Текст книги "Пассии"

Поскольку у Лены был очередной приступ холодной ненависти ко всему живому (и к Гарику в особенности), Гарик установил свою одноместную палатку на небольшом отдалении от всех остальных. Очень скоро он понял, что рад полученной свободе от тяжёлых, в общем-то, отношений с тяжёлым человеком по имени Лена. Проснувшись, он бежал купаться на Волгу. Потом валялся на берегу, ожидая, когда начнётся практика ци-гун, которую вёл сам Сергей Светлый. Потом все завтракали. И начинались всякие практики, за которыми незаметно наступал летний вечер, и кто хотел, собирался у костров, а кто не хотел (Гарик относился как раз к таким) – проводил время в одиночестве.

Однажды вечером к Гарику подошёл Сергей Светлый и предложил покурить индейскую трубку. Гарик с некоторым удивлением согласился, и они пошли к палатке Сергея.

– Тебя, я вижу, привлекают индейские ритуалы, – сказал, затянувшись, всевидящий Светлый, передавая трубку Гарику.

– Да, это так, – спокойно ответил Гарик, затягиваясь и чувствуя, что проваливается в лёгкий транс, хотя в трубке точно был простой табак.

– Почему бы тебе не пойти завтра к Тыну, который будет учить, как делать ловца духов (Тыну был «горячим» эстонским парнем и сразу понравился Гарику)? – предложил Сергей.

– С радостью, – ответил Гарик из глубокой глубины.

– А как научишься, отправляйся на дальний конец острова и делай себе ловца. Ты и так один здесь. Так обрати это в пользу, – сказал Сергей с загадочной улыбкой.

Гарик отродясь не любил рукоделие, но эта идея ему понравилась, и он, вместе с десятком товарищей, отправился к Тыну. Тот неторопливо посвятил их в технологию изготовления ловца, которая была не так уж и сложна, но требовала терпения и внимательности. Потом Тыну, высокий, немного угловатый парень, говоривший с приятным прибалтийским акцентом, описал способы работы с ловцом, которые требовали не столько каких-то особых «магических» действий и заклинаний, сколько глубокой внутренней сосредоточенности. На следующий день, ближе к вечеру, как посоветовал Тыну, Гарик отправился на дальний конец вытянутого в длину острова. Идти ему пришлось от силы километра три, но всё же звуки лагеря сюда уже не доносились, и он сразу почувствовал, что находится здесь один. Остров здесь сужался, и возникало ощущение, что ты со всех сторон окружён водой, и только узкая полоска суши соединяла тебя с землёй, на которой где-то там жили люди.

Гарик срезал гибкую ветвь дерева, выбрав почему-то сосну и вспомнив при этом слова Тыну о том, что, на самом деле, дерево выбирает тебя, когда ты делаешь ловца. Затем он стянул толстой нитью концы срезанной ветви и связал их, сделав круг – основу ловца. Но едва он собрался приступить к плетению, как невесть откуда набежали тучи, небо нахмурилось, поднялся ветер, и началась страшная гроза. Устроенную в песке палатку вырвало с мясом. Кое-как поймав её, собиравшуюся улететь в тартарары, Гарик с ловцом залез под ткань, но это было плохой защитой от ливня. Несмотря на то, что промок, Гарик через некоторое время провалился в сон. Сон его был тревожен: ему снилось, что река мало-помалу поглощает остров, и он оказывается под водой.

Но наутро остров оказался на месте, погода была прекрасной, светило солнце. Гарик скоро высох и, не торопясь, принялся за рукоделие. И к ночи ловец был готов. Он получился небольшим и не таким красивым, как, скажем, тот, что изготовил Тыну им в пример. Но Гарик сразу почувствовал, что ловец – это не поделка, не вещь, а живое существо, непостижимым образом тесно связанное с ним и предназначеннон для того, чтобы помочь ему понять или сделать что-то важное.

