Текст книги "Тритоновы очки. Сказки"

О, Ежевика!

Старый Садовник помнил, что давно, в первые дни создания сада, Ежевика была легкоранимым, неуверенным в себе кустиком. Она оглядывалась … по сторонам, с завистью смотрела на крепкие деревья авокадо, грецкого ореха, нектарина и печально думала, что ей никогда не вырасти до такой величины и значительности!

На Ежевику наваливалась непреодолимая тоска. Ей хотелось плакать, а порой приходило желание вовсе не жить.

Но Садовник, ведая мысли и переживания всех растений, которые он насадил, вдунул в неё часть своей силы, и она начала расти.

Садовник не спеша обходил всю территорию сада, террасами спускающуюся от вершины плоского холма к просторному лугу. У низкого берега горного ручья его приветствовали ярко-красные маки, белые ромашки, сине-фиолетовые люпины и усыпанные нежными цветами кусты чайной розы. Проходя сквозь густой аромат дикорастущего укропа, мяты, кедровой сосны, он разговаривал со своими растениями или слушал, о чём они перешёптываются.

– Как у нас поживает красавица Малина? – приветливо улыбался он небольшому кустику, который только-только собирался принести первые плоды.

А Малина, не слыша его заботливого голоса, восхищалась Ежевикой:

– Ты просто чудо как хороша! Высокая, сильная, раскидистая! Мне никогда не быть такой… Но с тобой рядом я чувствую себя уверенней и даже сильней.

– Расти рядом, Малинка, – благосклонно предложила Ежевика, сама когда-то остро переживавшая свою малорослость. – Здесь много места. Нам с тобой будет просторно. Вдвоём веселее!

– Конечно! – согласилась Малина. – Давай расти вместе. И поговорить всегда будет с кем, и поддержать друг друга, если вдруг зной или ураганный ветер!

Малина хотела побыстрее перебраться к Ежевике, но что-то у неё никак не получалось. Обратиться бы за помощью к Садовнику, посоветоваться с ним: нужно ли это делать? Да где там вспомнить о нём, когда все мысли заняты одной Ежевикой!

– А твои ягоды!.. – мечтательно продолжала лепетать малиновыми губками Малина. – Не случайно их называют ягодами любви!

От одного взгляда на чёрные блестящие ягоды у Малины начинала кружиться голова, и она была готова идти за Ежевикой хоть на край света. Но идти не было никакой необходимости. Подруга сама быстрёхонько дотянулась до Малины и начала окружать её своими заботливыми цепкими ветвями.

Не одна Малина ценила Ежевикины совершенства. Всякий, кто с ней соприкасался, воочию видел её выдающиеся способности и ощущал богатый, неповторимый вкус. Однако никому из желающих вкусить «ягод любви» не удавалось избежать встреч и с её коварными шипами, которые обильно утыкали все её ветви меж гроздьев чёрных зернистых ягод.

Малина с восторгом взирала на обворожительные ягоды, мощные ветви, украшенные изящными короткими шипами и сочно-зелёными, с фиолетовым обрамлением, листьями. Она внимала всем речам Ежевики и разделяла все её мнения – так веско и уверенно вещала старшая подруга!

А кого же слушать-то? Укропа долговязого, что ли?!

Или Облепиху шипастую? Ягода она, конечно, неплохая, янтарная, вдоль ручья растёт бойко. Но попробуй, помести её на вершину скалы с тонким слоем земли! Посмотрим, что от неё останется.

А Ежевика…

О, Ежевика!

Она хоть совсем без земли может выжить за милую душу! Найдёт пусть махонький кусочек, куда можно запустить корни, да и разрастётся так, будто это самые благоприятные для неё условия.

Сила! Ловкость! Умение!

Так думала Малина, наслаждаясь счастьем пребывания рядом с великолепной подругой.

А Ежевика между тем разрасталась не по дням, а по часам. Она протягивала ветви на верхние террасы, опутывала нижние и заполоняла тонкими побегами все тропинки и даже луг. Многие растения стали задыхаться от её вездесущих цепких ветвей, роптали, а некоторые пытались доказать своё превосходство или уязвить её.

