Текст книги "Счастливые пчёлки. Философия осознанного образа жизни"

Примером накопленной ошибки может служить разве что сожаление пожилых людей перед смертью об упущенных возможностях. Жили бы люди подольше, ошибочность стратегии отрицания и позитивности стала бы очевидной.

Эмоции – взгляд в будущее. Это отражение того, каким, с точки зрения смысла существования, видит себя человек в этом мире. Состоявшимся или нет.

Позитивный настрой говорит об уверенности человека в соответствии переживаемой реальности тому пути, который ведёт к предназначению, к смыслу. Моральная боль говорит о том, что при сохранении выбранного направления жизни её смысл по итогам будет далёк от целевого.

У каждого человека есть куча установок, что представляет собой его реализация и какой смысл у его жизни. А большинство вообще не задаётся такими вопросами. И их реализация – в отыгрыше того, что им скажут со стороны. И только единицы приближаются в своём осознанном стремлении к тем истинным показателям успеха жизни, которые в них «встроены» на самом деле.

Получается, «позитивчики», отрицая часть картины мира, при этом демонстрируют отгружающим свою уверенность в правильности своего пути. Правильный он при этом или нет на самом деле время покажет, но по ходу жизни они имеют от этой стратегии неплохие политические очки. Ведь правильный путь вызывает Уважение. А значит, и определённую автоматизацию получения ресурсов. Окружающие следуют за лидером, не доверяя никаким другим путям.

«Негативчики» (стратеги) достигают того же эффекта, только не за счёт манипуляции. Их просчёт реалистичной «серой» картины мира даёт свой результат в форме повышенной реалистичной гарантии ожиданий, а не просто веры в гарантии. И тут уж как повезёт: если общество вокруг обладает таким уровнем знаний, что способно отличить веру от расчёта, это тоже вызовет Уважение со всеми вытекающими.

Понимаю, что это грубое обобщение, и всё же.

Реальная причина недоверия и низких оценок моделей поведения в том, что «мозг не доверяет сам себе», поскольку понимает, что видит не всё, а лишь часть.

Любое событие является частью ряда подобных событий, и у этого ряда есть определённое распределение. Уникальное стечение обстоятельств или уникальное поведение – это крайние точки нормального распределения, и мозг в своих моделях понимает, что это уникальные случаи, и в следующий раз ситуация, скорее всего, будет показывать средние результаты, то есть как бы будет стремиться к среднему. Этот эффект называется регрессией к среднему. Его можно наблюдать в жизни, обратив внимание на последствия какого-то выдающегося события. Если человек показал какой-то выдающийся результат, скорее всего, к его ответственности и стараниям добавились способствующие факторы среды, и общая картинка максимально способствовала успеху. В следующий же раз даже при том же уровне ответственности и старания результаты практически наверняка будут хуже, потому что статистически очень маловероятно такое же стечение внешних факторов.

То же самое и с негативными ситуациями. Если человек в какой-то день опоздал на работу, потому что в пути с ним приключились все возможные задержки, опоздания, казусы и неприятности, можно утверждать наверняка, что на следующий же день он доберётся до работы значительно проще и позитивнее – так как в среднем обычно и добирается.

Мозг учитывает это. Просто в силу жизненного опыта это самое среднее люди расценивают по-разному. Соответственно, искажают ожидания они тоже в разные стороны. И в каком-то случае это искажение ближе к среднему, а в каком-то – дальше. Соответственно, статистически кто-то чаще и точнее предсказывает будущее. А кто-то реже.

Я вижу эволюционный смысл эмоций в том, чтобы люди могли проще и качественнее объединяться в группы.

Объединение происходит на основании общности идей (ярлыков и статусов), а значит, чем выше будет у людей уверенность, что они разделяют ценность одних и тех же статусов, тем эффективнее будет совместная деятельность в группе. Общность идей базируется на доверии и воспитании доверять тому, что было известно вчера.

Эмоции в этом механизме играют ключевую роль. Эволюционная роль эмоций – отображение наружу результата внутреннего диалога и оценки своего отношения к реальности. Если общий для двух людей статус вызывает положительные эмоции, значит, объединение в группу на основании этого статуса имеет смысл.

Эмоции базируются на полноте картины мира.

