Текст книги "Счастливые пчёлки. Философия осознанного образа жизни"

Как сформулировать понятный всем закон?

Чтобы потерять друга, скажи ему правду.

Как поступает толпа с выделяющимися из неё людьми? Чаще всего клеймит и закидывает камнями вплоть до изгнания.

А как именно те или иные люди выделяются из толпы? В чём именно состоит это выделение? Как мы можем, глядя на кого-то, сказать, выделяется он или нет? Давайте разберёмся. На примере личных отношений и близости по большей части, как самых простых в плане логики по сравнению с остальными социальными ролями.

Наш язык неплохо справляется с коммуникацией в обычной бытовой жизни. Есть названия предметов, действий, которые мы делаем регулярно, чувств и мыслей, которые мы испытываем в течение жизни, состояний, статусов и прочего, что составляет наше бытие – что мы видим, чувствуем, к чему стремимся.

Даже такой богатый по словарному запасу язык, как русский или английский, не предназначен для передачи информации о чём-то, выходящем за рамки этой обыденности, например, для нестандартных ситуаций или для абстрактных конструкций. В виде которых, собственно, и строится любой закон.

Любой закон. Будь то морально-этическая норма, юридический или математический посыл, описание привычной модели поведения или религиозных учений. Даже если и удаётся сформулировать кратко основную идею, требуется много букв, чтобы эту идею все поняли действительно одинаково. Много букв на то, чтобы эту основную идею представить в форме конкретной игровой (жизненной) истории, в которой идея подсвечивается – именно она оказывает главное влияние на сюжет, а не другие факторы. И в отношении некоторых законов не так-то просто бывает выдумать такую жизненную историю…

Причём это правило работает и в отношении самого себя, то есть самого этого правила про сложность языка – без подробного объяснения с несколькими доказательствами люди уверенно отрицают ограниченность слов и разное понимание понятий.

Непривычно думать о том, что существуют такие конструкции, которые нашим языком нельзя описать одним-двумя предложениями. Нужно дать десятки страниц уточняющего текста, чтобы описать какую-то даже простую мысленную или логическую конструкцию, разъяснить десятки взаимосвязанных условий и законов, которые бы составляли один какой-то закон.

Непривычно – думать и принимать, что языка, на основе которого строится целиком вся твоя жизнь, не хватает, чтобы передать какое-то понятие. Ведь это же косвенно указывает на то, что и сама жизнь ограничена. Что мир значительно многограннее, чем мы проживаем.

Да, жизнь ограничена – бытовухой. В то время как взаимодействие с информацией происходит на нескольких уровнях, значительно превосходящих эту бытовуху по объёму данных.

Наглядно уровни информации и её понимания можно выразить так:

Уровень фактов – очевидные вещи, события и явления, которые всеми окружающими воспринимаются одинаково. Есть, конечно, разница между наблюдающими в полноте или угле зрения, но на этом уровне она минимальна. Количество слов в языках для описания фактов прямо пропорционально количеству явлений окружающего мира, с которыми они сталкиваются в данной местности. Именно на данном уровне доказательства выглядят наиболее убедительно. К сожалению, идеи уровня обобщения и законов не имеют фактов, кроме статистики, которую можно перетянуть при желании в сторону необходимого автору искажения.

Уровень интерпретации – разница в восприятии разными людьми одних и тех же фактов становится ошеломляющей именно на этом уровне. Одни и те же факты могут интерпретироваться людьми разных культур и даже просто убеждений совершенно по-разному. И я здесь под культурами имею в виду не только такие глобальные отличия, как национальные традиции, религиозные догмы и традиции и особенности восприятия мира, связанные с географическим положением. Нет, всё проще и шире одновременно. Я говорю обо всём комплексе рефлексов, воспитанных у человека в течение жизни. И под влиянием глобальных причин, и под влиянием воспитания и окружения, а ещё все те знаковые случаи в жизни каждого отдельного человека, которые воспитали в нём определённые точки зрения на те самые факты. Словарный запас для уровня интерпретаций составляет львиную долю любого языка, потому что именно на этом уровне происходит большая часть взаимодействия между людьми. Доказательства на этом уровне, на мой взгляд, невозможны – вместо них люди просчитывают ситуацию наперёд и подыгрывают, изображая согласие, манипулируя и рассчитывая получить компенсацию этой лжи.

