Текст книги "Леди Горничная"

Глава 19
Что леди делает в комнате

Я сидела на кровати, крепко, до отпечатков ногтей в ладонях, стиснув кулаки. В давние времена девочка, что когда-то сбежала из этого дома, металась бы по комнате, немножко поплакала, в самом крайнем случае разбила что-нибудь не очень нужное, и в конце концов запила огорчительное несовершенство мира чашкой шоколада. Война убила милые девичьи привычки, приучив замирать в молчании и неподвижности, укрощая опасные неконтролируемые чувства. Жаль, особенно в том, что касается шоколада, но с другой стороны, лучше смерть привычек, чем моя.

На этой мысли я тихонько выдохнула, с трудом разжала пальцы и заставила себя хладнокровно признать то, что так бурно чувствовала: я увлеклась желанием дразнить семейство, и мне сейчас не нравится результат. Меня заперли, а я хотела к морю – и я отправилась к морю. Не знаю, явился ли бывший женишок в поместье потому, что мы с ним встретились, или он в любом случае собирался навестить Тристана и посмотреть на бывшую невесту… но тогда бы он приехал хотя бы к обеду! А сейчас… Сперва он видел меня голой… и даже почти щупал… а теперь увидит плохо одетой. И демоны с ним, что платья, одолженные у госпожи-секретаря, слишком скромные для здешнего общества, но у меня совсем вылетело из головы, что в кладовке, где меня разместили, нет ванной! А у меня соль на коже и в волосах! Сбежать от жениха, чтоб вернуться через пятнадцать лет… и увидеть в его глазах: «Какое счастье, что она от меня тогда сбежала! Как же мне, оказывается, повезло!»

Да уж, степень глупости головы обратно пропорциональны важности мыслей, которые из нее вылетают. Вот какая я молодец в формулировках, не зря математику учила! А с мытьем-то что делать? Сейчас в чужую ванную не влезешь – слуги и хозяева снуют по коридорам, да и ванные наверняка заняты! Как мне переодеться – ткань же пятнами пойдет! Я в отчаянии оттянула блузу на груди – белая легкая ткань и впрямь красовалась разводами присохшей соли.

Дверь распахнулась и внутрь не вошла, а скорее ввалилась Тита. Усмехнулась в ответ на влюбленно-восторженный взгляд, которым я уставилась на ее перекошенную фигуру… и предостерегающе буркнула:

– Я сейчас что-нибудь уроню!

Я кинулась к ней, принимая из рук сразу два кувшина – с горячей и холодной водой.

– Вот теперь верю, что вы и правда горничной работаете, – хмыкнула она, водружая на облезлый коврик зажатый подмышкой таз. – Настоящая леди не пошевелилась бы… то есть, я хотела сказать… я вовсе не думаю, что вы не настоящая!

– Я переученная леди, – буркнула я.

– Все-таки не совсем, – усмехнулась она, глядя как я, нисколько ее не стесняясь, стаскиваю блузу и выхожу из упавшей к ногам юбки. – Какое платье готовить? – спросила она, направляясь к раскрытому саквояжу.

– Синее утреннее, – ступая в таз, бросила я. – И с чего вдруг такое внимание?

– Входит в мои обязанности, – проворчала она, придирчиво проверяя пуговички у ворота и кружево на манжетах платья.

Я в ответ лишь громко и скептически хмыкнула. Горничные хорошего дома и впрямь помогают дамам, приехавшим без камеристки. Раньше помогали. В наши дни платья застегиваются спереди, а прически делают в салонах и восстанавливают парой взмахов артефактной щетки. Кстати, насчет щетки…

– Баночку с бальзамом и расческу из кармашка подай, пожалуйста…

Тита оглядела массивный флакон и принялась с интересом наблюдать как я наношу почти прозрачный крем на волосы. Теперь один взмах щеткой – и волосы легли изящной волной.

– Ого! – выдохнула Тита. – Но это же так дорого!

Я с удивлением поглядела на нее, на баночку…

– Да не сказала бы…

– Значит, в столице дешевле, – сделала вывод она. – А у нас лавка с такими бальзамами только в позапрошлом году появилась, один столичный открыл. Муж нашей Фло его ненавидит, говорит, разоряется из-за этого приезжего.

