Текст книги "Секреты фарфоровой куклы"

Глава 21

Прошло немного времени. Элен много раз присылала Дереку записки с пожеланиями скорого выздоровления и с нетерпением выражала надежду на продолжение их занятий. Дерек, сидя у камина, мрачно бросал записки в огонь. В таком настроении его застал Гарсиа. Не сдержавшись, он высказался:

– И долго ты будешь так сидеть? Думаешь, я ничего не вижу? Да не нужен ты ей и никогда не был нужен! Это жестоко – зато правда.

У тебя такой талант и ты не так уж беден. Оглянись вокруг, сколько достойных девушек мечтают о таком женихе! Взгляни на меня – даже неприступная и гордая Лаура, хотя и знает мой нрав, согласилась-таки стать моей невестой!

– Ты женишься? – вышел из оцепенения Дерек.

– Да, – смутился Гарсиа, – но если тебе это неприятно, Ланс, я готов отложить свадьбу.

– Ни в коем случае, – поднявшись, грустно ответил Дерек, – подожди-ка здесь.

Он быстро вернулся и подал другу два кошелька, туго набитых золотом.

– Это мой свадебный подарок. Один для тебя, а другой для твоей прекрасной и доброй невесты.

– Но я не могу этого принять, – растрогался Гарсиа.

– Можешь. А еще вот, возьми, – Лансдорф стянул с пальца драгоценный перстень, подаренный ему когда-то графом Джерси за написание оперы, и протянул его Гарсиа, – наверняка ты купил какое-нибудь дешевое колечко для Лауры.

– Но это же для меня целое состояние, а Лаура в жизни не видала таких перстней!

– Бери. Мне стоило больших трудов добиться теперешнего положения, но я не стал от этого счастливым. А вам с Лаурой я от всей души желаю любви и радости!

– Всегда помни, что у тебя есть верный друг!

Гарсиа ушел, а Лансдорф снова погрузился в меланхолию. Клаус безуспешно пытался развеселить его игрой на клавесине, а Фредерику, узнавшему о свадьбе леди Перси, хватило благоразумия не лезть к нему в душу.

На следующий день в пансионе у Лансдорфа появилась герцогиня Йоркская.

– Ваша светлость пришли навестить меня? – угрюмо спросил он.

– Ваша светлость? – удивилась Элен. – Да что такое, Ланс? В чем дело? Вы не отвечали на мои письма, и я начала уже тревожиться.

Кстати, выглядите вы ужасно. Хотите, прогуляемся за город? Свежий воздух пошел бы на пользу вам.

– Благодарю за заботу, миледи, но я желал бы остаться дома. Право же, я очень болен.

Герцогиня неподвижным взглядом смотрела на него.

– Вы так бледны. Что с вами?

– Уже все позади. Через неделю будет мой концерт в Друри-Лэн, приезжайте, если муж позволит вам.

– Непременно буду. И все-таки вы изменились, – она присела рядом с ним и взяла его за руку, – с вами что-то стряслось. Может желаете поделиться своей болью? Я умею хранить секреты.

Дерек напряженно молчал. Герцогиня отпустила его руку и встала.

– Я так понимаю, вы не хотите больше со мной заниматься? Вам неловко быть учителем замужней дамы?

Дерек, собравшись с силами, сдержанно ответил:

– Я на самом деле очень сильно болел. Казалось, не выживу. А касаемо вашего замужества, не думаю, чтобы герцога порадовало мое частое присутствие, хотя он весьма великодушен. К тому же, насколько мне известно, он ничего не смыслит в музыке.

– Это верно. У Джона совершенно отсуствует слух. Иногда он берется что-то напевать столь скверным голосом и так фальшиво, что я, не выдержав, затыкаю уши! Прошу вас, как только почувствуете себя достаточно здоровым приезжайте к нам в Сент-Джеймс и увидите: он вовсе не помеха нашим занятиям. И еще скажите мне, вы ни в чем не нуждаетесь?

– Смею заверить вас – нет, миледи.

– Хорошо, тогда увидимся на вашем концерте. Выздоравливайте.

Она ушла, а в зале еще долго оставался нежный аромат ее духов.

