Текст книги "Пассии"

– Тёмная история, – констатировал Николай, вставая из маленького неудобного кресла, в которое его усадила Елена. Он начал было прохаживаться по зале – так ему лучше думалось – но пол кое-где неприятно скрипел, и Николай, скрепя сердце, пересел на маленький неудобный диван. – А кто именно является владельцем трети этой квартиры, Вы знаете?

– Знаю, – спокойно ответила Елена и протянула Николаю ксерокопию паспорта собственника с именем, фамилией и местом регистрации

– Василий Иванович Пупкин. Это что, шутка? – прочёл Николай и без улыбки посмотрел на Елену.

– Не знаю. Это они мне дали, – серьёзно ответила Елена. – Между прочим, в выписке из ЕГРН (Единого государственного реестра недвижимости) тоже значится Василий Пупкин.

– Хавская улица. Это на Шаболовке… А съезжу-ка я туда. Надо выяснить всё это, – вдруг решительно сказал Николай, тщетно пытаясь разглядеть лицо Пупкина на нечёткой ксерокопии паспорта. – Я так понимаю, других контактных данных уродов у Вас нет?

Елена отрицательно помотала головой.

– А Ваша дочь? – нашёлся Николай; возбуждённый своим гениальным прозрением, он вскочил и задел головой висюльки на старой хрустальной люстре, которые стали раскачиваться и грустно позвякивать, ударяясь друг об друга. – Она может что-то знать о них!

– У меня нет дочери! – со слезами в голосе гневно сказала Елена, которая вспомнила как любила её дочь, ещё будучи ребёнком, раскачивать эти хрустальные висюльки, несмотря на ворчание и запреты матери. – И я хочу продать эту чёртову квартиру и уехать отсюда!

– Тогда поеду на Хавскую, – смирился Николай, не имевший никакого желания лезть в семейные разборки Елены. – Может, Пупкин – это человечек, который пытался к Вам вселиться. Как он выглядел?

– Он был такой не запоминающийся. Высокий, бесцветный, – Елена морщилась, напрягая память. – Помните, у Некрасова? «Видишь, стоит, утомлён лихорадкою, высокорослый больной белорус»?

– Белорус? – Николай хватался за любые детали.

– Да нет… Это у Некрасова… Я не помню, – сдалась Елена.

В пятом часу пополудни Николай приехал по указанному в ксерокопии паспорта Пупкина адресу. Нажал кнопку звонка, подождал пару минут. Тишина. Риэлторы иногда называют подобные казусы «поцеловать дверь». Николай, в приступе дурачества, вытянул губы трубочкой, закрыл глаза и только потянулся к двери, как та вдруг открылась, так что он едва не уткнулся губами в лицо бородатого дядьки. Пышущий здоровьем мужик был хотя и высок ростом, но под определение «больной белорус» не подходил совершенно.

– Извините, Василий Пупкин здесь проживает? – безуспешно стараясь быть решительным и любезным одновременно, спросил Николай, уже понимая, что их с Еленой затея провалилась.

– Тебе чего надо? – буравя Николая недобрым взглядом, спросил в ответ дядька. – Я сейчас в полицию позвоню.

Полиции Николай не хотел и счёл за лучшее ретироваться, тем более, что чего-то добиться от злобного дядьки не представлялось возможным. Никакого выхода из сложившейся ситуации он пока не видел и, не торопясь, побрёл в сторону Шаболовки. В весеннем воздухе раздался звон колоколов Донского монастыря. Николай подумал, что никогда там не был, так почему бы не зайти – посмотреть, отвлечься от казавшейся неразрешимой проблемы. Кроме того, он втайне надеялся, что кто-то подскажет ему – что делать.