Муженек Фло и впрямь держал лавчонку с травяными сборами для умывания и мытья волос. Если у него тот же ассортимент, что и пятнадцать лет назад, удивительно, что он до сих пор не разорился.

– Что мужу Фло мешает съездить и договориться о поставках? – я наскоро обмылась над тазом и взялась за ноги. Напрасно я все-таки босиком бегала – это в детстве хорошо было, а сейчас пора бы уже солидность приобрести.

– Честной южной женщине и травок довольно, а до столичных распутниц ему и дела нет, – с преувеличенной важностью явно процитировала Тита, и хихикнула.

– Значит, и до их денег тоже, – согласилась я, принимая у нее полотенце. – Вот и нечего тут… ненавидеть. Живи себе, да радуйся.

Она снова хмыкнула, похоже, не очень и вслушиваясь, что я там ворчу.

– Об этом я и хотела поговорить, – она рассеяно пропустила мои чулки сквозь пальцы.

– О ненависти? Или о радости жизни? – я забрала чулки.

– О столичных деньгах. Эти столичные лорды, к которым ты… вы… Фло звали… им же, небось, не только кухарки нужны?

Теперь по крайней мере понятно, с чего ко мне такое внимание.

– Вы не думайте! – она заторопилась. – Рекомендации мне дадут, хозяйка… леди Марита терпеть не может отпускать слуг, но тут Костас поможет, он хоть и зануда, но справедливый… Я в горничных уже третий год, все что надо – умею. А ежели в столицах надо, чего у нас нет, так выучусь, я приметливая!

– Для начала научись в дверь стучаться, – проворчала я.

– За дверью леди не может происходить ничего такого, что ей следовало бы скрывать, стучаться – значит, намекать на неподобающее, – заучено отбарабанила Тита.

Узнаю школу старины Костаса!

– Еще как может! – ухмыльнулась я. – Например то, на чем эта леди собралась заработать пару тысяч золотых.

Физиономия у Титы вытянулась – похоже, о том, что тайны леди могут быть вовсе и не любовными, она никогда не задумывалась. Ох уж этот традиционный юг, как же я от него отвыкла!

– Хозяева должны быть уверены, что прислуга знать не знает об их маленьких коммерческих секретах, – строго сказала я.

– Быть уверены? – эхом откликнулась Тита, помогая мне уложить косу на затылке.

Неглупая девочка, на лету схватывает. Я улыбнулась.

– Ты мне лучше расскажи, когда это мой братец барышне Тутс предложение сделал? Он в столицу ездил, или Тутсы сюда приезжали? Или у них и вовсе… ухаживания по переписке?

Тита поглядела на меня с подчеркнутым сожалением – как смотрят на ребенка с его маленькими детскими хитростями – и ровным голосом отчеканила:

– Не могу знать, то дела господские. Вам, леди, какие туфли к этому платью подать, синие… или вот синие? – слегка опешила она, обнаружив кроме одной пары летних туфелек только брошенные у кровати ботинки.

– Синие, – в тон ей откликнулась я, с облегчением сунула ноги в пусть слегка поношенные, но любимые туфельки и накинула на плечи прозрачный шарф.

Гулкий гонг к завтраку заставил меня нервно вздрогнуть и невольно поискать глазами зеркало.

Тита окинула меня критическим взглядом:

– Еще бы украшения…

– Утром украшения неуместны! – строго сказала я. Ну, не могла же я отнять у госпожи-секретаря еще и ее жемчуг.

– А на вечер у вас их нет, – фыркнула эта нахалка и вдруг ободряюще улыбнулась. – Идите уж, леди. Вы и так получше этой Тутсихи с ее мелкой Туточкой выглядите. Есть в вас этот… столичный шик!

«Вот его и надену, – мысленно хмыкнула я. – Да и вообще – что это я вдруг разнервничалась?» Я кивнула Тите и побежала вниз по лестнице. У дверей в столовую важный Костас окинул меня одобрительным взглядом и распахнул передо мной дверь. Я приосанилась, унимая вдруг зачастившее сердце, и шурша юбкой, вплыла в столовую.

