Текст книги "Пассии"

– Саша, может, хватит уже жениться? Все нервы ты нам вымотал! – измученно и укоризненно воскликнула мать Алексея, но осеклась, увидев устремлённые на неё взгляды людей из очереди.

К некоторому удивлению Николая, который не ожидал от разговора с покупателями ничего хорошего, те, хотя и напряглись, но от понравившейся им квартиры решили не отступаться, потребовав, конечно, медицинского освидетельствования «деда» на сделке.

Муравлёв признал «деда» нормальным, то есть годным для проведения сделки. И «дед», пребывавший в каком-то своём мире, беззаботно подмахнул документы, без сожаления расставшись с мечтой о Нинке из овощного и давая дорогу молодым, хотя и до них ему, кажется, не было никакого дела.

 
                                        * * *
 

Занятый продажей квартиры на Саянской, Николай не забыл про Олега, ставшего в каком-то смысле его подопечным. Скорее, он боялся, что тот вернётся в свой ад, и это будет печально, неправильно, нехорошо. Но, когда сделка по Саянской была закрыта, Николай собрался с духом и позвонил Марине. Та была рада его звонку и затараторила удивлённо и радостно:

– Николай? Хорошо, что позвонили. Олег всё спрашивает про Вас. Представляете, он, как вернулся тогда от Вас, так и не пьёт. Мало того, такой правильный стал. Спрашивает меня – Марин, а почему я не работаю. А я ему говорю: «Олеж, а ты иди к нам в магазин грузчиком». И ведь пошёл! Работает. А в воскресенье засобирался в церковь. И я с ним. И так хорошо мы с ним службу отстояли. Сказали бы мне месяц назад, что так будет, ни за что бы не поверила. Большое Вам спасибо, Николай. Арменчик злится, да и Бог с ним. Я одного боюсь – не повернулось бы всё вспять.

– Обязательно ходите в церковь, Марина. Это важно. А я ещё обязательно позвоню, – только и сказал Николай и повесил трубку.

«Не обманула Богородица!» – сказал он самому себе и рассмеялся легко и радостно.

Глава 8

Николай не знал, кто такой был Корнейчук, и слабо представлял себе, где в Москве находится улица, названная его именем, но найденная им в интернете трёшка на этой улице стоила относительно недорого и продавалась свободно, что обещало неплохие перспективы в плане её продажи. Кроме того, ему понравился голос продавца Аллы – молодой, немного наивный, немного обеспокоенный, словом, настоящий. Предчувствия не обманули Николая: квартирой вскоре заинтересовались и захотели посмотреть.

Минут за пятнадцать Николай дошёл пешком от метро «Бибирево» до искомого дома на улице Корнейчука. Дом далеко не новый, район тоже – прекрасное жильё для тех, кто не обременён большими деньгами и амбициями. В ожидании обещавших скоро подойти хозяев Николай пристроился на скамеечке возле детской площадки, наблюдая за детьми, неприхотливо возившимися в не обременённой большим количеством песка песочнице. Это зрелище оказывало на него умиротворяющее действие, и он неторопливо размышлял о том о сём, предположив, между прочим, что Корнейчук, возможно, не фамилия, а псевдоним Корнея Чуковского. Мысль эта, довольно дурацкая и, скорей всего, бесполезная, так захватила и даже развеселила Николая, что он принялся бездумно подымать с земли мелкие камешки и швырять их в песочницу, рискуя попасть в кого-то из возившихся там детей. Хотя он едва ли поранил бы их, потому что камешки были совсем мелкие, однако, осознав своё занятие, он ужаснулся и вслух сказал себе: «Гарик, ты что охренел?». Тут Николай забеспокоился ещё сильнее оттого, что назвал сам себя каким-то незнакомым именем.