Чем больше у человека ассоциаций, чем они разнообразнее и чем более они абстрактны, тем разнообразнее он будет эмоционировать в ответ на внешние и внутренние раздражители.

Чем более картина скудна, тем меньше разнообразие эмоций относительно какого-то среднего уровня. Со временем этот уровень становится привычным и начинает восприниматься позитивно.

Разные комбинации отношения к новому (доверия), разные уровни осознанности (близости к своим истинным целям жизни) и разный жизненный опыт (ассоциации) формируют разные отношения человека к действительности.

О чём бы ни шла речь – об отношениях с другим человеком, о нормах, правилах и традициях культуры, об отношении к высоким сущностям и парадигмам мира, религии, вере и науке, – во всех этих случаях, слыша слово, глядя на человека, и вообще, воспринимая ситуацию, человек реагирует с учётом всего того, что с ним произошло в жизни к этому моменту. Поскольку опыт и выбранный путь определяют эмоции, то, что ещё вчера было новым, сегодня может быть уже привычным.

Встань, делай, как я, ни от кого не завись

©.

Чуть выше, рассказывая о языке и его многоликости, я отмечал, что перечень эпитетов, которыми мы награждаем друг друга, – это перечень групп, которые в процессе развития, воспитания и накопления опыта человек привык считать наиболее жизнеспособными.

Это не совсем точно, так как эпитеты бывают далеко не только положительными, говорящими о жизнеспособности, но и отрицательными, то есть говорящими об отрицательном влиянии (см. также «Формулу доверия»).

Чуть позже я рассказывал об ассоциациях, о том, как рождаются в сознании эти самые образы и оценки жизнеспособности. Также я упоминал «ревизоров» и их критерии оценки.

Теперь остановимся на этом поподробнее, и в этой и последующих главах я разберу, зачем всё это нужно, в каких таких играх, и ради какого результата. Собственно, моя задача не в том, чтобы констатировать факт «мы играем» (это давно уже было сказано Й. Хёйзингой и его последователями), и не в том, чтобы описать, «как играем», а описать смысл этой игры, приблизившись к пониманию сути правил. А значит, и счастья.

Жизнь – это не игра. Это набор игр. Главное правило: никогда не жертвуйте победой в игре группы ради победы в отдельной своей игре. Именно это означает «играть честно» – именно тут корень справедливости, который все люди чувствуют интуитивно: любой и каждый может проиграть в своей индивидуальной игре, и это нормально, «бывает», но группа точно должна выиграть. Именно в этом случае вас приглашают играть дальше и дальше.

Вся наша социальность выстроена в форме переплетённых иерархий, во главе которых находятся авторитеты – ревизоры. Авторитет – это тот, кто говорит остальным: «это то, что вы должны принять в качестве правил. Примете – играем, не примете – не играем». Он тот, кто открыл правила игры. Общей игры или мини-игры, тут уж от размера группы и осознанности ревизора зависит.

Все наши игры – это мини-игры, в которых мы «запрашиваем» у окружающих право играть в большую игру. В Мини-играх мы выигрываем право строить себя. В Большой игре мы выигрываем право строить человечество. По крайней мере, его следующее поколение.

Много путаницы, заблуждений и конфликтов в том, что такое правила. Правила игры не берутся из ниоткуда. Они не выдумываются людьми. Моисей, записав на табличках законы, не выдумал их, он наблюдал за людьми и всего лишь записал ту логику, которую использовал до этого, когда каждый раз самолично судил споры людей в пустыне. Все и раньше были согласны с этой логикой, просто она была не озвучена. А вот теперь и записана, и озвучена.

Главным критерием правил игры является такое равновесное состояние, при котором игра не останавливается. Например, когда каждый из игроков чувствует свою максимальную эффективность, видит то же самое и в других, и любое изменение статуса-кво приведёт к ухудшению общего состояния.

Смысл правил игр людей состоит в смысле самого человечества, то есть в чём-то большем по сроку жизни, чем любые отдельно взятые игры и даже целые поколения игроков.

Из механизма ассоциаций следует, что движущей силой всех психических активностей являются две эмоциональные крайности: желание любви и нежелание страха. Желание жить как можно ближе к пути своего предназначения и нежелание отдаляться от него. Это абстрактные понятия – как абсолютное зло и добро, и для любой ситуации и любого человека, сложив вместе все его эмоции в один единый вектор направления психики, мы увидим, что это состояние можно легко оценить именно по этой шкале: от любви до страха.