Чистое небо бури не предвещало. Гарик установил палатку, попил воды, поел изюму, лёг, положил ловца под голову, вошёл с ним в контакт, просто сосредоточившись на нём, как учил Тыну, и уснул. Ему снилось, что он с ловцом в руке идёт по длинному коридору пустого дома с множеством комнат по сторонам его. Вдруг дверь одной из комнат отворяется, и его начинает буквально засасывать внутрь какая-то сила, при этом он не видит, кто именно находится внутри комнаты, но каким-то образом знает, что там ведьма, или какая-то сущность женского рода, желающая поглотить его. Он пытается сопротивляться этой силе, загребая, как веслом, ловцом воздух, и, в конце концов, им удаётся «выгрести», выйти из-под влияния непонятной силы и скрыться в одной из пустых комнат.

На другое утро Гарик собрался и вернулся в лагерь. Весь день он отдыхал. Никто не интересовался им, кроме Даши, девчонки с дрэдами, которая откуда-то знала, что он пошёл делать ловца духов. Он показал ей ловца, она сказала «вау», засмеялась чему-то и убежала в лес. Неведомое ранее или давно зыбытое спокойствие снизошло на Гарика. Ему не было никакого дела до Лены Щукиной, Сергея Светлого, Карлоса Кастанеды, а, главное, до самого себя.

Вечером всем лагерем отмечали праздник Ивана Купала. Все прыгали через костёр. Лена тоже прыгала, держась за руку с каким-то белобрысым пареньком. Гарик смотрел на них, и ему было всё равно. Он видел, что кто-то, живущий в нём, какая-то часть его психики, мучается и ревнует. Но наблюдал всё это, как какой-нибудь волжский лещ пару дней назад, который знал, что на поверхности буря, однако на той глубине, где он находился, всё тихо и спокойно. Кажется, он даже слегка улыбался.

Видимо, заметив в Гарике перемену, или по другой причине, Лена Щукина сама подошла к нему и спросила:

– Как твой ловец?

– Хорошо, – ответил Гарик честно и абсолютно исчерпывающе.

– Давай закончим наши отношения, – после небольшой паузы произнесла Лена и, не дождавшись от Гарика никакой реакции, добавила, что у неё есть муж.

В другое время Гарик мог бы сказать, что долгое время это обстоятельство не было им помехой. Но теперь он лишь извлёк из открывшихся глубин своего существа короткую фразу:

– Я уважаю твоё решение и абсолютно солидарен с ним.

Окончательно сбитой с толку Лене оставалось только уйти.

Через день пришёл катер и отвёз всех в Юрьевец, а оттуда они разъехались кто куда.

В Москве Гарик по Лене совсем не скучал. Более того, он считал их расставание благом для себя, поскольку избавился от постоянных ссор и унижений с её стороны. Будучи человеком, в сущности, добрым, Гарик искренне надеялся, что Лена и муж её Алексей живут душа в душу. Поэтому, когда ему позвонил Пашка Хоменко, который всегда знал всё про всех, и трагическим голосом сообщил ему, что муж Лены Алексей погиб в автокатастрофе («Он был один в машине и куда-то врезался, так что никто больше не пострадал», – скороговоркой уточнил Пашка), Гарик расстроился, и даже довольно сильно.

– Так что, все наши, кто может и хочет, собираются в субботу у Лены дома, – резюмировал Пашка.

– Зачем? – не понял несколько ошарашенный Гарик.

– Для поддержки. Что тут непонятного? – почти сердито ответил Пашка.

Гарик сказал, что обязательно придёт, повесил трубку и задумался.

Так называемая поддержка была в их школе распространённым явлением, тесно связанным с концепцией открытости. Как правило, все собирались в кругу, и поддерживающие делились с поддерживаемым собственным опытом выхода из тяжёлой ситуации. Могли, кстати, и покритиковать, и даже жёстко. А вот благодарность и сострадание как-то не прижились. Хотя Сергей Светлый и пытался их культивировать, они зачастую принимали какие-то неестественные формы. Гарик хорошо запомнил, как на одном из семинаров нужно было каждый вечер делать простое упражнение. Все ходили по большому залу и, встречая человека, должны были поблагодарить его, причём не формально, а искренне, и нужно было обязательно найти за что. Кстати, Гарику нравилось это упражнение, и получалось оно у него легко. А вот его, например, нередко благодарили, произнося на разные лады такую мысль: «Спасибо тебе за то, что, глядя на тебя, я понимаю, что я не такой и никогда таким не буду». Про сострадание Гарик и вовсе ничего припомнить не смог.