В полумраке почти пустого храма различалось несколько образов, освещаемых светом свечей. Дальний алтарь и вовсе терялся в темноте. На одной из стен, слева от входа, Николай узнал образ Серафима Саровского и, подойдя к нему, попросил у него помощи. Повинуясь внезапно появившейся у него странной уверенности, он пошёл к дальнему алтарю, но вдруг остановился. Он заметил тоненькую девушку в платочке, которая убиралась в храме – протирала тряпочкой образа, подсвечники, выбрасывала огарки свечей. Время от времени она останавливалась, маленькими шажками подходила к располагавшемуся на алтаре образу Донской Божией Матери, опускалась пред ним на колени, крестилась, что-то шептала про себя. Потом вставала и снова начинала хлопотать. А спустя пару минут или около того опять шла к иконе. Николай некоторое время зачарованно следил за её действиями. Их странное чередование, видимо, представляло собой ведомый одной только девчушке ритуал. А может, это был никакой не ритуал. Может, просто она не могла надолго покинуть Её, сверяла с Нею каждый свой шаг, каждое действие. Интересно, какой диагноз поставили бы ей психологи? А какой диагноз поставили бы они себе? Как можно назвать страх жить в истине, в Духе? Пневмофобия? Но довольно…

Он подошёл к Донской иконе, встал на колени и поднял глаза на Богородицу. Лик Её, нежно прижатый к лику младенца Христа и как бы соединённый с ним, казался тёмен и печален. Однако при более долгом взгляде это поверхностное впечатление проходило, уступая своё место глубокой тишине. Николай рассказал Ей о проблеме с квартирой на Авангардной. Помолчал немного и уже собирался уходить, но вдруг заговорил снова: «Мы совсем разучились любить друг друга. Прости нас. И этого уже, кажется, не поправить. Но эта женщина, Елена, может, ещё помирится с дочкой-то. А теперь ей уехать надо оттуда, плохо ей там». Николай ещё помолчал, чувствуя, что в груди его появилось тёплое и щемящее чувство любви к Той, чей тёмный и светлый лик смотрел на него. Любви как решения всех проблем, как ответа на всё…

Николай перекрестился, встал и тихо ушёл. Остаток дня он провёл в тишине и не думал ни о чём, каким-то образом понимая, что у него сейчас есть эта счастливая возможность, и ею непременно нужно воспользоваться.

 
                                        * * *
 

На следующее утро Николай вдруг решил позвонить своему бывшему однокласснику Валере Васину. Это была странная идея, пришедшая в его всё ещё лёгкую и пустую голову, когда он, сидя на кухне, запивал крепким кофе бутерброд с сыром Маасдам. Она появилась ниоткуда и непонятно как затесалась в крошечный промежуток между мыслью о том, что кофе сорта Эфиопия Иргачифф всё-таки кисловат, и последовавшей за ней почти сразу мыслью, что со сладковатым Маасдамом, впрочем, в самый раз. А вдруг полусумасшедший Валера, состоявший на какой-то там государственной службе, и правда поможет? И Николай, хотя и без особой надежды, набрал его номер.

– Люша? Только не говори, что соскучился по мне. Всё равно не поверю. Говори, чего хочешь? Только недолго. А то я с бодуна, – недовольным и вместе добродушным, насколько позволяло его состояние, голосом ответил Валера.

– Мне по работе очень нужно найти человека по его паспортным данным. Только по указанному месту регистрации его, наверное, нет, я проверял. Да и данные, возможно, неточны или подделаны… – Николай чувствовал, что несёт чушь.

– Зашибись… А у тебя есть о нём хоть какая-то достоверная информация? – недовольно-насмешливо спросил Валера.

– Он является сособственником квартиры, продажей которой я занимаюсь, – ответил Николай.

– Сособ…? Ты таких слов лучше сейчас не говори, а то я проблююсь… Говори данные по квартире, – Валера записал то, что сказал ему Николай. – С тебя поляна.

Валера перезвонил через два дня.

– Люша? Нашли мы твоего Пупкина. Собирайся, поехали. Куда за тобой заехать? – Валера был явно доволен собой.

– Куда поехали? Зачем? – не понял Николай.

– В Гольяново. В место его убогого проживания.

Валера сидел на заднем сиденье УАЗ Патриот. Впереди – два крепыша. Никакой формы, никаких знаков отличия. Единственный знак отличия – щель между двумя верхними передними зубами Валеры, который встретил Николая широкой улыбкой.

– А он дома будет? – зачем-то спросил Николай, имея в виду Пупкина.

