Текст книги "Пассии"

– А потом, ремонт знаешь во сколько встанет? А с такой жизнью, как у тебя, деньги надо беречь… – Николай вслух спорил с собой на тему, которая поднималась уже не раз. – А потом, какая-никакая память о родителях… А откуда всё-таки этот папирус в рамке? Что-то я не помню, откуда. Папирус… мамирус…

Николай помнил родителей. Но он не помнил, как они умерли. Но они умерли – это точно. Есть свидетельства о смерти, есть могила, которую он навещал время от времени.

Жил он в маленькой комнате. Всю жизнь. Сначала он делил её с бабушкой, пока та не умерла. После неё ничего не осталось. Только старенькая икона Казанской Божьей Матери, перед которою она шёпотом молилась каждое утро и каждый вечер. Николай помнил это и икону берёг.

Кровать, кстати, та самая, с детства осталась. На вырост, что ли, брали? Мудро. И письменный стол остался, который ему к школе покупали. Офигеть. Но ведь крепкое всё, хорошее. Советское. А бабушкину кровать выкинули. Правильно. Чего место занимать? Полочки повесили. Они поновей, конечно. Хотя тоже уж… Вещицы на них какие-то странные. Сплошные загадки. Этот сосуд из тыквы – калибаса, а железная трубка в нём – бамбилья. Это чтобы матэ пить. Хорошая штука. Хотя откуда у него взялась любовь к распространённому в Южной Америке напитку из листьев произрастающего там кустика – Николай не помнил. А это изделие народного промысла на круглой деревянной основе с переплетёнными нитями внутри и с привязанными на эти нити кое-где кусочками цветной ткани – вообще дичь какая-то. К тому же, видно, что не в магазине куплена.

 
                                        * * *
 

Хотя и хорошо сидеть дома, не искать квартиры, а включить на ноутбуке «Твин Пикс» и смотреть его, серию за серией, потягивая матэ – но надобно выйти на прогулку. В Коломенском зимой скучно. А в Ботаническом саду хорошо. Потому что там длинные дорожки, и много высоких деревьев. Николай любил смотреть на их корни, уходящие в небо. Неизвестно почему, но Николай был уверен, что деревья растут из неба. Это люди растут из земли, поэтому они жадные, глупые и беспокойные. А деревья растут из неба.

Из Ботанического сада можно перейти на ВВЦ. Но там шумно и скучно. И Николай пошёл в Останкинский парк. Вот и телебашня. Сегодня пасмурно, и вершина её теряется в низких облаках. Он зачем-то сфотографировал её и выложил фото в Facebook (Facebook – организация, запрещённая на территории РФ), сопроводив его подписью:

 
Неторопливою походкой
Пересекаю сад пустой.
Тоскует башня посерёдке
Меж хмурым небом и землёй.
 

Просто так. Для себя. На память. Надо, что ли, как-то документировать события. А то опять забудешь всё на хрен… Однако, хотя и оттепель, но промозгло. Хорошо бы зайти куда-нибудь погреться. Пустынно здесь. Разве что в церковь с зелёными куполами на берегу Останкинского пруда.

Николай попал на окончание утренней службы. Строгий худой батюшка раздражённо-назидательно говорил смиренно внимавшей ему пастве, что пока везде идёт бесконечная новогодняя пьянка, у православных, между прочим, рождественский пост, и вместо того, чтобы пить и объедаться оливье, следует с особым усердием молиться.

– Уж две с лишним тысячи лет встречаем мы Рождество Христово, а ничегошеньки не переменилось. Только хуже стало, – с болью и безнадёжностью в голосе вещал батюшка. – Богу следовало бы убрать, стереть нас с земли за грехи наши, которые всё множатся. И Он бы так и сделал, наверно, если бы не Пречистая Матерь Его, Богородица Приснодева Мария. Она, по бесконечному милосердию своему, неустанно молится о нас пред Богом, пребывая одновременно с Ним на небесах и здесь, с нами.

Николай отчего-то недолюбливал священников, но сказанное батюшкой зацепило его. Он шёл к выходу из церкви, разглядывая иконы, и остановился возле образа Серафима Саровского. Судя по небольшим картинкам из жизни святого, обрамлявшим образ, жизнь его была нелегка. Но в ней было что-то, чего не было у Николая.

