Текст книги "Тритоновы очки. Сказки"

В швейной мастерской

Иголке казалось, что во всём мире нет существа более одинокого, чем она. Никто из холодных сестёр-соседок, среди которых она лежала, не мог скрасить этого одиночества. Только когда Швея брала её в руки, начинала продевать в ушко нитку, Иголка чувствовала тепло Швеиных пальцев, и всё её маленькое тельце согревалось.

Но в мастерской, помимо этой Иголки, было много других обитателей – разноцветных ниток, остроносых иголок, вертлявых шпулек и многообразных булавок, да ещё и швейных машин, требующих самого пристального и постоянного внимания Швеи.

Белая Нитка, с которой каждый день работала Иголка, была очень мягкой, покладистой и даже, как представлялось многим, безвольной. Ей, мол, и думать ни о чём не надо: поспешай да стежи за целеустремлённой юркой Иголкой – и никаких забот.

– Мне так хорошо! – частенько восклицала Нитка, всегда оставаясь верной подругой Иголки. – Я готова всю жизнь быть рядом только с тобой!

Как правило, Иголку это умиляло и даже поддерживало в трудовой жизни. Однако у неё бывало настроение, когда привязанность Нитки вдруг начинала казаться ей обузой. Только наступал рабочий день, Белая Нитка начинала перечислять Иголке заказы: здесь прострочить, там подшить, тут заштопать.

– Опять эти пододеяльники и простыни! – угрюмо вздыхала Иголка. – Хоть бы рубашки какие пошить… Или блузки с сарафанами.

Нитка утешала Иголку, убеждая, что скоро у них начнётся совсем другая жизнь – более интересная и значительная.

– Я слышала, Швея готовит нас к грандиозной работе! Огромное белое полотно, уже давно рулоном пылящееся в углу мастерской, должно превратиться в яркий, наполненный красками и радостью мир! Все швейные принадлежности, заполнявшие шкафы, полки, столы и тумбочки, будут участвовать в созидании прекрасной жизни, чтобы в этом деле проявились не только наши навыки и особые умения, но главным образом – способность любить! Работа над полотном должна будет сделать нашу жизнь по-настоящему полноценной!

– Ну, замысел Швеи – это одно, – не очень-то хотела утешаться Иголка. – А желание каждого из созданий, живущих в мастерской, участвовать в общем деле – это другое. Как, спрашивается, проявить всяким шпулькам и булавкам свою неповторимую индивидуальность?!

– Я уверена: мудростью и любовью Швея сумеет вразумить своевольных работников! Все потихонечку-полегонечку начнут трудиться над собой, чтобы подчинить себя замыслу Швеи, – мечтала Белая Нитка. – А это даст возможность создать то, что Она задумала. Ведь такая великая работа может быть выполнена только при согласованности усилий всех швейных принадлежностей и доверия к Швее!

– Посмотрим-посмотрим, что из этого получится… Не понимаю, как можно заниматься грандиозной творческой работой, если весь день уходит на мелкие незначительные задания, которые только отнимают силы, а радости никакой не приносят, – продолжала ворчать Иголка.

– А мне совершенно безразлично, над чем трудиться, лишь бы вместе с тобой, – как ни в чём не бывало ответила Нитка.

– Ты держишь меня на коротком поводке, – не выдержав Ниткиной преданности, возмутилась Иголка. – Я шагу не могу ступить без тебя. У меня не остаётся ни капли свободы!

– Ну что ты! Ты же сама себе голова: определяешь, с кем шить, где строчить… Я только предлагаю… Ты и с другими нитками работаешь. Я ни в чём не препятствую тебе!

– Препятствовать не препятствуешь, но минуты не проходит, чтобы ты не спросила у других: где я, с кем я, когда появлюсь?

– Я просто беспокоюсь, чтобы тебе было хорошо, – кротко произнесла Белая Нитка.

– А чего беспокоиться? От беспокойства никому лучше не бывает. Вон, смотри, как Коричневая Нить ведёт себя. Не суетится, ни о чём не переживает. С достоинством лежит на своём месте. А когда надо – ловко и аккуратно работает.