Глава 20
Орден Последнего Бала

– Милая, ну что же ты так дол… Ой, а вы не Эрика! Вы та дама, которой привезли ее багаж, а нам не привезли! А вы тоже из столицы, да? У вас туфельки из прошлогодней коллекции Императорского модного дома!

Госпожа Тутс извернулась на стуле, так что перо на ее модной «чалме» прошлось по носу наклонившегося с блюдом лакея, и ткнула окольцованным пальцем в мои туфли.

Лакей шарахнулся, но сидящий рядом господин Тутс ловко, как кот лапой, успел подхватить с блюда золотисто-белый кружок яичницы. Надо же, как он за годы брака натренировался!

В распахнутые на террасу двери летней столовой залетал ветерок, шевеля длинные кремовые шторы и чуть покачивая накрахмаленные до одеревенения углы скатерти. Из сада слышались детские голоса – младших Влакисов отправили завтракать в сад, под присмотр Титы. Самого господина Влакиса с женами и братцем, как самых незнатных, я ожидала найти на дальнем конце стола, но там теснились непривычно тихие Баррака с Зарембой – Тристан все-таки оставил полицейских завтракать! Влакисы восседали напротив господина и госпожи Тутс. У оказавшейся почти между ними Мариты было выражение лица, будто с одной стороны к ней подкрадываются крысы, а с другой подползают змеи. По дальнюю сторону стола, плечом к плечу, будто готовые держать осаду, устроилась компания из гарнизона – Улаф, Гюрза с мужем, и ротмистр Мамочка… Только юный Сигурд оказался в углу и, судя по затравленному взгляду, туда его загнала Агата. Почти навалившись грудью ему на плечо, она что-то кокетливо шептала. При виде меня молодой северянин, дернулся и попытался отстраниться от Агаты. На губах его расползлась испуганно-виноватая улыбка, будто я была его неожиданно нагрянувшей женой.

Агата обернулась, проследив направление его взгляда, ее хорошенькое яркое личико стало еще ярче от злого румянца, она прищурилась… и тоном ласковой кобры протянула:

– Туфельки? Ой, это, наверное, леди Трентон подарила, да, тетушка Летиция? Вы ведь знаете, что тетушка работает у лордов Трентонов горничной? Леди наверняка ее ценит, правда? Раз одаривает из своих рук… то есть, со своих ног… – и она старательно похлопала пушистыми ресницами.

Ах ты ж маленькая дрянь!

Смех, скрипучий, как рассохшаяся дверь под ветром, накрыл столовую.

– Горничная? – проскрипел тощий желтолицый старик с длинными волосами, седой бахромой окружающими шишковатую лысину. – Твоя сестрица, Тристан, сбежала от моего сына, и стала… горничной? Надо же как мальчишке, оказывается, повезло!

Стол накрыло молчание. На мне скрестились взгляды: сочувствующие – от военных, откровенно торжествующий – Агаты, сложной смесью любопытства, сочувствия и брезгливости тянуло от Влакисов с Тутсами. Только женщины рядом с раздувшимся от злорадства стариком даже не подняли глаз. На первый взгляд казалось, что они близнецы, или хотя бы сестры – такими одинаковыми они выглядели. Обе лет сорока, а то и больше, на обеих серые платья с глухими воротами и длинными рукавами – я невольно передернула плечами, представив, каково им будет к полудню. Одинаковые тугие пучки волос на затылке, без единого выбившегося локона. Одинаково бесцветные лица – блеклые губы сразу заставляли вспомнить высушенных постоянным недоеданием фабричных работниц во время войны. И только посмотрев снова я поняла, что на самом деле они не старше меня, волосы у одной черные, а у второй – каштановые, одна – на полголовы выше другой, черты лица у них тоже разные, а одинаковым их делает выражение застарелой тоски. Хотя какое еще выражение лиц могло быть у невесток лорда де Орво?

Только лорд и невестки. И свободного стула рядом с ними нет – значит, больше никого из семейства не ждут. Я разочарована? Глупости какие, мне все равно!

– Да, Агата. Это – туфельки супруги лорда Трентона, – ровно ответила я. – А это, надо полагать, старший лорд де Орво. Ни за что бы вас не узнала… – я прошлась взглядом по его лысине, сосулькам седых волос, морщинам… и закончила, – …если бы вы не заговорили.