– Какой смысл влачиться по земле и заполнять собой весь сад? – громогласно возглашало дерево с классической красоты удлинёнными листьями, плоды которого назывались грецким орехом. – Надо тянуться вверх! Это интересно, значительно и вообще… возвышенно!

– Уж если говорить про орехи, – парировала Ежевика, – то кешью куда вкуснее грецких! Фисташки тоже хороши, в особенности подсоленные. Фундук, миндаль, бразильский орех – все вкуснее!

– Ещё арахис назови, – огрызнулся Грецкий Орех. – Вырос в земле и земляным орехом останется! И фисташки твои только из-за соли вкус имеют… Ты на наше внутреннее содержание посмотри! Кто ещё такую сложную, красивую внутреннюю форму имеет?!

– Уссурийский орех, – прошептала Мимоза, но её никто не услышал.

– По нашему подобию, – продолжил Грецкий Орех, – даже мозг человека и многих млекопитающих сотворён! Имеет точно такую же конфигурацию и извилины! Если они, конечно, вообще у них имеются…

Ежевика слушала снисходительно. Кто бы что ни доказывал, она оставалась при своём мнении, если даже оно противоречило очевидному.

– А я-а-а… – протянула она, собираясь с мыслями.

– А ты – самая чёрная, – съязвила добродушно Смородина, поскольку сама была не белой и не красной.

– А какой из меня чайный напиток! – вдруг ни с того ни с сего прошелестела Мята, растущая по всему лугу тут и там. – Душистый, освежающий, да и просто вкусный!

– Нет, я мяту не люблю, – отмахнулась Ежевика. – Так себе, трава травой, пустая и ни на что не годная.

Садовник ласково глядел на садовые насаждения и умилённо вздыхал:

– Дети!..

– Не расстраивайся, – успокаивала Малина Ежевику, думая, что та обиделась. – Ты всё равно самая, самая… любимая.

Ежевику это слабо утешало, она чувствовала в себе огромные нерастраченные силы и не могла удовлетвориться общением с одной лишь Малиной. Раньше ей не хватало внимания Авокадо или Нектарина, а сейчас её перестали устраивать Малинкины восторги. Хотя она тоже ничего, с шипами, умеет за себя постоять! Но… широтой особой не обладает.

И Ежевика разрасталась пуще прежнего!

Её ветви тянулись выше и выше, простирались даже вдоль вертикальной скалы в северо-восточном конце сада, забирались на верхние террасы и опутывали древние оливы, склонившиеся над обрывом. Прорастали сквозь кроны фигового дерева, оплетали виноградную лозу и чайную розу…

Со временем весь сад оказался в плотных зарослях Ежевики.

Садовник, обходя свои насаждения, часто зацеплялся за её шипы, которые рвали одежду, царапали руки и так впивались слегка загнутыми остриями, что освободиться от них можно было только с большим трудом и осторожностью.

«Ну что поделать! – вздыхал Садовник. – Растение в самом деле замечательное. Мощное, с полезными плодами и, так сказать, любвеобильное. Столько ягод приносит! Радо было бы делиться ими, только вот по привычке защищаться от всего на свете выставляет свои шипы где надо и не надо».

Садовник надеялся, что Ежевика вспомнит о нём, о его силе, переданной ей, и захочет узнать, как правильно использовать её на всеобщую пользу.

Но пока этого не происходило.

«Пусть уж так, – смирялся Садовник, – лишь бы она не унывала, и не приходило к ней желание не жить».

Он знал, что временами Ежевика, несмотря на свою мощь, чувствовала одиночество среди экзотических растений сада. Её рост во все стороны являлся, по сути, борьбой с одиночеством. Только борьба эта была направлена не на приобретение друзей, а на их захват.

С Малиной Ежевика общалась теперь свысока, постоянно поучая её. На просьбы красноягодной подруги в чём-то помочь Ежевика всегда отвечала уклончиво: не сейчас, я занята, потом… Малине становилось обидно и грустно. Она разочаровалась в Ежевике и ни о каких её достоинствах или талантах речей больше не вела. Более того, Малина стала бороться за свою самостоятельность и независимость.