Иголка говорила решительно и веско, но сама чувствовала свою чёрствость и усиливающееся одиночество. Надо бы как-то помягче, потеплее с подружкой Белой Ниткой, только где же этого тепла взять?! Швею позвать? Да разве услышит…

Швея, имевшая необыкновенно чуткий слух, всё прекрасно слышала, но молчала. Если не просят, зачем вмешиваться?

Белую Нитку немного задело упоминание о Коричневой сестре. Иголка ещё и уважительно назвала её Нитью! Однако Белая постаралась не подать виду. Достоинство Коричневой Нитки она и сама признавала и хотела хотя бы характером быть похожей на неё.

Иголка настолько была увлечена собой, что вовсе не думала не только о замыслах Швеи, но и о состоянии души Белой Нитки. А той иногда хотелось, свернувшись в клубок, просто полежать под солнечными лучами, проникающими сквозь окно, или посудачить с другими нитками, или прострочить ажурные занавески с Тонкой Иглой. Однако перечить острой подруге она не хотела. Легче отказаться от своих желаний и плестись за Иголкой, чем получать от неё железные удары язвительными словами.

– Что-то козликом повышивать хочется, – как-то призналась Нитка.

– Все вы только козликом скакать умеете, – беззлобно, но с упрёком ответила Иголка.

И Нитка не сумела возразить. Хотя её скрытое несогласие Иголка всегда чувствовала и остро реагировала на него.

– Что-то ты опять запуталась! – выговаривала она, когда Белая Нитка не могла быстро следовать за ней.

– Мне же трудно, – оправдывалась та. – Я ведь не железная леди, как ты! У меня вон какой длинный хвост. Не всегда легко протащить его сквозь маленькое отверстие, которое ты проделала. Да и спешка твоя привела к тому, что на мне образовались петли и узелки.

– Я ещё и виновата! – возмущалась Иголка, хотя сравнение с железной леди нравилось ей. – Ты путаешься, тормозишь работу, а виновата я! Постыдилась бы!

– Извини меня, – тушевалась от неожиданности Нитка. – Но распутать петли быстро не получается. Потерпи. Помедли чуть-чуть…

– А что ещё мне остаётся?! Пока ты копошишься, день закончится и стемнеет, ничего видно не будет!

– Сейчас, – суетилась Нитка, запутываясь ещё сильнее. – Я сейчас!..

И сколько Иголка ни нервничала, ни дёргала Нитку, шитьё не продвигалось.

Высказав всё, что у неё накипело, наворчавшись досыта, Иголка успокаивалась, после чего появлялась Швея и умелыми пальцами быстро распутывала все узелки.

Бывало, Иголка вместе с разноцветными шёлковыми нитками вышивала гладью необыкновенной красоты узоры или целые картины. Появление на белом холсте чудесной вышивки так радовало Иголку! Она чувствовала себя причастной к созиданию нового красочного мира, более богатого и яркого, нежели мир швейной мастерской.

Швейные принадлежности знали, что вся работа управлялась Швеёй: именно Она доставала холст, собирала нитки и осуществляла замысел. Но Иголка, увлечённая работой, была уверена, что без неё ничего бы не получилось! Она страстно желала поскорее начать новую великую работу!

Но Швея почему-то медлила.

– Мне кажется, нам не стоит ждать, когда Швея развернёт рулон и начнёт новую грандиозную работу, – говорила Белая Нитка, видя Иголкино нетерпение, – надо жить настоящим моментом и стараться наполнять свою жизнь взаимной радостью.

Иголка соглашалась, но в глубине души раскалялась ожиданием.

Белая Нитка воспринимала спокойно, если вместо неё предпочитали другие нитки. Ничего не поделаешь! Она же не могла изменить свой цвет. И терпеливо ждала, когда придёт черёд и понадобятся её незаметные услуги. Такой момент неизбежно наступал: ведь Иголка чувствовала, что Нитка скучает по ней! И, встретившись, они, довольные и обрадованные, начинали выделывать изящные стежки.

После других ниток Иголка с удовольствием работала с Белой. Не возмущалась какими-либо задержками, возникавшими узелками или даже обрывами. Терпеливо ждала, сочувствуя Белой Нитке, и поддерживала её добрым словом.