– Да, – ответил Валера и почему-то захохотал.

Вася Пупкин, примерно соответствующий данному Еленой описанию, испуганно открыл дверь.

– Ну здравствуй, Василий, – отодвинув Пупкина, как сухой стебель тростника, Валера вошёл внутрь.

– А что, собственно… а вы, собственно… – маленьким, так и не оперившимся журавликом Пупкин прыгал вокруг Валеры.

– Плохо ты живёшь, Василий. Неправильно, – назидательно произнёс Валера. – Чем это воняет у тебя? Спайсы куришь?

– Я, собственно, – нервничая всё более, Вася ежесекундно менялся в лице, и, во избежание глупостей, один из крепышей усадил его на кровать, а сам сел рядом.

– Не беспокойся, Вася. Кури. Но я прошу тебя, – Валера чуть повысил голос, но продолжал говорить вкрадчиво. – Пока прошу. – Валера взял Пупкина двумя пальцами за лицо и повернул его в сторону Николая. – Сделай всё, о чём тебя попросит этот человек. Запиши его номер телефона. Всегда отвечай на его звонки. И так далее.

– А почему, собственно? – заморгал глазами Пупкин.

– Ты даже не представляешь себе, кто над ним находится, Вася, – отпустив его лицо, Валера подошёл к Николаю и поцеловал ему руку. – Помни это. Тогда, может быть, ещё поживёшь, – и Валера, а за ним крепыши и Николай, неторопливо покинули убогое жилище Пупкина.

– Ты когда-нибудь настоящий хинкали ел? – спросил Валера с наигранным грузинским акцентом, когда они сели обратно в машину. – Я в центре одно место знаю. Не забудь, что с тебя поляна.

– Так кто же ты такой, Валера? – Николай был откровенно впечатлён тем, как Валера провернул всю историю с Пупкиным.

– Я – Валера Васин. Этого достаточно, – сложив пухлые губы трубочкой, Валера подул на дымящуюся в ложке хинкалину и с чувством отправил её в рот.

Он налил им холодной водки из графина и сказал с довольной улыбкой:

– Пока не остыли хинкали, не трать время на глупые вопросы.

Но Николай не сдавался:

– Это ты прислал ментов на Звёздный?

– Не надо было бросать меня в «Вермеле» спящего, – спокойно ответил Валера, закуривая сигарету.

– Ну хорошо, – сказал Николай, поняв, что добиться от Валеры многого всё равно не удастся. – Скажи хотя бы, к чему это целование рук?

– А это вопрос не ко мне, – рассмеялся Валера.

 
                                        * * *
 

Теперь дело было за малым – за покупателем. Этим «малым» стал крупный солидный мужчина лет пятидесяти, пришедший на просмотр вместе с женой, сильно уступавшей ему в размерах, значимости и лет на десять помоложе. С ними была риэлтор Ирина, чей выговор выдавал её южнославянское происхождение. Трёшку в этом районе они искали уже давно и тщательно и, естественно, просматривали все появлявшиеся на рынке квартиры. Квартира Елены была хороша своими площадью и планировкой. Их удачно дополняла пешая доступность метро (выражаясь казённым риэлторским языком), сочетавшаяся с тишиной и уютностью старого московского района, близостью парка «Дружба» и канала имени Москвы. Отсутствие ремонта в квартире нормальных людей давно уже не волновало, а Константин Сергеевич – именно так звали солидного мужчину – был человеком в высшей степени нормальным и, к тому же, профессором, как особо подчеркнула риэлтор Ирина. И квартира Константину Сергеевичу, кажется, понравилась. Он оживился, то и дело спрашивал жену: «Ну как тебе, Женечка?» и, не дожидаясь ответа, заключавшегося в неопределённом пожатии маленьких плечиков, решительно следовал то в раздельный санузел, то в отнюдь не крошечную кухню, то на вполне приличную лоджию.

– А что, многие ли смотрят вашу квартиру? – заинтересованно спросил Константин Сергеевич, обращаясь почему-то к Вадиму, тихому мужу Елены, который немного печально и без особой заинтересованности подпирал собой шкаф, хотя тот, вроде бы, и не думал падать.