Она искала общения с другими кустарниками, жаловалась им:

– Рядом с Ежевикой трудно жить! Она, кроме себя, никого не замечает. Учитывает только свои интересы! Чего ни попросишь, никогда не сделает. Ей постоянно нужно с кем-то спорить, куда-то простираться, обязательно кого-нибудь опутывать… или беседовать с Виноградом.

– С Виноградом интересно, – согласилась Мидрония. – Он – молодец!

– Чем же молодец? – ревниво возразила Малина. – Столько сил тратит на Ежевику, а в результате… Вся виноградная лоза – под мощным слоем её ветвей.

– Слой-то и впрямь плотный, а посмотри поверх! Над ежевичными зарослями возвышается стрелой в небо виноградная ветвь!

«Вот именно! – мысленно воскликнул Садовник. – И ведь что интересно! – продолжал размышлять он. – Чем тоньше слой земли, тем глубже виноградной лозе приходится пускать корни, чтобы напитаться влагой, земными соками. И оттого она становится сильнее и сильнее! Даже вкус у такого винограда совсем иной…»

В саду, как бы далеко друг от друга ни росли деревья или кустарники, невозможно быть независимым. Все так или иначе связаны и живут одной жизнью. Все – порождение талантов и трудов Садовника, все зависят от солнца и дождей. Правда, о Садовнике они почти не вспоминали, а погоду ругали, если долго тянулся летний зной, приводящий к пожарам, или шли затяжные зимние дожди. Снега-то в этих краях не случалось…

А Ежевика не замечала никого и ничего вокруг. И разрасталась дальше и дальше – и вширь, по земле, и вверх, по террасам.

– С ней так тяжело, – стонали все обитатели сада, – она занимает всё пространство! Мушмула даже заболела от тесноты…

– Да, если все силы уходят на неприятие Ежевики, то, конечно, заболеешь, – заметила стройная роскошная Сосна, до ветвей которой не могла дотянуться никакая Ежевика.

– Вот и Малина совсем зачахла… – заметила растущая неподалёку Чёрная Смородина.

Ежевика жалела засохшую Малинку, но даже не думала о том, что это она – причина трагической судьбы своей подруги.

Когда в саду не осталось ни одного клочка земли, где не змеились бы колючие ветви Ежевики, к Садовнику приехал сын – навестить старого отца. Они пошли прогуляться по саду, но на всех террасах только и встречали заросли веток с шипами и чёрными засохшими ягодами.

– Вот, сынок, – сказал Садовник, – такая вкусная и полезная ягода, а ни любви дать никому не может, ни свободы другим растениям. Захватила всю территорию!

– Придётся ею заняться, – решительно сказал сын. – Поубавить её!

– Да, придётся.

– Хорошо, отец. Где садовые ножницы? Пойду, почикаю маленько. Освобожу оливы, смоквы, виноград… Я ведь люблю ухаживать за нашим садом. Во время работы мне частенько хорошие мысли приходят…

– Вот и славно! – обрадовался отец. – Для начала тропинки расчисти.

– Обязательно! А то уже не пройти… С обнаглевшими ветвями придётся действовать по поговорке, – улыбнулся сын, – семь раз отрежь, один – проверь.

– Но не горячись… оставь кусты там, где они никому не мешают. Жалко её. Ведь ягода-то просто чудо как хороша!

Сухарь

Жил на столе Сухарь.

Он так окаменел, что его не могли сгрызть даже мыши!

Когда-то Сухарь был просто засохшим куском хлеба, и оставалась ещё надежда, что его кто-нибудь съест. Но он так старательно избегал этого, что никому не отдал ни крупицы своего хлебного существа!

Иногда он прятался среди других кусков хлеба, чтобы те первыми стали кому-нибудь пищей. Иногда принимал столь непривлекательный вид, что тянувшаяся к нему рука вдруг меняла направление и брала другой кусок. А иногда, уже оказавшись в чьей-нибудь руке, так напрягался, что та, покрутив Сухарь или постучав им по столу, водворяла его на место…

Сухарь очень гордился своим особым положением. И после того как совсем окаменел и стал недоступен даже очень крепким зубам, провозгласил себя независимым.

Он лежал на столе и насмехался над свежими хлебами, которые появлялись в хлебнице.