– Ничего, не торопись, – говорила она. – Успеем. Главное, сохранять спокойствие, тогда и распутаться быстрее получится. В крайнем случае позовём Швею!

Но через день-другой терпение Иголки заканчивалось, и она вновь начинала выговаривать Белой Нитке:

– Сколько можно? Почему мне всегда приходится ждать?!

У меня много других дел. Цветные нитки ждут моего участия! Мне нужно и с ними работать!

Белая Нитка, конечно, была согласна с претензиями, но ускорить процесс шитья и быть ловчее у неё никак не получалось. Иногда при продевании в ушко она начинала отчаянно перекручиваться, будто вовсе не хотела работать с этой колкой Иголкой.

А случалось – и правда не хотела! Сколько же можно терпеть упрёки и претензии?! Белая Нитка мечтала просто отдохнуть, не думая, как угодить Иголке, да и вообще ни о чём. Отвлечься от всего, забыться… С подружкой Шпулькой они взбирались на швейную машину и раскручивались, что называется, по полной. Вихрь танца уносил лёгкую душу Белой Нитки в неизведанные высоты, с которых все заботы и переживания виделись совершенно мизерными, а то и вовсе призрачными…

Но на следующий день Белую Нитку навещала хандра, знакомая многим обитателям, запертым в ограниченном пространстве мастерской. Нитка висела как плеть, и Иголке приходилось прикладывать огромные усилия, чтобы протащить её за собой. Это была не работа, а сплошное мучение, как для Иголки, так и для Нитки. Железной леди едва хватало сил терпеть подругу и её тяжёлое состояние, хотя она и сочувствовала ей. А Белая Нитка переживала, что тормозит работу, вызывает недовольство Иголки. Нитке казалось, что она совершенно безразлична своей холодной металлической подружке. Не будет её – ничего в жизни Иголки не изменится: вон сколько катушек с разноцветными нитками лежит в шкафу! Пара для неё всегда найдётся. Зелёная Нитка вся так и сияет, когда ей доводится работать с Иголкой. А Фиолетовая хоть и делает вид, что ей всё фиолетово, так и норовит заговорить с целеустремлённой Иголкой, ждёт особого её внимания!

…Устала Иголка!

Шить-вышивать ей нравилось по-прежнему. Но эти бесхребетные нитки, бесконечные их запутывания, образование узелков и петель… Иногда она не выдерживала, и тогда случались обрывы. Даже Коричневая Нить не вдохновляла её. Она страстно ждала новой грандиозной творческой работы!

Ах… Творчество – это замечательно, но что может быть изнурительнее ожидания?!

Иголка, отбоярившись от всех ниток и заказов, хандрила, уткнувшись длинным носом в подушку, и думала: почему Швея не вспоминает о ней, не привлекает её к осуществлению великого замысла? Почему позволяет разным ниткам помыкать ею? Когда же начнётся работа над полотном, где можно будет показать свои истинные возможности?!

Так проходил день и другой…

На третий Иголка начинала думать о Швее без недовольства, вспоминать свою подружку Белую Нитку и других обитателей мастерской. Они уже виделись ей не помехой, а желанными сотрудницами. Что за жизнь была бы у неё без них? Особенно без Швеи?! Или даже без Нитки?.. Белая Нитка своим деликатным отношением к окружающим, и в первую очередь к Иголке, являла ту любовь, которую добросердечная Швея ожидала от всех своих работников. А ведь без них здесь воцарились бы праздность и пустота.

«Уф!» – даже пугалась Иголка, представив на секунду этот ужас.

Белая Нитка снова поддерживала Иголку, влеклась к ней.

Но… однажды у неё появилась новая подруга – Оранжевая Нитка! И эта Нитка потянулась к ней.

Покуда Белая Нитка была податливо-безвольной, Оранжевая сильно докучала ей. Тянула туда, куда та не хотела, порой запутывала её, не давая самостоятельно и стежка сделать!

– Тебе надо проявить твёрдость, – советовала Иголка, когда Белая Нитка по старой дружбе обращалась к ней. – Если не можешь, лучше избегать общения, чем быть в путах такой дружбы.