Хозяева вскоре появились – они шли со стороны маленького магазинчика местного значения, располагавшегося неподалёку от дома. Алла, стройная, тёмненькая, ступая осторожно, словно антилопа, несла в руке шоколадный батончик Пикник. Рядом шагал коренастый кавказец примерно одного с нею роста и возраста. В руке он нёс более весомую добычу – батон хлеба в целлофановом пакете. Вскоре подошли и покупатели – тихая семейная пара в сопровождении деловитой и несколько растрёпанной риэлторши, которой беспрестанно кто-то звонил. Она лезла в сумочку, доставала мобильник, который норовил выскользнуть из её руки, но она всякий раз ловила его, успевая при этом извиниться перед всеми прежде, чем в очередной раз ответить. Небольшой лифт был не в состоянии вместить всю честную компанию, поэтому Николай вместе с кавказским другом Аллы остались внизу и, дождавшись доставки первой партии и возвращения лифта, отправились вдвоём на восьмой этаж. Друг Аллы, которого, как позже выяснилось, звали Тимур, производил впечатление человека спокойного, можно даже сказать – смирного, что было не свойственно его соплеменникам. Когда они поднялись в квартиру, покупатели придирчиво, но доброжелательно осматривали длинный коридор, смежно-изолированные комнаты, довольно большие лоджию и кухню. Их риэлторша, по обыкновению, говорила с кем-то по телефону, Алла наблюдала за происходящим заинтересованно, хотя и без особой надежды.

– Квартира конечно неплохая но требует ремонта а возможен ли торг? – с одной и той же интонацией и без пауз между словами спросил мужчина-покупатель.

– Возможен. Небольшой. При наличии серьёзных намерений с вашей стороны, – ответила Алла спокойно и с некоторой долей скепсиса в голосе.

Риэлторша оторвалась от телефона, в очередной раз извинилась и включилась в беседу:

– А действительно ли у вас свободная продажа? И напомните, пожалуйста, кто собственники и на каком основании.

Это уточнение не было связано с невнимательностью или плохой памятью риэлторши. Указывать в объявлении не совсем точную, несколько приукрашенную информацию о квартире, было нормальной практикой среди риэлторов. Главное – рассуждали они – зацепить покупателя, а там видно будет. Даже если квартира покупателю не подойдёт, а это часто бывало, когда он рано или поздно неизбежно узнавал о ней всю правду, оставался шанс предложить ему какую-нибудь другую квартиру из риэлторской базы и, в конце концов, напроситься к нему в риэлторы, если покупатель был «бесхозный». Так что, безобидный обман был настолько широко распространён, что давно уже никого не возмущал. Просто покупатели и особенно их риэлторы взяли за правило уточнять вопросы собственности и всяческих обременений, а если дело доходило до внесения аванса, обязательно требовали показать документы на квартиру.

– Действительно свободная. Мы с сёстрами получили эту квартиру по наследству от родителей. Прописана здесь я и ещё одна сестра. Но мы быстро выпишемся. Нам есть, где жить, – ответила Алла, хотя в последних словах её особой уверенности уже не чувствовалось, и Николай не мог этого не заметить.

Покупатели ушли, обещав подумать, а Алла любезно пригласила Николая выпить чашку кофею, на что тот с готовностью согласился. Они прошли на кухню, и Алла, хлопоча у плиты, сама принялась посвящать Николая в историю их семьи:

– Нас три сестры, я – старшая. Меня в честь Аллы Пугачёвой назвали, родители тогда фанатели от неё. Помните такую певицу?

– О да! Мои родители тоже от неё фанатели, – сказал Николай и с чувством запел. – Жил-был художник один, домик имел и холсты. Но он актрису любил, ту, что любила цветы. Он тогда продал свой дом…

На этих словах Николай замолчал, видимо, задумавшись, не продешевил ли художник, и стоило ли ему вообще ввязываться в столь сомнительную сделку. Алла же, смущённая его вокальным пассажем, схватила батончик Пикник, развернула его и стала ножом нарезать на кусочки.

