Текст книги "Между роботом и обезьяной. Искусство найти в себе человека"

Глава 1.6. «Я боюсь этого мира» – потребность в безопасности

В следующих главах я хочу обратиться к нашим базовым потребностям: в безо пасности, в принятии, в признании и в осознании смысла. В функциональном мире им, как правило, уделяют очень мало внимания – ровно настолько, насколько человек может существовать и реализовывать свои задачи. В лучшем случае происходит манипуляция ими: делай то, что положено, а взамен мы тебе даем то, в чем ты так нуждаешься. Мир эмоциональный же предполагает внимательное отношение к собственным потребностям безотносительно того, насколько мы функциональны и эффективны, отношения с собой не строятся по принципу сделки. И начнем с безопасности.

Потребность в безопасности нам часто кажется самоочевидной и не требующей какого-либо подробного разъяснения. Однако чаще всего под безопасностью понимают защиту от того, что угрожает в реальном мире: нет угрозы физическому благополучию, в доступности находится еда и вода, мы здоровы и так далее. Часто из виду теряется то, что ощущение безопасности – феномен в первую очередь психологический. Мы можем находиться «вроде как в безопасности», но при этом переживать очень много тревоги, связанной с будущим, и массу усилий тратить на то, чтобы предусмотреть все будущие и потенциальные угрозы. Проблема тревоги и нарушенного ощущения безопасности в наше время настолько разрослась, что начало XXI в. некоторые психологи и вовсе назвали «веком тревоги», который пришел на смену «веку нарциссизма». Тревожные расстройства – одни из самых распространенных в настоящее время расстройств психики. У людей подорвано это базовое ощущение безопасности мира.

В нашем детстве за безопасность отвечают в первую очередь родители. Не зря уже во взрослом возрасте люди часто проецируют на Бога образ родителя, который всегда рядом с нами. Известный американский психиатр, один из крупнейших специалистов в области психологических травм, Бесселван дер Колк, в своей книге «Тело помнит все» отметил, что популярная идея о том, что на нарушение нашей безопасности люди реагируют при помощи биологически заданной реакции «бей или беги», неполна. В момент стресса, когда обнаруживается угроза нашей безопасности, первой реакцией человека будет броситься за помощью к другим людям. Ведь мы социальные существа. Для детей, разумеется, этими другими являются родители – все мы можем вспомнить или себя, или других малышей, которые испуганными глазами ищут своих близких. И только если мы не нашли поддержку и утешения в людях, включается реакция бегства или драки, то есть функция защиты становится личным делом. А если и тут не помогает, включается самый глубокий и древний механизм защиты от стресса – оцепенение.

Поэтому, кстати, очень важно реагировать на ситуации, когда дети прибегают к нам за поддержкой или защитой, когда у них что-то не ладится в отношениях со сверстниками. Позиция «сами разберутся» чаще всего пагубна, особенно когда у детей нет образца нормального урегулирования конфликтов. Если вашего ребенка задирают во дворе, важно выйти и разобраться, кто и сколько их. Потому что уже двое – это превосходящие силы (да и один может быть такой, что свой ребенок никак не выстоит). Кроме того, если оставить своих детей один на один с реакцией бей-беги, то ребенок может научиться, конечно, и бить, и бежать, вот только к людям за поддержкой в ситуациях, когда он один не справляется, обращаться уже не сможет.

Если наша потребность в безопасности регулярно удовлетворялась в детстве или мы не столкнулись с психологической травмой, то мы будем вполне контактными людьми, исходно доброжелательно относящимися к другим людям, к которым будет базовое доверие. То есть по умолчанию ты ко мне относишься хорошо или нейтрально, пока не доказано обратное. А вот если мы в детстве или во взрослом возрасте в травматичных ситуациях (вроде длительной травли или войны) не получили этой поддержки, это ощущение безопасности мира и людей исчезает. Другой человек теперь – источник угрозы, он холоден, опасен, груб. В моей жизни был период, когда в школе, с 5-го по 8-й классы, я подвергался травле со стороны некоторых одноклассников и тех, кто к ним примкнул из других классов. Поскольку травля была организована со стороны девочек, то практически сразу возможность обратиться к кому-то за помощью и защитой у меня была парализована – это ж стыдно, когда над тобой издеваются «какие-то девчонки». Мне даже в голову не приходило кому-то жаловаться. Приходилось справляться самому в формате «бей-беги» – пытаться находить слова в ответ на издевательства, избегать встреч или даже просто прятаться. В конце восьмого класса я перевелся в другую школу, где этот кошмар окончился. Но он окончился только вовне, внутри же меня поселилось устойчивое недоверие к людям, которое я не очень осознавал. И если общение с людьми один на один у меня складывалось хорошо, то группы вызывали страх – все сразу превращались в опасных людей, готовых сорваться на меня и издеваться, как только я сделаю что-то не так. Я начинал себя тщательно контролировать, но к чему этот контроль приводит? Ты теряешь естественность и живость, и в результате от этого страдают контакты с новыми людьми. Эта настороженность пропадала только после долгого знакомства, когда в силу разных обстоятельств я успевал разглядеть и понять других людей, а они меня. Потребовалось много лет, прежде чем это базовое настороженное ожидание нападения сменилось нейтральным отношением.

