Текст книги "Попакратия"

– Кто отвязал Медведя? Я же сказал, привязывать крепко!

– Никто не отвязывал, просто он дотянулся лапой, вот и все.

Тело женщины рухнуло на деревянное дно кадки. Душ продолжал работать и смывал следы крови в металлический смыв, закручивая воду по часовой стрелке. – Это был наш единственный взрослый, ты понимаешь? Наш козырь. Наш эрос. Все, теперь нет его.

– Медведь сожрал Бабу Зрелость! Сожрал Бабу Зрелость! Баба Зрелость – уже все! – понеслось по подсобным помещениям секретного кафе.

Стояла смутная пора, когда Малышатия мужала с гением Саньки Ладо. Не много времени прошло с тех пор, как он сформулировал принцип «Взрослых не брать», а вот уже и бескорыстные мазохисты-взрослые тянутся в Малышатию нелегалами со всех сторон. Детей из других дворов еще пристраивали на разного рода работы: то матрешками торговать, то пуховыми носками, то жостовскими подносами, то палехскими шкатулками, то каслинским литьем, а вот со взрослыми разговор совсем другой. Анкетами, паспортами и ксерокопиями были забросаны посольства Малышатии за рубежом, люди стремились увидеть уникальное место, куда попасть непросто. Взрослых туристов старательно отбирали по фотографиям, ибо «дети-то они все милашки, а вырастает из них всякий бодыль». Для успешного прохождения собеседования на визу совершеннолетнему соискателю необходимо было доказать, что он умеет свистеть двумя пальцами, проходить «Диабло» без кодов и играть на вувузеле. В противном случае его анкета отвергалась.

Вот что прежде было? Ну, припомни, пальцы загибай. Раздрай, алкаши, ампутаны везде. Полный Йом Кипур. А теперь же, глянь: всюду сверстники резвятся, киоски ломятся от всяческого шмурдяка. Хорошо тебе, даже если ты девочка. Настали такие деньки, каковых никогда не бывало.

Малышатия!

Вот Аленка оседлала скамейку, вывалила перед собой шпуньки, заколки, монеты и бусины. Бранимир, будущий известный адвокат, без конца хлопает дверью своего автомобиля. Велислава, Горан и Добролюба спрятались. Елица не может их найти, готова разрыдаться уж. Живко, Здравко и Ивайло распасовывались в квадрате, мяч улетел за забор, в очередной раз спорят, кто за ним полезет.

– Че ты кокрастыка?

– Я не спецом.

– Ну здрасьте посрамши. Еще бы ты спецом. Сам полезешь.

– Че я? Это сфонтанно произошло. Ты пропустил – ты и лезь. Тебе ближе.

– Ты запнул – ты и беги.

– Тебе ближе. Я не спецом.

– А я в прошлый раз бегал, там тоже не спецом было, че я тебе, каждый раз бегать буду?

Живко и Ивайло еще протиснутся между прутьев, а Здравко как пить дать застрянет.

Красимира занимает саму себя. Любомир хорохорится. Мила с Найденом играют в маму с папой, строят дом, хотя в обычной жизни супруги их будут другие, а Оля, их дочь, играет с воображаемым псом. Пейо вышел с автоматом, Радомир с мечом. Станислава – врач. Тихомир то ниндзя, то шериф, потому что оба набора очень любит. Антон играет с мусором. Захар ест пыль. Галя напевает. Умносказ пытается доказать, что родители его назвали так взаправду, хотя все знают, что зовут его Боря. А вот Хранимир – реальный, будущий болгарский дипломат, он сейчас вокруг квартала на велике погнал. Цветан в барабан стучит. Игорь застыл в центре лужи. Чавдар на качелях спит. Юноцвета романтична, в платьице зеленом. Ярослав обычно изобретателен, а сейчас угрюм.