Приятно, когда твое выступление имеет успех – на щеках Агаты вспыхнули пятна, а старик де Орво покраснел весь, как рак в кипятке. И кажется, даже начал раздуваться. Обе невестки едва заметно, и тоже одинаково, вздрогнули, и полоснули свекра взглядами. Боятся скандала или надеются? На инфаркт…

– Наша семья искренне рада, что моя сестра вернулась домой после долгих лет разлуки! – неожиданно холодно и резко отчеканил Тристан… и протягивая мне руку, поднялся навстречу. – Летиция, дорогая, садись скоре… е… – и зашелся судорожным кашлем.

Единственный свободный стул был рядом с Тутсами – понятно, дочку Эрику ждут. И все.

– Да уж я вижу… как рады, – многозначительно протянул старый де Орво.

Тристан наградил своих дам взглядом, тяжелым, как чугунная плита, и теперь уже они потупились в стол – даже неукротимая Агата.

Стоим. Ждем. Я у дверей, склонив голову и благонравно скрестив руки поверх юбки – воплощенное смирение. Тристан во главе стола… воплощенная неловкость. Часы тикают. Гости смотрят. Становится все… смешнее. А держать трагизм – все сложнее. Но я стараюсь. Юный Сигурд извелся от сопереживания, в глазах Аниты Влакис пляшут чертики – если она сейчас скорчит мне рожу, я захохочу.

Наконец, бледный и шокированный до дрожи в пальцах Костас подхватил просунутый лакеем в дверь стул и торопливо приткнул его к столу. С оскорбленной миной я уселась рядом с нервно ерзающей Маритой и жестом трагической примы Императорского театра приняла у лакея блинчики. Да что там, я была лучше примы – чтобы страдать над блинчиками Фло нужен исключительный актерский талант!

– Измельчали южные мужчины! – с пренебрежительной жалостью глядя на Тристана, фыркнул старый лорд, взмахом руки подозвал лакея, и выгреб с блюда всё, что там осталось. То ли любил готовку Фло, то ли просто чтоб мне не досталось. – Ничего до конца не доводят! Если уж ты запер эту… – он пожевал губами так выразительно, что ни у кого не осталось сомнения, какое слово он проглотил, – …в поместье, чтоб род не позорила… Так не мог уж и в подвал отправить, обязательно за стол усаживать? – и воздев вилку как маршальский жезл, торжествующе воззрился на меня – дескать, ну? Чего скажешь?

Ничего не сказала – только проводила взглядом шоколад, капнувший с вилки на скатерть, и едва заметно – да-да, едва, но заметно! – брезгливо поморщилась. Гюрза откровенно усмехнулась в ответ, де Орво побагровел и полоснул ее взглядом совершенно бешенным… и таким же безрезультатным. Армейская целительница гнев южного лорда, кажется, даже не заметила, она ела взбитый с фруктами творог и по-кошачьи жмурилась от удовольствия.

– Это незаконно, – выдавил Тристан.

Правильно я не стала обольщаться его любезностью. Ненадолго братца хватило.

– Имперские законы! – старик ткнул вилкой, будто рассчитывал насадить на зубцы весь Имперский Кодекс – гражданский, уголовный и административный. Слетевшие с вилки капли шоколада мелкими точками усыпали лицо ближайшей невестки – та не дрогнула, не шелохнулась, и даже не потянулась к салфетке, чтобы вытереться. – Юг силен своими традициями, а у нас сперва отнимают последнее…

Баррака согласно кивнул, и тут же опасливо покосился на Улафа.

– Император отнял? – Ка Хонгу удалось распахнуть узкие глазки до почти нормальных размеров, с преувеличенной восторженностью разглядывая человека, у которого что-то отнял аж сам император! – И чего ж ему у вас так занадобилось?

– Наша гордоссссть… – прошипел старик, окинул сидящих за столом полным отвращения взглядом и скривился. – И наши дети! – отвращение сменилось ненавистью.

Над столом повисло короткое молчание.