Уровень обобщения. При всём разнообразии судеб и рефлексов людям нужно как-то уживаться друг с другом, коммуницировать, договариваться, достигать чего-то вместе. Поэтому каждый из нас может, глядя на другого человека, «отбросить» неважные и непринципиальные для выживания детали, факты и особенности этого человека, чтобы далее говорить о нём, как о сферическом добряке в вакууме. Ну или как о подлеце. Или умнике. И так далее. Обобщая, мы всё так же отталкиваемся от своей истории, от своих привычных реакций, как и на уровне интерпретаций, но, во-первых, вынуждены считаться с уже устоявшимися группами обобщения (классификаторами для оценки, методиками оценки и т. п.), а во-вторых, сильно зависим от объёма жизненного опыта. Развитие языка и уточнение опыта на данном уровне происходит благодаря выскочкам – тем самым выделяющимся из толпы людям.

Уровень закона. Та самая истина, сформулировать которую, якобы, невозможно. Возможно, друзья мои, возможно. Просто слов для этих идей в языке нет, поэтому законы всегда между строк в очень больших текстах. Кому-то истина настолько будет резать глаз, что он будет отрицать очевидные факты – самый первый уровень информации, а ведь в больших текстах всегда есть, к чему придраться. Порой отрицается даже сама необходимость вчитываться – со словами «афоризмы же короткие, а вы тут написали 1001 страницу, мутите воду, видимо». Именно поэтому, за ненадобностью, в наших языках слишком мало слов, которыми можно однозначно доносить информацию такого уровня. В этой книге около двадцати утверждений уровня закона, которые я пытаюсь озвучить явно, а не между строк. И утверждение, что наш язык предназначен для лжи и манипуляций, – одно из них.

Возвращаюсь к нестандартным ситуациям и абстрактным конструкциям. Выделение необычного человека из толпы происходит за счёт интерпретации его поступков и сравнения их с обобщённым образом этой толпы. Если совпадение налицо, относим его к стаду, если нет – клеймим. И при этом каждый человек не просто выносит своё суждение, он ещё и предполагает суждение остальных членов группы, проверяя и своё собственное нахождение в группе при таком приговоре, и, соответственно, это своё суждение – на состоятельность.

Если у группы недостаточно слов, чтобы однозначно классифицировать выделяющуюся персону, либо произойдёт развитие языка и появление нового эпитета (статуса), либо персона будет осуждена с «закрытием глаз» на часть фактов и названа уже имеющимся эпитетом.

Хорошим примером являются оценки положительных и отрицательных персонажей в кино и литературе.

И положительный, и отрицательный персонажи могут в равной мере совершать совершенно одинаковые с точки зрения светского закона поступки, убивать одинаковое количество окружающих людей, нарушать морально-этические правила, идти напролом, вести паразитический, вредный, опасный, неправильный (нужное подчеркнуть) образ жизни, – словом, грешить по полной программе. И почему-то у одного из них все эти факты на поверхности, обсуждаются и порицаются обществом, и справедливой расплаты ему за них не избежать. А вот второму это прощается, будто бы так и должно было быть.

Недостаток слов и, самое главное, отброшенных фактов на уровне обобщения и закона приводит к тому, что мы вынуждены клеймить лишь крайностями – «хороший» или «плохой», например, причём лишь по ограниченному списку критериев. При этом, хорошим считается тот, кто отнесён к толпе (к стаду, группе, команде и т. п.), а плохим – выделяющийся, имеющий нестандартную точку зрения или даже поведение.

Сравните с этой позиции поведение в ресторане быстрого питания трёх людей. Михаил знаком не просто с этикетом, а ещё и с его историей, назначением (обоснованием), применимостью и значением. И он в данной ситуации принимает решение не обращать внимания на догмы и правила поведения в ресторанах, поскольку понимает, что эти правила были созданы не для этого заведения. И ест себе, не заморачиваясь, звонко чавкая.

Пётр вообще никогда толком не слышал об этикете и даже термина такого не знает. Простой человек, простая жизнь, ему ни этикет, ни тем более такие высшие материи, как отношение к его персоне окружающих, мягко говоря, неважны. Не в его рефлексах. И он точно так же громко и звонко чавкает, не уступая Михаилу.