– Но она очень хорошая, – говорила про Оранжевую Нитку Белая. – Она верная подруга, много мне помогает, у нас много общих интересов.

– У тебя и Жёлтая Нитка в подругах…

– Ой, а Жёлтая никак не может Оранжевую принять! И та ей платит тем же. Мы втроём никак не можем красиво сплестись… Я должна быть либо с одной, либо с другой.

Иголке это было очень понятно, поскольку она сама претендовала на полное внимание Белой Нитки.

– Да-а-а, видно, жёлтое с оранжевым несовместимо… – протянула она.

– Вот и не знаю, что делать, – переживала Белая Нитка. – Обе хорошие. Обеих люблю!

– Тогда терпи…

– Но ей тоже не полезно, когда её эгоистические стремления берут верх, – возразила Белая. – А я не могу ей об этом сказать.

– Значит, у тебя один выход: приобрести твёрдость. Этим ты и себя спасёшь, и ей поможешь.

– Может быть, ты и права…

– Приобретай твёрдость постепенно, по маленьким стежкам, уповая на помощь Швеи. И Оранжевой Нитке ты сможешь помочь только так. Если сейчас она просто хорошая, то будет очень хорошей!

Мягкая Белая Нитка по-прежнему работала с Иголкой. Иголка чувствовала, что Нитка, отвлекаясь на мысли о своей подруге, Оранжевой Нитке, не все силы отдаёт их совместному делу. Болезненное состояние одиночества снова возвращалось к Иголке. И в работе это сказывалось не лучшим образом. Иголка тупила, не могла проткнуть даже не очень плотную ткань. И вообще не хотела ладить никаких стежков и строчек. Но что было делать? Скандалить? Высказывать недовольство? Попытаться оторвать подругу от Оранжевой Нитки?..

Нет, это не тот путь! Друзьям надо помогать, чем можешь. А силой привязывать к себе?.. Нет, так не годится.

Лучше обратиться к Швее, которая на самом деле никогда не забывает ни о ком из своих подопечных. И лишь Она одна может соединить всех нужным образом!

Иголка училась быть терпеливее и снисходительнее, никем не помыкать и ни от кого не обособляться. Теперь она редко вспоминала о грандиозном замысле. Ведь у неё было много дел, главное из которых – изменять себя в лучшую сторону!

Белая Нитка теперь никогда не называла её «железная леди», но сама старалась быть твёрже и решительней. Если это получалось, она всеми силами просила Швею помочь и другим ниткам обрести необходимые качества. Добросердечная Хозяйка мастерской чудесным способом отзывалась на обращения Белой Нитки. За ней, кроме Жёлтой и Оранжевой, к Швее стали тянуться Золотая и Серебряная Нити из золотошвейной мастерской, яркие мулине, и другие нитки. Всегда уравновешенная и, казалось, ни в ком не нуждающаяся Коричневая Нить тоже очень полюбила её.

Так Нитка с Иголкой, преодолевая недовольство собой, друг дружкой и окружающими, учились жить в мире и согласии, проникаясь неизменной любовью Швеи и разделяя её со всеми обитателями мастерской.

Со временем они все стали друг другу родными.

Иногда они вспоминали, что призваны работать над грандиозным полотном жизни, чтобы превратить его в красочный, наполненный радостью и любовью мир.

И даже не замечали, что в углу мастерской никакого рулона-то уже и не было.

Надежная опора

Жить надо для себя», – думала длинная дюралюминиевая трубка, которая лежала в груде таких же, как и «она, заготовок, тесно зажатая другими трубчатыми. Она не знала, кем будет в дальнейшем, но хотела быть… да, она была уверена, что станет лёгкой стремительной стрелой!

«Потому что, – считала она, – жить надо ярко!»

Вскоре весь сноп труб водрузили на электрокар и увезли на другой участок цеха. Полноватая работница в синем комбинезоне брала их из кучи по одной и превращала простую длинную трубку в инвентарь для спортивных занятий.

Наша трубка, ожидая своей очереди, представляла, как её приставляют к упругому луку, натягивают поющую, как струна арфы, тетиву, прицеливаются и… Она летит, выписывая изящную дугу, приводя в восторг всех зрителей, и с абсолютной точностью попадает в центр мишени! Болельщики в восторге, издавая победные звуки, громко рукоплещут. И аплодируют, понятно, не ловкому лучнику, не красавцу луку, а ей – непревзойдённой стреле!