– Оба старших сына лорда де Орво погибли в последний год войны, – словно извиняясь, пробормотал Тристан.

– Слава храбрецам!

От дружного рева армейских глоток дрогнули стаканы и подвески люстры. Пискнув испуганной мышкой, Агата шарахнулась от вскочившего Сигурда.

– Вечная память защитникам, – как старший по званию закончил Улаф, армейцы также дружно грохнули каблуками в пол.

Остальные обменивались растерянными взглядами. Они что… впервые слышат традиционное приветствие павшим? – теперь уже растерялась я. И только сейчас – не в вагоне среди демонов, не в полиции наедине с Барракой и Зарембой, а сейчас, за накрытым столом под этими недоумевающими взглядами – я поняла, насколько в южных герцогствах… непорядок.

– Сударыни! – Улаф почтительно повернулся к серым дамам. – Я здесь всего год и заботы о вверенном мне гарнизоне Приморска не позволили пока познакомиться со всеми вдовами наших отважных воинов. Но я и мои солдаты готовы оказать любую помощь. Довольны ли вы имперской пенсией? При обоснованной необходимости можно ходатайствовать об увеличении.

– Пенсией? – одна из «серых» вдруг вскинула на Улафа глаза и оказалось, что цвет у них, как у грозового неба, совсем северные глаза. И круги под глазами тоже… как после затянувшейся зимы. – Мне что… положены какие-то деньги за Франциска?

Это значит, жена среднего де Орво, а та, надо полагать, старшего…

– Безусловно, – удивился Улаф. – Пенсия вдове, если остался ребенок – пенсия до его совершеннолетия, и льготы для военных сирот на поступление в высшие учебные заведения империи.

– Ничего им не положено! – старый де Орво одарил невестку взглядом, обещающим всяческие кары, и та немедленно потупилась в стол. – Дурам никчёмным, не сумевшим удержать моих сыновей дома, чтоб не лезли на эту поганую, никому не нужную войну, не то что денег – гнилых очистков с кухни жаль! Даже сыновей им народить не сподобились – девки, что у одной, что у второй, им учеба без надобности!

– К счастью, законы империи этого не позволяют, – хмыкнула я. – У ваших дочерей ведь есть магия? – напрямую обратилась я к серым леди.

Те дружно вскинули на меня глаза, снова потупились в тарелки и когда повисшее молчание начало становиться уже неприличным, старшая наконец ответила почти шепотом:

– Да, воздушницы…

– Ну конечно! – наконец сообразила я. – Экскурсия младших классов Южной Академии на маго-техническую выставку! Кажется, я видела ваших девочек!

Обе невестки посмотрели на меня и впервые несмело улыбнулись.

– Да уж, особый стиль семьи де Орво невозможно не узнать! – колокольчиком прозвенела Агата, и серые леди словно потухли. Лишь одна с явным отвращением одернула серый плотный рукав.

– Вы, наверное, беспокоитесь, – у Мариты хватило ума вмешаться. Она одарила дочку быстрым злым взглядом и любезно улыбнулась серым леди. – С этой аварией в тоннеле дети застряли в столице неизвестно на сколько, это так неприятно.

– Я говорил, что девки должны дома сидеть, а не по столицам шляться! Нет, заладили: «Императорский приказ! Будущие маги обязаны посетить!» – явно передразнивая кого-то, скривился старик.

– Смею думать, что дети совершенно довольны, – негромко обронил Улаф. – Младшие классы Южной Академии взяла под опеку Ее Величество. Поживут пока в общежитиях Столичной Академии, на занятия походят, новыми друзьями обзаведутся… дополнительное посещения выставки обещали.

– Ее Величество очень… – опустив глаза начала старшая из серых леди…

– Видно, чему в Столичной Академии научить могут! – старший де Орво ткнул вилкой в мою сторону. – Как семью позорить!

– Я бы не стала обобщать – все же оба имперских принца учатся в Столичной… – словно беседуя с блином на тарелке, сказала я. – Да и наследники южных герцогств почему-то предпочли столичное обучение южному.