– Ещё как! – веско произнесла Елена, выходя на передний план. – Аванс пока ещё никто не внёс, но, думаю, это вопрос ближайшего времени.

С этими словами Елена бросила взгляд на Николая, короткий и острый, как предголевой пас в футболе. И Николаю оставалось только спокойно отправить мяч, то есть сочувственный взгляд, сопровождавшийся утвердительным покачиванием головы (мол, как видно, опоздал ты, брат), в пустой угол, где стоял беззащитный и доверчивый Константин Сергеевич.

– Так-так. Ну, мы ещё подумаем… немного. И Ирина Вам перезвонит, – на прощание Константин Сергеевич крепко сжал руку Николая.

Ирина перезвонила на следующий же день.

– Николай, дорогой Вы мой, а шо же Вы не сказали, шо у вас там какая-то чуда-юда владеет одной третью квартиры? – обеспокоенно и укоризненно спросила она.

– В объявлении всё написано, Ирина. Год назад дочь Елены продала свою долю Василию Пупкину. У нас с ним прекрасный контакт, и никаких препятствий он чинить не будет, – спокойно ответил Николай.

Его уверенность вроде бы успокоила Ирину. Но через час она позвонила вновь.

– Николай, всё ж таки Константин Сергеевич хочет ещё раз посмотреть квартиру. Он человек серьёзный, доктор наук, Вы ж понимаете. А Вы ему кота в мешке, – тараторила Ирина, которую разговор с клиентом, видимо, вновь вывел из равновесия.

На следующий же день Николай отправился на Авангардную. Выйдя из метро «Водный Стадион», он понял, что приехал рановато. Поскольку было жарко, он зашёл в маленький магазинчик среди домов, чтобы купить воды. Там была пенсионерка и две девчушки младшего школьного возраста, за которыми и пристроился Николай. В этот момент в магазин тенью зашёл чем-то сильно утомлённый парень лет двадцати, а может, и сорока, с лицом зеленоватого оттенка. Убедившись, что на него не обращают внимания, он подошёл к холодильнику с водой и прохладительными напитками, ловко спрятал за ним обе руки, в одной из которых неведомым образом образовался шприц, ширнулся и, бросив шприц за холодильник, дождался, когда девчушки купят себе мороженого, не заметил Николая, трясущейся рукой выскреб из кармана мелочь и глухо спросил у продавщицы бутылку воды. Николай тоже купил воды и, присев на лавочку возле хоккейной коробки, стал в ожидании клиентов потягивать воду, размышляя, что район, пожалуй, не так уж и благополучен. Впрочем, найти использованный шприц теперь легко на любой из окраин Москвы, так что… На хоккейной коробке подростки пинали мяч. Николай вспомнил, как летом своего детства он тоже любил с приятелями играть в футбол. Даже если их было двое или трое, они тихим летним днём могли часами гонять мяч, и им никогда не было скучно. А иногда собиралось и много народу, и развёртывались настоящие футбольные баталии. Правда, кое-кто из участников тех баталий впоследствии стал алкашом, иные сторчались… Но вот и клиенты.

Константин Сергеевич, пришедший на сей раз без Женечки, но с Ириной, выглядел задумчиво и словно бы силился отыскать в квартире какие-нибудь изъяны. Ирина, Николай и Вадим (Елена задержалась по школьным делам и не присутствовала) молча наблюдали за его мытарствами. Константин Сергеевич вновь обратился к Вадиму:

– Скажите, а возможен ли вообще торг в связи… с обстоятельствами?

Профессор никак не мог взять в толк, что статус Вадима в этой квартире мало чем отличается от статуса старенького дивана, на котором тот скромно притулился.

– Видите ли, квартирой владеет жена моя Елена, и вопросы подобного рода лучше адресовать ей, – виновато произнёс Вадим и ни к селу ни к городу добавил, что тоже занимается наукой – преподаёт в МАИ.

– Весьма приятно, – думая о своём, сказал Константин Сергеевич, сразу же потерявший к Вадиму всякий интерес.