 
                                        * * *
 

Зимние каникулы тянулись неторопливо. Да Николай и не думал торопить их, предвкушая по возвращении в агентство неприятный разговор с Володей Гусевым и Маргаритой, которые будут наверняка говорить, что срыв двух предновогодних сделок – следствие его, Николая, непрофессионализма.

В один из дней Николай отправился на свидание с искусством, избрав в качестве места встречи Государственный музей изобразительных искусств имени Пушкина на Волхонке. Тезис о том, что искусство возвращается в массы, всецело подтверждался изрядной очередью у входа в музей, хотя Николай и пришёл за полчаса до открытия. Обойти огромный музей целиком не было ни желания, ни возможности, поэтому Николай решил идти, не выбирая и не задумываясь, а просто куда потянет. Сперва его потянуло к древним полуразрушенным статуям фронтона Парфенона. Фигуры греческих богов и богинь были прекрасны благодаря гармоничному сочетанию божественного и человеческого, и Николай какое-то время оставался там, любуясь ими. Потом он рассеянно бродил по залам со средневековой европейской живописью, пока не оказался в небольшом зале, где было представлено несколько работ итальянских художников эпохи барокко. Женщина-экскурсовод увлечённо рассказывала небольшой группе людей, собравшихся возле картины Артемизии Джентилески «Юдифь и Олоферн», о том, как личная драма художницы, изнасилованной каким-то подлецом, тоже художником, повлияла на её творчество и на жизнь в целом, сделав Артемизию чуть ли не первой феминисткой в истории человечества. Она была большим мастером своего дела, потрясающе использовала при создании картин эффекты света и тени и т.д., но прославилась, прежде всего, тем, что практически все её картины были посвящены тому, как женщины отстаивают своё достоинство. Николай смотрел на лицо Юдифи, которая, согласно легенде, втёрлась в доверие к желавшему захватить их город полководцу Олоферну, а потом усыпила его и зарезала, как скотину, пока тот спал, что расстроило планы врага и сделало её спасительницей своего народа. Лицо её в драматический момент убийства выражало одновременно решимость и омерзение, и Николай долго не мог оторваться от созерцания его, пока какой-то мужчина рядом с ним не произнёс вполголоса, подмигивая ему: «Вот и верь после этого бабам».

Выйдя из музея, Николай хотел было зайти в храм Христа Спасителя, да передумал, решив, что музеев на сегодня достаточно – пафосный храм на Волхонке он воспринимал скорее как музей или туристический объект, а не как церковь. Полюбовавшись на рождественскую ёлку, на москвичей и гостей столицы, фотографировавшихся на фоне достопримечательности, Николай мало-помалу соскрёб с себя тяжелый взгляд Юдифи. Он вышел было на Пречистенскую набережную, но не пошёл по ней, а стал подниматься вверх к Остоженке и затем свернул в 3-й Обыденский переулок. В конце этого переулка стоял храм, табличка на котором гласила, что это Обыденная церковь Илии Пророка. Николая заинтересовало такое необычное, на его взгляд, название, и он вошёл внутрь. Внутреннее убранство церкви вполне оправдывало её название. Николай не стал ставить свечек или писать записок. Действуя по уже испытанному сегодня принципу – следовать движениям души – он прошёл в дальний конец храма, где его внимание привлёк образ Серафима Саровского. Он подошёл к образу святого и мысленно спросил его, зачем он, Николай, пришёл в этот храм и что ему тут делать.

И стал неторопливо ходить, пока не заметил, что маленькая калиточка, ведущая к алтарю, открыта. Он прошёл через неё и оказался возле Казанского образа Богородицы, немного похожего на тот, что был у него дома. Рядом с ним стоял красивый металлический сундучок, в котором, судя по надписи, хранилась частица пояса Её и другие святыни. Постояв так минуту-другую, Николай хотел было уходить, но вдруг заметил, что всё изменилось. Хотя, скорее всего, ему только показалось, что лик Девы Марии просветлел и она как будто даже улыбнулась ему. И уж конечно, по чистой случайности в окна храма заглянуло скупое январское солнце. Покинув храм, он вышел на Остоженку и, чем-то встревоженный, торопливо зашагал по ней, по привычке вполголоса говоря сам с собою.