– А потом Остапа понесло – моего отца, кстати, действительно звали Остапом – и моих сестёр назвали Эльвирой и Лаурой. Мы здесь все вместе и жили когда-то. Потом родители погибли в автокатастрофе. Эльвира удачно вышла замуж за бизнесмена Эдуарда, у них дом по Рижскому шоссе, – здесь в голосе Аллы появилась зависть. – Лаура переехала жить к другу. А мы с Тимуром здесь живём.

– Это прекрасно, – сказал Николай, жуя Пикник, которым угостила его Алла. – А где вы собираетесь жить, когда продадите квартиру?

– Эльвира обещала нас приютить. На время. Пока мы не купим квартиру в ипотеку. В Мытищах есть варианты, которые мы должны потянуть по деньгам, – в голосе Аллы появилась озабоченность, граничившая со страданием.

Некоторое время они молча пили кофе, пока Николай вдруг не спросил:

– А что Тимур? …Не любит кофе?

– Тимур? – настроение Аллы портилось всё больше, но, не желая молчать, она продолжала говорить, перейдя на шёпот. – Это Эльвира с Лаурой красотки. А я… уже не в том возрасте, чтобы выбирать…

Алла явно недооценивала себя, но Николай тактично не стал развивать эту тему, сказав:

– Кофе, кстати, очень вкусный. И шоколад тоже.

– Экономим на всём, – продолжала Алла, пользуясь тем, что она могла хоть кому-то излить душу. – Но не на кофе…

Николай засобирался уходить и на прощание сказал, желая подбодрить Аллу, к которой он проникся симпатией за её заниженную самооценку в сочетании с целеустремлённостью:

– Уверен – всё будет как нельзя лучше.

 
                                        * * *
 

Гарик столько лет потратил на обучение в эзотерической школе Сергея Светлого, что пора бы уже и остановиться, как не раз подсказывал ему мудрый внутренний голос. Тем более странным стало его решение поступить на курсы подготовки практикующих психологов, которые организовал… естественно, Сергей Светлый. К тому времени Гарик остался совсем один, потеряв и родителей, и Наталью. Одиночество не радовало и не огорчало его. Он воспринимал его как неизбежную данность, в которой он без труда находил плюсы и выгоды для себя. Его карьера в крепкой компании развивалась недурно, и хотя Гарик был давно уж не юношей, но надежды на светлое будущее его пока ещё питали.

Зачем он пошёл опять к Сергею Светлому – было не очень понятно. Сам себе он объяснял это желанием получить диплом психолога и вообще навык в этой профессии, которая ему тогда была интересна. Света Подземельцева, его давний соратник по школе Светлого, с которой они были дружны и которая тоже пошла на эти курсы психологов, озабоченно-таинственно говорила Гарику, что уйти от Сергея Светлого не так и легко. Гарик смеялся, но в глубине души чувствовал, что доля правды в этом, безусловно, есть.

В самом конце курса нужно было провести показательный сеанс психотерапии, чтобы получить зачёт у Светлого. Каждый студент курса, коих было всего 12, выбирал себе по жребию клиента из числа других студентов и проводил с ним сеанс. Сергей Светлый и другие студенты за сеансом наблюдали, разбирали ошибки и т. д.

Гарику выпало быть клиентом у одной женщины, с которой он познакомился только на курсе. Та начала расспрашивать его о проблемах. Гарик не хотел говорить с нею о своих проблемах. Ему вообще казалось, что никаких проблем у него нет, и он прямо так женщине-психологу и заявил. Но та не отставала и продолжала свой участливый допрос: «И с женщинами тоже?» В конце концов, Гарику пришлось сообщить ей и всем остальным, что он сейчас один и пока ничего с этим делать не собирается. Его «психолог», однако, ухватилась за эту тему (за неимением других) и попросила Гарика создать портрет девушки своей мечты. Гарик нехотя включился в игру и полушутя нарисовал себе стройную длинноволосую брюнетку с зелёными глазами, одинокую и загадочную… Он получил диплом, вернулся в Москву, стал жить-поживать и почти забыл про «девушку своей мечты».