Вот сидишь на травке, хорошо тебе, травка свежая весенняя попу красит, на солнышко посмотрел, скушал яичко, булочку, погрустил чуток, еще немного погрустил, пошел потанцевал, птичку показал мамке, нашел волос седой – выбросил, пакетик петрушечки перетертой нашел, покурил, жучка-солдатика нарыл с прошлого года, потанцевал с ним, поулыбался, погрустил, потанцевал, подрался с Толиком, посмеялся, нашел друзей старых, живых еще – показал мамке, деда и папка под окнами в автомобильке ковыряются, посмеялся, выпил с пластика, мяско подгорело – показал мамке, покушал, потанцевал, поулыбался… поулыбался… еще поулыбался… Музыка добрая, светлая, радостная. Воскресеньчик или вторник. Нырялка опять же, купалка там разная.

Новый Санькин имидж, с эполетами и саблей, вся Малышатия тогда увидела впервые, и чего ожидать от нового порыва ветра, было не ясно абсолютно. Раньше он являл собой обычного нагловатого мальчишку, из тех, что вечно просят прокатиться на твоем велосипеде и найдут десяток причин, чтобы не давать тебе своего, теперь же стал настоящим героем войны. Голосувание прошло бескровно, тридцать тысяч бюллетеней было подписано тридцатью тысячами Колями Помидоркиными, еще тридцать – Стасами. Первыми государственными новшествами команды Ладо были: а) учреждение портфеля «Леопардовый Министр» и на-значение Стаса-Матраса на этот пост; б) учреждение портфеля «Министр Успеха и Удачи в Жизни», с назначением Полоски Света на этот пост; в) учреждение портфеля «Министр Взлетов и Падений», по сути, козла отпущения, который должен был принимать на себя все стрелы, провоцируемые лично Саниными организационными ошибками и провалами, с назначением Дряблого Живота на этот пост.

Как по наканифоленным смычкам, скрипела, свистела Малышатская Республика, с предводителем его, светлым Саней, с малоуправляемой детской массой, семиногим восьмизубом, шестикрылым семиглазом, раскаленным хаосом как он есть. В телерепродукторах Саня стал царствовать единолично. Сидел в креслах, кацорки на стол положа, кепарик набекрень. Речь, заставляющая малышей застывать, завороженно жамкая семечками подсолнечника, уверенная, захряслая.

– Отныне официальным языком страны малышей объявляется наш, малышатский. Названия улиц и городов обновляются, старые объявляются вне закона. Что означают слова «Советская» и «Ленина»? Ничего. Отныне, для облегчения понимания, эти улицы будут носить названия Мишкахарибовая и Спайдермена.

С этих самых пор малыш никогда не употреблял старые названия улиц, а малыш-реакционер, который не хотел играть в эту игру, мог позволить себе опуститься до новых только в разговоре с казачатами, милитонами или другими представителями власти. Таким образом, по случайно выхваченной на улице фразе можно было мгновенно определить, к какому лагерю принадлежит незнакомец. Основная часть малышей не утруждала себя чтением, они предпочитали телевизор, интернет и площадные театральные представления. Газетам пришлось срочно перейти на новый формат работы: теперь они печатали только пропагандистские комиксы, разбавленные скучными графиками. Единственными газетами, все еще орудовавшими словом, остались газеты реакции. Их распространяли тайно, через булочников. Те, кто покупал черный хлеб, получал заказ, завернутый в газету бойцов. Фокус в том, что дети черного хлеба не покупали, предпочитая сладкие булочки. Черный хлеб всегда шел с довеском, состоящим из новостей, и превратился в один из символов взрослости и несистемности.

Саня задумался. Он сидел в председательском кресле, очень масштабный, непропорционально великий текущему моменту. Появилась в нем с недавних пор какая-то малопонятная глубинная гадость, и каждый из сидевших рядом не мог не отметить ее про себя. Прихвостни его также были необъяснимо мерзки, но совершенно иначе. Для присутствующих Саня выбрал рассудительный, отеческий тон.