Вот и за неё взялась работница.

Но вместо острия и воздушного оперения (в самом деле, кто из полутораметровой дюралюминиевой трубки делает стрелы для лука?!) работница на один конец насадила пробковую ручку, а на другой – заострённый наконечник и дюралюминиевое кольцо, прикреплённое кожаными ремешками.

Так в один миг превратилась трубка-мечтательница в обыкновенную лыжную палку.

«Как грустно в этом холодном мире! – думала лыжная палка при наступлении короткого зимнего дня. – Как сиротливо!..»

Всё утро эти мысли настойчиво, как февральская вьюга, крутились вокруг неё. Тяжёлым грузом думы наваливались на неё, и палка беспокоилась, что она вот-вот согнётся под их тяжестью.

«Ещё и эта напарница!» – сердилась палка.

Казалось бы – вместе служат одному делу: помогают бежать лыжнику. Но насколько же они разные, несмотря на внешнее сходство!

«Поговорить с ней невозможно ни о чём, только о погоде или лыжне: скользят лыжи или прилипают из-за оттепели. Ну, скользят. Ну, прилипают… Какая для нас, лыжных палок, разница! Пусть об этом лыжи рассуждают да соответствующей мази требуют. А заговоришь с ней о природе, о красоте предзакатного неба или, например, о похожих на ёлочные украшения красногрудых снегирях… Без толку! Никакого мало-мальски содержательного ответа не последует».

Зато когда семиклассник Платон надевал шерстяные носки, лыжные ботинки, брал лыжи и палки да выходил за околицу…

– А ну-ка, песню нам пропой, весёлый ветер! Весёлый ветер! Весёлый ветер! Моря и горы ты обшарил все на свете и все на свете песенки слыхал, – пел рыжий Платоша, энергично работая лыжными палками и умело скользя по лыжне.

Весёлый ветер свистел у него в ушах, подбадривал и поддерживал его спортивные усилия.

Поддерживала их и наша лыжная палка. Она трудилась, она была нужна – это успокаивало и придавало сил.

Раскрасневшийся Платоша отталкивался, катился по лыжне, перебирал палками, ехал то на одной лыже, то на другой, вновь отталкивался обеими палками и снова скользил. Когда лыжня шла под горку, он, сильно оттолкнувшись, приседал, подхватив палки под мышки, и мчался вниз!

Мимо проплывали заснеженные ели и осины, вышка охотников и кормушка для кабанов, на краю которой по-хозяйски сидели снегири. Завидев бойкого лыжника, они вспорхнули, но почти сразу же вернулись обратно, определив отсутствие интереса к ним со стороны чужака.

Лыжная палка летела вместе с Платоном, и чувство восторга заполняло её!

«Оказывается, – думала она, – чтобы летать, не обязательно быть стрелой!»

По окончании спуска палка вновь вонзалась в снег, пружинила, помогала Платону развернуться. Она ощущала тепло руки, давно освободившейся от варежки, и согревалась сама – не столько своим дюралюминиевым телом, сколько душой (если у палок, конечно, есть душа). Радостная энергия Платона передавалась лыжной палке, и счастье в эти минуты заполняло её целиком!

А Платон бежал дальше и дальше…

Потом зимние каникулы заканчивались. Платон уезжал в город и увозил с собой лыжи, чтобы бегать на них во время уроков физкультуры или в выходные дни в парке культуры и отдыха. Лыжная палка вместе со своей напарницей участвовала во всех его забегах, во всех походах, старательно помогала ему и напрочь забывала о своих недовольствах.

Понимая, что вторая палка точно так же служит Платону, она постепенно прониклась к напарнице уважением и старалась не превозноситься ни в разговорах с ней, ни в своих мыслях.

Проходила зима, снег под солнцем превращался в наст.