Но не прошло и месяца, как он встретил её. В клубе «Цистерна» на проспекте Мира, куда Гарик отправился со своим приятелем Кириллом, чтобы приятно провести время за выпивкой и танцами. Там же материализовалась и она, Лена Поповских, пришедшая в клуб со своей подругой Кристиной. Они познакомились, выпили, поговорили, потанцевали, потом выпили ещё. И Лена уже собиралась незаметно исчезнуть, но не тут-то было. Гарик, спьяну разглядевший в ней свою судьбу, не собирался отпускать её просто так. Однако в тот вечер ему удалось лишь взять у неё номер мобильного телефона.

Они стали встречаться. Лена эта ни черта не делала и жила где-то в Люберцах в пятиэтажном блочном доме. В стандартной однушке она проживала одна, вернее, с двумя кошками – Марфой и Рысей. Она пыталась работать без особого успеха, но не унывала и добывала деньги разными, порой не очень чистыми, но всё-таки законными способами.

Уже не молодой, страдавший сколиозом (который тут же отметила Лена, не без умысла пригласившая его искупаться на Люберецкие карьеры) Гарик не был желанен ею. Но ей нравились его внимание, его юмор, его деньги, наконец. Не избалованная вниманием настоящих богачей, она считала богачом Гарика, каждую пятницу водившего её в какую-нибудь дорогую московскую пивную (она любила пиво). Потом он брал такси и ехал домой, а она не шла к нему, но ехала дальше в свои Люберцы за его деньги. Лена дразнила его, издевалась над ним, рассказывала ему о своих любовниках – прошлых и настоящих.

А Гарик влюбился в неё по уши. Если по какой-то причине она не могла встретиться с ним, он страдал и скучал. Когда они встречались, он был счастлив одним этим. Разговоры их не отличались глубоким содержанием, вольностей она ему не позволяла, да он и не пытался сблизиться с нею, возведя её чуть ли не в ранг богини.

Правда, со временем Гарик стал понемногу прозревать. Прежде всего, он понял, что Лена им откровенно манипулирует. Кроме того, она не была той загадочной девушкой-мечтой, которую он когда-то представил себе, а самой обыкновенной, даже заурядной. В недалёком прошлом она активно тусовалась с байкерами, сама гоняла на байке. Однажды они ездили в какой-то байкерский клуб на Дубровке, где было много её бородатых друзей, кавер-группа пела вещи AC/DC, Гарик пьяно улыбался, приплясывал, подпевал и постоянно покупал пиво. А в другой раз они пошли в ГлавClub на концерт группы Faith No More, и вместо того, чтобы наблюдать за филигранным музыкальным безумием Майка Паттона и компании, Гарик продирался через толпу к барной стойке, покупал пиво и продирался обратно к месту, откуда Лене было хорошо видно сцену. И так весь концерт…

Однажды в пятницу вечером Лена пригласила его к себе в Люберцы, загадочно сообщив, что у неё есть дело к нему. Дело состояло в том, что ей нужно было три тысячи рублей наличными. Чтобы поехать в субботу на какой-то там байкерский слёт. Она готова была отдаться ему за эти деньги. Гарик великодушно отверг её предложение. Он дал ей три тысячи рублей просто так. Он уже столько потратил на неё.

Самое печальное во всей этой истории любви уже немолодого человека и несколько менее немолодой девушки состояло в том, что Гарик начал спиваться. Возвращаясь каждую пятницу вечером домой один в состоянии алкогольного опьянения и, как сказала бы Света Подземельцева, глубокой фрустрации, Гарик продолжал пить и не просыхал до понедельника. В крепкой компании, где он работал, это заметили. Непосредственный руководитель Гарика, которая в ту пору, как на грех, испытывала проблемы в личной жизни, решила отыграться на незадачливом подчинённом и настучала на него вышестоящему начальству. И Гарика тотчас безжалостно уволили.

Лена Поповских, узнав в очередную пятницу, что карнавала не будет, тут же куда-то сгинула. Но это было, пожалуй, единственной хорошей новостью для Гарика.