Мне в чем-то здесь повезло. А есть немало людей, которые так и остаются в испуганном ожидании того, что другие обрушатся на них, и тогда они оказываются в ловушке. Мир и люди вокруг враждебны или им вообще нет до тебя дела, и поэтому к ним нет смысла обращаться – в лучшем случае будет равнодушие, в худшем – унижение. Один из моих клиентов так прямо и сказал: «Я не вижу смысла с людьми вообще о чем-то говорить – всем друг на друга плевать, и если я «подставлюсь», они просто меня унизят, расскажут другим о том, что со мной происходят, и я стану всеобщим посмешищем. Головой я хорошо понимаю, что это не так, но если прислушаться к эмоциям, именно так я все это переживаю».

И тогда почти вся деятельность человека становится направленной на самостоятельное обеспечение безопасности. Никому не доверяй. Постоянно проверяй окружающих на надежность, и если они хоть в чем-то тебя подведут – немедленно разочаруйся. Эмоциональное сближение с любым человеком приводит не к расслаблению, как у других людей, а к нарастанию напряжения: близость опасна, ты расслабишься, и в этот момент что-то плохое и произойдет.

Как происходит подрыв этого базового ощущения безопасности мира и как он восстанавливается? Когда я еще в бытность свою исключительно «академическим» психологом работал над своей кандидатской диссертацией по психологии личности, я нашел хорошее определение «суверенность психологического пространства», которое сформулировала российский психолог С.К. Нартова-Бочавер. Если не уходить в дебри научно-психологического языка, то психологическое пространство личности – это та часть жизни человека, которую он ощущает своей, и которую он защищает доступными ему психологическими и физическими средствами. И если на протяжении детства и юношества у человека накапливается успешный опыт взаимодействия с внешним миром (с родителями в первую очередь, но также и с друзьями, учителями и так далее), в ходе которого он защищает то, что переживается как свое и ценное, то формируется психологическая суверенность. Это ощущение того, что ты можешь сам регулировать свои отношения с миром и, если нужно, прибегать к защите себя и своих интересов. С. Нартова-Бочавер выделила несколько сфер, в которых мы можем говорить о суверенности человека.

1. Суверенность физического тела – базовое ощущение неприкосновенности твоего тела, что никто без нашего дозволения не смеет к нему прикасаться. Сексуальное и физическое насилие – грубейшие формы нарушения личных границ человека, но даже просто нежеланные для нас похлопывания вызывают вполне нормальную реакцию – раздражение (так как это чувство, как форма злости, сигнализирует нам о вторжении).

2. Суверенность территории – ощущение своей полной власти над какой-либо территорией, будь то своя кровать или часть комнаты. Поэтому вполне естественно, что дети бурно реагируют на попытки взрослых устроить свои порядки на их «территории». Иногда дети даже создают себе «штабы» где-нибудь в парке, лесу или просто во дворе – это особая территория, огражденная от «разрушительного» влияния взрослых.

3. Суверенность мира вещей – уважение к вещам, которыми я владею, полное право ими распоряжаться. Я помню, с какой болью, не прошедшей за многие годы, рассказывала одна уже давно взрослая женщина о выброшенной родителями ее любимой игрушке, «потому что она им показалась старой». Понятно, что это был не единичный случай – у этой женщины практически отсутствовала возможность самостоятельно распоряжаться тем, что как бы было ее собственностью, но по факту всем владели родители, у которых были свои представления о том, что должно быть у дочери.