Чтобы хоть как-то классифицировать и упорядочить эти направления активностей, их условно делят на три инстинкта: иерархичность, выживание и размножение. Именно в таком порядке, снизу-вверх по иерархии значимости в материальном мире. Размножение важно само по себе, оно имеет абсолютную ценность. Выживание важно и само по себе, и как инструмент повышения вероятности размножения. Иерархичность сама по себе не важна, но она повышает шансы на выживание и размножение.

В духовном росте важность инстинктов выстроена как раз «в обратную сторону»: контролируя свою жизнь и достигая равновесия и гармонии в своих страстях (размножение) и страхах (выживание) или смиряясь с их каким-то неизбежным выражением в жизни, человек приходит к идеальной иерархии. Вернее, к отсутствию какой-либо необходимости беспокоиться об удовлетворении данного инстинкта – все равны. Все едины в общем порыве жизнетворчества и равнозначны в своём вкладе в это общее дело и, значит, в счастье.

Как только в восприятии человеком толпы пропадает иерархия, пропадают и такие понятия, как конкуренция, «утекающее время», спешка, ценности, нормы и т. п. Имея в голове ассоциации, основанные на конкуренции с другими людьми, человек, отвечая на вопрос «зачем?», измеряет свои поступки тем, насколько он, делая то или иное действие, приближается к безопасности или размножению. В привычных текущей культуре понятиях и моделях поведения – комфорт, богатство, стабильность, успешность и т. п. Уменьшая вес ассоциаций своей жизнедеятельности с конкуренцией, человек начинает оценивать происходящее вокруг и в нём самом совершенно другими критериями, а именно тем, насколько его поступки ведут его и всех остальных к любви и развитию, к познанию и единению.

Степень, в которой человек отдаёт предпочтение духовному развитию в ущерб материальному, определяется уровнем его отстранённости от конкуренции, а сама эта степень, в свою очередь, определяет уровень осознанности человека.

На мой взгляд, деление всего многообразия стремлений на направления могло бы быть и другим. Например, все мотивы могли бы быть разделены на две группы: забота о смысле личности (частное) и забота о группе (коллективное). Или по-другому: стремление реализоваться в моменте (сохранение) и стремление реализовать потенциал (развитие).

Я хочу сказать, что если смотреть на суть и направление стремлений, не заостряя внимания на разнице в их природе (генетическая, воспитанная и т. п.), само по себе понятие инстинктов получится всего лишь способом группировки мотивов. Удобным для понимания, привычным, практичным.

Всё наше, скажем так, социальное взаимодействие – производные и ярлыки, которые накладываются на наши стремления удовлетворить эти инстинктивные порывы. Чтобы придать им упорядоченности, разграничить права и обязанности, сохранить статус-кво в обществе. Для ощущения своей безопасности нам необходим порядок, чёткая предсказуемая структура и гарантии сохранности и наследования этой структуры в будущем. Понятные всем правила игры.

Толпа на самом деле строго упорядочена при помощи групп и статусов. Любой объединяющий фактор явно или неявно образует свою группу – любители пиццы, русские, зеленоглазые, мужчины и женщины, умные, весёлые, ответственные, культурные и быдло, порядочные и бунтари и т. п. – любая характеристика, любой эпитет может стать основой так называемой группы. Это могут быть как характеристики человека (положение, внешность и т. п.), так и поступки (слова, модели, отношение, эмоции).

Да, всё верно, группой можно назвать даже таких людей, которые объединены лишь каким-то словом. Причём даже совсем неважным, выбранным, по сути, наугад. Главное, чтобы это причисление к группе имело для этих людей какое-то социальное значение. Договорённости в том числе. И не так уж важно, обладает ли группа хотя бы какими-то из обычных признаков групповой структуры: групповая сплочённость, личное взаимодействие, комплекс норм поведения в группе, взаимодействие с другими группами и т. д. Такие объединения даже получили в психологии отдельное название – минимальные группы (А. Таджфель). И что показательно, в этих группах люди хоть и не проявляли признаков группы, однако всё равно делились ресурсами со своими заметно охотнее, чем с чужими.