Де Орво в ответ только гневно фыркнул и вполголоса пробурчал:

– Предатели…

Снова короткое, как вспышка молнии молчание… и оторвавшаяся от творога Гюрза, тоже глядя рассеянным взглядом в пространство, обронила:

– Потеря близких, увы, может сказаться на психике самым пагубным образом. Так меня в Академии целительства учили.

– Вот! – старика ее реплика не то, что не смутила, наоборот, он аж взвился, как готовый прянуть на добычу орел. С вилкой вместо клюва. – Бабы их, имперские, в край распустились, и наших соблазняют! – сверлящий взгляд впился вовсе не в меня, а в Аниту Влакис. – А ведь сказано: «Жена да убоится мужа своего, да подчинится воле его, како же воле отца своего или брата, ибо они суть естественные покровители ее перед людьми!» Так и было, пока Его Императорскому Величеству древние людские законы вдруг плохи оказались – свои напринимал! – титул он цедил с таким сарказмом, что Его Величеству во дворце наверняка икнулось. – У них, понимаешь ли, теперь есть права! Вот у этих! – он поочередно потыкал вилкой в мою сторону, Аниты, Гюрзы, и одним небрежным движением обмахнул невесток.

– И у меня тоже есть! – напомнила о себе госпожа Тутс, которую в этот подсчет не включили.

Старик посверлил взглядом и ее и с надрывом повторил:

– И у нее тоже! Есть! Вот скажите мне кто-нибудь – какие? Какие права они имеют на какие-то права? В честь чего?

– С точки зрения формальной логики… – господин Тутс вдруг отвлекся от яичницы, – … дамы тоже могут спросить: на каких основаниях имеют права их мужья, а также малолетние сыновья и братья? – у банкира оказался мягкий вкрадчивый голос, таким только кредит под завышенные проценты предлагать.

Госпожа Тутс наморщила лоб… и послушно спросила:

– Правда могу? А на каких?

Старик де Орво захохотал, господин Тутс уткнулся в свою тарелку, пробормотав:

– Спасибо, дорогая, я всегда знал, что могу на тебя положиться.

– А на таких, госпожа… – издевательски протянул старик. – Что вся ваша жизнь, да-а-амская, от нас, мужчин, зависит. Сами вы ни воевать…

– Скажите это воевавшим женщинам. Например, морским леди Сейлор, – процедила Гюрза.

– Простите что вмешиваюсь… но лорд де Орво совершенно прав!

Прощать влезшего в разговор молокососа старик не собирался, но последние слова его обезоружили, и он подавился набранным в грудь воздухом.

Братишка Мариэллы Влакис… как его, Хуан Горо, тонко улыбнулся, явно чувствуя себя не только великим магом-дорожником, но и непревзойдённым политиком и дипломатом:

– Воинственность морских леди Сейлор – скорее исключение, связанное с их не вполне человеческой природой, – по губам мальчишки скользнула гадливая усмешка.

Не любит ундин? Или всех не-людей?

– Рыбины! – одобрительно кивнул старик. – А туда же – ле-е-ди!

– В Дорожной Академии мы, конечно, изучали на «Истории» речь Его Величества «О женщинах, вставших на защиту Империи», с которой все началось…

– Началось все с отца нынешнего нашего императора и лордов из тогдашнего Имперского Совета, которые полагали… что империя сильна традициями.

Старик де Орво нахмурился.

– …А потому принимали в Академию исключительно детей из алтарных родов… – я выразительно поглядела на мальчишку и тот покраснел – я не поняла только, от смущения или от злости. – Ведь настоящий алтарный маг стоит троих слабосилков из плебса! – интонации моего голоса стали неуловимо похожи на склочные повизгивания де Орво. Собственно, его я и цитировала – помню, как еще до моего побега он распинался на каком-то светском рауте. – Только вот у алеманцев… что поделать, у них всегда было плохо с традициями… оказалось по пять слабых, но отлично обученных магов на каждого нашего.