Лансдорф нервно зашагал от одной стены к другой. «Нет, так продолжаться не может. Надо бежать!» – принял он окончательное решение.

Через неделю Дерек приехал в королевский дворец по приглашению герцогини Йоркской. Она приняла его очень радушно. Натянув на себя маску беззаботности, он весь вечер музицировал с ней. Герцогу это быстро наскучило и он, поцеловав Элен, отправился в свои покои.

«Нет, совсем невыносимо!» – сгорая от ревности, думал Дерек. – «Смотреть, как он ее целует, и в любой момент может к ней прикасаться как угодно… нет, больше одного раза не выдержу!»

Когда они закончили, он сообщил герцогине, что скоро отправляется в Италию.

– В Италию? – удивилась вначале она, но потом заметила, – а я давно говорила, что вам стоит там поучиться. Это ведь и моя мечта! Но женщине позволено лишь выходить замуж. – Элен тяжело вздохнула. – Я желаю вам удачи, Ланс. Надеюсь, надолго вы там не задержитесь, но всегда пишите мне – как у вас дела, учеба и что интересного происходит в мире итальянской музыки.

Лансдорф обещал и откланялся. По дороге домой он заехал в лавку фарфоровых игрушек и купил красивую зеленоглазую куклу – такую, которая сильно напоминала собой Элен. Принеся куклу домой, он усадил ее на орган и сказал ей:

– Ну вот, Ленхен, будем теперь писать с тобой новую музыку.

На следующий день Дерек объявил отцу, что они едут в Италию.

Фредерик, конечно, долго кричал, угрожал, но сын остался непреклонен. И, посетовав, что им предстоит ехать в страну папистов и развратников, Фредерик начал готовиться к отъезду.

Первый с кем попрощался Дерек, был его друг и покровитель граф Джерси, затем он навестил его дочь Мэри, которая двумя днями раньше Элен была выдана за старого лорда Леннокса. Они поняли друг друга без слов и обещались переписываться.

Дерек окончательно взял себя в руки и через несколько дней сидел с друзьями в таверне «Два петуха», обсуждая свой отъезд. Друзья были огорчены предстоящей разлукой, особенно Гарсиа.

– Не думаю, что долго пробуду там, – успокаивал их Лансдорф, как вдруг случайно услышал, как за соседним столом молодой художник произнес имя герцога Йоркского и жаловался какому-то джентльмену:

– …и даже не заплатил за работу. Сама-то герцогиня одобрила, а он ни в какую – не то! А ты попробуй-ка изобразить куклу живой!

С герцогини так тяжело писать портрет…

Незаметно приглядевшись к художнику, Дерек вспомнил его имя и следующим утром нанес ему визит.

– Один важный господин послал меня к вам с поручением, – начал Лансдорф, – по его сведениям, у вас имеется несколько невостребованных портретов герцогини Йоркской.

– Да, это верно, – немного растерялся художник и предложил ему посмотреть портреты: один миниатюрный, а другой до пояса и не слишком большой.

Дереку они понравились.

– Так вот, – продолжил он, – тот господин, доверяя моему вкусу, готов приобрести эти портреты по разумной цене.

Художник явно нуждался и потому с радостью продал оба портрета Дереку за назначенную им цену.

Через несколько дней, оставив свой основной капитал в надежном банке, а должность главного дирижера Ковент-Гардена Гарсиа, семейство фон Лансдорф отбыло из Англии.

Глава 22

Рим поразил молодого фон Лансдорфа своей пышностью и страстью к музыке. Ее боялся даже папа римский, подписав запрет на оперные представления. Но в Риме и без оперы было достаточно искусства. Его «академии» устраивались в лучших домах города. Там собирались ученые, поэты, философы, художники. Возвышенные беседы и поэтические чтения чередовались с игрой и пением лучших виртуозов не только Рима, но и мира. Весь город захватывали народные карнавалы.