– Ну и что это было? Что ты мне всем этим хочешь сказать? Чего ты разглядел? Смысл? Соль жизни? Под ногами у тебя соль. Ещё одни ботинки убьются. Брал бы уж, какие подешевле. А то «Ecco» хочу… Ладно, погоди. Да как такое возможно? А чего ты ржёшь? Стоп!

Последнее слово Николай произнёс довольно громко, и идущая ему навстречу парочка остановилась, с любопытством глядя на него.

– Простите, это я сам с собой разговариваю, – сконфуженно произнёс Николай и зашагал дальше. Он немного успокоился, попридержал взметнувшийся изнутри поток мыслей и эмоций, нарочито замедлил шаг. Перейдя Крымский мост, Николай зашёл в Парк Горького, немного побродил там под хлопьями снега.

– Привет, – незнакомая рыжая женщина его лет приветствовала его, как старого знакомого. Она остановилась и явно собиралась заговорить с ним.

Николай рассеянно кивнул и быстро зашагал прочь от неё. Он догадался, что рыжая женщина была кем-то из его прошлого, кем-то, кого он позабыл. Но сейчас ему не хотелось встречаться с прошлым, потому что он вдруг понял, что есть кое-что поважнее, чем прошлое. Но и возвращаться домой ему не хотелось.

Николай пересёк Калужскую площадь и по Шаболовке дошёл до пересечения с улицей Лестева. Там, во дворах, в подвале одного из похожих друг на друга домов, располагался матэ-клуб. Николай часто бывал здесь, чтобы пополнить запасы матэ, и почти никогда не мог сразу найти нужный подвал. В этот раз он тоже блуждал некоторое время, пока не нашёл подсвеченные новогодней гирляндой ступеньки, ведущие вниз к двери с неброской надписью «Матэ-клуб».

– Вы в магазин или матэ попить? – приветливо спросила Николая голубоглазая русоволосая девушка, скучавшая в отсутствие клиентов.

– В магазин, – ответил Николай, снимая в коридоре обувь, как было здесь принято.

– Предпочитаете традиционные сорта или хотите чего-то особенного?

– Ничего особенного. Абсолютно ничего особенного, – Николай продолжал вслух убеждать себя, что всё происходящее с ним совершенно нормально.

– Тогда я советую Вам взять «Aguantadora». Хотите золотого или зелёного?

– А в чём разница? – Николай переключился на девушку и стал вникать в смысл того, что она ему говорила.

– В золотом больше так называемой пыли, и оттого он крепче. А зелёный состоит из листьев. Он немного менее крепок, зато дольше пьётся и со временем всё больше раскрывает себя.

– Да! Вы очень верно это сказали – со временем всё больше раскрывает себя, – Николай снова угодил куда-то в себя и сделался восторженным и глупым.

– Тогда Вам зелёного.

Девушка вручила Николаю пакет матэ и пожаловалась, что, несмотря на новогодние каникулы, почти никто не заходит в клуб.

– А у нас так красиво. Мы стараемся создать атмосферу. Ту атмосферу, – и девушка указала глазами в неопределённом направлении.

Николая это заинтересовало, и он попросил взглянуть на клуб. Девушка провела его в большой зал, разгороженный на отдельные пространства с помощью стоящих под прямым углом к стенам деревянных стоек. Никаких столиков не было и в помине. На полу лежали небольшие подушки ярких расцветок. По стенам развешаны были майянские или ацтекские маски тех же расцветок. Негромкая индейская музыка удачно дополняла всё это, создавая особую, «ту» атмосферу.

– Так ведь, по майянскому календарю, не за горами апокалипсис, – вдруг вспомнил Николай. – Что Вы, кстати, думаете об этом?

– Я предпочитаю не думать о том, чего не могу изменить, – не по годам мудро ответствовала девушка. – И потом, дон Хуан говорил, что смерть – лучший советчик. Вы читали Кастанеду?

– Не помню, – ответил Николай, отчего-то забеспокоившись.

– Если б читали, помнили бы, – рассмеялась девушка. – Кстати, к нам уже заказы поступают на специальную программу, посвящённую встрече апокалипсиса здесь. Не хотите забронировать себе местечко?