В субботу Гарик отправился к Лене в Алтуфьево. Без всякого желания и совершенно не понимая, как себя вести и о чём говорить в сложившейся ситуации. Он беспокоился также о том, что будет много людей, и как они все там поместятся. Он вообще почти всегда о чем-то беспокоился и почти всегда напрасно. Людей пришло немного. Кроме них с Пашкой, была Света Подземельцева, которая не любила Лену, но была очень ответственной и не могла не прийти. Пришла Элина Краббе, женщина то ли у порога старости, то ли уже за ним, одинокая, экзальтированная и при этом очень добрая. Пришла Ира Верхоглядова, милая, слегка легкомысленная, с которой у них с Гариком была, как ему казалось, взаимная симпатия, и если бы не Лена… А вот Виталия Самсонова Гарик там увидеть не ожидал и его присутствие мог объяснить себе только тем, что его уговорил сердобольный Пашка, с которым они давно дружили. И уж совсем удивительно, что на встрече присутствовала младшая сестра Лены Маша, или Машка, как шутливо-презрительно за глаза называла её Лена, считавшая её никчемной и распутной. Гарика всегда подмывало сказать, что распутность, верно, у них семейное, но даже во время их частых с Леной ссор он никогда не переходил на личности, стараясь оставаться в рамках столь же эмоционального, сколько и бессмысленного обсуждения глубоких идейных разногласий.

Все уселись в кругу, прямо на полу, как было принято на семинарах. Вернее, на синем ковре цвета аджны – чакры, ответственной за ментальный план бытия. Наливали зеленый чай из большого стеклянного чайника. Угощались печеньем и сухофруктами. Лена хозяйничала, говорила громко и весело, вела себя как обычно на их эзотерических посиделках (впрочем, Гарик не часто бывал на них). Наконец, Света Подземельцева, которая чувствовала себя явно не в своей тарелке, перешла к делу, то есть к поддержке. Неуклюже пытаясь придать своему голосу мягкости и сочувствия, она спросила в лоб:

– Лена, что ты сейчас чувствуешь?

Все посмотрели на Лену, а та, как настоящий боец, отчётливо ответила:

– Я чувствую вину.

– Вину за что? – участливо подавшись к ней, спросила Элина Краббе.

– Я была плохой женой, – в голосе Лены появились слезы, и сидевшая рядом Маша взяла её за руку.

Наступило неловкое молчание.

– Теперь это уже не важно, – это могло бы прозвучать жёстко, но Виталия, как всегда, выручило природное обаяние.

– Да, вина – не продуктивное чувство, – подхватил Пашка, избегавший проявления любых негативных эмоций.

– А ты что скажешь? – вдруг обратилась к Гарику Ира.

Об их с Леной романе, кажется, знали все, кроме мужа Лены, ныне покойного, а может быть, знал и он. Надо сказать, что Гарик, оказавшись в кругу, вошёл в состояние глубокого спокойствия, схожего с тем, что было на Волге.

– Жизнь и смерть от нас не зависят, – сказал Гарик, – а одиночество может быть настоящим сокровищем для тех, кто ищет свободу.

Он сказал это совершенно искренне, опираясь на собственный опыт, и не заметил ни грусти и разочарования в глазах Лены, которая, как большинство людей, ненавидела и боялась одиночества, ни едва заметной усмешки Светы, потому что смотрел не на них, а во вновь открывшуюся ему глубину.

 
                                        * * *
 

Николай знал по своему опыту и по опыту коллег, что, даже если кажется, что счастье близко («Особенно если так кажется», – обычно добавлял Жора Пушкин, работавший в том же агентстве, что и Николай, причём не из-за денег, поскольку сдавал две своих квартиры в Москве, а из любви к искусству), сделка может в любой момент накрыться медным тазом. Потому что люди – это самые непредсказуемые и ненадёжные существа во Вселенной.