– Вы так говорите, как будто идеология – это что-то плохое. Идеология – это ведь способ познания мира. Такая операционная система. Как можно начать хоть в чем-нибудь разбираться, если нет операционной системы? Вы вот идеологических клеймите, мол, собственное мнение нужно иметь, по любому вопросу, а мне кажется, что эта вот идея, о том, что обязательно нужно иметь собственное мнение, очень уж она переоценена. Иногда его лучше и не иметь вовсе. Зачем? Если чье-то мнение вполне тебе подходящее, то бери его и пользуйся.

– А как же тогда разобрать, где кончается другой, тэкскзать, малыш, и начинаешься ты?

– Депутат Рыжик Тома, хотя бы на заседаниях не ковыряйте нос.

– А? Что?

– Ничего, мы на правительственном заседании.

– Васильев вон тоже ковыренит, и ничего.

Депутат Васильев очнулся и вот что имел на это возразить:

– А ты не ябедничай. Мне это думать помогает. Ты вот ковыряешься в носу как пессимист, у которого за углом могила, а я ковыряю оптимистично, со всей осознанностью.

– Мне, может, это тоже думать помогает, – обиделся Рыжик Тома.

За окнами виднелись стрелки часов Спасской башни, министр Стас-Матрас, сидящий спиной к этим окнам, включил конференц-микрофон.

– Саня, вот ты говорил про мнения. Ну, про то, что они переоценены.

– Так.

– …Ты сказал, что если есть чье-то хорошее мнение, то не зазорно его брать… Ну, и пользоваться.

– Да, совершенно справедливо.

– Это все очень правильно и тонко ты сказал. Прямо вот в самую сердцевину попал.

Саня крякнул, как обычно крякал, когда его удачно хвалили.

– Вот об этом я и хочу поговорить. Спасибо, что вернул к мысли. Возьмем, к примеру, наших самых маленьких малышей. В каком-то смысле наши малыши – идеальное формообразование. Малыши – это масса. Малыша одного не существует. Он стихиен. У нас есть мнение, и мы даем его малышу. И мнение наше изначально положительное. Что же происходит сегодня? Масса научилась заявлять о своих правах и желаниях. Это неправильно. Если что – она просто ноет.

– Саня, это совсем мелкие ноют. Шелупонь. Малыши по-прежнему с нами и не ноют.

– Вот. Шелупонь, как ты говоришь. Пупсы. А все отчего? Никто не может сказать, что малыш неграмотен. Каждый малыш знает, что такое энтелехия и тохтамыш. Смотрит видосики. Но пупсы же… Пупсы – тупари. А потому незащищены. Их нужно, как это сказать…

– Защищать?

– Точно. И не только. Пупсы же они… Как попа. Попа неотличима от попы, в этом ее глубинная сущность. Попка равна другой попке, и две половины ее тождественны. Вот мы им должны придумать идеологическую попу, понимаете? Попакратию.

– Понимать-то понимаем, Сань. Мы-то готовы. Но сложность затрудняет понимать.

– Вот, скажем, кто лучше, старушка или красноармеец? Скажи мне, Дряблый Живот.

– Ну кто-то все же, наверное, получше все-таки.

– Ты молодец. Потому что ждешь моего мнения. А я тебе скажу. Скажу, кто лучше. Старушка – она, конечно, горит лучше, чем красноармеец, однако красноармеец лучше плавает. Так кто же лучше? А? А никто. Потому что критерии разные. А надо, чтобы были одинаковы. Как две половинки попы. Ведь если же от человеческого тела можно отрезать все что угодно, а попу отрезать нельзя – значит, то, что мы есть, и есть попа. То, что мы зовем душой и «я».

– Это ты верно все, Сань. Все так и есть.

– В самую суть, ага.

– Тогда давайте к докладам. Кто чего наработал?

Начал Иван Васильевич, двенадцатилетний депутат с русыми волосами.

– Наше бюро провело экспертизу. На графике хорошо видно… Вот эта перевернутая порабола показывает прямую зависимость ВВП страны от средней длины пипки у мужского населения этой страны. Выборка по сорока фокус-государствам. Государства, в которых мужчины обладают средним размером, имеют тенденцию к скорейшему экономическому развитию, напротив, в странах с максимальными и минимальными показателями мы наблюдаем сравнительную бедность.

