Текст книги "Пассии"

– Да зачем людям эта благодать, если они даже не знают, что это такое и с чем её едят? Вот деньги, успех – это другое дело, – Николай возражал Ольге не потому, что был не согласен с нею, ему было интересно, что она скажет.

– Деньги, успех – ничто в сравнении с благодатью Его. Но как сделать, чтобы люди поняли это? Как?! – Ольга несколько раз просигналила стоявшему впереди водителю минивэна, который не торопился ехать через железнодорожный переезд, хотя шлагбаум давно уж открылся. – Хули ты встал, сейчас закроют опять…

Поостыв, Ольга продолжила:

– Ладно, Бог с ними, с торгашами. Хотя теперь уж, наверно, все торгаши… Даже люди, ориентированные на поиски истины, стали изучать какую-то ересь. У меня племянница закончила филфак МГУ. И знаешь, чем она увлеклась? Какой-то кришнамуртой. Слыхал про такую? – спросила Ольга и несколько удивилась, увидев сдержанный утвердительный кивок.

– Если Вы имеете в виду Джидду Кришнамурти, то да, слыхал. Этот человек, между прочим, посвятил жизнь поиску истины, – Николай готов был встать на защиту уважаемого им мыслителя.

– Ах, истины, – усмехнулась Ольга. – А он бы лучше пошёл к Богу и спросил бы Его, что есть истина. Или вовсе не искал бы ничего, а проводил бы время в молитве, коли он такой духовный человек. Ничего не желая и ничего не ожидая.

– И какой в этом смысл? – скептически спросил Николай.

– Смысл? Никакого! – и Ольга раскатисто захохотала.

Успокоившись, она продолжила:

– Человек, Коля, находится как бы посередь неба и земли. Знаешь, что сказал русский святой Серафим Саровский? «Цель нашей жизни – стяжание Духа Святого Божия. Главное же средство к стяжанию Святого Духа – молитва». Вот где истина, Коля. Чтобы Дух этот, а не что другое, шевелил нашими руками, ногами и, прости Господи, жопой…

При этих словах Ольга покраснела и погрузилась, видимо, в не очень приятные воспоминания, так что оставшуюся часть пути они ехали молча.

Они остановились возле небольшой церкви, стоявшей одиноко в некотором отдалении от населённых пунктов. Оставив машину на площадке возле церкви, Ольга молча направилась к храму, а Николай пошёл за ней. В храме, внутренние стены которого некогда были украшены росписями, которых теперь уже было почти не видно, была только женщина, продававшая свечи, иконки и прочее.

Был там и образ Серафима Саровского. А рядом с ним – необычайно красивый образ Богородицы «Умиление». Николай был поражён совершенно. Дева Мария была на нём одна, без младенца Иисуса. Руки Её были скрещены на груди, глаза смиренно опущены вниз. Слова Ольги о смирении и молитве как способах познания истины, только что казавшиеся Николаю более, чем спорными, приобрели теперь совершенно другой смысл. Он смотрел на Её образ, выражавший глубокое смирение и самоотречение. Он видел, что Она любовалась чем-то абсолютно совершенным, находящимся внутри и вне Её, и тоже видел это, и боялся оторвать взгляд, боялся, что потеряет то, что искал всю жизнь и только что нечаянно нашёл.

– Пойдём, Коля, – тихо сказала Ольга, тронув его за плечо и тем самым вернув в этот мир, и, пока они известными ей дорожками шли к святому источнику, тихонько и сокрушённо рассуждала о том, что храму нужен ремонт, а никому и дела нет.

Возле источника сооружена была деревянная купель, хорошо оборудованная и разделённая на мужскую и женскую половины. Зайдя на свою половину, Николай разделся, сложил вещи на скамеечку и по ступенькам спустился в источник. Холодная, но не ледяная, вода, доходившая ему до середины груди, мягко приняла его. За деревянной стенкой ухала, ахала и посмеивалась от холода Ольга. Постояв в воде несколько минут, Николай вылез, отёрся захваченным по совету Ольги полотенцем, оделся и вышел наружу. Скоро вышла и Ольга, и они, не торопясь, пошли к машине.