 
                                        * * *
 

Надо сказать, что лишь небольшая часть квартир, в продаже которых Николай пытался принимать участие, доходила до сделки. Николай скоро привык к этому и относился к этому как к неизбежности. Кроме того, продавая какую-нибудь квартиру, можно было завести клиента из числа покупателей.

На другой день после показа квартиры на Корнейчука Николай отправился показывать однушку на Маршала Тухачевского. И район, и квартира, и цена были хороши. Но всё дело портила неузаконенная перепланировка в виде переноса кухни в комнату. Возможно, в своё время хозяевам показалась удачной идея превращения кухни в детскую, но согласование такой перепланировки могло затянуться на год, и покупатели связываться с этим, понятно, не хотели.

Не захотела связываться и Лилия, этакая современная бизнес-леди, приехавшая на показ в розовом деловом костюме. Она оказалась довольно мила, вела себя слегка даже кокетливо и сама спросила, нет ли у Николая других подобных квартир в этом районе или в прилегающих. Николай ответил, что у него нет, но он может посмотреть в базе. «Вот и прекрасно, Николай, посмотрите», – промолвила Лилия и, вручив свою визитку, одарила его очаровательной улыбкой, которая, по её нехитрому замыслу, должна стать для Николая дополнительным мотивирующим фактором.

Судя по визитке, Лилия Тихомирова трудилась начальником отдела в филиале крупного банка в Красногорске. «А жить Вы, Лилия, желаете всё-таки в Москве», – рассуждал сам с собою Николай, сидя дома перед включённым ноутбуком и пытаясь представить себе подходящую ей однушку прежде, чем начать поиски в базе. Отобрав с десяток не очень дорогих, но приличных однушек на северо-западе Москвы, он принялся их обзванивать.

Лилия на своей KIA Picanto вишнёвого цвета подхватила Николая на Хорошёвском шоссе возле метро «Полежаевская», и они поехали по квартирам. Скоро Николай понял, что его новоявленная клиентка довольно привередлива. Очень приличные квартиры на Хорошёвском шоссе оказались для неё дороговаты. Более скромные квартиры в «хрущёвках» на проспекте Маршала Жукова, якобы, не соответствовали её статусу. А замечательная квартира на Карамышевской набережной, которая, конечно, требовала ремонта, но была недорога и совершенно очаровала Николая шикарным видом с балкона на Москва-реку, оказалась плоха лишь тем, что была «насквозь прокурена», как капризно заявила Лилия, поливая дезодорантом свой небесно-голубой пиджачок.

– Как Вы относитесь к району Строгино? Там много приличных и не очень дорогих квартир, – предложил Николай, когда подготовленный им на сегодня список квартир иссяк.

– Что ж, давайте посмотрим, – без особого энтузиазма согласилась Лилия, и они договорились встретиться через неделю.

 
                                         * * *
 

Время от времени, по старой памяти, и желая подбодрить переживавшего непростые времена Гарика, Света Подземельцева приглашала его на всякие психологические мероприятия, презентации и прочее. Вот и теперь в Москву из Питера приехала некто Марина по имени Эмилия, дабы презентовать психологические мандалы – свежий продукт творчества её мужа Сергея Светлого. Гарик давно знал эту Эмилию, поскольку они вместе обучались у Сергея. Обладая ничем не примечательной внешностью и непростым характером, она, тем не менее, околдовала профессора Светлого и стала его женой и, автоматически, экспертом в области психологии. Ради интереса Гарик отправился на метро «Дмитровская» в окрестности «Флакона», чтобы увидеть знакомые всё лица, хотя и незнакомые тоже.

Хотя Сергей Светлый и представлял психологические мандалы как собственную методику, на деле они были похожи и на психодраму, и на гештальт-терапию, и на ставшие модными расстановки Хеллингера (особенно на последние). Само название подразумевало набор психологических элементов, сгруппированных вокруг единого центра, которым являлся клиент, пришедший со своим запросом. Слово «мандала», пришедшее из индуистских и буддистских практик, несло на себе эзотерическую нагрузку.