Дерек учился, посещал «академии», концерты, карнавалы, торжественные приемы и празденства. К ужасу отца, слушал католическую церковную музыку, ознакомился и с латинской ораторией, сочетающей текст нравственно-религиозного содержания с пением в сопровождении инструментов. Но, несмотря на такую насыщенную светскую жизнь, сам он становился необыкновенно замкнутым и горячо религиозным. Сразу по приезде в Рим он написал такую проникнутую горем симфонию, что, услышав ее, даже Фредерик притих и перестал нападать на сына из-за светской музыки. Приходя домой, Дерек снимал с себя маску учтивости, мрачно садился за домашний орган, на котором сидела кукла Ленхен и играл псалмы.

Вскоре фон Лансдорф получает некоторую известность, подружившись с герцогом Фердинандом Тосканским. Он пишет для нового друга много различной музыки. Но большинство его работ все же для органа, на котором он зачастую лично исполнял свои сочинения в лютеранских церквях.

Лансдорфы пробыли в Риме два года. За это время Дерек получал письма от знакомых, друзей, от леди Леннокс и ее отца, с которыми остался в теплых, дружеских отношениях. Но чаще всего от Гарсиа и от герцогини Йоркской. В своих письмах Элен писала о событиях в Лондоне, о музыке, иногда просила выслать ей некоторые сочинения его и различных итальянских композиторов, но никогда не писала о себе лично. Лансдорф всегда аккуратно и сдержанно отвечал ей, неизменно высылая просимое. «Счастлива ли она?» – с тоской думал он, глядя на ее портрет, и тихонько целовал его. «Вот видишь, – говорил он сам себе, – теперь я тоже могу дотронуться до нее, когда захочу». Все это не ушло от глаз Фредерика. Но зная твердый нрав своего сына, он промолчал, решив, что лучше пусть тот смотрит на портрет, чем оглянется по сторонам где, по мнению Фредерика, не было ни одной порядочной женщины.

Итак, после двухлетнего пребывания в Риме, по предложению композитора Доменико Скарлатти, семейство фон Лансдорф перебралось в Венецию, о чем Дерек сообщил друзьям и герцогине Йоркской, но она не ответила.

Однажды ночью ему приснился кошмар: Элен с растрепанными волосами, в одной рубашке бежит ночью по лесу, спотыкается, падает в какую-то яму и страшно кричит, зовет на помощь. От ее крика он проснулся весь в холодном поту. Элен часто снилась ему, но таким образом никогда. Лансдорф сердцем почуял недоброе. «Но как узнать?» – терзался он. Гарсиа и леди Леннокс продолжали часто писать ему, но о герцогине никогда ни строчки – из вежливости. Самому же спросить было неловко, но он все же решился, отправив Гарсиа, как обычно, письмо, где расспрашивал об их общих знакомых и поинтересовался о здоровье герцогини Йоркской. Однако едва успев отправить письмо, он получил послание от нее самой. Тон ее письма был, как всегда, самый непринужденный, но почему-то тревога только сильнее поселилась в его сердце. Написав Элен привычный учтивый ответ, Дерек принялся ждать письма от Гарсиа. Оно не заставило себя долго ждать: Гарсиа рассказывал о своей и общественной жизни и что герцогиня вполне здорова, заняла активную политическую позицию, принимая участие в делах военного министерства, а также помогает королю и мужу примирять тори и вигов в парламенте. «Я в очередной раз оказался дураком, – подумал Лансдорф, – а может она просто родила ребенка?»

Писем от герцогини больше не приходило. Написав ей несколько и снова не получив ответа, Дерек вдруг успокоился, решив тоже больше не писать ей, считая, что это лучший для него способ забыть об Элен навсегда.

В Венеции он встретил знакомого ему английского посла графа Манчестерского, большого любителя музыки и познакомился со своим родственником саксонским принцем Леопольдом Августом (отвергнутым женихом Элен) и тесно подружился с ним. Принц был умным и весьма талантливым человеком, музыкантом и композитором. Но сам стал писать лишь недавно, с большой охотой учась у Лансдорфа. По его заказу Дерек написал две оперы (в Венеции запрет на них не распространялся), которые имели бешеный успех. Дворцы меценатов гостеприимно распахнули двери – заказы и деньги полились рекой на молодого композитора.