– Вы напрасно беспокоитесь о собственности. Мы недавно беседовали с Пупкиным. Он будет счастлив продать свою долю, – вмешался Николай. – Другое дело, что у нас альтернатива на двушку на Коломенской. Но если вы подождёте некоторое время, то будет всё у нас хорошо.

– Константин Сергеич, да мы ещё раз проверим второго собственника… по своим каналам, – ввернула Ирина, и профессор был, кажется, побеждён.

Когда, проводив покупателей, Николай и сам уже собирался уходить, Вадим внезапно остановил его, предложив остаться ненадолго на чашку зелёного чая.

– Видите ли, Николай, я нахожусь в несколько затруднительной ситуации, – начал Вадим, когда они уселись за старый кухонный столик, и сделал паузу, собираясь с духом. – Я совершенно не хочу отсюда съезжать. Я здесь привык. До «Сокола», где я работаю, две остановки на метро.

– Я сам живу на Коломенской. Там прекрасно, уверяю Вас. И до «Сокола» каких-нибудь 15 минут на метро, – попытался успокоить Вадима Николай.

– Кроме того, наши отношения с Еленой, кажется, исчерпали себя. И эта история с продажей квартиры – удобный способ покончить со всей этой ложью, – на последних словах голос Вадима стал громче и выше, подбородок поднялся вверх, а уголки губ, наоборот, опустились.

– А что не так с вашими отношениями? – Николай внимательно посмотрел на Вадима.

– Я давно уже ничего для неё не значу. Я не вижу смысла собирать пожитки и тащиться с нею на Коломенскую. У моей мамы двушка на Живописной в Тушино. Знаете? – казалось, Вадим был настроен решительно.

Николай понимал, что именно мучает Вадима. Сущий пустяк – его мало ценили окружающие, особенно близкие люди. Психологи почему-то относились к этому явлению серьёзно, давая ему громкие наименования кризиса какого-то там возраста. На самом деле, никакой проблемы ни в этом случае, ни во множестве подобных ему не существовало. Эгоистическое чувство собственной значимости – ничто в сравнении с любовью, состраданием, заботой, близостью. Если человек попал под влияние этого бесполезного и глупого чувства, ему нужно просто указать на это, без упрёков и уговоров. Настоящий человек всё сразу поймёт. А тонкими натурами, беззаветно влюблёнными в себя, пускай занимаются психологи. К счастью для него и для Елены, Вадим относился к первому типу.

– Знаю. А Вы с Еленой говорили об этом?

– Нет. Что вы? У неё и без меня проблем хватает. Она так переживает из-за дочери… – в голосе Вадима было беспокойство и сочувствие.

– Вы любите её? – просто спросил Николай.

– Да, – просто ответил Вадим.

– Не прекрасно ли чем-то пожертвовать ради того, кого любишь? – вместе с вопросом Николая раздался звук ключа в замке, и вскоре в кухню вошла Елена.

– Чаи гоняете? – приветливо сказала она. – Ну, как дела? Приходил профессор?

– Похоже, нам с Вадимом удалось его успокоить. Думаю, после юридической проверки они внесут аванс. Но нам уже стоит начинать поиск квартиры на Коломенской, – вкратце описал своё видение ситуации Николай.

– А мы всегда. Да, дорогой? – с готовностью сказала Елена, ласково положив руку на плечо Вадима.

– Конечно, милая, – ответил Вадим и с нежностью посмотрел на неё.

 
                                        * * *
 

Хотя Наталья и имела статус самодостаточной и независимой женщины, однако жить в одиночестве ей было ужасно грустно. Поэтому она подолгу задерживалась на работе, а по выходным вообще не знала, куда себя деть. Домом она почти не занималась, Сашулькой – тоже (что последнего вполне устраивало). Время от времени, чтобы как-то встряхнуться, она запускала личные проекты. На одном из таких проектов под названием «научусь-ка я плавать» она и познакомилась с Гариком, да так удачно, что скоро её тоску и скуку как рукой сняло. В её доме появился мужчина, с которым ей было интересно, и который был добр и внимателен к ней.