Как всё это работает, Гарик увидел во время первого запроса. Толстая женщина Татьяна решила рассмотреть свои накопленные за годы совместной жизни противоречия с мужем через призму новой методики. Для этого в пространстве комнаты, где все помещались, расставлялись элементы её психики. Этими элементами были: сама Татьяна, её муж, свекровь, их с мужем уже взрослая дочь, а также объекты неодушевлённые, вроде машины и водки, а то и вовсе абстрактные, типа личностного роста Татьяны. Татьяна выбирала из числа присутствовавших заместителей на роль выбранных элементов своей психики и тщательно устанавливала их в пространстве комнаты, руководствуясь внутренним чутьём. Причём для себя как центрального элемента мандалы она тоже выбирала заместителя, а сама усаживалась на стул рядом с Мариной-Эмилией и наблюдала, что из всего этого вышло. Дальше к делу приступала Марина-Эмилия, которая спрашивала у заместителей, кто как себя чувствует и что вообще имеет сообщить. Самое странное во всём этом, с обыденной точки зрения, было то, что заместители, которые Татьяну или едва знали, или не знали вовсе, себя вполне определённо чувствовали и много чего имели сообщить. Из всего этого складывалась какая-то картина – срез твоей психики здесь и сейчас, как весомо сообщилаТатьяне Марина-Эмилия. Так, оказалось, что Татьяна больше тянется не к мужу, а к личностному росту, а муж, в свою очередь, – к машине и водке. Картина получалась довольно безнадёжная, но после того, как в мандалу, по инициатива Татьяны в результате её спонтанных экспресс-консультаций с Мариной-Эмилией, были добавлены любовник Татьяны Венедикт Палыч и так и не рожденный ею от мужа ребёнок, всем стало гораздо легче. «Появился свет в конце туннеля», – всё ещё с беспокойством, но гораздо более умиротворённо сказала Татьяна, с благодарностью глядя на Марину-Эмилию, которая рекомендовала той пока не делать резких движений и дать системе время на адаптацию. Николай со сдержанный интересом наблюдал за происходившим, так и не решив для себя, правда ли всё это или чушь и шарлатанство

Добровольцем на следущую мандалу вызвалась Света Подземельцева, выдавшая в качестве психологического запроса довольно туманное желание достичь самореализации. Марина-Эмилия понимающе кивнула, и началось построение мандалы, куда угодил и Гарик в качестве заместителя бывшего бойфренда Светы сербского повара Йована. Воспоминания об этом Йоване, видимо, продолжали оказывать на Свету влияние, мешая её самореализации. Задвинутый на задворки Светиной психики Гарик-Йован чувствовал себя крайне неуютно. Поначалу на него нахлынули воспоминания о том, как он потчует Свету плескавицей, сопровождаемые желанием отвезти её в Сербию, нарожать с нею детей и зажить жизнью простой и радостной, как в ранних фильмах Эмира Кустурицы. Но, промелькнув, всё это сменилось обидой, ощущением брошенности. Потом, глядя на то, как Света деловито, словно играющая в куклы девочка, расставляет свою мандалу, консультируясь с демонстрирующей сдержанную заинтересованность Мариной-Эмилией и не обращая на него ни малейшего внимания, Гарик-Йован почувствовал гнев, настолько сильный, что ему захотелось схватить висевшие у него на поясе два пистолета и по-македонски, с двух рук, разрядить их оба в Светино тельце, пока оно не превратится в кровавый фарш, из которого он, Гарик-Йован, приготовит плескавицу, а он, поверьте, отлично умеет готовить плескавицу. В какой-то момент заместитель Светы подошла к нему, чтобы уговорить его не создавать помех её самореализации, и стала что-то лицемерно говорить, глядя трусливо, но стараясь быть решительной, но он, перебив её, заорал с невесть откуда взявшимся сербским акцентом: «Ты всё врёшь, сука ты!» Света беспомощно посмотрела на Марину-Эмилию, та, тоже не зная, что делать, авторитетно посоветовала оставить Гарика-Йована в покое.