Мария никогда не слышала и не задумывалась об истории этикета, но родители, желая дочке хорошей жизни с принцем, приучили её всегда первой входить в лифт, пользоваться салфетками, ножом и вилкой, тихо смеяться и писать «Вы» с большой буквы. И она пребывает в абсолютной уверенности, что является эталонным носителем норм этикета, имеет право судить окружающих в части соблюдения оного, и это слово должно восприниматься окружающими, как божественный мотиватор изменения поведения. Глядя под звонкое чавканье на капающий с рук Петра и Михаила кетчуп, она однозначно классифицирует их как быдло. Ведь она сама режет ножом бургеры на маленькие кусочки, ест их не иначе как вилкой, вытирая губы салфеткой после каждого куска.

В этой картине Мария аллегорически представляет толпу. Михаил – гения. Пётр – быдло.

Сточки зрения толпы выделяющийся человек плохой. Куда бы он там ни выделялся. Ведь оценка ведётся не по уровню знаний или решениям – эти факты были отброшены при обобщающей классификации. Оценка ведётся по объёму кетчупа на столе и на губах после еды. А ведь, согласитесь, чисто случайно и Пётр по этому показателю мог оказаться лучше Марии. Если бы был ловким, внимательным и голодным любителем кетчупа и не проронил бы ни капли.

Разница в отношении и оценках толпой падших и возвышенных людей скрыта в языке, в присваиваемых ярлыках – именно отсюда разночтения. Ведь ярлыки выносятся на уровне интерпретаций, то есть на основе личного отношения, а относятся к уровню обобщений, то есть предназначены для оценки и взаимодействия с носителем ярлыка всех окружающих.

Откуда такая ограниченность языка?

Оттуда, что у людей нет нужды в том, чтобы говорить правду, чтобы какое-то слово однозначно говорило о сути предмета, отношения или понятия. Особенно это относится к тем сферам жизни, где есть возможность влияния на других людей: эмоциям, чувствам, поведению, всем тем товарам и предметам, которые символизируют определённые социальные группы и статусы и т. п., а также к тем понятиям, которые связаны с властью над людьми и управлением: политике, продажам, рекламе, образу жизни и так далее.

Что это за сферы влияния такие и что за управление понятиями?

Забегая вперёд, отмечу, что это те самые социальные группы и статусы, которые человеку очень желанны, но в которых он не является ревизором. Создание новых понятий, по сути, ведёт к созданию альтернативных социальных групп, в которых человек уже обладает необходимым статусом. Для самого человека, с позиции психики, это договор с богом, для всех остальных – обучение.

Простым языком, это те части нашей жизни, в которых удалось обмануть толпу.

Каждый из нас в обычной жизни сталкивается с тем, что какие-то свои чувства он вынужден прятать или даже отрицать, а какие-то чувства и потребности – наоборот, демонстрировать. Вынужден, потому что от него этого ждут, потому что должен, потому что он считает это правильным или логичным (см. ниже «Идеальный человек»), Во всех тех случаях, когда не сделать этого означает что-то плохое, а сделать – что-то хорошее.

При этом, кроме этого великого «добра» и «зла», в конкретной проблеме и конкретном выборе, у человека есть ещё десятки и сотни желаний и потребностей, которые он учитывает, расставляя приоритеты не по каждому отдельному решению, а по всей системе в целом.

И сказать и сделать или скрыть и недоговорить нужно так, чтобы влияние на все остальные сферы жизни было или позитивным, или хотя бы минимальным. Эти сокрытие или демонстрация чувств и потребностей при их, соответственно, наличии или отсутствии ведут к искажению качественных характеристик.

Такому искажению, при котором человек, говоря «белое», при том что видит на самом деле нежелательное для него «чёрное», сам же начинает наделять это «белое» некоторыми оттенками черноты. Верит в то, что говорит, – для убедительности.

Верит в то, что говорит, потому что иначе у него же самого будет когнитивный диссонанс. И это выражается в языке в виде искажения смысла слов, приставок, усилителей и уменьшителей, дополнительных пояснений или поступков, демонстрирующих истинное значение сказанного слова.