4. Суверенность привычек – у каждого человека есть свои, индивидуальные формы организации времени и деятельности.

5. Суверенность социальных связей – право человека иметь тех друзей, которых он хочет и с которыми ему хорошо, и не вступать в отношения с теми, с которыми он взаимодействовать не хочет. Любая попытка контролировать социальные связи человека – уже грубое нарушение личных границ. Часто в ситуации с домашним насилием присутствует попытка одного партнера контролировать социальные связи другого. «У тебя плохие друзья», «твои подруги – дуры», «тебе не следует с ним общаться».

6. Суверенность ценностей – это наше право иметь свои вкусы, ценности и мировоззрение.

Все эти виды суверенности объединяются в психологическое пространство, которое находится внутри наших личных границ. Популярное понятие «личные границы» и означает линию между «Я/мое» и «не-Я/чужое». На «Я/мое» полностью и безраздельно распространяется право собственности носителя этого «Я», и никто больше не может этим распоряжаться. Другое дело, что у людей личное пространство разной ширины и, соответственно, разные представления о том, чем они могут распоряжаться, а чем – нет. Например, если формально мое личное время/место не ощущается как «мое», то моим временем/местом легко может завладеть другой, и я сопротивления не окажу. Защищается (агрессией) только то, что находится внутри психологических границ. Если они ужасно тесные, то и в жизни этого человека очень легко потеснить. В крайних случаях «Я/мое» не распространяется даже на формально собственное тело.

Если у нас нет или очень мало опыта уважительного обращения с нашим личным пространством со стороны других людей или нет опыта успешной защиты своих личных границ, то мы не ощущаем себя в безопасности в мире людей. Ведь каждый контакт с человеком – это встреча его и моих личных пространств на границах, они соприкасаются или даже сталкиваются друг с другом. Классический пример – это физическая дистанция собеседников относительно друг друга.

Я иногда (в зависимости от существующего контекста) предлагал клиентам или студентам провести такой эксперимент в паре. Один из «партнеров» выбирает место в помещении и мысленно проводит границу вокруг себя, внутри которой «я». После того как он это сделает (и никому не говорит о том, где граница), второй начинает приближаться, и задача первого – отреагировать на это приближение. И вот тут проявляются различные феномены взаимодействия двух людей. Кто-то из приближающихся очень сильно беспокоится о комфорте ожидающего и останавливается сам, иногда за несколько шагов до мысленной границы. Кто-то из ожидающих легко говорит «стой, дальше нельзя», и подходящий спокойно останавливался. Были ситуации, когда ожидающий по мере приближения второго «партнера» начинал нервничать, беспокоиться, но никак не давал знать о том, что мол, дорогой, ты перешел границу. Некоторые приближающиеся замечали нервозность и сами тормозили (или же шагали все менее и менее уверенно), некоторые спокойно шли прямо на столкновение, и в этот момент ожидающие начинали пятиться, но по-прежнему никак не желали ни жестом, ни словом остановить тех, кто явно вторгся за пределы мысленно установленных границ. В такие моменты некоторые из приближающихся останавливались, а некоторые шли дальше, недоумевая, что же происходит. Был один крайний случай, когда приближающийся мужчина просто проигнорировал слова и жесты женщины «стоп!», объясняя это тем, что «я хотел подойти, и я сделал то, что хотел, а чего это она будет мне диктовать, что должен делать, а что нет?». В сознании этого человека абсолютно отсутствовали чужие личные границы как факт, даже когда он на уровне «головы» знал о том, что эти границы есть (а в ответ на замечание, что он сейчас совершил практически настоящее изнасилование, отмахнулся: изнасилование – это совсем другое, я не извращенец какой-то!) Наконец, в некоторых случаях ожидающий/щая вообще никак внешне не проявлял/а реакции на нарушение.