Процесс закончился, и все вновь расселись в зале. Света и Марина-Эмилия что-то говорили о том, сколь необходимо Свете упорно, несмотря ни на что, двигаться стезёю психолога, но речи их были безвкусны, как соевое мясо. Когда говорила Марина-Эмилия, Света послушно кивала; когда же говорила Света, кивала Марина-Эмилия, покровительственно и благостно. Это казавшееся со стороны бессмысленным занятие не на шутку завело их обеих и продолжалось довольно долго. Кончив, они обратились в зал, не хочет ли кто-нибудь поделиться мнением.

Гарик, который никак не мог избавиться от ощущения ложности происходящего и лживости его участников, поднял руку, встал и сказал, прямо глядя на Свету: «Я не знаю и знать не хочу, что это за хрень такая – самореализация. Чего ты хочешь в действительности?» Света растерянно покраснела, но тут же взяла себя в руки и раздражённо отчеканила, что они с Мариной-Эмилией провели качественную психологическую работу, и теперь у ней открылись глаза, которыми она видит путь. На это Гарик сказал, что не находит проведённую психологическую работу качественной, но поверхностной и какой-то ненастоящей. Марина-Эмилия, которая наговорилась и уже хотела чая, устало ответствовала, что причина подобных ощущений Гарика в настигшем его кризисе среднего возраста. За неимением пистолетов за поясом Гарик покинул почтеннейшее сборище, краем глаза заметив сочувствующий его кризису взгляд Иры Верхоглядовой.

Перейдя Бутырскую улицу, Гарик пошёл через старый район, где доселе не бывал, в сторону Ленинградского шоссе. Проходя через Петровский парк, он заметил красную церковь и, недолго думая, вошёл внутрь. Был субботний день, и народу в храме почти не было, только тётушки-уборщицы сновали безмолвно. Стараясь лишний раз не топтать помытый пол, хотя обувь его и была чиста, Гарик обошёл храм и остановился возле Казанской иконы Богородицы в левом приделе его. Образ этот поразил его своей неизмеримой глубиной и внутренней неподвижностью. Он стал смотреть в глаза Её и, чем дольше смотрел, тем яснее видел свою собственную ложь. Он хотел было заплакать и рассказать Ей всё. Но не стал, не смог собраться с духом. Ему стало очень тоскливо, смертельно тоскливо. Прежде, чем уйти, он посмотрел в Её глаза и пообещал, что вернётся сюда.

 
                                        * * *
 

Желая прогуляться по весенней Москве, а заодно купить матэ в клубе на Лестева, Николай доехал на метро до «Пушкинской» и вылез наверх. Он пошёл по бульварному кольцу, потом по Тверской, пересёк Красную площадь, Москву-реку и вышел на Большую Ордынку. Николай намеревался дойти по ней до «Добрынинской», выйти переулками на Шаболовку и так достичь матэ-клуба. Но возле небольшой и ничем не примечательной церкви, стены которой были выкрашены в розовый цвет, он остановился, прочёл на табличке, что это храм Иверской иконы Божьей матери. Николай не слышал раньше об этой иконе и, движимый любопытством, вошёл внутрь. Чтобы не плутать в полумраке пустого храма, Николай спросил у женщины, продававшей свечи и всякую всячину, где та самая Иверская икона, и, получив ответ, направился прямо к ней. Икона располагалась в небольшом закутке, где полумрак и тишина, казалось, были ещё гуще. Напротив неё была икона с изображением Серафима Саровского и Сергия Радонежского. Поклонившись святым и стоящему рядом деревянному распятию Иисуса Христа, Николай приблизился к образу Богородицы. Она выглядела не скорбной, но, скорее, серьёзной и задумчивой. Разглядеть подробно Её образ в темноте было сложно, Николай лишь обратил внимание на кровоточащую ранку у Неё на шее, и, захваченный Её задумчивостью, просто стоял подле Неё. И ему почему-то очень нравилось это – просто быть подле Неё.