Потом, далее, когда он будет говорить про действительно белое, эта вера останется, и он уже никогда не сможет обозначить белый цвет. Даже когда он дополняет понятия усилителями вроде «по-настоящему белое» или «самый лучший», рано или поздно смысл самих этих приставок и усилителей тоже искажается. И «по-настоящему белое» тоже становится серым.

Пример 1. Обозначение чувств.

Миша и Маша уже давно вместе, их отношения, по их словам, очень серьёзные, близкие, ответственные.

Как они понимают эти слова – серьёзные, близкие, ответственные.

Маша регулярно спрашивает Мишу, любит ли он её.

Для неё этот вопрос может быть всем, чем угодно – от привычного и приятного способа заполнить тишину порцией комплиментов, сравнимого по эмоциям с пожеланием доброго дня каждое утро, до единственного и неповторимого удовольствия от голоса любимого человека, произносящего определённые слова. По настроению – вопрос уже вошёл в привычку, и слова срываются с губ сами собой. Для Миши каждый такой вопрос является вызовом. Он всякий раз воспринимает этот вопрос как результат сомнений любимой в том, как он к ней относится. И если поначалу это было вызовом для его модели ухаживаний, далее стало привычной и скучной традицией, то последние месяцы стало действительно признаком сомнений. Он сам полон сомнений:

«Мы же столько лет вместе! Как можно спрашивать об этом каждый день? Она что, ждёт, что я вот так вдруг в какой-то день могу сказать „нет"?».

И при всём этом он продолжает отвечать ей «Да» на каждый её вопрос. Оба это «Да» воспринимают уже далеко не так, как было пару или десяток лет назад.

Страшно представить, но если они разойдутся и какая-то другая мисс спросит Мишу, любит ли он её, какие бы чувства он ни испытывал, для него ответ «Да» будет полон сомнений.

А самое страшное тут, что это в каждом из нас. И практически в каждом слове.

Пример 2. Отношение к переработкам.

Во время интервьюирования при приёме на работу часто можно услышать вопрос «Как вы относитесь к переработкам?». Заинтересованный в трудоустройстве кандидат, разумеется, с большой вероятностью ответит, что «переработки – это его кредо» и он «жалеет, что в сутках всего 24 часа».

Работодатель помимо непосредственно вопроса держит в голове информацию о том, что:

1. На рынке 100500 аналогичных кандидатов, и острота нужды у них разная.

2. Задачи, которые планируется закрыть данной позицией, учтены в описании вакансии явно не полностью. Есть такие непредсказуемые риски, которые списать буквально не на что и не на кого.

3. Стоимость поиска сотрудника растёт с каждым днём.

4. И ещё куча других предположений с той же логикой – а что ещё говорит «за» или «против» скорейшего приёма именно этого кандидата. Для работодателя это означает, что кандидат, став сотрудником, сможет за оговоренные деньги гарантированно выполнять порученную ему работу, даже если сложность этой работы не соответствует позиции, а ресурсы для выполнения работы были оценены необъективно или с сознательными искажениями. Всё ради победы на рынке, всё ради прибыли владельцев.

Вряд ли кандидат мотивируется в духе «всё для прибыли владельцев». Даже если их прибыль для него и является приоритетом, то лишь опосредованно, через их гарантии стабильности, лояльность, расположение, политические и репутационные «очки», которые не озвучиваются, но имеются в виду каждым из них. «Заинтересованность в трудоустройстве» кандидата не связана с тем, какие проблемы стоят перед владельцами компании. Его заинтересованность определяется простым соотношением: что, по его мнению, он получит/что, по его мнению, он потеряет в жизни.

Для сотрудника фраза означает:

1. Я получу безопасность, так как буду просто-таки бесценным сотрудником.

2. Я получу гарантии, что меня не уволят в кризис. Мы ведь договорились! А мне ещё кредиты выплачивать.

3. Я покажу себя с лучшей стороны. Это редкость в наше время.

4. Да, может быть, придётся поработать пару раз в месяц чуть подольше. Это не страшно.

5. Постараюсь уходить пораньше в те дни, когда работы нет. Казалось бы, говорят об одном и том же, но за простыми словами такой разный смысл.

Если говорить об этой ситуации на уровне обобщения, её можно было бы описать так.