На мой взгляд, в групповом фаворитизме, проявляющемся при делении на труп пы даже по случайному и незначительному признаку, природой заложена очень важная для выживания логика: я не знаю, какие гены мне достались, и не управляю этим. Я не знаю, что подкинет мне судьба, и влияю на своё будущее лишь частично. Таким образом, я в состоянии неопределённости и конкуренции. А это значит, что группы, в которые я попаду в течение жизни, по большей части, случайность, мало зависящая от меня. Как бы я ни хотел попасть в другие группы, это невозможно – моё влияние тут ограничено. Так что… Что имеем, то имеем, и с тем и живём.

И пытаемся выжить с тем, что имеем. И лучше выживать сообща и в коллективе. Поэтому, раз уж жребий выпал вот так, на такие группы, значит, мои усилия стратегически оправдано направить на выживание именно этих групп.

Общий со своими согруппниками жребий является катализатором для внутригруппового фаворитизма и однородности внешней группы.

Исследования М.Сикара:

Группа незнакомых людей достаточно быстро формирует объединения, причём по совершенно непредсказуемым критериям. Вплоть до цвета маек или умения дотянуться пяткой до затылка.

И этого достаточно для возникновения группового предубеждения. Как только группа обозначена, люди начинают менять своё поведение. Они предпочитают одногруппников, лучше с ними обращаются, готовы делиться с ними большим количеством ресурсов.

Если группы конкурируют, даже в том случае если их составы образовались по произвольному критерию, люди начинают ставить интересы своей группы выше себя, а интересы конкурирующих групп – ниже, возникают границы. Для столкновения достаточно любого предлога.

При высокой конкуренции меняется оценка участия в группе: хороший член группы должен плохо обращаться с представителями конкурентов. И люди испытывают удовольствие от неудач (читай – боли) соперников. При наблюдении неудач соперников у участников активизировались те же участки мозга, которые активизируются при приятных событиях, – так называемые, центры удовольствий.

Таким образом, при наблюдении неудач соперников срабатывал «древний мозг», ответственный за пищедобывающее поведение и награждение человека дофамином.

При продолжительном членстве в конкурирующих группах это удовольствие от падений соперников вызывает привыкание. Регулярно наблюдая неудачи соперников и пытаясь обеспечить себе повторное получение дофамина, участники испытывают тягу самостоятельно создать эти неудачи – самостоятельно и непосредственно причинить сопернику вред и боль.

Таким образом, группы бывают не только явные, но и скрытые. Помимо явно выраженных внешних признаков (внешности или моделей поведения), существует множество критериев для деления, которые очевидны, но не озвучиваются или менее важны в быту. Мы включены одновременно в сотни и тысячи групп, часть из которых мы можем осознать и перечислить, а часть – неосознанные. Но тем не менее влияющие на наши оценки и решения. И наше поведение зависит оттого, как ведут себя окружающие нас люди.

Человеку приходится остановиться и задуматься, чтобы сформулировать ответ на вопросы «по какому критерию человек А отличается от человека Б?» и «Какое значение этого критерия у человека А и человека Б?». И далеко не факт, кстати, что критерии будут настоящими, они могут быть выдуманы.

Плюс к тому есть критерии, относящиеся к врождённым особенностям. Раса, пол, размер, вес, рост, длина волос, цвет глаз, форма носа и т. п.

Таким образом есть три уровня критериев:

1. Врождённые и внешние (воспринимаемые с точки зрения культурных ассоциаций и стереотипов, а также личных симпатий, предпочтений или угроз).

2. Поведенческие, скрытые – эпитеты, относящие оцениваемого человека к группам с определёнными моделями поведения.

3. Поведенческие, открытые – эпитеты, характеризующие непосредственное отношение человека к оцениваемому (явное или неявное).

Упорядоченность толпы в нашем восприятии сама по себе имеет структуру, например, через стереотипы, неосознанную категоризацию людей (см. исследования Джона Фримена). Стереотипность связана с восприятием цельного образа. Например, дешёвая одежда ассоциируется с низшими слоями населения, и лица людей в такой одежде воспринимаются ближе к тем нациям, которые занимают эти слои (в той культуре, к которой относится наблюдатель). Потому что лица воспринимаются не отдельно, а в контексте, как часть цельного образа. Эта особенность восприятия является источником такого явления, как доверие (см. также «Формулу доверия»):

• Человек рассказывает о себе что-то, но всё остальное о нём неизвестно.