Вдруг откуда-то появился пожилой священник с длинными седыми волосами, схваченными резинкой, и, подойдя к Николаю, мягко спросил:

– Интересуетесь?

– Да, – немного растерянно ответил Николай. – А почему у Неё рана на шее?

– История Иверской иконы начинается в IX веке, во времена ереси иконоборства. Тогда она находилась в доме благочестивой вдовы близ города Никеи. Когда воины-иконоборцы ворвались в дом вдовы, она упросила их оставить у неё икону до утра за вознаграждение. Воины согласились, но один из них ударил икону копьём, и тотчас из этого места потекла кровь. Желая спасти икону, вдова отнесла её к морю и опустила на воду. Икона при этом не легла на воду, а, стоя прямо, двинулась по морю. Спустя два века монахи Иверской обители на святой горе Афон увидели на море огненный столп, в основании которого была эта икона. Монахи приняли икону и поместили её в храме, но на другой день обнаружили её над монастырскими воротами. Тем самым икона давала им понять, что хочет быть не хранимой монахами, но их хранительницей. С тех пор икону эту зовут ещё Вратарницей или Портаитиссой. Такая вот история… – заключил свой рассказ священник.

– А что это написано вверху образа? Плохо видно… – спросил Николай.

– Радуйся, благая Вратарнице, двери райские верным отверзающая, – священник хотел уже идти дальше по своим делам, но вдруг остановился и внимательно посмотрел на Николая. – Запомни, друг мой. Она – вратарница. Она – врата. Она же – то, что за вратами. И если душа твоя тянется к истине, просто будь подле Неё. Хотя бы и придверным ковриком.

– Чтобы об меня ноги вытирали? – усмехнулся Николай.

– А пускай вытирают. Что тебе до того? Если у тебя есть Она… – улыбнувшись, пожилой священник ушёл.

А Николай ещё некоторое время молча стоял подле Неё. Он видел море, бирюзовое, как северный Каспий в районе Урала, и даже слышал тихий шум двигателей их научного судна. Потом он увидел белые каменные врата и Её образ над ними. Потом все его мысли, все амбиции не исчезли, но потеряли своё значение, как бы сдулись, и он стал плоским, как коврик. Он даже удивился, насколько ясно он видел этот коврик возле своих ног. «Разрешите мне здесь помыть, пожалуйста», – попросила женщина-уборщица, которая мыла полы в закутке; коврик же оказался её тряпкой. И Николай понял, что ему пора.

 
                                        * * *
 

Квартиры на Строгинском бульваре, Таллиннской улице и улице Твардовского были очень даже хороши. Как и сам район Строгино, взиравший с высоты своих не гордых многоэтажек на уже начавшую зеленеть Строгинскую пойму. Однако, проблема Лилии состояла в том, что она плохо представляла себе, чего же именно она хочет. Это было нормально и вполне решаемо при наличии взаимной симпатии и готовности работать. Пока, сидя на переднем сиденье KIA, Николай размышлял об этом и о том, как отвратительно пахнет освежитель воздуха, которым был опрыскан салон автомобиля, Лилия повернулась к нему и елейным голоском спросила:

– Николай, а Вы всю жизнь работаете риэлтором?

– Нет, что Вы. Около трёх лет. Раньше я работал на стыке IT-технологий и картографии, – ответил Николай.

– А почему ушли? Что-то пошло не так? – с ехидной улыбкой продолжала расспросы Лилия, мельком посмотревшись в салонное зеркало автомобиля и оставшись очень довольной увиденным.

– Да, – коротко ответил Николай, не имевший ни малейшего желания углубляться в этот вопрос.

После некоторого молчания Лилия с деланным сочувствием заметила:

– Знаете, Николай, мне кажется, у Вас есть большие психологические проблемы.

– Ну, у кого их нет, – немного растерявшись и не понимая, к чему клонит Лилия, ответил Николай. – При этом никто толком не знает, что это такое… А какое это имеет отношение к делу?