Безо всякого принуждения, а по зову женской души Наталья вновь стала убираться в доме, начищать и раскладывать по местам всякие вещи и вещички, которых у неё было предостаточно. Кое-что приходилось выбрасывать, в частности, старый диван, который, мало того, что морально устарел, но своим скрипом слишком громко возвещал о возобновлении её сексуальной жизни, что могло ранить ещё неокрепшую, по её мнению, психику Сашульки, который жил в соседней комнате. Они отправились в ИКЕА, где, помимо функционального, без изысков, дивана, была куплена деревянная полочка в их комнату, на полстены, ну и так, по мелочи. Постепенно были обновлены кухонная мебель, холодильник, куплена новая электрическая плита с поверхностью из стеклокерамики и новый телевизор старой доброй японской фирмы Sharp. Нашлось место и безумному креативу: за половину субботнего дня они с Гариком по чертежам Натальи осуществили проект под названием «а не переделать ли нам старый гардероб, вместо которого скоро будет куплен стенной шкаф, в открытую обувницу с помощью электролобзика, электродрели и саморезов?»

Однако нельзя сказать, что не очень-то чаявшие обнаружить себя в этой роли молодожёны всё свободное время посвящали обустройству жилища. В пятницу вечером они взяли за правило ходить в кафе или в кино, зачастую совмещая то и другое. Наталье особенно нравился кинотеатр «Ролан» на Чистопрудном бульваре – в основном, за живописный интерьер. Длинный фильм Дэвида Линча «Внутренняя империя» Наталья, как все нормальные люди, которые почему-то не ушли через 15 минут после начала, проспала. А Гарик, который, затаив дыхание, следил за сюрреалистичными, алогичными действиями странных персонажей, что с него взять? Наталья гордилась, что он у неё не такой, как все.

Постепенно, пользуясь удобными поводами, вроде дня рождения или ещё чего-нибудь, Наталья перезнакомила Гарика со своими не слишком многочисленными друзьями, а также родителями, жившими отдельно друг от друга в новых семьях. Гарик произвёл на всех впечатление, в целом, благоприятное, как человек разумный, временами остроумный и чем-то даже интересный. Но радовались они, прежде всего, тому, как переменилась и похорошела Наталья. Радовались все – друзья, родители, Сашулька, Гарик и, конечно, сама Наталья.

Первые полгода их совместной жизни, простой и радостной, пролетели быстро. На майские праздники Наталья с Гариком махнули в Прагу. Игрушечная, чистенькая, вкусная, она была чем-то похожа на их жизнь в тот период. За несколько дней они обошли пешком если не всю её, то большую часть. Как-то вечером они нашли маленькое кафе, где всё меню было на чешском языке, и пили там такое вкусное пиво, какого не пили никогда в жизни.

Потом ещё был новогодний автобусный тур по Европе с остановками в крупных городах дня на два-три. Великолепны были Вена, Берлин, Амстердам. Но особенно неизгладимое впечатление на них произвёл Париж… Потом была недолгая поездка в Египет…

Район Отрадное, где они жили, может, и казался кому-то скучным и безрадостным, но не Наталье с Гариком. Даже поход в «Седьмой континент» за продуктами превращался для них в радостное и увлекательное приключение. А ещё Наталья, которая знала район лучше Гарика, обратила его внимание на то, что улицы в нём не пересекаются под прямыми углами, поэтому там довольно легко заблудиться. Так они и жили, избегая прямых углов в отношениях, оберегая и заботясь друг о друге.

Заново обретя потерянный было вкус к жизни, Наталья стремилась наверстать то, что было ею когда-то упущено, благо, не безвозвратно. Она не умела ездить на велосипеде. Они тут же купили ей лёгкий и надёжный агрегат и, худо-бедно освоив в парке у речки Чермянки азы управления, отправились на ВВЦ для более серьёзных тренировок. Обучение, как и в случае с плаванием, продвигалось быстро, но основной проблемой оказалось научиться в процессе езды удерживать велосипед ровно, не заваливаясь набок и не виляя рулём из стороны в сторону. Чтобы помочь Наталье овладеть этим искусством, Гарик поддерживал велосипед сзади за раму или за седло. Наталья ехала и ехала, а Гарик бежал и бежал за ней, поддерживая её и велосипед, радуясь тому, что у неё получается всё лучше и лучше. Когда Наталья стала ездить уже изрядно, купили велосипед и Гарику. Они навострились вдвоём от самого дома по не слишком хорошей поначалу дороге доезжать до Ботанического сада и, покатавшись там, перемещаться на ВВЦ. Устав и проголодавшись, они покупали где-нибудь шашлык и салат, падали на траву и поедали всё это, смеясь над тем, что теперь они оба будут пахнуть луком, но раз вместе, то ничего страшного нет. Вместе им вообще ничего было не страшно.