Выждав пару дней, Николай позвонил Татьяне, чтобы узнать об их намерениях относительно квартиры на Костромской. Татьяна сказала, что Степан уехал на какую-то там родину решать какие-то там дела, а она бы тем временем хотела ещё раз взглянуть на квартиру, но уже вместе с мамой. Маме Татьяны, моложавой и энергичной женщине, и не бедной, судя по красовавшимся на её запястье часам Garmin, квартира пришлась по душе, хотя держалась она строго.

– А садик тут у вас далеко? – озабоченно спросила она.

– Мама! Какой садик? Ты хочешь, чтобы Костенька без конца болел? – в ужасе воскликнула Татьяна.

– А ты хочешь, чтобы я поставила крест на своей личной жизни? Я ещё очень даже секси, – невозмутимо парировала маман, бросив короткий взгляд на Николая.

Татьяна, которую как будто что-то беспокоило, извиняющимся тоном сказала, обращаясь больше к Евгении:

– Видите ли, чтобы принять окончательное решение, мне нужно дождаться возвращения моего жениха.

– Жениха! Голытьба ростовская. Ни гроша за душой! – презрительно воскликнула мама. – А ты вообще уверена, что он вернётся?

Мама! – и Татьяна не заплакала даже, а заревела.

Евгения выглядела обеспокоенной после их ухода. Николаю всё это тоже не очень понравилось, но он рассудительно сказал:

– Татьяне квартира нравится. Будем надеяться на лучшее.

Через пару дней Николаю неожиданно позвонил Степан, жених Татьяны.

– Слушай, братан, тут такое дело… Мы с Танюхой… Она, конечно… Просто… у меня тут в Ростове. Короче… не до того мне. Может, Танюха всё равно у вас купит… квартиру-то. Но это уже без меня.

Но Танюхе тоже стало не до квартиры.

Евгения восприняла эту новость с ледяным спокойствием.

– Я так и знала. У меня всегда так. Всю жизнь, – с холодной злостью произнесла она, глядя куда-то сквозь Николая в своё беспросветное прошлое. – У Вас ещё есть клиенты?

– Может, появятся, – безо всякой уверенности ответил Николай, бросив короткий и сочувственный взгляд в её беспросветное будущее.

– Может – это меня не устраивает, – железным голосом отчеканила Евгения.

Через несколько дней она заключила договор с крупным агентством недвижимости.

На еженедельном отчете Николай сообщил об этом Маргарите и Гусеву.

– Клиентов, Николай, нужно беречь. Их нужно холить и лелеять, – назидательно произнесла Маргарита, поглаживая себя по большой груди и плотоядно глядя на Николая.

Гусев выглядел озабоченным, поскольку дела у агентства шли неважно:

– Так, ладно. Есть у Вас ещё перспективные варианты?

 
                                        * * *
 

Долгое и, как казалось, почти безрезультатное обучение у Сергея Светлого оставило у Гарика неоднозначное впечатление. Но он не забивал этим голову, сосредоточившись на текущих делах. Изредка кто-то из бывших товарищей напоминал о себе. Кое с кем Гарик даже встречался.

Однажды его старинный приятель по эзотерической школе Стас Ляпустин (которого в школе считали даже ещё более странным, чем Гарик) позвал его в центр «Открытый мир», что возле Данилова монастыря, на презентацию авторского курса по самосовершенствованию от некой Ирины Шмайзель – поржать, а заодно поболтать. Шмайзель представляла собой внешне стандартную, будто клонированную, business sexy girl неопределённого возраста. Ирина поведала собравшимся, что, будучи владелицей сети спа-салонов, она также является признанным экспертом в области практической психологии и личностного самосовершенствования. Она рекламировала собственную методику моментального личностного роста, основанную на коренном пересмотре отношения к деньгам, которая привела к успеху лично её и гарантированно приведёт к успеху всех остальных. Послушав какое-то время, Гарик со Стасом пошли попить чаю, потом вернулись и снова стали слушать. Но тут Стас принялся вполголоса рассказывать Гарику увлекательную историю, как он недавно предпринял 60-дневное голодание, но день на 45-й его стали посещать существа из нижних миров, и он был вынужден прекратить. На них стали оглядываться, и они ушли.