Рынок труда в случае данной вакантной позиции – рынок работодателя, и работодатель этим активно пользуется. Работодатель в курсе предстоящей нагрузки на этой должности, объективно понимает нехватку одного человека для выполнения всех этих задач и видит недостаток компетенций у всех доступных за предлагаемый оклад кандидатов. Поэтому манипулирует: «Хочешь на работу? Соглашайся на переработки!».

Для кандидата в данной ситуации сказать, что он не согласен на переработки, практически гарантированно означает отказ в дальнейшем трудоустройстве. В условиях рынка работодателя он подыгрывает, изображая из себя любителя погнуть спину бесплатно.

А ведь если бы называть вещи своими именами, вопрос работодателя звучал бы так:

– Как вы относитесь к тому, чтобы работать больше, чем мы с вами прописываем в договоре, чтобы я и владельцы компании получили больше прибыли?

А ответ кандидата звучал бы так:

– Мне всё равно, на кого работать, лишь бы платили сейчас и в будущем, именно это мне нужно. До тех пор, пока я не встречу кого-то, кто будет менее наглым, чем вы, я готов буду терпеть всё что угодно.

Разве станет кто-то так говорить на собеседованиях?!

А самое страшное тут, что это в каждом из нас. И практически в каждом слове.

Таким образом, все мы вынуждены врать, ради того чтобы быть в каких-то социальных группах или иметь какие-то статусы. И язык приспособлен именно для этого. В языке все (!) смысловые слова в определённом контексте понимаются по-разному. Значение меняется от случая к случаю для получения или сохранения каких-то позиций в обществе или перед самим собой.

Эффект усиливается привычками и традициями – воспитанием, окружением и т. п. Может быть, «врать» – очень уж жёсткое слово, ведь за этим понятием стоит мотив осознанного намеренного искажения фактов. И всё же да, в современной цивилизации именно так. Точных слов в языках развитых культур уже давно нет. Если они и были когда-то, то лишь в те времена, когда назначением языка было наименование физических объектов и явлений для организации коллективной работы. С момента появления в языке символов для именования «воображаемых сущностей», не связанных с реальностью, но имеющих ценность в определённом коллективе, начинается история обмана. Отсюда и разночтения.

Дьявол не знает, что он Дьявол. Он думает, что он Бог.

Разберём чуть подробнее, как именно слова используются для статусов. Каждый человек пребывает в балансе между разными способами удовлетворённости инстинктов. Напрямую и непосредственно может удовлетвориться только инстинкт размножения, а безопасность всегда реализуется через какие-то социальные конструкции – через то, как мы видим и оцениваем своё положение в обществе (см. ниже «Ответственность перед группой»). Конструкции – потому что в быту никто не заморачивается, разбирая каждое слово и жест, воспринимаются и учитываются целые паттерны, шаблоны поведения и модели жизни. Якобы влияние отдельного слова или фразы настолько мало по сравнению с общей жизненной концепцией, что его значением в мнении окружающих можно пренебречь.

Однако ж это не так. Как раз из отдельных слов и дел и состоят те самые модели поведения, шаблонными названиями которых люди «говорят».

Опишу, как это работает.

Называя кого-то (например, себя) каким-то эпитетом, мы помещаем человека в рамки определённой группы ограничений – что ему делать нельзя, а что, наоборот, должно.

Восприятие человеком этой группы (насколько она ценна с точки зрения выживания и размножения) определяет ценность этой группы для его мотивации – будет он стремиться к ней или будет, наоборот, убегать. Соответственно этой оценке строится и отношение к эпитету. И опосредованно к говорящему. Слова-признаки, определяющие группы, могут быть при этом как объективно значимыми (например, деление на группы по половому признаку), так и такими, на которые в быту никто не обратит внимания (как умение считать точки в экспериментах).

При этом в силу того, что язык – ложь, ярлыки могут быть обманчивыми и двоякими, могут говорящим и слушателем относиться к разным группам.

В личных отношениях это вообще огромная беда. Все эпитеты, комплименты, обещания, включая даже сами названия отношений и ярлыки, по сути, описывают далеко не отношение людей друг к другу, и не их желания. А отношение к неким позициям в жизни, социальным статусам и видам отношений.

Если я хочу есть, но в обществе не принято быть голодным, я буду использовать какие угодно слова, но никогда не скажу, что я «голоден». Иначе я буду восприниматься окружающими как изгой и недополучу от них какие-то блага – не смогу в дальнейшем реализовать положительный статус. То есть снизится вероятность выжить.