Обратную дорогу они ехали в умиротворённом молчании.

– Знаешь, Коля, Бог с ней, с этой квартирой. Мне есть, где жить. Зайдём ко мне, я тебя напою чаем с травами, – сказала Ольга, когда они остановились возле пятиэтажки в тихом районе возле метро «Щёлковская». – Я лучше этой квартирой займусь. Плиту вон нужно новую справить.

– А у Вас есть банковские реквизиты того храма, где мы сегодня были? – спросил Николай.

– Есть, – ответила Ольга и улыбнулась.

Вскоре Николай перевёл 25 тысяч рублей, свою долю комиссии от продажи доли квартиры на Перервинском бульваре, на счёт храма с удивительной иконой Богородицы «Умиление».

Глава 7

Москву Николай любил всегда. Он любил её в целом, считая её сердцем России, даже сердцем мира, и не относясь всерьёз к тем, кто ненавидел её и рвался в неё ради удовлетворения своих жалких амбиций. Он любил и отдельные районы её – отдельные миры вселенной по имени Москва.

Николай любил Воробьёвы горы, любил незыблемую громаду своей Alma Mater, где он учился и даже жил довольно долгое время. Ещё недавно, утирая ностальгические слёзы, он сказал бы, что здесь прошли лучшие годы его жизни. Однако с некоторых пор он стал избегать превосходных степеней и окончательных суждений.

Николай, конечно, любил Коломенское, где часто гулял, пользуясь близостью этого замечательного места к его дому. Он любил набережную, Голосов овраг и огромный яблоневый сад, в котором у него были свои любимые уголки, где он мог подолгу находиться, ни о чём не думая. Он теперь вообще редко задумывался о себе и о своём будущем, не веря, что в его жизни что-то кардинально изменится, да и не особо желая этого:

 
Мечтал вперёд на шаг,
А дальше и не надо,
Отрадою дыша
Твоего пустого сада.
 

По рабочей надобности ему теперь приходилось бывать в самых разных районах Москвы, преимущественно, в спальных. В центре, на западе и юго-западе, которые считались элитными, Николаю делать было нечего, поскольку там всё было занято крупными хищниками – «элитными» агентствами, любившими куски пожирнее, которые они помечали в базе их излюбленным словечком «эксклюзив». Такие куски, бывало, подолгу висели в базе и уже начинали подгнивать. Впрочем, деньги не пахнут.

Николай же охотился на окраинах, делая ставку на свои быстроту и лёгкость, т.е. на небольшие комиссии, которые он брал с продавцов. Ошибаются те, кто считает, что все московские окраины похожи друг на друга. У каждой из них своё лицо, своя особая энергия. Николай почему-то любил район Северного речного вокзала, где ему легко дышалось – от близости ли реки, или ещё от чего-то. Легко и хорошо, но уже по-другому, Николаю было на северо-западе Москвы, хотя Строгино и, в особенности, Митино, он уже не воспринимал как Москву. А вот Алтуфьево Николай почему-то не любил.

Квартиры на юге и юго-востоке Москвы Николай иногда пытался продавать, но они почему-то не продавались (в том числе, глухо висела квартира Пети Королевича в Кузьминках). А вот про Новогиреево Николай не мог сказать ничего. Когда-то давно он бывал по служебной надобности где-то на Зелёном проспекте. Но то было давно. Словом, Новогиреево было для Николая своего рода «чистым листом».

И вот, наткнувшись на объявление о свободной продаже недорогой двухкомнатной квартиры на Саянской улице, Николай взялся за неё. Квартира находилась на последнем этаже немолодой 14-этажной башни минутах в 20 ходьбы от метро «Новогиреево», на равном небольшом удалении от МКАД и Терлецкого лесопарка. На квартирку стали откликаться покупатели, и Николай зачастил туда. Общался он с неким Алексеем, молодым человеком лет 30, племянником собственника. Этот Алексей с матерью жил недалеко, в Реутове, и прилежно приезжал на показы. Собственника квартиры, человека пожилого и, по словам Алексея, странного, Николай долгое время вообще не видел. Алексей отправлял «деда» (именно так он называл дядю) погулять на время показа, потому как тот обычно «под мухой и вообще не в себе».