Саня покачался в своем кресле, тряся головой, как китайский болванчик.

– Иван Василич, вы когда докладываете, у меня такое ощущение, что вы бредите.

Саня не любил открытых окон, и потому взволнованный Иван Васильевич принялся порядочно потеть в своем черном плотном костюме.

– Нет же, уверяю вас, наши аналитики…

– Аналитики, нейролептики… Вы мне это бросьте. Иван Василич, ну как же так, вы предлагаете мне объявить на всю страну, что у нас, согласно каким-то там вашим графикам, пипка – этсамое?

– Что, простите?

– Простить что?

– Я вас не понял.

– Нет, это я вас не понимаю. У нас с показателями все должно быть в порядке, понимаете? По первому разряду проходить все должно. И только так, только так. По-другому нельзя. А иначе это все вообще не нужно. Вот как у них было во взрослом мире? Сиськи и камера. Главные рычаги паблисити. Сиськи. Камера. Графики. И показатели в поряде. А у нас что?

– Что?

– То-то и оно.

– Что?

– То самое.

Депутат Алка закурлыкала, Иван Васильевич замялся.

– Это ж… Ну как… Ну вроде тут как бы так вот…

– Знаете что, Иван Василич? Хватит нам тут брить слона… У кого еще какие новости? Что в Институте Лазера и Овсяного Печенья? Что по генетике?

– Все идет, – отозвался Стас-Матрас.

– Куда идет?

– По плану идет.

– Конкретнее. Чем занимается Смолин?

– Смолин выводит шоколадный арбуз.

– Витька Путасов?

– Витька? Таблетки для вывода шерсти из котов. Еще они там скрещивают кроликов и кошек, в планах начать опыты с тараканами и бабочками.

– «В планах». Вечно все у вас в планах. Значит, Витьку переключить к Смолину на шоколадные арбузы. Какого рептилойда он там уже перепалывает четвертый месяц? Малышам такие подвижки ни к чему. Малышам нужны свершения. Оружие, ракетницы, шоколадные арбузы. Что думает академик Степа Васильев? Кстати, где он?

– Он заболел и не явился на собрание.

– Опять заболел? Второй месяц уже болеет.

– Ветрянка.

– Что-то часто у него ветрянка. Вы ему передайте, если он не хочет работать… А не отлынивает ли академик Васильев? Не избегает ли, так сказать, своих непосредственных обязанностей? Может, он тихуша, Степка-то Васильев? Может, за ноги его подвесить?

– Предлагаю подождать. Степа Васильев – серьезный ученый, дипломированный, – отозвался вдумчивый Скоржепа.

Степка Васильев был единственный из оставшихся настоящих академиков, всех остальных подвинули ребята поэнергичнее, без специального образования. Витька Путасов, к примеру, теперь известный в Малышатии генетик, в прошлом – налоговый инспектор. Он резал хвосты мышам и поджигал крыс, затем наблюдал за их хвостатым шкуратым потомством и логически вывел, что генов не существует и никакие признаки не наследуются. Гены и наследственные признаки – обман хитрых дяханов из взрослого мира. Смолин, некогда обслуживавший ПАТП, доказал, что мухи зарождаются из гниющего мяса, а комары из болотного яда, за что получил дачу у озера и автомобиль зарубежного производства. По настоянию Степы Васильева, из Китая выкупили известного биолога Цзяня, фамилию которого никто не мог выговорить. Он был именитый в прошлом генетик, но теперь совсем уж отъехавший безвозвратно пациент, его в Хабаровске, где он разместился, даже старшаки побаивались. С помощью дешевых электромагнитных излучателей он передавал свойства одних организмов другим, получались куры с утиными лапами, кролики с рогами козы, цыплята с волосами самого ученого Цзяня, кукуруза с початками, похожими на увеличенный пшеничный колос. С точки зрения классической генетики, это были невозможные вещи, но с тех пор, как правят малыши, удивлятельная мышца у всех прокачалась будь здоров и даже рожь научилась порождать пшеницу.