• Люди близки в каких-то понятиях, а об остальных не в курсе.

• Люди близки в какое-то время, но понятия не имеют, что происходит, когда они друг друга не видят.

• И при всём этом они доверяют друг другу в общем и целом, как цельной личности, вне времени и пространства. Несмотря на то, что доверие это накопилось и собралось из отдельных разрозненных деталей и фактов.

То есть доверие на самом деле не человеку, а лишь его образу. А как мы разберём позднее, даже не образу, а смыслу.

Разделение критериев на уровни условное, так как есть много частных случаев, примеров, когда один и тот же критерий можно отнести сразу к двум, а то и всем трём группам. Например, «улыбчивость» может быть как анатомической особенностью, так и моделью поведения или отношением к конкретному человеку.

Смысл деления критериев на группы в степени осознанности влияния внешнего мира и деталей на отношение самого человека к группе (его оценки, хорошая эта группа или плохая). А значит, и степень влияния группы на поведение человека.

Также деление важно для того, чтобы понять, кто тут ревизор и какие есть у человека возможности по управлению группой.

Если критерий из первой группы, например, внешний вид или классовая принадлежность, человек будет привязан к группе, хочет он этого или нет. Любой внешний наблюдатель однозначно относит человека к группе, буквально просто взглянув на него. Без догадок и предположений. Любой внешний наблюдатель является ревизором.

Эксперимент Джейн Эллиот по разделению детей на голубоглазых и кареглазых показал, что принадлежность к группе тем более если она подкрепляется не приобретёнными, а врождёнными характеристиками, сильно влияет на значимость ярлыков и, следовательно, по цепочке – на эмоции, на мотивацию, на поступки (читай, модели поведения для гарантии выживания). В результате дети, про чей цвет глаз учитель сообщал «они умнее», действительно показывали лучшую статистику оценок.

Кроме усиления мотивации и лучших результатов на основе самоуверенности, эксперимент показал ещё и стремление «высших» самоутвердиться за счёт «низших» (свой-чужой и иерархичность).

Оценка как «своего» даёт близость и, соответственно, доверие, которое в цикле увеличивается за счёт опыта позитивного общения (и повышает шансы на размножение).

Таким образом, категоризация и деление людей на группы по факту позволяет прямо или косвенно удовлетворить все свои инстинкты.

По какому бы признаку ни было деление на группы, мы более склонны воспринимать представителей чужих групп не как уникальных личностей, случайно объединённых каким-то признаком, а как массу обладающих сходными чертами, мотивами и другими признаками типовых людей. Все «чужие» одинаковы, а каждый «свой» – неповторим и уникален, как снежинка.

Когнитивные искажения, связанные с тягой к таким искажениям оценок своих и чужих, называются «однородностью внешней группы» и «внутригрупповым пристрастием, или фаворитизмом». Они детально изучены и описаны.

Эти искажения не так уж плохи, как может показаться. Во-первых, быстрая классификация – это сам по себе плюс. Во-вторых, приписывая себе и одногруппникам ярко выраженную индивидуальность, мы повышаем свою самооценку, а мнение о других группах, как о типовой «штамповке», помогает в конкуренции с ними. Морально легче обокрасть или даже убить «недоразвитое» и «примитивное» существо, чем яркую, многогранную и полезную для человечества личность.

Как же устроены группы, зачем они и как они влияют на нашу жизнь?

Какие-то из групп явные, они очевидны всем людям, воспитанным в рамках определённой культуры, и эти люди точно могут сказать о каждом человеке, принадлежит он этой группе или нет (этот – врач, этот – начальник, этот – порядочный человек и т. п.), воспринимая внешние и поведенческие признаки, принятые в этой культуре.

То есть любой человек, принадлежащий данной культуре, является ревизором – тем, чья субъективная оценка (ярлык) относит человека к группе.