– А что за специальная программа такая?

– Посмотрим. Известно только, что будут присутствовать особые гости. Уицилопочтли должен быть. Тескатлипоки «Дымящееся Зеркало» тоже обещал приехать. Так не хотите? Со скидочкой…

 
                                        * * *
 

8 января раздался телефонный звонок. Бодрый голос Пети Королевича поздравил Николая с Новым годом и Рождеством и добавил: «Старик, я предлагаю нажраться. А чтобы не было мучительно больно, положим начало продаже моей трёшки на 6-й Новокузьминской. Приезжай, посмотри, обсудим и всё такое».

Поприветствовав родителей Пети, Николай через зал, или залу, обставленную в духе советских времён, проследовал в комнату приятеля, которая не оставляла целостного впечатления (как и сам Петя). Большая кровать из Икеи занимала существенную часть жилого пространства комнаты площадью квадратов 15. Компьютерный столик с дорогим ноутбуком как-то уживался со старым круглым деревянным столом, древним сервантом и доисторическим шкафом для одежды. Довершала эту фантасмагорию небольшая работа самого Анри Матисса, выполненная в технике декупажа, которую Петя, по его словам, купил у какой-то галереи за 200 тысяч рублей и очень ею гордился. Из комнаты был выход на небольшой балкончик, с которого можно было обозревать непритязательные Кузьминки.

– Ты сбрось мне данные по квартире, включая информацию о собственниках. А я тебе скажу, сколько всё это сейчас может стоить. Что будете брать взамен? – сразу приступил к делу Николай.

– Это родителей квартира. Они хотят в двушку переехать в Новокосино, поближе к сеструхе моей. А мне деньжат подкинут, да я ещё добавлю и куплю себе однушку… где-нибудь, – пояснил Петя.

– Мда, сложновато. Однако, nothing is impossible, – констатировал Николай.

– Ясно. Однако, водка стынет. На закуску могу предложить сосисочек и вкуснейшей квашеной капусты маминого засола, – Петя отправился на кухню, предварительно включив Motorhead.

Они выпили по первой, и Петя спросил:

– Старик, а как тебя угораздило пойти в риэлторы? Ведь у тебя неплохой бэкграунд в IT.

– Сам не знаю, – задумчиво произнёс Николай, закуривая сигарету.

Это было сущей правдой. Он помнил, как его уволили из крепкой компании, как он, преодолевая жесточайшую досаду, пытался найти в Интернете подходящие вакансии, как пару раз ездил на собеседование, но принят не был. Он помнил, как с ужасающей ясностью осознал простой факт, что из молодого и перспективного специалиста в одночасье превратился в старого, никому не нужного лузера. Он помнил, что это убило его. Он не понимал, каким образом, но знал, что это убило его. Потом было что-то, чего он не помнил. А потом он, усталый, но спокойный, сидел за ноутом и откликался на вакансии агентств недвижимости. Это был довольно странный ход, но не такой уж и безумный, учитывая, что в конце своей карьеры в крепкой компании Николай, в дополнение к основным обязанностям, курировал вопросы учёта и регистрации недвижимости.

– Я тебе так скажу, – убеждённо произнёс Петя, отправляя в рот дымящийся кусок сосиски. – То, что ты стал забухивать, это полбеды. Тебе надо было с Ксюхой замутить. Она баба-то неплохая. А в постели вообще огонь.

Ксюша Брюквина была начальником отдела и сидела справа от него, через стол. Когда Николай показывал ей на экране компа какую-нибудь схему, она неизменно перегибалась к нему со своего места, кокетливо поправляя темно-рыжие крашеные кудряшки и укладывая на стол свою большую красивую грудь совсем рядом с рукой Николая. Он хотел её, но не хотел служебных романов.

– Надо было, – с некоторой досадой сказал Николай. – А как там наш проект… ваш проект?