Леопольд Август знал о положении дел фон Лансдорфов в Германии. Страстно желая помочь другу и брату, как он теперь называл Дерека, принц обещал постараться вернуть фон Лансдорфам земли, утраченные Ульрихом Вильгельмом, и вскоре сделал это. Кроме того, он добился отмены признания брака деда и бабки Дерека морганатическим, полностью узаконив титул барона за Фредериком. Из чувства огромной признательности, не зная как еще отблагодарить своего родственника, Дерек, работая с бешеной скоростью и почти без сна, подарил Леопольду две новых оперы, хотя сам совершенно охладел к ней. Он оставил сцену и стал проповедником. Писал же он в английском стиле: проповеди-оратории, английские псалмы, антемы, оды. Написание такой музыки подняло молодого композитора на высшую ступень музыкальной иерархии, сделав знаменитым.

Так прошел год их пребывания в Венеции. Барон Фредерик словно ожил, сияя и важничая от гордости за своего старшего сына. Он предложил ему поехать на их немецкую родину осмотреть вновь обретенные земли и подсчитать их теперешний доход, а заодно проведать теток и старуху Вильгельмину, которая, несмотря на почтенный возраст, была еще в полном здравии и рассудке. Дерек согласился и, распрощавшись с гостеприимной Италией, они отправились на родину.

Германия, особенно после Италии, показалась Дереку чужой страной. Грубые нравы немецкого двора, его нелепое тщеславие – все показалось ему отвратительным, как и прабабка Вильгельмина. Старая вдовствующая баронесса фон Лансдорф по-прежнему жила вместе со своими тоже уже старыми, незамужними дочерьми Урсулой и Бенигной. Три ханжи необыкновенно радовались прибытию своих родственников. Внимательно рассмотрев правнуков, баронесса сразу отдала предпочтение Клаусу, отметив, как он похож на Лансдорфов. Разглядывая Дерека, старуха содрогнулась и скривилась: с лица молодого человека, ее правнука, словно восстав из небытия и взывая к ее совести, на нее глядели печальные и лучистые глаза уже почти забытой, но все равно ненавистной Ребекки Шнайдер. Внук, словно прочитав ее мысли, немедленно напомнил ей, что благодаря именно Дереку всем им теперь не придется влачить жалкое существование.

Дерек чувствовал себя в старинном, разваливающемся родовом замке неуютно. Клаус был всецело согласен с ним и уговаривал вернуться назад в Англию. Дерек не смог найти себе занятия при немецком дворе, который в музыке неуклюже и покорно подражал итальянцам. Например, театр был сплошь итальянский, но совсем не тот, что он видел в Италии. Часами он просиживал в церкви, играя на органе.

Прошло несколько месяцев. Дерек разобрался со своими новыми земельными доходами, убедившись, что они не так уж невелики.

Гарсиа писал ему в Дрезден: его музыка стала эталоном британского стиля, а проповеди-оратории близки всем и многие ждут его возвращения. Устав от немецкого двора, а особенно от старой баронессы, которая вечно жужжала у него над ухом, Дерек принял решение.

Фредерик стал часто болеть, но Дерек все равно сообщил ему о своем намерении вернуться в Англию, не настаивая при этом, чтобы отец немедленно ехал с ним, если тому угодно задержаться здесь, и в этом случае обещал выплачивать щедрое содержание. Клаус вмешался, не дав ему договорить, и заявил, что если его брат вернется в Лондон, он поедет вместе с ним, даже против воли отца. Барон обиделся на сыновей, сказав, что у него и в мыслях не было расставаться с ними. К тому же бабка и тетки тоже ему страшно надоели, и он сам готов был бежать от них куда угодно. Фредерик только попросил сыновей подождать, пока он не поправится, на что те радостно согласились. И когда барону стало лучше, все трое благополучно добрались до Англии.