Старый император, ревнитель традиций и блюститель устоев, получил сообщение об алеманском прорыве, уничтоженной Северной армии, и массовых зачистках мирного населения – алеманцы сразу и недвусмысленно заявили, что на завоеванных территориях им нужна только земля, а населения у них и своего избыток, для него и завоевывают. Император захрипел, царапая горло, и рухнул на ковер в своем кабинете. Его старшему сыну пришлось принимать регентство при парализованном отце. Наверное, только в охватившем империю ужасе и безнадежности принц-регент и смог провернуть тогдашний свой фокус: призвать в армию всех обученных магов… без различия пола. Брожение началось, когда насмерть перепуганные леди оказались в войсках – господа офицеры иронизировали насчет «леди-маг почти при смерти – она сломала ноготь!», но веселились они не долго. Ровно до того дня как сестрички леди Вальтерс, отстав от своего полка (да-да, леди искали травницу, у леди шелушилась кожа на руках!), столкнулись с наступающей алеманской кавалерией… и доказали, что настоящие алтарные маги – а также магички! – и впрямь кой чего стоят. Леди-менталистка в один миг свернула полковым магам алеманцев мозги набекрень, а леди-огневичка во главе табуна огненных коней прошла сквозь кавалеристов как пламя проходит сквозь сухой подлесок. Оставляя за собой лишь пепел и золу.

Девчонкам, конечно, повезло – с легкостью давившие наше сопротивление алеманцы расслабились. Но их маленькая победа, раздутая имперской пропагандой, вернула империи надежду… и самообладание.

– То есть, алеманцев наши женщины не побоялись, а своих мужчин должны? – едкий голос Гюрзы разогнал мои размышления.

И правда, что это я все о прошлом, когда тут такое интересное настоящее!

– Я совсем не страшный, я хороший! – прогудел Ка Хонг и даже голову наклонил, чтоб жена потрепала его по жестким, как конская грива, волосам.

Марита неодобрительно поджала губы.

– Да-да, как там было сказано: «Если женщины способны решать судьбу Империи, то и о собственных судьбах как-нибудь позаботятся…» – небрежным движением плеч мальчишка-дорожник изобразил как сильно он в этом сомневается.

Ему что, маменька денег не дает? Или девчонка на экзамене по баллам обошла?

– Мы все, конечно, понимаем, что император хотел сделать приятное милым дамам… – он улыбнулся уже снисходительно. – Но сейчас, по прошествии десяти лет, очевидно, что постулат «женщины спасли Империю», все же несколько… преувеличивает их роль в победе над Алеманией. Я безусловно отдаю должное целительницам… – братишка Мариэллы поклонился Гюрзе.

Да-да, мы все поняли, что ты – дипломат!

– …и другим дамам, самоотверженно работавшим во вспомогательных службах…

Де Орво скабрезно осклабился, давая понять, что он думает о работе во вспомогательных службах.

– Но вот вы сами, госпожа целительница, вы же не воевали?

– Мне в последний год войны шестнадцать исполнилось. Я подавала заявление, меня не взяли, – процедила Гюрза.

– Прекрасный порыв, сударыня! Хоть и бесплодный… – мальчишка покивал с видом умудренного старца. – Но лишь подтверждает мою мысль. Каждый из нас знаком с воевавшими мужчина, наверняка и не с одним! Но кто из вас, судари и сударыни, лично знаком хоть с одной женщиной, в самом деле участвовавшей в боевых действиях? – и он обвел стол торжествующим взглядом.

Старый де Орво одобрительно крякнул:

– Надо же – простолюдин, а соображает!

Сидел далеко, а то б и по голове потрепал, как притащившего тапочки пса. У мальчишки-дорожника после этой реплики даже лицо вытянулось.

– Вы знакомы, – негромко обронила я, как всегда, следуя своему главному жизненному правилу – противника надо добивать.

– Я? – он поглядел на меня растеряно. – Я ни с кем не…

– Вы знакомы со мной, – я улыбнулась – не искреннее, а так, как в бытность свою истинной леди улыбалась случайным и ненужным светским знакомым.

Молчание над столом теперь не висело, оно словно плавало, отталкиваясь от одного, переползая к другому, и наполняясь недоумением.

– И в каком же сражении вы участвовали, сударыня? – наконец разразился словами юнец, явно полагавший свой тон едким и саркастичным.

– Прибиралась там потом, что ли? – гулко и как-то фальшиво хохотнул де Орво.

– Окончила Северную Академию магии. В год начала войны, – не отрывая глаз от чашки, вдруг пробормотал Заремба.