Расходиться им не хотелось, и, взяв ещё чайник улуна, они вновь уселись за столик кафе в «Открытом мире».

– Слушай, мы можем сколько угодно иронизировать над этой мадам и ей подобными, но ведь это работает, – лучезарно улыбаясь, произнёс Стас.

Стас почти постоянно лучезарно улыбался, что отчасти можно было объяснить его давним увлечением всевозможными техниками достижения изменённых состояний сознания.

– Что именно работает, Станислав? – глядя на Стаса, Гарик тоже начал улыбаться неизвестно чему.

– Её методика! – с энтузиазмом ответил Стас.

– Ты что, успел её опробовать? Она ведь, вроде, её только что презентовала, – Гарик старался быть серьёзным.

– Она рассказывала мне об этой методике в прошлом месяце. Или в прошлом году… – Стас наморщил лоб, пытаясь вспомнить точнее, но это было бесполезно.

Стас никогда не врал в общепринятом смысле этого слова, но иногда терялся во времени и в пространствах.

– Так вы знакомы? – с сомнением в голосе спросил Гарик, не очень представляя себе, где и на чём могли сойтись эта силиконовая фифа с грудью четвёртого размера и Стас, неприкаянно блуждающий по разным мирам в поисках неизвестно чего, но всё-таки настоящий.

– Да… – Стас продолжал что-то напряжённо вспоминать. – Мы познакомились в бане.

– Вот как? – Гарик лишь слегка приподнял брови и отхлебнул улуна. – Мылись вместе?

– Да нет, – принялся объяснять Стас. – Я работал в сауне. В небольшой. На Китай-городе. Простыни выдавал. Следил за временем.

– Ты? За временем? – история казалась Гарику всё более фантастической.

– Ну да. Но это было недолго – несколько недель… Или месяцев, – Стас снова запнулся было, но взял себя в руки. – У них там была деловая встреча…

– У кого это – у них? – поинтересовался Гарик.

– Да я уже не помню, – раздражённо отмахнулся Стас, – ты отвлекаешься на несущественные детали и не даёшь мне рассказать.

– Ну прости, – Гарик подлил Стасу чая.

– Она стала расслабленной, мягкой… – Стас замолчал, погрузившись в воспоминания.

– Ну? Не отвлекайся на несущественные детали, – подколол приятеля Гарик.

– Да, но… выходит, она использовала меня как… как… – глаза Стаса наполнились слезами, – как тренажёр для отработки методики.

– Какой методики? – осторожно поинтересовался Гарик.

– Деньги – это просто энергия. Брать, давать, играть… Танец силы… В этом смысле они ничем не отличаются, скажем, от секса, – лицо Стаса приобрело привычно восторженное выражение.

– Так что она всё-таки на тебе отрабатывала? – Гарик постепенно терял надежду добиться от Стаса чего-то вразумительного.

– Методику. Я просил у людей на улице деньги. А в другой день раздавал их… – воспоминания вдохновляли Стаса всё более.

– Это после того случая тебя в психушку забрали? – Гарик вспомнил услышанную от кого-то историю, что Стас пару месяцев провёл в психушке.

– Нет. Это после 30-дневного голодания… Я сжёг тысячерублёвую купюру! – и Стас засмеялся, как ребёнок.

– Ближе к телу. А суть-то в чём?

– Я говорил аффирмации, я визуализировал, я рефлексировал, я писал планы на год, на три… На 25 лет! Я доверился ей. Я был счастлив работать с нею, – продолжал вспоминать Стас.

– Ну а деньги? Пришли они? – с иронией спросил Гарик.

– Пришли, ушли… Не в деньгах счастье, – Стас продолжал улыбаться, но уже с некоторой грустью.

– А в чём? – Гарику было интересно, что ему ответит Стас.

– Не в чём, а в ком. – Стас вдруг стал почти серьёзен. – А ты думаешь, зачем мы к Светлому на семинары ездили? Зачем все эти практики, медитации, поиски себя?

– Зачем?

– Затем, чтобы в один прекрасный день осознать, что нету никакого себя, – Стас хитро посмотрел на Гарика.