Глава 23

Англия приняла достопочтенного фон Лансдорфа с распростертыми объятиями. Остановившись в гостинице, Дерек начал подыскивать им приличное жилье. Граф Джерси был особенно рад ему и сразу же наметил ряд концертов по его произведениям. Гарсиа от счастья видеть друга не умолкал ни на минуту и старался проводить с ним все свободное время. Они вместе нанесли визит леди Леннокс, после чего отправились погулять в королевский парк. Гарсиа с прискорбием сообщил, что их друг Тони Дрэнк умер недавно от оспы, которая опять появилась в Лондоне, а Пирсон женился на дочке фермера и теперь живет в деревне. Сам же он по-прежнему дирижирует в оркестре, у них с Лаурой, как он и писал, двое сыновей, а новость такова – на прошлой неделе Лаура родила дочь. Рассказав о главном, Гарсиа принялся выкладывать остальные новости, какие только мог.

– От такого изобилия слухов у меня зашумело в голове, – улыбнулся Дерек. – Да, я вижу, Лондон мало изменился.

– А есть еще новость. Насчет… – Гарсиа запнулся.

Улыбка сразу сошла с лица Лансдорфа:

– Можешь говорить смело, все уже позади.

– Так вот: герцогини-то в Лондоне давно нет. А герцог здесь! Его часто видят в окружении солдат и каких-то наглых простолюдинов, с которыми он кутит напропалую. А герцогиня, по слухам, поехала в Швейцарию лечиться от бесплодия вместе со своей компаньонкой леди Флеминг, так и не вышедшей замуж. Зато на днях я встретил Торелли, который только что прибыл из Парижа. Он обмолвился, что имел удовольствие видеть там герцогиню Йоркскую на празднике в доме ее зятя принца Конде и даже беседовал с ней! Каково, а? Дерек помолчал с минуту, затем спокойно ответил:

– Да кто их разберет? Мне нет нужды вникать во все это.

Гарсиа восхищенно посмотрел на друга:

– А ты сильно изменился, Ланс. Такой стал степенный, важный!

Да, Лансдорф действительно изменился. Его теперешнее финансовое положение придавало ему уверенности. Он уже не считал нужным натягивать на себя то маску доброжелательности, то почтительности. Теперь он мог позволить себе быть самим собой. Ему было двадцать шесть. Еще в Венеции личный врач принца Леопольда Августа умело помог избавиться от сутулости, что придало ему роста, хотя он немного подрос и сам по себе, возмужал. Врач принца разработал для него ряд физических упражнений, что позволило ему нарастить мышечную массу. Это прибавило Дереку здоровья, сил, и так решилась проблема с его чрезмерной худобой. Под его дорогим кафтаном, сшитым портным принца Леопольда специально, с учетом особенностей его фигуры, искусно скрывалась несоразмерность плеч. Лучезарные глаза Дерека прежде искрившиеся живостью, любовью, добротой, теперь смотрели с холодным безразличием, и лишь изредка в них появлялась затаенная грусть.

Вместе с Гарсиа он осмотрел несколько средних по цене домов, зато в итоге купил дорогой особняк на Ломбард-стрит. Сделал он это из-за отца, а особенно из-за Клауса, который всю свою жизнь провел по пансионам. Большой радостью для него было видеть их глаза, когда они переехали в свой новый дом. Когда строгий барон увидел благолепие их жилища, то не выдержал и, прижав сына к себе, прошептал:

– Спасибо, сынок. Ты настоящий фон Лансдорф! Мой сын сделал для нас все то, что должен был сделать я.

– Значит так было угодно Богу, отец.

– Ты не слишком разорился? – быстро пришел в себя Фредерик.

– Да нет, – улыбнулся Дерек. – У меня еще перед отъездом из Англии оставались кое-какие деньги. Добавив к ним нужную сумму, я пущу их в оборот. По этому поводу я имею некоторые соображения.

– Коммерция?

– Да. И что с того? Вы вспомните, отец, как я ходил давать уроки в богатые дома. Был слугой, подчас выслушивая наставления от какого-то зеленщика! И даже любой захудалый английский дворянин, не имеющий никакого титула, не упускал случая съязвить, чтобы я подумал убрать приставку «фон» из своей фамилии, дескать, музыка-то приравнивается по их меркам к ремеслу, чем совершенно недопустимо заниматься достопочтенному фон Лансдорфу! А то, что я задумал сейчас приумножит наше состояние втрое или вчетверо уже через несколько лет. А музыку я буду впредь писать только для Бога.