– Да нормально. Ты же понимаешь, корпоративная информационная система – дело небыстрое. – Петя опрокинул очередную рюмку, положил в рот щёпоть капусты и замолчал, что-то вспоминая. – Мы когда в тайге съёмку делали (Петя родился где-то на Дальнем Востоке, окончил там что-то вроде геодезического техникума, потом переехал в Москву, поступил в МИГАИК), к нашей палатке ночью медведь пришёл. Я тогда сказал себе – если жив останусь, всё возьму от этой жизни. Всё! Понимаешь? Ну, медведь запасы наши пожрал, но в палатку не полез, ушел… А я вот смотрю на тебя, Колян, и мне кажется, что тебе всё по хую. Прав я?

– Прав, – ответил Николай и с удивлением посмотрел на Петю, понимая, что, с определённой точки зрения, так оно и есть.

– А почему? – простодушно заморгав глазами, спросил Петя.

– А потому, Петруччо, – Николай выпил и посмотрел в окно на загоравшиеся в вечернем сумраке огни Кузьминок, – что жизнь – это непостижимая тайна, которую необходимо разгадать. А не просто пожрать все припасы, как твой медведь, и уйти.

– Да-а, – рассмеялся Петя. – Если бы тот медведь был такой же ебанутый, как ты, Колян, я бы сейчас с тобой тут не бухал.

– Ну почему же, Петреску? – воодушевлённо продолжал Николай. – Вот Серафим Саровский дикого медведя с рук кормил, и тот его не трогал.

– Так то Серафим Саровский, – задумчиво проговорил Петя и посмотрел на деревянный крест, висевший у него на груди поверх майки без рукавов.

– А для меня его жизнь является более значимым примером, Петранжело, чем все эти ваши success stories, – убеждённо произнёс Николай.

– Тогда тебе надо в келью, – усмехнулся Петя.

– Мне не надо в келью. Я – посредник, – неожиданно для себя сказал Николай.

– Чего? – не понял Петя.

– Ну, посредник, помогаю людям квартиры продавать, – Николай не стал углубляться в территории, которые были ему самому малопонятны.

 
«In the end, you’re on your own,
And there is no-one that can stop you being alone.
Stay clean, it’s your only hope», —
 

вторил его мыслям хриплый вокал лидера Motorhead Лемми.

 
                                        * * *
 

Не откладывая дела в долгий ящик, Володя Гусев вызвал к себе в кабинет Маргариту, Николая и Оленьку, молодую и подающую надежды, которой даже удалось провернуть сделку у себя в Перово, естественно, под чутким руководством Маргариты.

– Вот что, Николай, – с неприязнью глядя на него, решительно произнёс Володя. – Основываясь на докладе Маргариты, я сделал вывод, что, хотя Вам и удаётся время от времени зацепить клиента, но работать с ним Вы не умеете со-вер-шен-но.

Последнее слово Володя произнёс так, словно забивал гвозди в гроб Николая, хотя его приятная картавость и мягкий от природы голос предательски смягчали нужный эффект. Взглянув на Маргариту, скорбно кивающую в знак согласия, Володя продолжил:

– И я принял решение ограничить Ваше участие в сделках только поиском клиентов, которых Вы сразу же будете передавать Ольге. Далее вести их будет она. Или Маргарита. Или кто-либо из наших сотрудников, имеющих нормально развитый коммуникационный навык. В случае, если сделка окажется удачной, Вам будет выплачено 5 тысяч рублей. Вам ясно, Николай?

– Ясно. Мне нужно подумать, – сказал Николай. – Это всё?

– Всё, – с некоторым удивлением ответил Володя, ожидавший если не скандала, то протеста уж точно.

Николай не послал их сразу только по одной причине. Он пока ещё не очень уверенно чувствовал себя на сделках. И нужно было, чтобы ему на первых порах помогал кто-нибудь из более опытных агентов. Во дворике агентства Жора Пушкин курил и болтал о чём-то с Ирой Швах (Николай не знал, фамилия это или кличка). С Жорой у Николая были хорошие, даже тёплые, отношения. Они сошлись на почве футбола, хотя Жора и болел за ЦСКА, а Николай – за «Спартак». Жора не работал с молодёжью, держался независимо и был, пожалуй, лучшим вариантом для помощника на сделках. Николай отозвал его в сторонку и, объяснив, что хочет уйти в свободное плавание, предложил ему партнёрство при проведении сделок, за половину комиссии. Жора согласился, не раздумывая. Теперь нужно было установить риэлторскую базу, которая стоила 4 тысячи рублей в месяц, и можно приступать к работе из дома.