– Тебе это удалось?

– Не знаю, – задумчиво ответил Стас и вдруг встрепенулся. – Кстати, ты в курсе, что Светлый замутил курс по подготовке практикующих психологов?

– Да ну? Он времени даром не теряет, – Гарик почему-то встревожился.

– Посмотри на его сайте. Может, в психологи пойдёшь. Он тебя научит, – Стас беззаботно засмеялся.

Неожиданно для самого себя Гарик пошёл на этот курс, который был сделан интересно и мощно, с креном в трансперсональную психологию. Курс растянулся на два года и состоял из восьми семинаров длительностью неделю каждый. Скорее всего, возвращение к Светлому было ошибкой. Но, как позднее понял Гарик, практически вся его жизнь состояла из ошибок, да и сама была, похоже, одной большой ошибкой.

Глава 4

«Есть ли у нас перспективные варианты? – повторил Николай вопрос Гусева. – Варианты есть, но насколько они перспективны – это вопрос». Николай частенько разговаривал сам с собой и не переживал по этому поводу. Его больше беспокоила собственная частичная амнезия, но и о ней он предпочитал не вспоминать.

Примерно в то же время, что и трёшка на Костромской, его внимание привлекла другая трёшка – на Каширском шоссе недалеко от метро «Домодедовская». Хозяйка Ираида Пална, женщина в высшей степени интеллигентная и при этом добродушная, недавно схоронив мужа, проживала одна в квартире общей площадью около 70 квадратных метров.

– Понимаете, Николай, мне здесь пусто, – произнесла она, потчуя Николая чаем после показа квартиры потенциальным покупателям.

Она произнесла слово «пусто» с особой интонацией, словно призывая Николая поразмышлять или помедитировать над сущностью пустоты.

– Я хотела бы переехать отсюда, скажем, на Таганку. В двушку, – и, увидев, как Николай задумчиво, но оптимистично кивает, добавила (видимо, чтобы жизнь не показалась ему мёдом, которым он как раз угощался). – Но я хотела бы ещё оставить денег. На жизнь.

И она озорно отправила в рот шоколадную конфету с ликёром.

– Много? – кротко поинтересовался Николай.

– Миллиона два-три, – она передала поперхнувшемуся чаем Николаю салфетку, – или хотя бы полтора.

– Видите ли, Ираида Пална, на Таганке, как и вообще в центре, квартиры недёшевы. Двушки подходящей Вам ценовой категории будут, наверняка, требовать ремонта… – Николай решил, что нужно сразу слегка приземлить жизнелюбивую мадам.

– О да, Вы правы, Николай. Я как-то не подумала, – расстроилась Ираида Пална.

– Но не огорчайтесь. Я посмотрю, что там есть интересного, и мы с Вами подберём варианты для просмотра, – Николай постарался закончить разговор на позитивной ноте.

«Велика Таганка, а смотреть нечего», – сказал себе Николай, изучив имеющиеся в базе предложения. Тем не менее, они с Ираидой Палной всё же посмотрели жутковатые квартиры в старых домах на Библиотечной и Большой Андроньевской улицах. А на закуску прогулялись на Среднюю Калитниковскую. Больше в воспитательных целях, чтобы клиентка поняла, на что она реально может рассчитывать.

– Вы казались мне более тонким человеком, Николай. А Вы, я вижу, решили поселить меня возле завода «Серп и молот». А про те ужасные заплесневелые квартиры с пауками я даже говорить не хочу, – плаксиво говорила Ираида Пална, раскрывая зонт, когда они выходили из последней квартиры.

– Ну, если их как следует отремонтировать… – начал было рассуждать Николай, но Ираида Пална перебила его:

– Я не хочу жить в руинах.

«Нах… нах… нах…» – отражённый от стен звук её слов, сказанных, когда они проходили через арку во дворе, подвёл итог первого этапа поисков.

В поисках чего-то нового и светлого они через несколько дней отправились в Дубровку – район, для Николая малознакомый, а для Ираиды Палны – тем паче. Две просторных двушки на Шарикоподшипниковской улице Николаю понравились. Эти неплохо отремонтированные квартиры одинаковой планировки на седьмом и двенадцатом этажах выглядели вполне привлекательно. Но сам район, несмотря на солнечный день, произвёл на тонкую душу Ираиды Палны ожидаемо гнетущее впечатление.