– Сань, от физиков просьба. Теплорода на эксперименты.

– Опять?

– Им нужно.

– Пусть не наглеют. Скромнее нужно быть в своих запросах. Пусть берут пример с математиков, им только карандаши и ластики требуются для работы. А еще лучше с философов, им и ластики не нужны. Еще что у кого?

Поднялся министр сельского хозяйства Олегатор.

– Сань, на ферме «Северной» дохнут куры. За один день подохло десять процентов.

– Это очень, очень серьезно.

– Что-то нужно предпринять.

– Так. Знаете что? Нужно очертить курятник красным кругом.

– Красным кругом?

– Красным кругом.

На следующий день малыши фермы «Северной» очертили курятник красным кругом. Сане доложили, что в «Северной» сдохло еще двадцать процентов.

– Они дохнут со страшной силой, Сань, – доложил Олегатор.

– Вы начертили круг?

– Конечно.

– Он точно был красным?

– Да, Сань, красным, как шаровары казачат.

– Вы уверены, что все куры видели красный круг?

– Конечно.

– Хм. Значит, нужно повесить перед ними что-то еще.

– Что, Сань?

– Повесьте перед ними черный квадрат.

– Черный, Сань?

– Да. Черный квадрат. Только пусть он будет очень, очень черным.

На следующий день на ферме «Северной» не осталось ни одной курицы, о чем и было доложено Сане.

– Сань, все куры в «Северной» издохли, – констатировал Олегатор.

– Издохли? Как жаль, – вздохнул Санек. – У меня была еще пара неплохих идей.

В воскресное утро к эстраде стекались малыши: пешком, на велосипедах, самокатах и самодельных арбах. Среди других из толпы выделялись два друга: один одутловатый и большого роста, второй коротыш. Коротыш утверждал, что, несмотря на очевидную разницу в росте, пупки у обоих малышат расположены на одном уровне. По сему поводу друзья встали напротив друг друга и синхронно задрали майки, обнажив свои шары-пузаны, которые тут же стали приближать друг к другу, дав пупкам возможность поцеловаться. Пупки и впрямь оказались расположены на одной высоте. Коротыш объяснил сей удивительный факт:

– Это потому, что у меня ноги длинные, а торс короткий. А у тебя наоборот.

Из открывшихся стальных ворот вышел Саня, в окружении немцев из Немачки и шейхов из Мусульмании. Шейхи, мальчишки лет одиннадцати, одетые в белые халаты и темные очки, выглядели ангелами на фоне примерно того же возраста улыбчивых немецких мальчуганов, тут же затесалась симпатичная и бойкая рыжеволосая девчушка. Следом за делегацией шли соратники Сани.

– Дай сигу, – приказал Саня своему верзиле, запалил сигарету, затянулся, закашлялся. – Ух, ну и лютая же у тебя махра.

На глаза его выступили слезы. Он поднялся по ступенькам на площадку наверху мавзолея, встал перед микрофоном и, не вынимая сигареты из рук, то и дело поднося ее к своим тонким губам, бойко начал речь:

– Жизнь малышам!

Толпа оживилась.

– Процветать и крепнуть ходу казачатскому! Друзяки… Все готовы слушать?

– Да, Сань, начинай, – откликнулись с площади.