 
                                        * * *
 

Посмотрев несколько двушек в Нагатинском Затоне, Елена с Вадимом и Николай остановились на тихой квартирке на Якорной улице на третьем этаже утопавшей в зелени пятиэтажки. Предполагаемое новое место работы Елены располагалось в пяти минутах ходьбы по тихому району. И сама квартира, и дом, и район оставили впечатление самое благоприятное. В почти идиллическую картину нового прекрасного мира, где хотели вскоре поселиться супруги Ситниковы, не вписывалась только хозяйка квартиры на Якорной.

Владела двушкой и жила в ней в гордом одиночестве некто Жанна, женщина под пятьдесят, со следами, как раньше говорили, былой красоты. Неприятность состояла в том, что Жанна проводила практически всё своё время в неспешном, одиноком и беспробудном пьянстве.

Конечно, когда-то всё было иначе. Жанна четырежды успешно сходила замуж, не нажив, правда, ни детей, ни особого богатства, кроме, разве что, уже подъеденной молью норковой шубы, кой-какого золотишка да эксклюзивной посуды из шикарного советского ресторана, занимавшей несколько отделений в гарнитуре типа «стенка». Когда-то Жанна любила всё красивое и необычное. Ей каким-то образом удалось использовать в качестве обоев в большой комнате пакеты из плотной бумаги, в которых раньше продавали картошку. Неизгладимая текстура этих самодельных обоев, выкрашенных в цвет терракота, произвела настолько неизгладимое впечатление на Елену, что та решила их оставить, как минимум, на первое время.

Работать Жанна не любила и, по возможности, старалась этого избегать. Но, похоронив последнего мужа и оставшись без источника постоянного дохода, она вынуждена была пойти по торговой части. Сменив несколько мест, Жанна пристроилась продавцом в зоомагазине в двух шагах от дома. Тем более, что эта должность позволяла ей по дешёвке брать корм для своего любимца – чёрного кота по кличке Бася (видимо, уменьшительное от «bastard» – решил Николай, посмотрев в его наглые и недобрые глаза), которого она раскормила до невозможности. Кроме того, большую комнату она сдала тихому айтишнику Фёдору, а сама жила в маленькой комнате с балкончиком, котом и рыбками. В эту комнату к ней время от времени приходил котообразный мужчина Борис, с которым она зналась со школы – любовь, так сказать, всей жизни, которую она пронесла через всех своих мужей. У Бориса была семья, которую он оставлять не собирался. Однако, после секса они с Жанной часто строили планы покупки домика в Рязанской области, где Жанна будет пасти кур и читать в гамаке дешёвые детективы, а Борис – ловить рыбу и мутить какой-нибудь бизнес. Жанна, несмотря на солидный возраст, в это верила. Но время шло, а она не молодела, хотя и продолжала оставаться «завидной невестой», о чём иногда зачем-то сообщала тихому айтишнику Фёдору, но тот тактично отмалчивался. Всё кончилось тем, что Жанна начала выпивать и довольно скоро настолько к этому пристрастилась, что и дня не могла прожить без пива или вина, а то и водки. И всё кончилось. Её выгнали из магазина. Она было удачно устроилась диспетчером в 7-й троллейбусный парк, но почти сразу её выгнали и оттуда. Борис перестал посещать её, подурневшую и вечно пьяную. Дольше всех держался тихий айтишник Фёдор, которого толстые стены защищали от шума в соседней комнате (Жанна любила в ночи поговорить по Скайпу с подругами, или с одной подругой, или сама с собой, то хохоча, то плача, то гневаясь – до Фёдора доносились лишь приглушённые звуки) и который до поры стоически переносил специфическую алкогольную вонь, установившуюся в квартире. Но когда Жанна, чей и без того не золотой характер портился на глазах, стала всё чаще устраивать скандалы на пустом месте, злобно сверкая своими широко расставленными, наглыми, как у её кота, глазёнками, он собрал вещички и снял другую комнату в том же районе неподалёку. Жанна осталась совсем одна со своим котом, сбережения заканчивались, а взять себя в руки она уже была, похоже, не в состоянии.