Глава 5

И Николай, не дав себе никакой паузы, приступил к работе из дома. В такой работе была известная выгода, связанная с тем, что можно не ездить в офис, а прямо так, в футболке и шортах, налив себе кофе или матэ, сесть за комп, открыть нужные программы и… Но очень скоро Николай столкнулся с психологической проблемой довольно странного свойства. Нет, он не страдал от одиночества, скорее, наоборот – приветствовал его, как старого друга. И уж, конечно, он не скучал по бывшим коллегам по работе.

Проблема заключалась в другом. Прийти в офис, выслушать с каменным лицом очередную глупость от Маргариты, покурить с Жорой или ещё с кем-нибудь, сесть за свободный ноут и погрузиться в мир продаваемой в разных концах Москвы недвижимости, время от времени из любопытства прислушиваясь к телефонным разговорам коллег, изобиловавшим специфическим риэлторским слэнгом – всё это успело стать частью его жизни, привнося в неё спокойствие и даже своеобразную гармонию. Тишину его пустой квартиры нарушало только размеренное тиканье будильника, который когда-то будил его в школу. Будильник был стар, умён, хорошо знал Николая и обладал способностью задавать ему нелицеприятные вопросы, и не просто задавать, а с неумолимым упорством повторять их. Так вот, подлый будильник взял себе за правило, едва Николай садился за работу, спрашивать его: «За-чем-те-бе-всё-э-то?» Он повторял это десятки и сотни раз, и Николай порой готов был вышвырнуть его в окно, но, уважая его старость, сдерживался и продолжал упорно делать то, что необходимо. Постепенно он втянулся в работу в новом режиме. Ему даже нравилось, отвечая на вполне обычный вопрос собственника квартиры – кто он, собственно, такой – произносить немного таинственное: «Я – частный агент». Вскоре в его личной базе стали появляться интересные квартиры, и он вновь начал ездить на показы.

Спустя неделю работы из дома, ему позвонила Маргарита и сухо поинтересовалась, здоров ли он. На что Николай так же сухо ответил, что работать на агентство он более не намерен. После небольшой паузы Маргарита беззлобно и даже, как показалось Николаю, с некоторым уважением, сказала: «Что ж, мой телефон, если что, у Вас есть».

Долго ждать сделок Николаю не пришлось. Первой ласточкой стала однушка на Планерной улице, недалеко от метро, аккуратная и сдержанная, как её хозяин, айтишник, который продавал её свободно, то есть хотел просто денег – 6 миллионов 300 тысяч рублей. Пикантности данной сделке придавало то обстоятельство, что между человеком, который выкладывал свои кровные, и айтишником по имени Пётр помещалась цепочка альтернатив из шести квартир. То есть вложенные кем-то миллионы тут же вкладывались продавцом в покупку другой недвижимости и так далее, пока, то несколько теряя в массе, то вновь набирая её, не оседали в кармане Петра. Но прежде, чем они осядут, всем участникам цепочки необходимо было собраться в одном месте в одно время, чтобы подписать каждому свой договор купли-продажи, и отправить их на государственную регистрацию. Таким местом стал банк где-то в Зеленограде, где на счету первого в цепочке покупателя лежали ожидавшие своей участи миллионы. Деловито и празднично многочисленные люди подписывали многочисленные бумаги. Кто-то мечтательно предвкушал переезд, кто-то озабоченно что-то прикидывал в уме. Но все были объединены намерением – вот здесь, в этой точке пространства-времени сделать важный шаг из прошлой жизни в будущую.