Но в марте, во время весенних каникул, за околицей деревни, где жила бабушка Платона, ещё можно было выйти на лыжню. Или, что парнишке нравилось даже больше, встать на след от снегохода и бродить такими маршрутами, которые сам на простых деревянных (да хоть и пластиковых) лыжах проторить не сможешь! Среди высоченных деревьев, зарослей кустарников, примятых тяжёлым телом снегохода, через замёрзшие болота и открытые всем ветрам поля катился по рубчатой дорожке Платон, сшибая снег с ветвей и напевая песни…

– Позабыто всё на свете! Сердце замерло в груди! Только небо, только ветер, только радость впереди! Только небо, только ветер, только радость впереди! Взмывая выше ели, не ведая преград, крылатые качели летят, летят, летят…

И летел хлопец Платон по жизни дальше.

Да и сама жизнь неслась, не останавливаясь ни на миг.

Восьмой класс, девятый, десятый…

Теперь он бегал зимой на пластиковых лыжах, отталкиваясь палками нового образца – более лёгкими, с пластмассовым упором в виде треугольного, немного выгнутого, как на альпийской шляпе, пера.

Старые лыжи и палки юноша навсегда оставил в деревне. Кожаные ремешки, державшие кольца, местами протёрлись или даже порвались, пробковые ручки поизносились, и палки приобрели вид совсем не спортивный.

Наша палка вместе с другими принадлежностями и скукожившимися ботинками пылилась в сарае.

Век её закончился.

Когда спортсмен завершает спортивную карьеру, для него начинается другая жизнь, не всегда успешная, но всё же начинается. А что делать лыжной палке, если её не берут в руки во время бега по лыжне? На свалку? В пункт приёма цветных металлов?..

Палка, возможно, не переживала бы так сильно, если бы имела рядом близкую душу, которая могла бы разделить с ней радости и беды. Но палка-соратница, с которой они вместе всегда сопровождали Платона, куда-то исчезла.

И чем прикажете заниматься в старом сарае?!

Палка вспоминала работницу в синем комбинезоне и недовольно думала: «Почему она сделала меня лыжной палкой?» Винить работницу цеха было самым простым и, конечно же, самым неправильным. В конце концов, на фабрике работали ещё и начальник участка, и технолог, и директор… Но сколько их ни вини, если даже в этот список внести всех работников фабрики спортинвентаря, легче от этого не станет.

Палка смотрела по сторонам, разглядывала увитый паутиной дорожный велосипед и вздыхала. «Хорошо быть осью в колесе! Это такая важная деталь, без которой колесо не поедет. И да, на велосипеде ездят по разным дорогам – мимо светлых рощ, вдоль заснеженных озёр, мимо живых, пахнущих сладким дымом селений и холмистых лугов. Э-эх! А мне тут пропадать безвылазно».

Но, как известно, лыжная палка лишь предполагает, а человек располагает.

Бабушка Платона, Агриппина Антиповна, больше походила на внезапно состарившуюся школьницу, нежели на солидную даму, много лет преподававшую в институте. Выйдя на пенсию, она вернулась в деревню и там занемогла. По утрам у неё кружилась голова, что приводило к частым падениям и сильным ушибам. Однако нездоровье не останавливало её стремления всё делать самой: дойти до магазина, сходить на колодец за водой, в огороде на грядках покопаться или цветы в палисаднике полить. Всю жизнь она работала, двух дочерей поднимала одна после развода, в люди выводила. Взрослые дочери приезжают иногда, но ведь у них и своих дел много: работа, квартира, дети.

А в угасающей деревне от кого помощи ждать?

Агриппина Антиповна пошла в сарай. Там, из всего барахла, накопившегося за долгие годы и бережно хранимого, она выбрала лыжную палку без кольца внизу и без лямки у пробковой ручки. Наша палка – а это было именно она – сначала удивилась: неужели ожидается снег? А потом, поняв, для чего её извлекли из сарая, несказанно обрадовалась. Свежий воздух, деревенский пейзаж (который, оказывается, бывает не заснеженным), запахи сирени и резеды, а главное – она опять нужна!

Маленькая бабулька, немногим выше лыжной палки, ходила по деревне, опираясь на неё. Палка помогала Агриппине Антиповне удержаться, когда ту начинало потряхивать, когда кружилась голова. Можно было даже отогнать ею оголтелую собаку, если та вдруг – ни с того ни с сего – начинала тявкать и нападать на старушку!