Квартирка была всё же далековато от метро, и, хотя Николай любил ходить пешком, но со временем ему надоело всякий раз прилично топать до неё по Свободному проспекту, и он стал всё чаще пользоваться общественным транспортом. Однажды Николай возвращался с очередного показа на Саянской в троллейбусе, с любопытством наблюдая за ехавшими там же двумя девушками-подростками, чей безостановочный и, кажется, беспричинный гомерический хохот не оставлял сомнений в том, что они находятся под действием травки, спайсов или ещё чего-то. Процесс наблюдения, однако, был прерван телефонным звонком Пети Королевича, и Николай вышел из троллейбуса, чтобы пройтись до метро пешком и спокойно поговорить с приятелем.

А Петя звонил не по поводу своей квартиры в Кузьминках, как поначалу подумал Николай, а просто так, чтобы встретиться и вместе отправиться в «Олимпийский» на концерт любимой всенародно и ими, в частности, группы Metallica в поддержку их недавно вышедшего альбома «Death Magnetic». Николаю не оставалось ничего другого, как с радостью согласиться.

 
                                        * * *
 

Была довольно тёплая осенняя суббота, и они встретились загодя возле метро «Проспект мира».

– Старик, ты извини, но у меня с собой «ладошка» «Старки» и два яблочка, – глядя виновато и немного растерянно, Петя похлопал себя по висевшей через плечо небольшой сумке, – пойдём съедим всё это где-нибудь.

Знавший этот район Николай повёл приятеля в Протопоповский переулок, и, не без труда найдя не огороженный забором двор, они зашли в него и уселись на лавочку. Расстелив запасливо захваченную с собой газетку, Петя извлёк из сумки плоскую бутылочку крепкой настойки и два ароматных антоновских яблока.

– Знаешь, я, наверно, всё-таки женюсь на Ксюшке, – сообщил Петя, выпив и хрустя яблоком. – Она оказалась женщиной не только желанною, но чрезвычайно чуткой и с тонкой душевной организацией.

– Брюквина? – прошептал Николай, сморщившись донельзя, поскольку только что выпил терпкой настойки, затем шумно вдохнул носом, смахнул слезу и рассудительно добавил, – оно понятно, в её годы на одной красоте далеко не уедешь.

– Ты циник, Колян, – немного обиженно сказал Петя. – А я… я люблю её… по-настоящему.

Николай подозрительно посмотрел на товарища – не прикалывается ли он (раньше, во времена их более тесного знакомства типичный ловелас Петя крайне редко использовал слово «любовь», когда рассказывал о своих любовных похождениях) – но тот, кажется, был серьёзен.

– Я думал, ты шутишь. Что ж, поздравляю, рад за вас, – сказал Николай миролюбиво и искренне.

– Правда? Спасибо, дружище! Давай поцелуемся! – Петю, только что выпившего вторую, слегка повело.

Они закурили, и Петя предсказуемо спросил:

– Ну а ты-то что? Так и будешь бобылём ходить?

Николая тоже слегка повело, и он в ответ коротенько изложил Пете заинтересовавшую его теорию московского художника-концептуалиста, выставку которого он недавно посетил, о нескольких стадиях одиночества: трагическое или экзистенциальное одиночество; меланхолическое или космическое одиночество; созерцательное или метафизическое одиночество; радостное или абсолютное одиночество. По субъективной оценке Николая, он сейчас находится на третьей стадии одиночества, т.е. созерцательного или метафизического, но не намерен долго на этой стадии задерживаться, а скоро перейдёт к радостному или абсолютному одиночеству, по достижении которой «хорошее настроение не покинет больше вас».

Внимательно выслушав всё это, Петя сосредоточился, выпил ещё и произнёс:

– Колян, я люблю тебя. Но нельзя же быть до такой степени ебанутым. А ты не пытался жить… попроще?