Они решили сделать паузу в поисках в ожидании свежих идей. Тем более, что трёшку на Домодедовской, хотя и смотрели время от времени, но с руками не отрывали. Видя, что Ираиду Палну уже готова поглотить осенняя хандра, Николай старался подбодрить её, говоря, что покупатели непременно найдутся.

И они действительно скоро нашлись в лице молчаливой русской семьи, не проронившей ни слова на просмотре. Все обычные вопросы задавала риэлтор Ирина, высокая, сухая и бесцветная, чем-то похожая на насекомое вроде богомола. Под конец она, тоже, видимо, желая подбодрить нахохлившуюся Ираиду Палну, осмелилась записать себя в её тёзки, но получила в ответ лишь ледяной взгляд.

На следующий день риэлтор Ирина сообщила Николаю, что квартира интересна её клиентам, и они готовы внести аванс. Николай коротко рассказал, как проходят поиски альтернативы, и выразил уверенность, что теперь они станут намного более активными. «Надеюсь. Держите меня в курсе», – прошелестела Ирина и повесила трубку.

– Что, Николай, какие мысли? – скорее встревоженно, чем радостно, проговорила Ираида Пална, когда молчаливая процессия покупателей во главе с Ириной, внеся аванс, покинула квартиру.

В ответ Николай предложил ей рассмотреть район Нагатинский Затон, который он хорошо знал и любил. Развитая инфраструктура, чистый воздух, рядом Москва-река и парк Коломенское – что ещё нужно, чтобы встретить старость? Далеко от центра? Побойтесь Бога, 10 минут на метро. Все эти доводы в условиях временного цейтнота быстро убедили Ираиду Палну.

 
                                        * * *
 

Засучив рукава, Николай с Ираидой Палной взялись за дело и за пару дней посмотрели квартиры на Кленовом бульваре, Затонной и Судостроительной улицах. Не найдя там того, что однозначно устроило бы Ираиду Палну, они углубились в район. На Коломенской улице и Коломенской набережной было много домов с просторными двушками площадью 50 с лишним квадратных метров. Николай чувствовал, что они скоро найдут нужный вариант, и был уверен в успехе. Напрасно.

Ираида Пална вдруг пропала. Не физически. Она перестала выходить на связь. Николай скоро всё понял. Издержки работы без договора иногда давали о себе знать подобным образом. Дозвониться до неё не с его мобильного, а с телефона агентства не составило труда. Ираида Пална стала лепетать что-то о внезапно ухудшившемся здоровье, о том, что всё придётся отложить. Николай понимал, что это враньё. Тогда в чём же дело? Тут он вспомнил о покупателях. А как же они? Он позвонил риэлтору Ирине и рассказал ей всё как есть. К его изумлению, та не возмутилась, не расстроилась и не удивилась, а вместо этого стала как будто успокаивать его, мол, клиенты бывают разные. Наконец, она даже не упомянула о внесённом её покупателями авансе. Ясно было одно – Ирина знает больше, чем говорит, и больше, чем Николай.

– Не многовато ли у тебя косяков, Николай, – недобро спросила Маргарита, с аппетитом поедая из стеклянной баночки йогурт собственного приготовления, – … в последнее время? Даже не знаю, как мне теперь выгораживать тебя перед Владимиром.

И она принялась облизывать ложечку, глядя прямо в глаза Николаю.

– Как хотите, – безразлично отозвался Николай.

Ему было досадно, что перед Новым годом не удалось ничего заработать. Досадно, но ладно, поскольку кое-какие денежные средства, накопленные за годы хорошо оплачиваемой работы в крепкой фирме, у бережливого Николая ещё оставались.

Перед самым Новым годом неожиданно позвонила Ирина-богомол. Она была слегка навеселе и в прекрасном настроении.

– Надеюсь, Николай, я не прервала Ваш сон, – с подчёркнутой вежливостью проговорила она.