Глава 24

Потекли месяцы. Дерек стал свободным предпринимателем, акционером и успешно начал увеличивать свое состояние в качестве пайщика нескольких торговых предприятий. Он написал еще одну проповедь-ораторию и стал акционером театрально-коммерческого предприятия, которое называлось «Королевской академией музыки». Не забывал Дерек и о друзьях: Гарсиа, по его протекции, занял место главного королевского капельмейстера, потеснив с этой должности Генделя.

Представляя свою новую ораторию королю в Вестминстере, он узнал, что герцог Йоркский, видимо заразившись в казармах, тяжело болен оспой – по Лондону прошла эпидемия, унесшая его друга Тони.

Вскоре Дерек услышал о возвращении герцогини Йоркской из-за болезни мужа. Но он вовсе не стремился ее увидеть. А несколько дней спустя королевское семейство облеклось в траур – герцог Йоркский скончался!

Лансдорф был занят написанием новой оратории по заказу короля. На месяц король приостановил все празденства и пожелал слышать ораторию по окончании траура по сыну.

Месяц спустя граф Джерси, заехав к Лансдорфу, передал о желании короля видеть его на балу, который устраивается по его повелению в честь вдовой герцогини. Сама она отказывалась от праздника, но Георг чрезвычайно тронутый горем своей любимой невестки желает развлечь ее хотя бы и насильно. Дерек согласно кивнул. Ему не хотелось идти на этот праздник, но отказать королю, который радуясь его возвращению, заваливал его заказами и деньгами, он никогда бы не осмелился. Нельзя сказать, чтобы сердце его билось совершенно спокойно при воспоминании об Элен, и хотя кукла Ленхен как прежде сидела на органе, портреты герцогини надежно покоились, запертые в сундуке.

Лансдорф приехал в Сент-Джеймский дворец вместе с графом Джерси. Там к их обществу присоединились граф Фальмут, лорд Леннокс с супругой и несколько музыкальных меценатов. Бал еще не начался – все ожидали появления королевской семьи. Уже прибыли принц и принцесса Уэльские, но без короля начинать было нельзя.

Дерек заметил, что к ним приближается граф Линдсей, и сразу как бы невзначай отошел в сторону. Его мутило от одного вида графа, этого самовлюбленного красивого хлыща, который служил в военном министерстве и нравился многим женщинам, прослыв, однако, заядлым игроком и волокитой. Будучи из очень знатного и древнего шотландского рода, граф Линдсей был зачинщиком различных толков о семье Дерека. В свете презирали людей знатного происхождения, зарабатывающих на жизнь собственным трудом, и Дереку стоило немалых усилий добиться расположения общества, которое прекрасно помнило о его прошлом простого музыканта и учителя.

Вдруг лица мужчин оживились, а женщины сердито захлопали веерами. Пронесся шепот: «Герцогиня!». В зале появилась герцогиня Йоркская под руку с королем. Лансдорф медленно повернул голову и увидел ее. Это была уже не та Элен, которую он знал пять лет назад. Из юной девушки она превратилась в женщину еще более красивую. Элен по-прежнему не носила парик: густые волосы были уложены в великолепную прическу, представляющую собой произведение искусства. Роскошное платье из парчи с золотом необыкновенно изящно подчеркивало ее тонкий, гибкий стан, а грудь, украшенная драгоценнейшим алмазным ожерельем, каких было наперечет во всем мире, приобрела такую пышность, что у Дерека знакомо перехватило дыхание. Элен стала настолько красива, что казалась ненастоящей. Ее схожесть с фарфоровой куклой только увеличилась.

Следом за ними вошла леди Флеминг под руку с графом Перси. Она тоже изменилась, но не в лучшую сторону. Потеряв очарование ранней юности, Долорес располнела, но вовсе не той полнотой, как ее подруга и казалась совсем блеклой рядом с сияющей сказочной красотой герцогиней, от которой Лансдорф как ни старался, не мог отвести глаз.

Герцогиня Йоркская кивком поприветствовала приглашенных, и бал начался. Усадив короля, она отказалась танцевать и стала неспешно обходить гостей. Кавалеры бросали на нее алчные взгляды и каждый, под предлогом выражения соболезнований стремился прикоснуться к ее руке. Она любезно улыбалась, но было видно, что ей это не нравится.