Нимало не смутившись, Николай тоже выпил и ответил:

– Ты знаешь, Петросянц, мне этой так называемой простоты на работе хватает с лихвой. А в другое время я хочу быть самим собой… Знаешь, мои родители раньше любили покупать книги. Всерьёз увлекались этим, собирали макулатуру – тогда не всякую книгу можно было купить просто так. Тургенев, Достоевский, Ремарк, Стендаль… А когда постарели, стали покупать и читать иронические детективы в дешёвых бумажных обложках. И заставили этими детективами дорогие книги. И вот смотрю я на книжные шкафы и полки в своей квартире: снаружи мусор, а в глубине – настоящая литература. Дело, в общем-то, не в литературе. Сам-то я мало читаю… А в том, что дорогое и настоящее оказывается скрытым, а дешёвое и временное выходит на первый план. И это не неизбежность, а следствие непонятно чем обусловленного выбора человека.

«Старка» была почти допита, да и время концерта понемногу приближалось. Они выпили по последней, и неуёмный Петя спросил:

– А всё-таки, дружище, скажи, есть у тебя любимая женщина, женщина-мечта?

Николай подумал и неожиданно для себя ответил:

– Есть.

Петя удивлённо заморгал глазами:

– А как её зовут?

– Мария, – ответил Николай, встал, и они направились в сторону «Олимпийского».

Друзья намеренно взяли билеты на сидячие места на самой верхотуре, поскольку не сомневались, что звук будет хороший, но им не хотелось, чтобы им кто-то мешал своими прыжками криками, маханием рук и прочими глупостями. Они хотели быть свидетелями Музыки. На сцене уже зажигал мощный разогрев в лице отличного мексиканского коллектива Fear Factory. Когда те отгремели, в традиционно длинной паузе перед выходом хэдлайнеров, они сходили в буфет за водой и принялись терпеливо ждать.

Наконец, они появились – четыре человека в чёрных джинсах и футболках, казавшиеся с верхних рядов совсем крохотными. И влупили так, что «Олимпийский» заходил ходуном. Как и ожидалось, упор был сделан на новый альбом, который, по мнению друзей, был не то чтобы гениален, отнюдь не революционен, но отчётливо нёс на себе отпечаток той самой, старой «Метлы» образца 1986 года, от которой у многих из поколения Николая и Пети тогда снесло башню. Просто у кого-то башня со временем встала на место, а кто-то…

 
«Never stop the bleeding now
Almost like your fight,
And there it went,
Almost like your life».
 
 
                                        * * *
 

Ситуация с квартирой на Саянской складывалась непонятная. Её регулярно смотрели, но, посмотрев, исчезали, не торгуясь и не задавая вопросов. Николая это озадачивало. Квартирка была, конечно, небольшая и требовала ремонта. С высоты 14-го этажа открывался живописный вид на МКАД и Реутов. Но воздух на этой высоте был вполне свеж, шум оживлённой автомагистрали сюда почти не доносился. Так почему бы не купить эту квартиру за каких-то пять с половиной миллионов рублей, раз уж вы решили переехать в район под названием Ивановское – этого Николай никак не мог взять в толк. И они с Алексеем продолжали регулярно приезжать на показы, что дало Николаю возможность составить ясное представление о квартире и её хозяевах. Алексей, приезжавший на показы на не новой «Ладе» из расположенного недалеко Реутова, производил впечатление человека весьма среднего достатка и такого же уровня образованности. Он вёл себя просто и общался легко, почти всё время улыбался чему-то, но было несложно понять, что Алексей хитёр и расчётлив. Их совместный с матерью замысел был прост – полученные с продажи квартиры «деда» деньги пустить на приобретение новостройки в Реутове или ещё где-нибудь. В этой новостройке будет вить семейное гнездо Алексей со своей милой рыжей подружкой, которая однажды приезжала с ним на показ. «Дед» же, старший брат Алексеевой матери, переедет из отдельной двухкомнатной квартиры на Саянской в двушку в Реутов к сестре и племяннику, где они и заживут втроём в любви и согласии, пока Алексей не переедет в новостройку. «Дед» был по-своему неглуп, и, чтобы уговорить его на переезд, ему был обещан ежедневный паёк из определённого количества пива, водки и еды. «Дед» вроде как согласился, но, будучи по природе своей неспокоен, время от времени создавал проблемы своим заботливым родственникам. Иногда он, заподозрив неладное, отказывался от продажи и переезда, говоря, что намерен умереть в квартире на Саянской, как и его любимая, ныне покойная, жена. Иногда, выпив несколько, он оживал, знакомился с местной красоткой лет 50 и тут же предлагал ей руку и сердце. Та обычно соглашалась, соблазнившись отдельной жилплощадью, и Алексею приходилось всё разруливать, всех успокаивать, благо «дед» был хотя и ветрен, но покладист.