– Эй, Каравай – кого хочешь выбирай… Тебя сегодня же и выберут! Корку твою подгоревшую срежут и в мусор выкинут, а тебя… на кусочки, на кусочки – и… ам! Хэ-хэ-хэ!

– А ты, Батон, что надулся?! Думаешь, ты тут надолго? Завтра утром намажут на тебя масло – ты ведь с виду только такой привлекательный, а без масла-то тебя и в рот не втиснешь, – и-и… поминай как звали!

Хлебы ничего не отвечали на выпады Сухаря. Они понимали, что их рано или поздно должны съесть. Но ведь в этом и заключается их предназначение!

Иногда, впрочем, попадались экземпляры с характером, и тогда разгорался скандал.

– Ну, Рогалик, ты и рогалик! Какой рогатый тебя придумал! Это ж курам на смех!.. И всем честным хлебам тоже, – скрипел Сухарь.

– Не тебе говорить, Сухарь замшелый! Ты-то даже и курам не нужен! – огрызался Рогалик.

– Это я-то не нужен?! Я нужен всем! Но я – свободный сухарь! И я сам знаю, кто мне нужен.

– Ты не нужен никому! Тебя и в руки-то страшно взять.

– Почему это страшно? – с чувством собственного достоинства возражал Сухарь. – Я и с виду хорош, и изнутри. И постоять за себя умею!

Вскоре все поняли, что любые разговоры с Сухарём бесполезны, и прекратили с ним общение. Сухарь почувствовал, что его стали избегать, но не изменил своего отношения к другим, утешаясь мелкими уколами:

– Эй вы, Крошки Хлебные, вы-то что тут мельтешите? Сейчас вас всех со стола в мусор сметут!..

Но однажды на столе появилась Булочка.

Она была нежная и румяная, с круглыми мягкими боками, посыпанными сахарной пудрой. Булочка понравилась Сухарю, и он подружился с ней. Увы, дружба ему давалась трудно, потому что он никогда никому не сделал ничего хорошего, не сказал ни одного доброго слова. Когда он начинал говорить Булочке о том, какие все вокруг глупые и несуразные, что только он один правильно понимает хлебную жизнь, Булочка в ответ только улыбалась. И тогда Сухарь, с трудом сдерживая раздражение, снисходительно говорил ей:

– Толстушка ты… наша, – он хотел бы сказать «моя», но не смог, – все тебе кажутся добрыми и красивыми! Да, конечно, все красивые, пока их чьи-то зубы не коснутся…

Булочка хотела бы услышать от него ласковое слово, но так и не дождалась и тихо грустила. Она нравилась Сухарю всё больше и больше, он хотел было обнять её, но… только оцарапал.

– Ты совсем не любишь меня, – обиделась Булочка. – Ты любишь одного себя и свою недоступность!

…Наступил полдник, и детские ручки быстро разобрали все до одного кусочки нежного румяного естества мягкой булочки.

Сухарь остался один.

Ему было жаль Булочку…

Жалко стало и себя, и так горько от своей чёрствости и ненужности, что захотелось заплакать. Но и это у Сухаря не получилось. Слёз не было в его высохшем и окаменелом сердце. Теперь Сухарь завидовал пышным батонам и сладким плюшкам. Конечно, тесто, из которого они сделаны, подходит в тепле, именно поэтому они получаются мягкими и вкусными, всем нужными…

А как бедному несчастному Сухарю стать мягким хлебом?!

Он завидовал даже коркам и мелким крошкам, которых во дворе сразу склёвывали куры или налетевшие птицы.

И когда окончательно устал от себя и своих переживаний, решил: чего бы это ему ни стоило, хоть кому-нибудь стать полезным.

В это время случилась в доме большая уборка к празднику. Выметали всё ненужное, мыли все углы…

Выкинули вместе с другими старыми корками и Сухарь.

Он обрадовался, решил, что уж теперь-то найдётся и на него охотник! Но… Прибежали цыплята, попробовали его поклевать и поняли, что это не по силам их неокрепшим клювикам.

Поиграл Сухарём щенок, да только Сухарь – не кость, играть им невкусно.