Свирепые осенние ветра не могли сбить с ног немощную бабушку, потому что она крепко держалась за палку.

Зимняя неустойчивая погода с частыми оттепелями и последующими заморозками делала передвижение по деревне опасным занятием. Ледовые буераки, зеркально-скользкие дорожки – всё помогала преодолевать Агриппине Антиповне лыжная палка.

Сухая бабушкина рука с покорёженными артритом пальцами не была такой горячей, как у бежавшего по лыжне молодого Платоши, но и её тепло тонко ощущалось и согревало истосковавшуюся по этому теплу лыжную палку.

Иногда Агриппину навещали дочери, наводили в доме порядок: к Пасхе мыли стены и потолок, стирали занавески, проветривали зимнюю одежду, подушки и матрасы. Платон приезжал всё реже, поскольку интересы юности мало совпадают с возможностями старости.

– Мама, ты чего с такой неприглядной палкой ходишь?! Мы тебе хорошую трость под твой рост привезём, – как-то решила одна из дочерей.

– Зачем деньги тратить, – возразила Агриппина Антиповна. – Хорошая палка, надёжно помогает. Не надо мне клюшку, чай, я не инвалид какой!

И спросила:

– Платоша-то почему давно не приезжает?

– В университет поступает. На химика. Некогда ему.

– Химика-а! – протянула бабушка.

– Да. Говорит, скоро воды всем на земле хватать не будет! Решил создать искусственную.

– Пусть сразу искусственный воздух изобретает, – посоветовала Агриппина Антиповна, – скоро и воздуха в городах хватать не будет.

– Воздух? – переспросила дочь. – Передам…

Лето в том году не на шутку «раскочегарилось»!

Огурцы сильно разрослись, распустили плети по всей грядке. Надо было их поднять и укрепить, чтобы завязь не касалась земли. Агриппина Антиповна, недолго думая, взяла лыжную палку – к осени дочери ведь клюку привезут, обещали! – и подставила под самую тяжёлую плеть.

Лыжная палка, привыкшая к тому, что перемещается со своей хозяйкой по деревне, наблюдает за неспешными изменениями в природе и окружающей жизни, по старой привычке возмутилась. Но, постояла день-другой на огуречной грядке, огляделась по сторонам – и опять прочувствовала свою нужность!

«Как же это здорово, – успокоилась она. – Как увлекательно жить, думая не о себе, а о людях. Помогать им!..»

Огурцы поспевали не все сразу, и по мере созревания палку перемещали то под одну плеть, то под другую.

Но недолог садово-огородный сезон. И вновь для лыжной палки наступила неопределённость. «Опять в сарай? – вздыхала она, но вскоре успокоилась. – Ну и что! Там тоже есть жизнь».

А если она снова понадобится, её будет легче найти!

Лыжная палка давно не мечтала летать лёгкой стрелой, не жалела, что не стала осью в колесе, не завидовала стильным горнолыжным палкам или суперпалкам для скандинавской ходьбы – регулируемым по высоте, с пружинкой для мягкости. Она всегда была кому-то нужна, служила… и не просто служила людям, а была им надёжной опорой.

Не успела бабушка Агриппина отнести палку на место хранения, как приехали школьники из соседнего села – помочь пожилым жителям деревни. Это их учитель биологии, привыкший жить по старым обычаям взаимовыручки и помощи, организовал ребят и привёз их на школьном автобусе. Кто-то сгребал старые пожухлые листья, плети картофельной и огуречной ботвы, кто-то уносил мусор, а один семиклассник вытащил палку из грядки, очистил от земли и… запустил её, как самое настоящее боевое копьё! Другой мальчишка побежал за ней, поднял – и запустил снова! Один за другим ребята метали палку в невидимую мишень, бросали её – у кого дальше улетит.

И наконец рыжий парнишка – далеко не самый сильный, но самый добрый и отзывчивый надёжный товарищ, – когда до него дошла очередь запускать «копьё», так изловчился, так неожиданно сильно метнул лыжную палку вертикально вверх, что она полетела, полетела, полетела…

И долетела до самых до высоких до Небес.