Но время шло, квартира не продавалась, Алексей с Николаем ещё немного снизили цену (хотя куда уж дешевле) и ждали весеннего всплеска активности. «Дед» уже давно ничего не ждал и просто жил в своё удовольствие.

 
                                        * * *
 

Обычно после сделки Николай расставался с клиентами навсегда. Но бывало, что они возвращались. Так, вернулась Марина с Воронежской, благополучно переехавшая в однокомнатную квартиру в Котельниках вместе с мужем-алкоголиком Олегом, дочерью Настей и её женихом Арменчиком. Марина позвонила Николаю и с болью в голосе сообщила ему, что Олег, который живёт на кухне, их всех достал, и дальше так жить невозможно. Решение проблемы нашёл великодушный Арменчик, который согласился за свои деньги купить Олегу комнату в Котельниках, или не в Котельниках, хоть у чёрта на рогах, но при условии, что Настя подарит ему половину квартиры, где они все жили и которая оформлена в её собственность. Просьба к Николаю состояла в том, чтобы он нашёл для Олега комнату миллиона за полтора, а лучше дешевле, переселил его туда, ну и помог с переоформлениями. Арменчик оплатит расходы и комиссию Николая, в пределах разумного. Марина держалась, но явно была в отчаянии. «Арменчик мне и другие варианты предлагал. Но я так не могу. Я же человек. Да и не чужой мне Олег-то», – подытожила она свой скорбный рассказ. Николай пообещал помочь…

…и задумался. Найти комнату – небольшая проблема, тем более, что область поиска была широка почти до необъятности. Что по этому поводу думает Олег, интересно? Николай вспомнил произнесённое Мариной на сделке: «… он давно уже мало что понимает». Комнату эту Олег, наверно, пропьёт, превратится в бомжа и в скором времени бесславно закончит свой жизненный путь. Короче, по всему выходило, что Олег – не жилец. С Арменчиком всё понятно – он своего не упустит. Марина решила выбрать наименьшее из зол. А он, Николай, может на всём этом слегка подзаработать… Всё это ему ужасно не нравилось. Отказаться? Найдут другого риэлтора – только и всего. Нет, надо принять в этом участие. В качестве посредника.

Для начала Николай решил лично встретиться с клиентами, в частности, с Олегом. Не откладывая дела в долгий ящик, вечером следующего дня он отправился в Котельники. Вся, с позволения сказать, семья собралась на большой десятиметровой кухне. Слово взял чувствовавший себя хозяином Арменчик:

– Ты, короче, сделай так, чтобы оформить на него комнату и на меня квартиру одновременно.

– Я так понимаю, что речь идёт о дарении доли квартиры, – уточнил Николай.

Марина испуганно закивала в знак согласия. Анастасия Олеговна безразлично жевала жвачку и была похожа на молодую красивую корову.

– Что ж, это возможно, – произнёс Николай. – Олег, ты где хочешь жить?

– Мне по фигу, – ответил полувменяемый Олег.

– Поставлю вопрос по-другому, – не отставал Николай. – Олег, ты хочешь жить?

В глазах Олега промелькнуло подобие мысли.

– Ну допустим, – угрюмо пробубнил он, посмотрев на Николая почти заинтересованно.