Подходили ночью мыши. Одна попыталась укусить Сухарь, но сломала зуб и убежала. Другая покрутилась вокруг, понюхала, решила, что это камень, отвернулась и принялась грызть душистый обмылок, который валялся неподалёку.

Утром взошло солнце, и Сухарь понял, что ему никогда не перестать быть сухарём. Солнечные лучи ещё больше высушат его! Хотя куда уж больше-то…

И Сухарь решил: будь что будет! солнце так солнце… умирать так умирать!..

Великолепное утро будило всю природу.

Пушистый котёнок, напившись молока, выбежал во двор и случайно окропил Сухарь. Тот не ожидал такой напасти и потому не успел ни сжать до предела свои поры, ни спрятаться под листом лопуха. Сухарь впитал всю влагу и, что для него было удивительно, начал вдруг умягчаться.

Оказывается, он даже не представлял, как это хорошо! Как приятно!..

И какая разница, что явилось причиной…

А вскоре пошёл тёплый дождик и окончательно размягчил Сухаря. Он блаженно лежал под потоками приятной, живительной влаги, впитывал её и становился всё мягче и мягче. А когда уже более не мог впитывать, влага потекла из него – будто он оплакивал свою чёрствую, никчёмную жизнь…

И от этого ему становилось всё легче и легче.

Размякший Сухарь нежился под лучами ласкового солнца. Пребывая в этом незнакомом ему состоянии, он забылся и даже не заметил, как к нему приблизился старый козёл с пожелтевшими клочками свалявшейся шерсти на боках. Когда же заметил, то очень пожалел о своей невнимательности и расслабленности: сейчас он достанется противному рогатому козлу!

Но тут же Сухарь одёрнул себя: зачем жалеть, если хотел быть кому-то нужным и полезным?!

Только-только Сухарь смирился со своей участью, как вдруг послышался голос бабки-соседки:

– Где тебя носит, старый хрыч!.. А ну, пошёл домой!

Козёл, ухватив зубами бывший сухарь, засеменил к дому, убегая от ударов злой хворостины.

А Сухарю стало легко и радостно, как никогда в жизни…

Мухи и мухобойки

Ох, лето красное! Любил бы я тебя,

Когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи.

А. С. Пушкин

– Хорош месяц август! – вещала пожелтевшая на солнце, сложенная вчетверо Газета. – Много у него достоинств: – и жары изнуряющей уже нет, и плоды всякие поспевают – фрукты, овощи и полезные ягоды. Но есть у августа один существенный недостаток – мухи!

– Почему же недостаток? – возразила старая заслуженная Мухобойка, состоящая из куска тонкой резины, прибитой мелкими гвоздиками к палке. – Мы ради них и существуем! Даже, можно сказать, благодаря им.

– Они берутся откуда ни возьмись, – продолжала Газета, не реагируя на замечание Мухобойки. – Лезут из всех щелей, проникают в открытые окна и даже сквозь закрытые форточки! Они липнут к людям в самые неподходящие моменты. Садятся на лицо, когда человек приляжет на диван и пытается задремать, попадают в суп, как только собираются зачерпнуть его ложкой, заползают на газету, которую человек намеревается читать, удобно устроившись в кресле… Раздражающе жужжат, пикируя перед глазами, если люди садятся смотреть телевизор. Да ещё и в волосах норовят запутаться!

– Всё так, – подтвердила старая резиновая Мухобойка. – Это их противный Повелитель управляет ими и приказывает им мешать всем… Но мы существуем для того, чтобы бороться с ними!

– Вот бы и боролись! – недовольно буркнула Газета. – А зачем нас используют не по назначению?! Мы не для этого созданы!

– Боремся, как можем. А сложенной газетой пользуются, когда у человека терпение кончается, и он бьёт муху чем попало, что под руку попадёт.

– Зачем брать что попало! Вон липучку можно взять. Развернуть её и подвесить куда повыше!

– Ага, только если вытянуть её во всю длину, то человек, когда проходит мимо, задевает за неё и сам прилипает! Если же второй конец прикрепить к первому, делая из ленты петлю, то редкая муха сдуру попадёт на такую плаху. Да и хорошо! Как-то жалко становится этих глупых рабов Повелителя, которые беспомощно жужжат, трепеща свободным крылом, потому как второе приклеилось…

– Надо их лупить мухобойкой, – настаивала сложенная Газета. – Хлоп – и никаких проблем! От мухи ничего не остаётся, жалеть некого.