– И что? – Баррака поглядел на него недоуменно…

А глаза Улафа и Сигурда начали расширяться, наполняясь ужасом… неверием… снова ужасом… благоговением…

– Какой же я идиот! Как же я сразу не понял… – явно насилуя враз пересохшее горло, выдохнул Улаф.

– Вы… – выдавил лейтенант. И задушенным шепотом. – Вы… Танцевавшая-на-Последнем-Балу!

Мы уходили прямо из зала Академии. Уходили, сжимая в руках новенькие, пахнущие типографской краской магистерские дипломы. Уходили как есть: парни в смокингах, девушки в бальных платьях. Ярвуд обнял меня за талию, и мы вместе шагнули в распахнутый ректором портал – прямиком в пустые окопы с ошметками тел в имперской форме. Загрохотал воздух – алеманцы ударили камнепадом, Ярвуд ухмыльнулся и проорал: «Станцуем с алеманцами, Летишенька?», а я намотала на руку шлейф. И мы станцевали, о как мы тогда станцевали под музыку чужих атакующих заклятий – Ярвуд Молот и Слабачка Летиша!

Потом много чего скажут о нас: что отправлять едва обученных магов навстречу наступающим алеманцам было преступлением, что тем же иллюзорам там было нечего делать, что все можно было решить иначе, что… Тогда мы просто знали, кроме нас – никого, пока мы держимся, через тоннели вывозят младшие курсы Академии, бегут горожане и взрывают оружейные заводы, чтоб не достались врагу. И мы танцевали, танцевали, танцевали… В ураганах. В камнепадах. В потоках воды и водоворотах пламени. В возникающем и тут же рассыпающемся на части мельтешении иллюзий.

Три дня. Мы дали три дня тем, у кого не было и часа.

Неудержимо накатывающее наступление алеманцев со всеми их солдатами, орудиями и магами споткнулось о пять сотен выпускников и две десятка преподавателей Северной Академии.

– У меня орден Последнего Бала. Первой степени, – кивнула я.

Последний Бал третьей степени дают «за исполнение долга несмотря на угрозу жизни», второй – «за долг, исполненный в безнадежных обстоятельствах», а кавалеров первой степени не бывает. Кроме нас, конечно. Четырехсот семидесяти мертвых и пятидесяти оставшихся в живых.

Я знала, что сейчас будет, но северяне даже меня сумели удивить.

Они не вышли из-за стола, а просто перемахнули его – в слаженном, почти невесомом прыжке, под испуганный вопль Агаты и почти неслышный звон чашек. Отпрянул Тристан, Марита вскочила и шарахнулась в сторону, а Сигурд и Улаф опустились с двух сторон от меня на колени.

– Моя сестра, леди, моя старшая сестра! – бормотал Сигурд и на глазах его блестели слезы. – Она рожала в тот самый день! Муж успел закинуть ее с новорожденным в Межмировой экспресс. Они спаслись, леди, потому что вы… это вы спасли их! – и он прижался лбом к моей руке.

Да. Что б ни случалось со мной потом, это то, что я повторяла и буду повторять себе всегда – в те дни мы спасли очень много людей. Мы дали… и взяли цену за каждую жизнь. И за каждую смерть тоже.

– Муж вашей сестры… погиб? – спросила я.

Сигурд кивнул, не поднимая головы.

– Вот он свою семью и спас. Своей жизнью. Он, и Улаф, и… наследники де Орво… – с некоторым трудом выдавила я. Неприязнь к старику не должна затмевать уважение к погибшим.

– Вы… – Улаф протестующе мотнул головой. – Меня на севере в тот день не было, я на востоке служил, домой попал только во время Большого Прорыва. В городок поехал, где родители и сестры жили. Не нашел.

– Родню… не нашли? – выдавил Тристан. – Соболезную, лорд командор…

Я только и смогла, что торопливо сжать руку Улафа. Они здесь просто не понимают…

– Города не нашел… – сухо обронил северянин и направился обратно к своему месту.

– Вы… я слышал, вы в столице во время войны были, а вовсе не на севере! – голос у мальчишки-дорожника дрожал от обиды, он судорожно кусал губы и смотрел на меня волком.