Представьте, что будет происходить с взрослеющим ребенком, если он много лет постоянно сталкивается с тем, что его личные границы не уважаются, что его суверенность над чем-либо не признается и его многочисленные протесты или игнорируются, или подавляются. А может быть, вы и есть такой человек. Если такой опыт бессилия и невозможности защититься закрепляется в психике – разве можно спокойно выходить к людям? Ты ведь уже сам, на самых глубоких слоях души, не веришь в то, что тебя услышат и остановятся. Уж проще закрыться, спрятаться за холодным внешним фасадом, чтобы ни у кого даже желания не возникло приближаться. Или самому как можно меньше контактировать с людьми. Так часто формируется так называемый «шизоидный характер» – закрытые, замкнутые люди с очень интересным, неординарным, действительно богатым внутренним миром, но который они очень редко кому-нибудь приоткрывают. У людей с таким характером часто присутствует страх поглощения, то есть придут в мой мир какие-то чужие люди, наведут свои порядки, а я буду не в состоянии защитить то, что мне так дорого и ценно. Поэтому ну их, этих людей. Или допуск только строго по пропускам и после долгого периода присматривания и изучения на предмет уважения к моему миру.

Процесс рождения «личных границ» (в очень упрощенной форме!) можно представить примерно так. Сначала рождается наше «Я» как самосознание, и мы начинаем осознавать себя в этом мире. Потом наше «Я» начинает осваивать этот мир, захватывая в нем все больше и больше пространства в эгоцентрической уверенности, что «этот мир – МОЙ!». Но довольно быстро наше «Я» сталкивается с чужими «Я», которые почему-то не горят желанием отдавать свои миры в наше владение. Мы вступаем в сложное взаимодействие с этими чужими «Я», в ходе которых постепенно устанавливаются границы между своим и чужим. И горе нашему «Я», если «чужаки» (например, родители) оказались настолько сильны, что смяли всякое сопротивление и установили в нашей душе свой «оккупационный режим». И нельзя уже говорить на своем языке души – это язык проигравших, бедных или отсталых (так, например, ирландцев и бретонцев английские и французские власти учили стыдиться своих «деревенских» языков…). Учи язык победителей – умных, сильных, успешных. Усваивай их желания, их правила, их нормы… Внутренняя оккупация чужим содержанием – увы, очень частое явление.

В конечном итоге формируются критерии того, как со мной можно обходиться, а как нельзя. Можно ли меня унижать, бить, обесценивать, игнорировать мои желания или нет. Можно ли мне выражать свои чувства, или же они не настолько значимы, как чужие… Люблю приводить в пример мужа и жену, которые проходили мимо лотка с мороженым, и жена, захотев мороженого, спросила мужа: «Ты хочешь мороженого?» Обозначить свое желание, заявить о нем вслух, да еще так, чтобы услышали другие? Нет, нельзя, это какое-то неправильное желание, если его не разделяет другой человек… Вот если муж тоже захочет мороженого, тогда и мое желание станет законным и оправданным…

Итак, потребность в безопасности – это потребность в сохранении своей физической и психологической целостности. Она обеспечивается, во-первых, признанием наличия у нас собственного психологического пространства и одновременно переживанием его ценности. Во-вторых, разрешением на агрессию как необходимую энергию для защиты своих границ и опытом успешной защиты себя или через собственные действия, или через обращение за помощью к другим людям (мы же не всемогущие люди). Если нет возможности или обращаться к другим, или защищаться самому – наступает телесное или душевное оцепенение, отчаянная попытка психики защитить себя от полного распада. К сожалению, в тяжелых случаях психологическое оцепенение в виде безэмоциональности или тусклости переживаний может остаться на всю жизнь, если не обращаться за психологической помощью. А ведь именно в помощь других такие люди уже не верят! Возникает тупик…

В менее тяжелых случаях люди, которые не ощущают в себе способности защищаться в случае возникновении угрозы, пытаются выстроить жизнь вокруг избегания любых угроз, устранения любого риска – ведь если не сталкиваться с вызовами, то не придется и проигрывать, переживая столь знакомые состояния унижения, бессилия и беспомощности.

С природной, эволюционной точки зрения наша главная задача – выживание и передача генов дальше. Наша психика заточена под обеспечение безопасности. Однако уже в этом заключается базовый конфликт: нередко для того, чтобы увеличить шансы человека на сохранение себя, необходимо подвергаться опасности (вступать в конфликт, рисковать жизнью в поисках лучших мест и так далее). В какой-то момент стремление любой ценой избежать риска становится опаснее, чем сам риск. Поэтому жизнь требовала и требует от нас постоянного баланса между стремлением к безопасности и стремлением к риску, который обеспечивает нам что-то новое.