– Хорошо. Я всё понял. Я позвоню, когда подыщу комнату, – Николай заторопился уходить, ощущая внутри себя появившуюся, но ещё не оформившуюся мысль, которая ко времени его возвращения домой приобрела отчётливые очертания.

Выждав три дня, Николай позвонил Марине и сказал, что нашёл комнату для Олега, и надо, чтобы тот её посмотрел.

– Да ему всё равно. Пусть Арменчик посмотрит, – устало сказала Марина.

– Никаких Арменчиков. Я завтра сам подъеду на такси и заберу его, – не допускавшим возражения тоном произнёс Николай. – В какое время будет удобно?

Договорились на 9 утра, чтобы Марина ещё была дома.

Олег с утра был трезв и мрачен.

– Куда едем-то? – пробурчал он, залезая в машину.

– В родные места, на «Домодедовскую», – ответил Николай.

Они остановились на Каширском шоссе, у ворот храма Троеручицы, и вошли в церковный двор. Рядом с храмом из сибирской лиственницы недавно построили небольшую каменную часовню иконы Богородицы Неупиваемая Чаша. Николай уже бывал внутри и поразился красоте и силе образа, находившегося там.

– А сюда-то зачем? Помолиться за успех? Мне теперь всё едино, – проворчал Олег.

– Хочешь бросить пить? Прямо сейчас? – серьёзно спросил Николай.

– А если не хочу? – осклабился Олег.

– Тогда умрёшь. Если я переселю тебя в комнату, ты недолго протянешь. Поверь мне. Решай сейчас, – терпеливо настаивал Николай.

– Да ерунда это всё, – отмахнулся Олег, но с сомнением в голосе.

– Если захочешь, сейчас же и бросишь, – Николай сам дивился уверенности, с которой произносил всё это.

Уверенность ли Николая так повлияла на него или ещё что, но, как видно, Олег поверил в эту казавшуюся всем, и ему в том числе, нереальной возможность и задумался.

– Ладно. Куда идти? – тихо спросил он через некоторое время.

Николай отвёл Олега в часовню и поставил прямо перед большой иконой «Неупиваемая Чаша», напротив строгого и пронзительного взгляда Её.

– Проси Её. Будь здесь. Я приду за тобой, – напутствовав Олега, Николай вышел из часовни и пошёл в храм, где недавно закончилась утренняя служба, и народ понемногу расходился.

Он направился к расположенной в углу большой иконе Троеручицы, которая показалось ему смутно знакомой, причём давно знакомой. Николай рассказал Ей о квартире на Саянской и попросил помощи. Но уходить не торопился. Он рассматривал Её необычный образ. Третья рука Её, которая могла бы обыденному уму показаться чем-то излишним, неуместным и даже уродливым, выглядела не просто гармоничной, расположившись в нижней части образа, но обладала особым совершенством, особым значением. Эта третья рука словно была предназначена для того, чтобы изымать людей из их проблем с квартирами, деньгами, болезнями, алкоголизмом в другую жизнь. Она словно бы разрывала кармическую цепь причин и следствий. Впрочем, это, кажется, из какой-то другой религии. Хотя при чём тут вообще религия? Разве для религии живёт человек?

Поражённый простотой и глубиной этой истины, Николай с благодарностью приложился к Её образу, поклонился, перекрестился, и вышел из храма.

Олег всё стоял перед иконой и зачарованно смотрел на неё. Николай тихонько увёл его, они сели в ожидавшее их такси и вернулись в Котельники.

– А теперь что? – спросил Олег, ставший каким-то другим.

– Жди и ничего не делай. Ничего. Я позвоню. Счастливо, – сказал Николай, и они распрощались.

 
                                        * * *
 

На какое-то время всё затихло, и даже сами собой прекратились звонки по квартире на Саянской. Но в марте, в пятницу вечером один за другим раздались два звонка, и молодые женские голоса сообщили о желании посмотреть квартиру. «Не было ни гроша, да вдруг алтын», – вслух сказал Николай сам себе, потом позвонил Алексею и, в конце концов, согласовал со всеми два просмотра на час дня и половину второго субботы.