Какие-то группы неявные (бунтари, например, или люди, способные считать до 100), но в определённых условиях и они станут явными. Например, на мозговой штурм приглашают тех, кто мыслит нестандартно, хотя те отдельно вместе могут и не собираться, и даже не знать друг друга. Для преобразования неявной группы в явную потенциальному ревизору требуется лучше узнать человека – выяснить творческий потенциал или попросить досчитать до 100 и проверить.

Сама по себе принадлежность к какой-то группе может быть пропуском в другую группу. Например, в определённых культурных контекстах группа «мужчины с бородой» может автоматически означать «модники» или «нарушители».

Поскольку всё наше рабочее взаимодействие, да и вообще жизнь – это игры и работа в коллективе, тут все наши изначальные инстинкты выражаются именно через членство в группах и «торговлю статусами».

Как я говорил ранее, мы стремимся упорядочить всё наше социальное взаимодействие. А что такое взаимодействие? И что такое порядок?

У каждой группы есть «ревизор» – отдельный человек, какая-то другая группа или любой из её членов, общество в целом. Ревизор может сам и не относиться к группе, но он решает, относится ли человек к этой группе. Например, чтобы кого-то сочли некультурным, достаточно одного «фи» из уст человека, относящегося к группе авторитетно культурных. Для включения в группу преступников достаточно мнения полиции или прокуратуры. А для какого-то общества для такого обвинения может быть достаточно просто свидетельства любого другого члена общества. Для того, чтобы человека назвали порядочным, тот, кого он считает эталоном порядочности, должен иметь мнение о нём, как о порядочном человеке.

Тут два важных момента.

Первое. Ревизор – далеко не всегда определённый человек. Для одной и той же группы, но для разных людей это могут быть разные оценщики. Например, если говорить о группах, основанных на личных качествах, то тут ревизоры – это наше ближайшее окружение. А оно у всех разное. Например, каждый из родителей будет искажённо считать своего ребёнка лучше, умнее, красивее, порядочнее и так далее по сравнению с другими детьми.

Второе. Ревизоров всегда, скажем так, несколько, и не все они реальные и настоящие. Во-первых, это настоящие ревизоры, то есть те самые люди, имеющие мнение (объективная реальность). Во-вторых, это сам человек, тоже имеющий мнение, а также воображаемое этим человеком мнение настоящих ревизоров (субъективная реальность). И мнение этих «нескольких ревизоров», настоящих и выдуманных, может не совпадать. Причём оно может не совпадать даже внутри головы одного человека: его мнение может отличаться от совокупного мнения воображаемых им ревизоров. Это означает, что человек при моделировании и вынесении оценки учитывает значительно больше факторов и критериев, чем осознаёт, и воображаемых ревизоров на самом деле больше. Например, какие-то группы пересекаются, и их статусы связаны. Но о моделировании и сознании мы поговорим позже.

Порой группа состоит из одного человека, либо ревизор является авторитетом только для одного человека.

Факт принадлежности к группе – это то, что учитывается самими человеком при моделировании и оценке своей жизни, а также то, что предполагает человек в этом моделировании, воображая отношение к нему других людей.

Пример субъективных и объективных ревизоров.

Условия: представим себе человека, воспитанного, культурного, уверенного, что нужно поступать правильно. И при этом имеющего некоторые материальные сложности и ограничения в жизни.

Представим себе ситуацию абстрактно, без других потребностей и без других социальных групп, то есть только те условия, что в примере.

Если человеку предложить украсть что-то в магазине, и он будет точно знать, что за ним наблюдают, он однозначно будет рассматривать этот поступок как воровство. Он будет понимать, что его за это клеймят, осудят и накажут.

Для него это будет отнесением к группе преступников, потому что в данном случае мнение всех ревизоров будет совпадать: и сам человек, и воображаемые и настоящие люди будут видеть факт кражи.

Человек моделирует ситуацию и видит, что она станет только хуже, а до счастья станет ещё дальше. И пасует.

Если у человека нет точных данных, смотрят за ним или нет, его внутренняя команда воображаемых ревизоров разделится: кто-то из них в его воображении увидел его кражу, кто-то нет. Поскольку хотя бы одного крика «Смотрите, вор!» достаточно, чтобы лишиться статуса «добропорядочного человека», такое разделение для данного человека будет фактически равносильно пристальному наблюдению за ним. Для преступления минимальная, а лучше нулевая вероятность риска. И его собственный внутренний ревизор будет также «голосовать» за воздержание от кражи.