– Не остаётся ничего, кроме пятна на стене. А если это обои, не отмоешь! И потолок заново побелить, когда он весь в мушиных кляксах, – нелёгкая работа.

– Да, нехорошо! – вступила в разговор новая пластмассовая Мухобойка жёлтого цвета и совершенно невероятной конструкции. – Тем более этого загадочного Повелителя всё равно так не изведёшь.

С виду она была похожа на ракетку для большого тенниса: толстая ручка, сетка с обеих сторон… Вот только внутри, между этих сеток, была натянута ещё одна мелкая сетка – из тонкой проволоки, а в ручке затаились две пальчиковых батарейки. И сбоку – кнопочка.

– Учитывая все неприятности при истреблении мух, изобрели такое устройство, как я, – продолжила новая. – Человек машет такой «ракеткой» на пролетающую муху – а площадь у меня довольно большая, мухе увернуться трудно, – нажимает кнопку и… ненавистное насекомое бьёт током! Не сильно, не до обугливания, а так, слегка парализует её. Иногда муха начинает крутиться на одном месте, жужжать, а то и ползти… тут человеку остаётся только взять её и выпустить в открытое окно. Муха либо улетает, либо становится кормом для птиц.

– Убивать их надо! – резко пришлёпнула речи Мухобойки Газета.

«Вроде бы милосердно, – продолжала новая Мухобойка разговор, но уже не вслух, – если бы не одно “но”… Если бы не возникало в тот момент раздражения на муху или даже ярости! А то ведь так надоест, что лупишь по ней со всей ненавистью, на которую способна! Потом самой тяжело».

Очень не хотелось ей этой тяжести. А как освободиться от неё? Мухи летают, мешают – рано или поздно подступает раздражение и возникает ненависть к ним.

С кем ни заговаривала Мухобойка-ракетка об этом, ей никто ничего толкового сказать не мог. Кто-то совсем не понимал: о чём это она? Кто-то считал, что ерундой мается. А кто-то подозревал, что она просто-напросто увиливает от работы.

То ли благодаря электрическому току, постоянно пробегавшему по ней, то ли из-за того, что молодое поколение часто превосходит в способностях стариков, новая Мухобойка-ракетка оказалась более сознательной, чем её старые товарищи-соработники. Так или иначе, она всё чаще задумывалась о себе, своих действиях…

И о мухах.

Однажды она решила заговорить с виновницами своего раздражения:

– Что вы всё мечетесь? Почему вам не сидится на одном месте? Зачем вы всегда всем надоедаете?

– Не твоё дело!

– Не суйся, куда не надо!

– Не твоя забота! – пропищали одна за другой три пролетающих, каждая по своему пути, мухи.

– Ну вот, с ними по-хорошему, а они!.. Как тут не вступить в борьбу и не прихлопнуть их?!.

«Ракетка» летала налево и направо, мухи попадали в сетки, получали удар или электрический шок и либо застревали в ячейках сеток, либо падали на пол.

Жужжали, кричали, жаловались, ругались!

«Поздно, красавицы-противницы! – мстительно радовалась Ракетка. – Раньше надо было думать»…

Отомстила Мухобойка своенравным насекомым!

Но потом… опять муки совести и терзания.

На следующее утро, как только солнце начало проникать сквозь занавески и согрело околооконное пространство, мухи оживились, зашумели-залетали и сразу начали надоедать.

– Послушайте, – сказала Ракетка-мухобойка, поскольку все остальные в доме ещё спали, – что вы сразу…

Она хотела упрекнуть их в том, что они намеренно липнут ко всем, постоянно проявляют свой скверный характер, хотела призвать их к порядку и сознательности! Однако вдруг поняла, что никакие упрёки и взывания к совести не помогут. Разве исправишь эти суетливые существа словами, если они всю свою жизнь ведут себя именно так и никак иначе?!

«Тем более, скорее всего, они не сами, так приказывает им Повелитель»…

А мухи окончательно распоясались!