В час дня пришли позвонившие первыми молодая толстая татарка и её русский муж нормального телосложения. Квартира им – о чудо! – понравилась, и, когда они засобирались уходить, пообещав, как принято, перезвонить потом, Николай, без всякой задней мысли, предупредил их, что они с минуты на минуту ждут других возможных покупателей. Молодые супруги пошептались в сторонке, и парень решительно сказал, что они готовы в ближайшее время внести аванс.

Вторую пару тоже составляли молодые супруги, с той разницей, что оба были русскими, и, что гораздо более важно, у них была ипотека. Ипотека – это хлопотно и ненадёжно, особенно учитывая шаткое психическое состояние «деда». Так что выбор Алексея и Николая в пользу интернационального дуэта был предрешён.

Но ребята-покупатели были юридически подкованы. Они, конечно, внесли аванс Алексею, который показал им документы на квартиру, из которых они поняли, что тот – не собственник, а слабый здоровьем собственник проживает в их квартире в Реутове, как с приятной улыбкой сообщил им Алексей, но решительно потребовали справок из НД (наркологического диспансера) и ПНД (психоневрологического диспансера).

Когда ребята ушли, Алексей, с лица которого сошла улыбка, сообщил Николаю, что «дед» реально стоит на учёте в ПНД. Николай нервно рассмеялся и растерянно спросил: «Что ж теперь делать-то?» Алексей сказал, что попробует подкупить откуда-то знакомого ему врача из ПНД на «Авиамоторной».

Итак, встревоженные Николай, Алексей, мать Алексея и абсолютно спокойный «дед» отправились в этот ПНД, взяли талон и уселись в конец изрядной очереди. «Дед» почему-то сел чуть в стороне и напротив их троих, и у Николая появилась, наконец, возможность внимательно рассмотреть его. «Дед», которому было немного за 60, действительно выглядел как дед. Был он небольшого роста, одет чисто, но бедно. Лицом он, кстати, походил на своего племянника, но не улыбался, а, напротив, был то ли печален, то ли безразличен ко всему.

 
                                        * * *
 

В молодости мать Гарика была спортсменкой и сорви-головой, потом выучилась на инженера-геолога, вышла замуж, родила Гарика, несколько лет наслаждалась семейным счастьем, которое с годами тускнело, и превратилась в печальную, много работавшую женщину средних лет.

Пока Гарик был ребёнком, они дружили, летом ездили вместе с отцом в командировки в разные интересные места СССР, гуляли в свободное от работы время, и мать много рассказывала Гарику про свою жизнь и про первые годы его жизни, которых он не помнил. Уже тогда Гарик, умный паренёк, понял, что мать очень разочарована жизнью с грубым и неотёсанным мужем, что она тонкий и деликатный человек, мечтавший о высокой любви и не нашедший её. Гарик внимательно слушал её, и ей становилось легче.

Много позже, уже после смерти матери, Гарик часто возвращался к воспоминаниям о тех её рассказах. Он понял, что её мечта о высокой и светлой любви была равносильна поиску Бога, хотя мать как человек сугубо советский думать о Боге была не приучена. Выбор отца Гарика в качестве спутника жизни, наверное, был её ошибкой. Или её судьбой.

Когда Гарик вырос, их дружба с матерью закончилась. Это было не хорошо и не плохо. Это было неизбежно. Мать Гарика перестала понимать его, и чем менее понимала, тем более беспокоилась. Но она продолжала тащить на себе семью, дом, строить планы. Она была страшно одинока в этой своей простой и многотрудной деятельности, но терпела это, будучи свято уверена, что эта деятельность необходима, и она была действительно необходима.

Постарев, мать Гарика загорелась мечтой о домике в деревне. И домик был куплен. Она была рада проводить там всё свободное время, когда вышла на пенсию, тактично понукая отца, который тоже был рад покою, воздуху, земле. Но их радость закончилась, когда закончились силы и здоровье.