Если же человек будет точно знать, что за ним никто не смотрит и кражи этой не увидит, то его оценка изменится. Модель покажет минимальный риск, и собственное мнение будет построено, учитывая эту оценку.

В картине мира человека толпа вокруг (воображаемые ревизоры) будут продолжать считать его добропорядочным вне зависимости от его действий. Его собственная оценка поступка будет уже не такой рискованной и неоднозначной. В зависимости от строгости привычных человеку установок, он будет рассматривать свой поступок, например, ближе к хитрости и обману, нежели краже. Слова тут могут быть и другие. Важно то, что человек искажает оценку, смягчая для него самого ярлыки, которыми он называет воображаемое действие.

Это уже совершенно другой проступок, с другим «эффектом» для совести. И совершенно иным результатом в достижении счастья. И при этом есть шансы сохранить статус добропорядочного человека. Выбор уже не так очевиден.

Наш язык бесценен с точки зрения смысла для психологии. Это средство одновременно как восприятия и познания, так и влияния и манипуляций. Он призван выполнять простую, но очень важную функцию: манипулируя понятиями, мы даём друг другу оценки, наделяем какими-то статусами, которые означают для нас какое-то отношение других людей к нам. Статусы накапливаются, сливаются, влияют друг на друга, дополняя и усиливая или разрушая и компенсируя. И самое главное, создавая в голове каждого человека многомерные образы, имеющие практичный смысл. Эти сложные образы, состоящие из сотен и тысяч смыслов, однако ж всё равно значительно более простые, чем то количество ассоциаций, которые пришлось бы учитывать, вникай мы в детали.

Ведь вычислительные возможности мозга не безграничны.

Если наше взаимодействие – это игра, то наш язык и способность общаться – это и кубики, и игровое поле, и даже иногда сами фишки.

Язык – это способ объединения ассоциаций до такого уровня абстракции и агрегации, чтобы с достаточной степенью достоверности быть уверенным, что люди вокруг точно так же понимают полученный обобщённый образ. Читай, не точно также, а на приемлемый процент.

В результате мы получаем более крупные кластеры ассоциаций – то, с чем осознанно жить значительно легче, чем с многомиллиардным хитросплетением ассоциаций и иерархиями нейронов осознания и понятий. Каждый поступок, каждая мысль, каждая оценка своих действий или мыслей, которые мы можем избрать, связана с вероятностями приобретения или потери каких-то статусов, значимых для неких групп. В таком виде принимать решения и делать выбор по жизни значительно проще: сделаю так – одни люди меня похвалят, другие осудят, сделать иначе – третьи похвалят, а первые осудят, сделаю по-другому – сам себя похвалю, а все остальные останутся в неведении и так далее.

Если бы мысль или поступок анализировались не сточки зрения набора статусов, а по всем тем деталям, из которых они состоят, это была бы работа на грани возможностей мозга, а то и выше. Мы вернёмся к этой идее позже, обсуждая Мышление и Осознанность.

Пример реализации статуса.

Пример утрированный, но это для наглядности.

Когда кто-то говорит «хочу айфон», а на самом деле он хочет выжить, и видит для этого такой путь: я буду обладателем айфона, значит меня «вон те» люди (раз, два и три) будут считать снобистской и меркантильной, а «вон те» люди (четыре, пять и шесть) будут считать модной, современной и преуспевающей.

Мнение человека № 5 мне важнее остальных, так как он ревизор группы модников и может одним своим словом дать мне статус «крутая».

Это даст мне (реализация статуса может быть разной) как минимум человек десять поклонников, к которым я потом при случае смогу обратиться с любым поручением, и они его бесплатно выполнят. Потому что для них в каких-то группах ревизором стану уже Я. Что даст мне преимущество в выживании, поскольку позволит обеспечить выживание более эффективно.

Важно понимать, что есть несколько, скажем так, уровней неосознанности. Мы можем говорить о наших инстинктах, но реально оценить их влияние на выбор того или иного поступка вряд ли кто-то в состоянии. Мы можем говорить о группах и о важности тех или иных ярлыков для успешной жизнедеятельности, но вряд ли кто-то способен перечислить все ярлыки и статусы, более или менее значимо влияющие на его жизнь.