Носились по комнате, садились на лица спящих людей, на их руки, выглянувшие из-под одеял, залетали на кухню и шарили по обеденному столу в поисках пропитания. Мухобойка-ракетка еле сдерживала себя, чтобы не приступить к уничтожению ненавистных насекомых. Ей хотелось, чтобы её взяли в руки и она начала ударную работу… «Но все спят… а раз спят, – остановила она себя, – то и распаляться нечего».

Как только она отвлеклась от мстительных помыслов и успокоилась, сразу и мухи будто перестали мельтешить и раздражать. Так, летали себе потихоньку, никому не мешая и никого не задевая.

Но когда солнечные лучи заполнили всю комнату, словно проявляя из полумрака предметы, населявшие её, ярко-жёлтую «ракетку» увидела рядом лежащая газета – не та, которую раньше использовали в борьбе с летающими раздражителями, а другая, совсем свежая. Она лежала на полке под телевизором, где провела ночь.

– Я читать, конечно же, не умею, – обратилась к электрической соседке Газета, – но когда меня читают, понимаю, о чём там у меня написано.

– Здорово! – восхитилась новая Мухобойка. – А мне приходится только прислушиваться к тому, о чём говорят, или размышлять самой. А сама-то дойдёшь ли до сути?

– Вот и я думаю, что ты такая оригинальная, ультрасовременная, а многого не понимаешь!

– Да, к сожалению… А что интересного написано у тебя?

– Много всего. На первых страницах – всё политика, разные злободневные статьи, которые на следующий уже день всякую злобу потеряли, поскольку новый день – новые новости…

– О, вот про зло, наверно, интересно, – не поняла Мухобойка.

– На последней странице – спорт и юмора немного… А вот на предпоследней есть небольшая заметка про мух!

– Про мух? Ну, что про них писать! Нет мух – хорошо, есть мухи – плохо. Надо изводить их. Или какой новый метод борьбы с ними изобрели?

Тут прилетела упитанная, с зелёным отливом муха и демонстративно села рядом.

Мухобойке так и хотелось прихлопнуть эту жирную лоснящуюся нахалку!

Но та сидела смирно, перебирала лапками, очищая их, никому не мешала, и на неё перестали обращать внимание.

– Любить тех, кто приятен тебе, это естественно, – продолжала Газета. – Например, цветы. Они тебе нравятся, ты их любишь. Нет тут ничего удивительного и никакой заслуги тоже нет. А ты попробуй полюбить мух! Хотя бы одну – ту, к которой у тебя ненависть. Вот это будет достижение! Это будет настоящая любовь! Какую-то муху ненавидела и вдруг – раз! (ну, может, не в один момент), но – полюбила.

– М-м-мм, – задумчиво протянула электрическая Мухобойка.

Ей совет пришёлся по душе, и она спросила:

– Как же это возможно?

– Что вы всякую чушь городите? – подала голос резиновая Мухобойка, лежавшая на подоконнике. – Мухи есть мухи. При чём тут любовь? Пришиб насекомое – и хорошо, в этом и есть любовь – к людям, которым мухи надоедают.

– Если для тебя всё так просто, тебе и переживать не о чем. Только что это за любовь, которая соседствует с ненавистью? К людям, получается, – одно, а к мухам – совсем другое.

– Вот пишут… Гм! – опять вступила новая Газета. – Вы задумайтесь, для чего эти мухи возникли в нашей жизни? И почему они нам ненавистны? Потому что делают нам что-то неприятное?.. А может, они делают неприятное, потому что мы так к ним относимся? А может, вообще в этом есть какой-то смысл?

– Конечно, есть смысл! – вступила вдруг в разговор зелёная Муха.

Мухобойка-ракетка чуть не взвилась от негодования!

«Эта противная, жирная… Стоп, стоп, – тут же остановила она себя. – Только не злиться! Это ничего не даст. Все ещё спят, муха всё равно долго на одном месте не усидит, улетит, а мне лежать и мучиться от распирающей меня ярости. Лучше послушаю, что она говорит».