Когда отец умер, Гарик стал более внимателен к матери, и они снова сблизились. Они вместе смотрели футбол, говорили про жизнь, настоящую и прошлую. Им было хорошо проводить время вместе. Матери нравилось готовить для Гарика, а Гарику нравилось делать вид, что ему нравилось это есть. Но мать была больна многими болезнями. Можно сказать, она была больна старостью. Силы покидали её, а на их место приходила боль. Она почему-то боялась врачей и никогда ни от чего не лечилась, и уж конечно, не собиралась лечиться и теперь. Но, любя жизнь, держалась за неё. Гарик, как мог, помогал ей. Иногда Гарик взглядывал в её постаревшее больное лицо, в её глаза, полные одиночества, и понимал, как сильно любит её, и хотел только одного – чтобы она ещё пожила.

Однажды рано утром, у матери стало плохо с сердцем, и Гарик вызвал «скорую». Он ехал рядом с нею, слушал вой сирены, держал её за руку, смотрел, как мама старательно прислоняет к своему искажённому болью лицу кислородную маску, которая сбивалась, когда машина подпрыгивала на неровностях дороги, и плакал.

Инфаркта не было, и маму скоро перевели в обычную палату. Но когда Гарик пришёл навестить её, то обнаружил, что прежней мамы больше нет и, наверное, больше не будет. Она перестала ходить и мало что понимала. Она узнала его, но не обрадовалась, а всё говорила про какие-то таблетки, которые ей там давали и от которых у неё «дурная башка», и что-то ещё, чего Гарик даже не мог понять. Откуда-то появилась армянская женщина с добрыми глазами и предложила свою помощь в качестве сиделки, за отдельную плату. Когда через неделю маму выписали и перевезли домой, Гарик попросил эту женщину пожить у них дома, чтобы ухаживать за мамой, потому что Гарик работал, да и не умел ухаживать за лежачей больной, и женщина согласилась, за отдельную плату. Так они прожили неделю. Мама почти ничего не говорила, ела мало и всё лежала, то забываясь сном, то без сна, но глаза её ничего не выражали, и это очень печалило Гарика.

Утром 15 октября, на следующий день после Покрова Пресвятой Богородицы, мама умерла. Тихо и спокойно. Гарик не удивился и почти не расстроился. Только сердце сжалось, да так и осталось…

 
                                        * * *
 

Подошла их очередь, и Алексей, подмигнув матери и Николаю, вместе с «дедом» прошёл в кабинет. Мать Алексея, маленькая женщина за 50, стала тут же вполголоса рассказывать Николаю, что постановку «деда» на учёт в ПНД инициировали в своё время они с Алексеем, чтобы признать его недееспособным, дабы обезопасить себя от того, что взбалмошный «дед», в конце концов, женится на какой-нибудь ловкой бабёнке, которая и приберёт квартиру к рукам. На учёт «деда» поставили, но признать его недееспособным оказалось не так просто, и они махнули на это рукой. А теперь вот их хитрость им же боком и выходит.

Выслушав эту увлекательную историю, Николай взял да и позвонил Жоре и рассказал ему всё как есть. На это Жора со знанием дела ответил, что сам факт того, что собственник стоит на учёте в ПНД препятствием для сделки, строго говоря, не является. Считается, что это является риском для покупателей, поскольку может стать поводом для признания сделки недействительной, и мошенники якобы иногда этим пользуются. Лично он, Жора, с этим не сталкивался. Но если продавцы и покупатели – люди адекватные и доверяют друг другу, то можно этим особо не заморачиваться. А для подстраховки можно провести медицинское освидетельствование собственника в день сделки. У Жоры, кстати, есть и психиатр знакомый, Муравлёв, имеющий опыт в этих делах.

Тем временем, из кабинета вышли «дед» с Алексеем, причём Алексей выглядел озадаченным, а «дед», напротив, сделался бодр и весел.

– Что, Алёшка, не видать тебе квартиры теперича. А я женюсь на Нинке из овощного, и заживём, – и «дед» тоненько засмеялся, не зло, не ехидно, но наивно и искренне.