Через две недели Николай с Жорой и с зарегистрированным договором купли-продажи как гарантом получения денег, ради получения которого с регистрации Николаю пришлось вставать ни свет ни заря и ехать на Зелёный проспект в Перово, приехали в тот же самый зеленоградский банк на старенькой, но надёжной Жориной Honda Civic. Туда же в скором времени подъехал и Пётр с двумя крепкими парнями, высоким и чуть пониже – гарантами безопасной перевозки денег. Пётр с обыденной спортивной сумкой спустился в банковское хранилище, через некоторое время вернулся, обыденно вручил Николаю двадцать пятитысячных купюр и отправился с сумкой и гарантами на парковку, чтобы укатить в Москву, видимо, в какой-то другой банк, если только Пётр не предпочитал хранить крупные денежные суммы на антресолях или в бочках с кислой капустой. Мечтательно глядя им вслед, Жора сказал:

– Вот экономят на инкассации… А не были бы мы с тобой такими скучными, наняли бы лихих парней, пустили бы по следу…

– Да ты гангстер, Жора, – рассмеялся Николай, вручая ему половину комиссии. – Не так-то это легко средь бела дня. Да и с чего бы тем парням с тобой делиться, раз они такие лихие?

– Вот я и говорю – скучные, – и Жора благодушно засунул деньги во внутренний карман пуховика. – А то, представь, приезжаешь домой к жене, вытряхиваешь на кухонный стол пачки денег. Или нет, на постелю… А ты, кстати, женат, друг мой Колька?

 
                                        * * *
 

С Натальей Гарик познакомился в бассейне «Олимпийский», который он одно время регулярно посещал. То есть познакомились они прямо в воде, что было не лишено некоторой экстремальной романтики. Гарик не относился к числу спортсменов-энтузиастов, которые, выпучив защищённые очками глаза, штампуют «дорожки», стремясь как можно больше наплавать за отведённое время. Он плавал не торопясь, наблюдая за людьми. Так что, неудивительно, что его внимание привлекла судорожно вцепившаяся в бортик бассейна девушка лет тридцати с гаком. Иногда она делала мужественные попытки оторваться от бортика, но, продержавшись на воде секунду-другую, хваталась за него вновь, тяжело дыша и озираясь с видом самым несчастным. Было очевидно, что девушка не умеет плавать, и Гарик, движимый сочувствием и желанием как-то ей помочь, подплыл к ней.

– Плавать учитесь? – тактично спросил он.

– Нет, ну они должны были предупредить, что у них тут везде глубоко. Я им всё скажу! – разгорячённая борьбой со стихией и с несправедливостью девушка лишь слегка взглянула на него.

– Держаться на воде не так сложно. Смотрите, как я двигаю руками и ногами, и старайтесь делать примерно так же, – Гарик без раскачки начал импровизированный урок обучения плаванию, к концу которого оказавшаяся неплохой ученицей Наталья уже могла продержаться на воде секунд 15—20.

А уже через пару занятий она смогла проплыть стилем, чем-то напоминающим брасс, всю дорожку, то есть 50 метров. После занятий они шли к метро, болтая о том о сём, то есть говорила-то, в основном, Наталья, и говорила много, можно сказать, без умолку, а Гарик всё больше слушал. Так он узнал, что она работает дизайнером интерьеров ванных комнат в фирме, производящей керамическую плитку. Она показывала ему созданные ею интерьеры на рекламных постерах, и Гарику нравилось, что у неё хороший вкус. Ему также нравилось, как она, ловко орудуя ножом и вилкой, уплетает блинчики в «Шоколаднице» возле метро «Проспект Мира», куда они иногда заходили после бассейна. Ему понравилось, что на его вопрос о музыкальных предпочтениях она гордо ответила: «Металл!», хотя, как позднее выяснилось, ничего, кроме ужасно популярного тогда Rammstein, она из «металла» не слышала. Наконец, ему нравилась её внешность – красивой формы зелёные глаза, русые волосы, довольно большие нос и рот, среднестатистические рост, вес и фигура. Хотя дух и не захватывало, как в своё время от Валентины Бородиной, но так было даже лучше.

При этом приглашать её на свидание Гарик не спешил, вполне довольствуясь плаванием и посиделками в «Шоколаднице». Но тут подвернулся случай в виде концерта в Москве нежно любимой им «металлической» банды Cannibal Corpse. Наталья согласилась, не раздумывая, и как бы невзначай сообщила, что у неё имеется 16-летний сынишка, который, как и она, любит «металл».