– Да рановато ещё спать, – ответил Николай, чуя какой-то подвох.

– Ну Вы же проспали клиентку, – Ирина то ли засмеялась, то ли заплакала, то ли закашлялась.

– Вы про Ираиду? Так это Вы прибрали её к рукам? – из чистого любопытства поинтересовался Николай.

– Я! – Ирина не скрывала самодовольства. – Тот факт, что аванс она принимала у себя дома, навёл меня на мысль, что договора у Вас с ней нет. Найти в Интернете её объявление с номером телефона не составило труда. Я позвонила ей, легко купила её, предложив ей себя в качестве риэлтора за 50 тысяч рублей комиссии, Вы-то взяли бы с неё 150. Найти квартиры в Нагатинском затоне тоже было легко. Николай, Вы предложили ей хороший район. На самом деле, я хочу выразить Вам благодарность и сочувствие.

– Сделка-то нормально прошла? – спокойно спросил Николай.

– Да. Старушка будет жить на Коломенской набережной, мои – на Каширке. Все довольны. Кроме Вас, конечно. Или Вы тоже довольны? – на том конце снова раздался смех, или это были помехи на линии.

– С наступающим Вас, Ирина, – сказал Николай и повесил трубку.

 
                                        * * *
 

Приближался Новый год. Николай сидел в своей пустой квартире на Академика Миллионщикова и лениво размышлял о том, как хорошо, что ему не нужно никого поздравлять, и никто, скорее всего, не будет поздравлять его.

– Пустое всё это, – сказал он, выключая телевизор, в котором знаменитости, ни на секунду не переставая улыбаться, поздравляли друг дружку и всех остальных с Новым годом.

Он достал початую бутылку кальвадоса и налил себе рюмку.

– Интересно, откуда у меня кальвадос?

На бутылке всё сплошь на французском, которого Николай не знал. Он отхлебнул маленький глоточек. Тёплый яблочный аромат заполнил голову. Из табачного дыма стали выплывать очертания парижского кафе.

– Да подумаешь. В кино, наверно, видел. Ален Делон говорит по-французски… – задумчиво пропел он.

Может, и в кино. А старый римский цирк в Латинском квартале? Внизу, на арене, пожилые мужчины играют в петанк. И говорят, канальи, всё по-французски. Ничего не понятно. А камни-то под задницей какие жёсткие… Они сидят и смотрят, как играют в петанк. Кто «они»?

Ещё один крошечный глоточек кальвадоса. Только так его нужно пить. Только так…

– Слушай, там тоже Новый год, – потрясённо сказал он себе, внезапно вспомнив набережную Сены напротив Эйфелевой башни, которая вдруг зажглась новогодними огнями, а корабли начали гудеть, да так громко, и все кругом поздравляют друг друга. И он поздравляет. Но кого?

– Так. То есть ты хочешь мне сказать, что был в Париже. Допустим. А с кем? Один, что ли? Хотя с тебя станется… Да нет, кажется, не один.

Вот они зашли в сырную лавку. Какая вонь! Но им смешно. А вот они в другом месте. Кругом небоскрёбы. Утро. Какие-то абстрактные скульптуры. Вот большой металлический шар, поверхность его запотела. Николай пишет пальцем большими буквами «ХУЙ». Они смеются, но кто-то упрекает его, а он оправдывается, что всё это скоро исчезнет.

– Дефанс! Это Дефанс! – воскликнул он, вспомнив название парижского района с небоскрёбами. Он был убеждён, что это не кино, что это было с ним. Возбуждённый, он встал и начал ходить по квартире.

Большую комнату, в которой когда-то жили родители, он не любил. Обои с аляповатым зелёно-коричневым узором, болотного цвета шторы с ламбрекеном, два массивных кресла, массивный же родительский диван, огромные ковры советской эпохи, закрывающие стену и пол, гарнитур типа «стенка» – всё казалось ему тяжёлым и безвкусным. В шкафах пылилась одежда родителей, поедаемая временем и молью. Многое можно было бы выбросить, сделать ремонт, устроить всё на свой вкус. Но Николай задавал себе вопрос «Зачем?» и, не находя на него ответа, не делал ничего.