– Один из смыслов такой, – невозмутимо продолжила Муха. – Мы, мухи, показываем всем, как они думают: то одна мысль залетела, то другая, то целый рой! Даже занимаясь какой-нибудь учёбой или просмотром фильма, мысль не остаётся на одном месте – на изучаемом предмете или действии, которое происходит на экране. Она постоянно перескакивает с одного на другое, перелетает, переползает, а то и вообще куда-то скроется…

– Ну и что? Мысли действительно всегда вьются, путаются, и не всегда можешь сказать то, о чём хочешь. Но мухи-то как тут помогут?

– Помочь, может, и не поможем. Но, глядя на нас, все должны вспоминать, что им не с нами, мухами, бороться надо, а себя исправлять!

– Есть и другие смыслы? – спросила электрическая Мухобойка. Она уже понимала, как это тяжело – исправлять себя.

– Повелитель! Повелитель! – вдруг закричала Муха и резко взлетела.

В комнату ворвался стройный ряд летящих мух, которые на разные лады слаженно жужжали:

– Слава, слава! Великому нашему Повелителю слава! Слава нашему великому Повелителю! Слава, слава!

Электрическая Мухобойка всматривалась в кружащий по комнате рой, желая рассмотреть мушиного Повелителя, но никто из летящих и поющих особой стбтью, которая должна была быть присуща великому существу, не отличался. Тогда зелёная Муха, присоединившаяся к парящему строю мух, проверещала:

– Великий Повелитель повелел… – и дальше что-то затараторила на незнакомом языке.

– Что она говорит? – спросила Газету Мухобойка. – Ты что-нибудь поняла?

– Нет, – ответила та. – Чту она говорит, я не понимаю. Но знаю, что их Повелитель никогда никому не появляется на глаза! Он всегда вещает и повелевает через кого-то из своих приближённых. Наверное, эта упитанная зелёная муха – одна из них.

Через Ракетку-мухобойку пробежало подобие электрического тока, хотя на её кнопку никто не нажимал. «Загадочно, – подумала она. – И, как всякое загадочное, страшновато»…

Тут проснулись жильцы дома и принялись, ни с того ни с сего, ожесточённо ругаться друг с другом. Настоящая злоба кипела в их сердцах и выливалась наружу! Каждый норовил ранить другого как можно сильнее. Так они ругались до тех пор, пока не разошлись кто куда – на работу, в школу, в магазин.

А зло будто плавало по всему дому, изыскивая жертв, обволакивая всех и вся!

И Ракетка-мухобойка, и сложенная вчетверо старая Газета, и резиновая Мухобойка – все бурлили злобой и ненавистью друг на друга.

А мухи, которые совсем недавно роились стройным рядом, вновь разлетелись в стороны, суетились и мельтешили.

– Выходит, – произнесла электрическая Мухобойка, будто очнувшись, – это и был их Повелитель?! Это по его воле они так ведут себя?..

Она закручинилась: «Вроде бы не было на мух ни гнева, ни ярости, а как тяжело! Невидимое Зло явилось и мучает… Нет, надо всё же начинать учиться справляться с его нашествием, бороться с ним! И тогда можно будет полюбить мух».

Пролетели август и сентябрь, наступил октябрь.

В доме затопили печь – и мухи повылезали изо всех углов и щелей. Теперь август показался людям милым затишьем по сравнению с октябрём! Мухи летали и стройными рядами, и разрозненно, и крутились, и вертелись, донимая всех!..

А мухобойки работали в усиленном режиме.

Ни о какой любви к мухам ни у кого мыслей не возникало!

Но, как известно, всё кончается. В ноябре совсем похолодало, мухи – те, что каким-то образом увернулись от метких ударов «ракетки», – заползли в облюбованные щели и залегли в спячку.

Электрическая Мухобойка осталась без работы и… без ярости и гнева на мух.

Все зимние месяцы она готовилась к новому сезону. Вспоминала свои ошибки, планировала поведение в будущем.

«Главное, – поняла она, – не считать заведомо никакую муху врагом».

С наступлением тепла и майских комаров забот с мухами не было. А когда они начали появляться в небольшом количестве, Мухобойка-ракетка имела возможность разбираться с каждой по отдельности.

Иногда эти разборки заканчивались электрическим ударом по мухе, а порой обходилось краткими переговорами.