Я не хочу врать толпе, я не принижаю своё чувство голода, я не выражаю этим своего отношения к голоду и еде. Нет. Я выражаю этим своё отношение к толпе, в которой принято такое отношение к чувству голода и еде. То есть опосредованно.

И то же самое и со вторым инстинктом – в современной светской культуре развитых стран секс строго упорядочен ритуалами, и прямо говорить о нём, например, противоречит этим ритуалам, а значит, считается неправильным, постыдным и вульгарным, а стремиться к отношениям, в которых секс подчёркнуто на первом месте, просто тупо запрещено. И такие отношения называются, как угодно, только не своими именами. Иначе можно получить ряд постыдных статусов, что приведёт к снижению лояльности части общества и недополучению каких-то благ. То есть к снижению вероятности выжить.

Классический пример ярлыка, свойственного группе, которая не нужна. Миша познакомился с Машей. Они общаются, узнают друг друга, взаимно нравятся друг другу, им хотелось бы развивать эти отношения. Миша предлагает Маше «большую и чистую любовь» и приглашает встретиться.

Для Миши «большая и чистая», соответственно воспитанию и жизненным установкам, однозначно ассоциируются с семьёй и отношениями на всю жизнь. Относя Машу к группе людей, с которыми он готов связать свою жизнь, он настроен на эти самые серьёзные отношения, в которые в том числе входит и радость от близости. Поэтому предложение интимной встречи для него – это открытая Маше душа.

У Маши, в силу её привычного поведения (воспитание, привычки, примеры вокруг и т. п.), срабатывает рефлекс – секс вне брака воспринимается как линия поведения падшей женщины, и соответственно предложение только секса, без брака, однозначно относит её к группе «падших». Интересна ли ей эта группа с точки зрения выживания и размножения? Нет. И она не слушает никаких других слов, объясняющих какую-то там «открытую душу» и «серьёзные отношения». Это всё уже неважно.

Каждый способ удовлетворения связан ярлыками и социальными группами. Какие-то ярлыки относят людей к каким-то большим группам, в которых может быть много одновременных участников, а какие-то уникальны и не могут быть даны разным людям (например, все те, что с эпитетами «самый» или «близкий»), Такие ярлыки дают гарантию безопасности, поскольку говорят об уникальном вкладе в достижение цели группы (см. ниже «Ответственность перед группой»), и из-за этого за эти статусы и группы ведётся ожесточённая конкуренция и борьба.

Так как сам процесс включения в группы связан с решением ревизора (зависимостью от ревизора), любое действие в этой конкуренции связано с покушением на удовлетворённость безопасности других людей – тех, которые не получили уникальный статус, потому что его получил сам человек.

И если эти другие люди являются ревизорами каких-то других важных социальных групп, человек балансирует на грани.

Собственно, так оно всегда и происходит между знакомыми и тем более близкими людьми – без всяких «если», так как они друг для друга всегда являются ревизорами сразу нескольких групп. Получая в одной из них преимущество, важно соблюсти баланс безопасности для другого человека, иначе будет агрессия.

Балансирование выглядит как бизнес-отношения: ты мне – я тебе.

Пример линии поведения в товарообмене статусами.

Петя своими действиями или словами показывает Маше какую-то определённую линию поведения, которая для неё предсказуема. Например, в процессе ухаживания не забегает вперёд, не говорит двусмысленностей, вовремя и к месту делает сюрпризы и подарки, говорит ей именно то, что она ожидает услышать, обещает уж если не золотые горы, то свой уютный домик (реалистичные планы), рассказывает, что она единственная и он хочет познакомиться с родными и т. д. и т. п.

Для Маши это значит, что она может просчитать свои жизненные шаги дальше и тем самым снизить хаос и повысить свою безопасность.

И она ему в ответ – статус «хорошего человека», «порядочного человека», включение в группу «близких людей», это и вообще наделение ролью ревизора в каких-то группах (группа порядочных людей, например) или уникальным статусом (см. выше) «её жениха».

Чем больше будет случаев ожидаемого Машей поведения Пети, тем выше будет его надёжность в её глазах и тем выше будут статусы и эпитеты, выдаваемые ею Пете.