В момент кратковременного просветления разума Жанна обратилась к знакомому риэлтору Татьяне, которая некогда занималась сдачей её комнаты в аренду. Татьяна сначала привела девушку-студентку, потом семью славян, но никто из них снимать комнату в превратившейся в клоаку квартире у пьяной хозяйки не захотел. Тогда Жанна решилась на продажу квартиры. Две комнаты ей были ни к чему. А вот деньги для того, чтобы что-то есть, а главное – пить, с каждым днём становились всё более насущной необходимостью. Татьяна и здесь согласилась помочь, хотя купля-продажа квартир и не была её основной специализацией. Район и качество жилья были почти не важны, хотя уезжать в область гордая москвичка Жанна не хотела. Главное – подешевле, чтобы осталось побольше денег на жизнь. Бедненько обставленная однушка на первом этаже пятиэтажки на шоссе Энтузиастов в 15 минутах ходьбы от метро «Перово», которую подыскала Татьяна, была совсем неплохим вариантом, тем более, в свободной продаже. Теперь оставалось найти покупателей на квартиру Жанны. И они нашлись в лице Елены с Вадимом.

 
                                        * * *
 

Гражданский брак Гарика с Натальей, продлившийся чуть более 3 лет и почти до самого конца выглядевший надёжным, почти незыблемым, распался быстро и как-то слишком уж буднично. Родители Гарика считали, что всё произошло потому, что они не завели детей. В течение какого-то времени, вскоре после начала совместного проживания, Гарик с Натальей подумывали о детях, хотя, по правде говоря, без особого энтузиазма. Возможно, они и решились бы на этот серьёзный шаг, если бы не Сашулька, у которого, видимо, в силу переходного возраста, сорвало башню. Он вдруг резко начал пить водку, курить гашиш, вступать в интимные отношения с какими-то девицами (некоторые из них даже умудрялись названивать Наталье, чтобы сообщить, что та скоро станет бабушкой), а, в довершение всего, сделался то ли фашистом, то ли антифашистом, то ли и тем, и другим одновременно. Гарик с Натальей стали с ужасающей регулярностью ездить в отделения полиции и вызволять незадачливого хулигана, бывало, что и среди ночи, благо, ни в какие серьёзные истории Сашулька не влипал. Наталья плакала, уговаривала, даже била сына (Гарик не вмешивался, поскольку был Сашульке никем). И мало-помалу паренёк успокоился. Хотя милый и ласковый мальчик, каким он был прежде, навсегда остался в прошлом… Но ребёнка Наталья и Гарик, по взаимному молчаливому соглашению, решили не заводить.

Перемены в Наталье Гарик стал замечать спустя примерно два года их семейной жизни. К этому времени она смогла продвинуться в карьере, стала ценным сотрудником, даже съездила в Италию в командировку. Она стала часто поздно возвращаться домой, говоря, что задерживается на работе. У неё появились новые друзья, с которыми она общалась на каких-то форумах в интернете. Их сексуальная жизнь понемногу сошла на нет. По выходным она спала до обеда. Предоставленный самому себе и привыкший рано вставать, Гарик уезжал куда-нибудь на велосипеде, или уходил пешком, или сидел дома, читая что-нибудь или потихоньку смотря телевизор на кухне. Заваренный чай настаивался в чайнике, блинчики грустно остывали, ожидая, пока Наталья соизволит проснуться. Гарик не упрекал Наталью, даже ничего не говорил ей, свято уважая её право жить так, как она считает нужным. Они оставались по видимости добры и приветливы друг к другу, но стали практически чужими людьми, проживавшими в одной квартире.