И они отправились в милый сердцу всякого, кто его знает, ДК имени Горбунова. Приятные во всех отношениях лица неформалов, запах анаши, доносившийся из туалета, чай Lipton в пластиковых стаканчиках, которым они угощались перед концертом (причём Гарик, как истинный гурман, взял себе зелёный), неспешные разговоры о музыке – всё это создало неповторимый аромат, прелюдию вечера. У них были, кстати, сидячие места на некотором отдалении от сцены, на соединённых друг с дружкой махоньких креслах из кожзама, известных каждому, кто жил в СССР и хотя бы иногда посещал кинотеатры или дома культуры. Концерт захватил их сразу же. Свой фирменный «грайндкор» (экстремальное направление «металла», характеризуемое атональными ритмами, низкими басами и сверхбыстрыми ударными, в результате чего неподготовленному слушателю данная музыка часто кажется бессмысленным и неприятным уху шумом) «каннибалы» исполняли мастерски. Гарик, бывший знатоком их творчества, обращал внимание своих спутников, когда раздавались особенно душевные песни, вроде «Hammer smashed face» или «A skull full of maggots». Наталью, чуткую ко всему прекрасному, особенно впечатлило то, как вокалист с накачанной шеей в перерывах между рычанием делает мощные круговые движения этой самой шеей, а его длинные волосы при этом необычайно красиво развеваются на манер лопастей вентилятора. К тому же, можно было совершенно спокойно курить и выбрасывать окурки прямо себе под ноги. Словом, с концерта они вышли совершенно одухотворёнными. Правда, через пару дней Наталья жаловалась Гарику, что, когда её Сашулька, вдохновлённый творчеством «каннибалов», как безумный, бегал по квартире, рычал и тряс головой, у него резко поднялось давление, но она дала ему таблеточку, и всё прошло. А заодно она позвала Гарика в ближайшую субботу на книжную ярмарку в хорошо знакомый им «Олимпийский» купить кое-что Сашульке к школе, а потом прогуляться по центру.

Через пару недель Гарик переехал в их двухкомнатную квартиру на последнем этаже девятиэтажки советской постройки. Располагался дом в Юрловском проезде между станциями метро «Отрадное» и «Бабушкинская». И стали они жить вместе.

 
                                        * * *
 

После Планерной была ещё простая во всех смыслах продажа двушки на улице Цандера, окна которой выходили прямо на Останкинскую телебашню. Жизнь налаживалась. Относительно лёгкие деньги и наступающая весна опьяняли Николая, делая его рассеянным и даже мечтательным.

Но Николай был не из тех, кто любит лёгкую жизнь. Ему хотелось вызова, и вызов пришёл. В виде трёшки на Авангардной улице. Как свежую квартиру в довольно-таки востребованном районе Северного Речного вокзала, её стали сразу смотреть. Конечно, смотреть не значит купить, зато это дало Николаю возможность познакомиться с хозяевами и с ситуацией.

Владела квартирой Елена – женщина лет сорока, учитель русского языка и литературы, серьёзная и решительная. Жила она в ней вдвоём с мужем, научным работником, человеком тихим и старавшимся в дела жены не вмешиваться. Со следующего учебного года Елена собиралась переводиться в другую школу – в родной для Николая Нагатинский Затон – но это во многом зависело от решения квартирного вопроса. Была проблема – дочь Елены от первого брака, или «корова великовозрастная», как называла её сама Елена. Пару лет назад, вдрызг разругавшись с матерью, дочь съехала от неё в Балашиху «к любимому», продолжая юридически владеть третью квартиры на Авангардной. Через какое-то время, возымев нужду в деньгах и желая досадить матери, дочь продала свою долю «каким-то уродам». «Умом-то она в отца. В том смысле, что дура дурой», – разъяснила Николаю опрометчивый поступок дочери Елена. Действуя по отработанной годами у мошенников такого рода схеме, уроды попытались заселить в квартиру специального человечка, чтобы, стремясь избавиться от нежеланного соседства, Елена продала бы им за бесценок и свою долю, а они бы потом недурно нажились, продав всю квартиру целиком по хорошей цене, пусть и подешевле рыночной. Но их план не сработал. Действуя одними только взглядом и голосом, ибо, в силу своей интеллигентности, Елена никогда не опускалась до рукоприкладства, она спустила человечка с лестницы. Поняв, что Елену голыми руками не взять, уроды отступили, но остались владельцами трети квартиры и должны были принимать участие в продаже.