– Леди Леннокс, рада видеть вас, – кивнула она Мэри и тут же заметила Лансдорфа.

Несколько мгновений они молча смотрели друг другу в глаза.

– Достопочтенный фон Лансдорф, – первой заговорила герцогиня, сделав ему знак веером отойти от остальных. Они немного прошли вперед.

– Прежде вы звали меня просто Ланс, – сухо заметил Дерек.

– Конечно же. Но прошло столько времени, вас прямо не узнать.

Сколько мы с вами не виделись?

– Почти пять лет.

– Мне все известно о ваших успехах в Италии. Давно ли вы в Лондоне?

– Около года. Когда я вернулся, вы были в отъезде, не так ли?

– Да, я ездила в Швейцарию поправить здоровье, затем навестила родственников во Франции.

– Примите и мои соболезнования в связи с кончиной герцога, хотя быть может, вам надоело слушать одно и то же.

– Принимаю. Его величество непременно хочет заказать вам несколько органных токкат, находя прежние превосходными. А слушание вашей новой оратории он велел назначить здесь же, через три дня.

К ним направлялся старый герцог Сент-Олбанс.

– Прошу прощения, Лансдорф, – вежливо сказала герцогиня и, взяв под руку Сент-Олбанса, пошла дальше обходить гостей, слушая того с видимым интересом.

Домой Дерек вернулся в дурном настроении. Запершись в спальне, он пытался разобраться с происходящим в его душе. Вывод был неутешителен: то, что он чувствовал к Элен раньше, тот пожар, который жег его все эти годы, оказался слабым тлеющим угольком. Настоящий пожар начинался сейчас. Кроме того, он испытывал радость. Но радость эта была даже не столько от встречи с Элен, сколько от смерти герцога Йоркского. Осознав это и ужаснувшись своим мыслям Лансдорф начал горячо молиться.

Настал день слушания оратории. Просторный зал едва вмещал всех присутствующих. Но Дерек с неудовольствием отметил, что привел их сюда отнюдь не интерес к его работе. Многие из собравшихся лиц мужского пола являлись соискателями руки и сердца прекрасной вдовы, герцогини Йоркской.

Двери в королевской ложе распахнулись – появился король в сопровождении герцога Нортумберленда и его дочери. Герцогиня Йоркская уселась рядом со свекром на место королевы, а ее отец по другую сторону от короля. За ними вошел граф Перси и сел рядом с сестрой.

Принц с супругой жались сзади, словно бедные родственники. На герцогине было скромное вдовье одеяние, но ее руки и шея сверкали ослепительным блеском бриллиантов. Герцог Нортумберленд что-то шепнул на ухо королю. Тот кивнул и махнул рукой, чтобы начинали.

Ревность, досада и злость на самого себя постепенно заполняли сердце Лансдорфа. «Опять женихи! Хотя я теперь далеко не нищий, вряд ли она прельстится моим предложением», – горестно подумал он, отметив, что герцогиня ни разу не взглянула в его сторону.

По окончании оратории Лансдорфу передали одобрение короля и его просьбу подняться в рабочий кабинет для личной аудиенции. Дерек направился было туда, но тут увидел, как герцогиня Йоркская сделала знак собравшимся и объявила, что польщена тем вниманием, которое оказывают ей теперь как невесте, но она, удрученная невосполнимой утратой безвременно ушедшего супруга, желает оставаться его безутешной вдовой. После сказанного она приложила платок к глазам и удалилась под руку с отцом и королем. Но Дерек разглядел, что ее глаза оставались сухими. Пронесся вздох возмущения. Кто-то негромко сказал:

– Его величество несомненно найдет наилучший способ утешения для такой жгучей скорби!

Лансдорф немедленно обернулся и увидел графа Линдсея, произнесшего эти слова с дерзкой ухмылкой.

– Я бы на вашем месте, граф, вел бы себя сдержанней! – резко заметил он Линдсею и вышел.

– Сомневаюсь, что вы когда-либо будете на моем месте, – с издевкой кинул ему вслед Линдсей.