Иллюзорное ощущение полной защищенности является настолько сильным и манящим, что очень часто баланс между опасным/безопасным нарушен в пользу последнего. Ну и правда, что хорошего в опасном, т. е. в том, что нам может быть причинен какой-то вред? Проблема в том, что в одном ряду с опасностью находятся такие понятия, как «будущее», «новизна» и «развитие», а в одном ряду с безопасностью – «стабильность», «старое» и «прошлое». Да, со стабильным прошлым приключений в жизни будет маловато… Кроме того, ни в одном виде деятельности невозможно достичь стопроцентной безопасности, риск – даже минимальный – присутствует всегда. Это фундаментальное свойство жизни, которая включает в себя неопределенность и неизвестность. Стабильность и акцент на прошлом направлены на устранение этих двух «неприятных» элементов жизни.

Что стремятся сделать люди, которые решительно не приемлют риска в своей жизни и нацелены на его минимизацию? Для этого они пытаются свести к минимуму собственное участие в жизненных процессах. Что для этого нужно?

А) Требовать гарантий успеха в деятельности или, в крайнем случае, полного возмещения возможных убытков/ущерба. Без наличия этих гарантий – не приступать к деятельности.

Б) Не включаться в какие-либо процессы, не вовлекаться эмоционально. Идеальным вариантом будет позиция ироничного наблюдателя – ирония позволяет отстраняться самому и отстранять других людей от себя.

В) Отказаться от фантазий, мечт, желаний – любых переживаний, которые могут внести диссонанс в сложившееся положение дел, возбуждать излишние эмоции и страсти. Убедить себя, что тебе многого не нужно и что вообще твой удел – умеренность и стоицизм, гармония, которая понимается как отсутствие ряби на зеркальной поверхности пруда.

Г) Отказаться от любых попыток что-либо контролировать (от меня ничего не зависит, остается только смирение) или, напротив, гиперконтроль (иллюзия всемогущества), при котором любое отклонение от стандарта карается очень жестко.

Д) Переоценивать ужасность психологической нагрузки и недооценивать свои способности выдержать ее (это слишком сильно/тяжело для меня).

Однако, парадоксальным образом, подобные мероприятия приводят к усилению тревоги и возрастанию скуки (которая является следствием отказа от всего того, что реально возбуждает). Цена безопасности – подавление любой новизны, любых возмущений, любых попыток «раскачивать лодку». Реальность должна либо контролироваться, чтобы ничто извне не проникло в жестко установленный распорядок, либо игнорироваться (если нет сил, чтобы все контролировать). Подавление страстей, уничтожение новизны и нацеленность исключительно на безопасность могут привести в крайних случаях к эссенциальной депрессии – хронической усталости, скуке, апатии. Вместо ярких эмоций в диапазоне от восторга до ужаса – унылые рациональные построения, безупречная логика, с помощью которой легко можно обосновать любой отказ от каких-либо притязаний в этом мире. Все равно все умрем… Своего рода самоубийство из страха смерти.

А откуда, кстати, берется усталость? Вроде бы ничего не делает человек. Да нет, работа проделывается большая – нужно держать под контролем собственную психику, рвущуюся к активному взаимодействию с внешним миром (для этого она, собственно говоря, и существует). Все силы уходят на поддержание стабильности, почти ничего не остается на радость, возбуждение, интерес. Тусклый огонек эмоций позволяет существовать, но никак не активно действовать. Пожалуй, немного останется для того, чтобы рассуждать о реальности. Но только не взаимодействовать с ней. Никаких приключений.

Смеяться – это риск показаться глупым. Плакать – это риск показаться сентиментальным.

Выражать свои чувства – это риск показать свою истинную сущность. Протянуть руку другому человеку – это риск быть втянутым в его проблемы. Поделиться своими идеями, своими мечтами с другими – это риск потерять их. Любить – это риск быть нелюбимым в ответ. Жить – это риск умереть. Надеяться – это риск разочароваться. Но рисковать все же необходимо.

Ибо самая большая опасность в жизни – это не рисковать ничем. Тот, кто ничем не рискует, ничего не делает, ничего не имеет и ничего собой не представляет. Он, возможно, избежит страданий и печали, но не сможет ни научиться, ни чувствовать, ни меняться, ни расти, ни любить, ни жить.

Свободен тот, кто рискует.

(Джеймс Олдхейм, гештальт-терапевт)