирых.

Николай понял, что дальнейший разговор не имеет смысла.

Поостыв, Николай подумал, что старушка Альфия, конечно, имеет право бороться за жильё в Москве, но планы «ангела» были настолько нереальны, что, если она будет на них настаивать, то квартиру им не продать. Николай рассказал всё Сабиржану, и тот, пробормотав «чёртова старуха», повесил трубку.

На следующее утро позвонила Альфия Расуловна, извинилась перед Николаем, объяснила, что в Кировской области у неё дальние родственники, которые её особо не ждут, что пасынок её ненавидит, что она реально одинока и что эту Регину ей, наверно, послал Бог. Это мало что проясняло, но, по крайней мере, звучало честно и более-менее разумно. Николай решил ждать.

Долго ждать не пришлось. Сабиржану ожидаемо не удалось договориться с «ангелом Региной», которую он назвал «сумасшедшей тварью», а заодно сообщил Николаю, что ему надо «гасить ипотеку», и время не ждёт. Посему он, скрепя сердце и понимая, что неизбежно потеряет в деньгах, решил продать свою долю. Хорошо бы ещё заселить кого-нибудь в квартиру к «бесстыжей старухе Альфие, чтобы она хоть помучилась».

– У Вас, Николай, нет покупателей на мою долю? – спросил Сабиржан.

– Может, и есть, – сказал Николай, которого внезапно осенило.

Николай позвонил Васе Пупкину и предложил тому купить долю Сабиржана.

– Долю в однушке? Мне нужно посоветоваться с партнёрами, – проскрипел Вася. – А мне там что? Жить что ли? А с кем?

– Жить там не надо. Там старушка живёт. И пускай себе живёт, – спокойно сказал Николай.

– А какой нам интерес-то, а? Слышь, командир… А ты берега не попутал, а? – заверещал Вася.

– Ваш интерес? Станете владельцами доли. А там… что Бог даст… Если что-то непонятно, то господин Васин сможет объяснить более доходчиво

Услышав фамилию Валеры, Пупкин выругался вполголоса и бросил трубку.

Весть о том, что с квартирой на Перервинском бульваре неожиданно образовались большие проблемы, расстроила Ольгу.

– Как чувствовала, что от нехристей добра не будет, – сокрушённо сказала она. – И что теперь делать?

– Не расстраивайтесь, Ольга. Это ведь не единственная квартира на «Братиславской», – успокоил её Николай.

Но прежде, чем «рыть землю» дальше, Николай вновь задался вопросом о Даниле и его покупателях. Он чувствовал, что с ними что-то не так, и нужно выводить их на чистую воду. Чтобы добиться правды, Николай решил играть в открытую. Он позвонил Данилу и сказал, что Ольга отдала ему ксерокопии, а не настоящие документы. А на следующий день не поленился и позвонил ему вновь.

– Идите вы к чёрту. Мои покупатели такие же настоящие, как ваши документы. Это мои сотрудники. Довольны? Всё. Мне некогда, – раздражённая тирада Данила почему-то совсем не удивила Николая.

Итак, сделка рассыпалась, как карточный домик.

Но кое-что всё-таки надо было сделать. Николай при поддержке Жоры выступил посредником при продаже доли Сабиржана Васе Пупкину и его друзьям-уродам. Доля Сабиржана была продана за 1,2 миллиона рублей. Комиссия посредников составила 50 тысяч рублей.

 
                                        * * *
 

Прошло примерно около месяца, наступил октябрь, и Николай уже считал данную посредническую историю законченной – без большого успеха, но отнюдь не бесславно – как вдруг ему позвонила монахиня Ольга с довольно странным предложением составить ей компанию в посещении какого-то святого источника где-то в Подмосковье по Щёлковскому шоссе. Николай подумал, что Ольга хочет реанимировать продажу своей трёшки. Он не переставал удивляться наивному убеждению продавцов квартир, что хороший риэлтор может продать любую квартиру по хорошей цене за счёт своего мастерства и рвения. Если бы эти продавцы знали, сколько усердно рекламируемых «неликвидов» месяцами болтается в базе, мозоля глаза и вызывая у заинтересованных и просто любопытствующих только один вопрос – когда продавец дозреет до того, чтобы начать снижать цену. Единственный реальный шанс продать раздолбанную маленькую Ольгину трёшку на первом этаже девятиэтажного дома советской постройки в совсем не элитном районе Марьино, был связан со значительным снижением цены. Предвидя разговор в таком духе, Николай согласился на эту поездку, хотя без большого энтузиазма.

Однако вопрос продажи квартиры не сильно беспокоил Ольгу. Дорога в область солнечным осенним днём была свободна, и, уверенно ведя свою «Ладу», словоохотливая монахиня пустилась в отвлечённые рассуждения.

– Плохо, Коля, что люди Бога перестали бояться. Взять хоть этого, в плюшевом пиджачке и узких брючках, как то бишь его? – Ольга посмотрела на Николая, надеясь на подсказку.

– Данил, – с ироничной улыбкой подсказал Николай.

– Он же понимает, что врёт и мухлюет на каждом шагу. А отдай я ему настоящие документы, а потом потребуй обратно, взывая к совести его, так он бы от хохота в брючки себе надудолил. А будь у него страх Божий, он бы так не поступал. Разве нет? – и она вновь повернулась к Николаю, как бы приглашая его к дискуссии.

– Это бизнес, а у бизнеса свои законы. Насколько мне известно, большинство агентств недвижимости совершенно спокойно использует в своей работе не совсем честные, но формально не противозаконные методы. А для того, чтобы их не взяли за жопу, в каждом агентстве имеется юрист, – Николай вспомнил юриста из «Успеха», жену Володи Гусева, то ли Азу, то ли Иду, которая целыми днями била баклуши и никого из сотрудников не консультировала, даже когда в этом была нужда, потом вспомнил «ангела Регину», тоже юриста. – Да, хороший юрист – полезная штука. Наверно…

– Всех этих юристов, Коля, люди придумали, чтобы Бога обмануть. А Бога обмануть невозможно. Так ты знаешь, что такое страх Божий?

– Ну, это страх наказания. После смерти – в ад, на сковородки…

– Ну к чему эти сказки, Коля? Страх Божий – это угроза отпадения от Бога здесь, в этой жизни, угроза лишиться Его благословения, Его благодати.