В дальнейшем Петя реализует это доверие и статусы через ответное влияние – в какой-то момент роль ревизора или уникальный статус дают ему возможность без потери отношений поступить эгоистично, требовать от Маши какого-то поведения в обмен на то, что он, будучи ревизором, включит её в какую-то группу.

Допустим, Петя может рассчитывать на то, что даже при большом выборе мужчин она будет в большей степени лояльна именно к нему – больше проводить времени с ним, чем с остальными, в большей степени открыта, в большей степени доверчива. Это и есть реализация.

В какой-то момент Петя требует от Маши её верности. Важно ей это или нет, сложно это ей или нет, считает ли она это правильным или нет, неважно – для неё это ограничение свободы, то есть ущерб для безопасности, «недополученные контакты». Но она соглашается на это, поскольку взамен он тоже наделяет её уникальным статусом – «своей невесты». Что для неё будет означать безопасность, потому что и она от него сможет теперь требовать верности.

Ты мне – я тебе…

В таких вот договорах и колебаниях и состоит всё общение. На абстрактном уровне любой разговор – это обмен доказательствами своих статусов, наделение новыми статусами, подтверждение наличия статусов и реклама возможностей этих статусов.

А любые отношения – это постоянная смена зарабатывания статусов и их реализации и, соответственно, череда надёжных и эгоистичных поступков.

Реализация статуса идёт через доверие. Наделение положительными статусами – это повышение надёжности человека в глазах ревизора. Получение отрицательного статуса – это когда ревизор видит в действиях оцениваемого эгоизм (см. ниже «Формулу доверия»).

Колебания человека по жизни и собственно его мотивация что-то делать продиктованы тягой повлиять на разных людей. Если люди, на которых человек пытается влиять, относятся к разным социальным группам и никак между собой не связаны, эту тягу реализовать несложно – человек просто переключается с одной линии поведения на другую, лишь бы времени и обещанных ресурсов хватало на выполнение всех обещаний. А вот если люди относятся к разным социальным группам, но при этом ещё и сами по себе чем-то объединены, возникают накладки.

Миша, влияя своим предложением на гарантии выживания Маши, тем самым снижает желание Маши, чтобы выжил сам Миша. Во всех тех случаях, когда Маша будет влиять на статусы и ревизоров, важных Мише для выживания, она будет стремиться принизить их значимость для группы. Пусть даже и неосознанно.

Когда Миша направляет Маше послание с предложением отношений, это означает, что его оценка его состояния, социальных групп и статуса (по его информированности) соответствуют состоянию и статусам Маши (в его картине мира). Если Маша игнорирует это послание частично или полностью, она, по сути, ведёт себя так, будто бы состояние и статусы Миши не соответствуют её статусам. Если в этой ситуации рассматривать эти две оценки, как минимум одна из них будет на уровне интерпретаций или обобщения противоречить уровню фактов.

И кто-то «уже никогда не сможет обозначить белый цвет».

Эффект значительно усилится, если это рассмотрение оценок будет в ситуации, когда кроме этих двух людей оценки видит кто-то ещё из окружающих людей. Ведь их восприятие Маши и Миши будет именно по этим искажённым словам.

Плохая ли Маша? Плохой ли Миша? Нет, оба работают по одной программе и, вы удивитесь, ради одной цели. Просто ожидания не совпадают с реальностью, а это совпадение – тот самый критерий, который отделяет мух от котлет в вопросе «свой-чужой».

Важный момент, который хотелось бы отметить в этом примере. Наделение статусами (а вернее, степень соответствия между ожиданиями и получаемыми статусами) напрямую влияет, если не сказать определяет, то, насколько Маша желает Мише выживания в группе. Я вернусь к этому определению чуть позже.

Об ожиданиях, и почему они не совпадают с реальностью.

Самый очевидный ответ, почему ожидания не совпадают с реальностью, в том, что ожидания никогда не озвучиваются – о них никто не знает. А раз никто не знает, то никто и не стремится их выполнить.

Но тогда возникает вопрос: «Как же так? Разве я не говорю, что хочу? Разве я не слышу, что говорят другие? Да и вообще все эти рассуждения об общении и статусах – разве не об этом? Не об ожиданиях?».