За его спиной, на красной гаражной, да что там – пусть будет Кремлевской – стене, развевался транспарант:

Саня – наша Рэмба

Это был новый лозунг, придуманный старшаками. Ниже, на фотографии, главарь Малышатии задорно показывал бицепс. Рука его выглядела непропорциональной голове и остальному телу, явно принадлежала какому-то безвестному атлету и была прилеплена к плечу в монтажной программе. Перед поручнями, на стене мавзолея, висел деревянный диптих. Левая створка гласила:

НАШ циклопентанпергидрофенантрен самый циклопентанпергидрофенантренистый циклопентанпергидрофенантрен в мире

Правая створка гласила:

Никакой ИХ циклопентанпергидрофенантрен не перециклопентанопергидрофенантренит НАШ циклопентанпергидрофенантрен по своей циклопентанпергидрофенантренистости

Саня принялся вещать вкрадчиво, с расстановкой:

– Умняши, я обращаюсь к вам. Теперь уже всем стало ясно, что исторически на земле существуют две морали. Мораль взрослых и мораль малышей. Так уж вышло, – Саня трагически вздохнул, обвел взглядом первые два ряда казачат и продолжил: – Мораль взрослых всегда противостояла и будет противостоять нашей морали.

Саня затянулся.

– К сожалению, мамочки и папочки все время пытаются загнать нас домой. Мы не должны и не имеем права этого допустить, потому что не должны. Взрослые в Малышатии не в почете и никогда не будут. Чем ты старше – тем мертвее!

Первые ряды казачат слушали затаив дыхание.

– Зрелость отжила свое. И показала свой конченый отстой.

– Ха, ха, конченый отстой, – оживился зал.

– Зога-зага.

– Три зиг-зага.

Сашка оставался серьезным.

– Все вы знаете, что пацанов с Южного обижают пацаны с микрашей. Потому вот что мне есть сказать, – Саня достал из нагрудного кармана гимнастерки цвета лимонадного бутылочного стекла сложенный вчетверо лист бумаги, развернул его. Камеры и микрофоны журналистов были обращены только к нему. Далее он читал написанное в этой бумаге: – «С одной стороны, необходима широчайшая интернационализация вопроса пацанов с Южного. Малышатия должна встать за южанами и начать бороться за их права на междумикрашовской трибуне, показывая, что в нашем веке тэ точка нэ точка „демократические“ (в треугольных скобках или как их там) микраши беззастенчиво и открыто насильственно ассимилируют целый народ, стирают его национальную идентичность и тем самым попирают международное право. Конфликт должен выйти за рамки противостояния южан и северян, иначе в этой борьбе южане будут обречены. Никто, кроме Малышатии, сделать этого не может. Необходимо принудить микраши к уважению прав других микрашей на собственную идентичность и к отказу от ассимиляции и еще потребовать перестать поддерживать микраши, которые другие».

Саня обвел взглядом площадь. Казачата слушали не дыша и не понимая ни слова. Саня продолжил:

– «Нам необходимо начать оказывать помощь южановским активистам. Эти пацаны есть, их не так мало. Основной целью их деятельности должны стать культурно-просветительская работа по активизации в обществе южанского фактора и появление элиты, стоящей на национальных позициях. В обществе существует огромный спрос на подобную деятельность. Необходимо создать свой алфавит и выпускать газеты, нужны телепередачи на своем диалекте, в том числе и имеющие политическую направленность. Нужны сайтики и ролики в Интернете. Ну и тэдэ. Пусть все пацаны заживут полноценной жизнью. Сегодня я могу положиться только на вас. Вы – оплот молодости и порядка Малышатии. Никто, кроме нас с вами, не сможет удержать взрослых в узде, никто не вступится за мир детей перед лицом созревания. Это прямой вызов нам, детям, ребятам с честью, храбростью и достоинством, рыцарей, не понаслышке знакомых с оружием. Кто согласен со мной, поднимите шашки!»

Площадь со скрежетом заблестела поднятым над головой железом. У кого не было шашек, просто поднимали руки. Одна рука подняла подгузник.

– Мы всегда показывали нашу крутость любым конченым отстойникам. Так было всегда и будет всегда. Кто смел, топните ногой!

Люди площади затопали сотнями подошв.

– Нет большей гнусности, чем та, которую наши враги еще не совершили, но обязательно совершат. А потому мы должны нанести удар первыми. Прошу представителей Генерального штаба собраться внутри Кремля для координации боевых действий.

Стас, Абрикосовое Мыло и Дряблый Живот двинулись в сторону лестницы. Саня продолжал:

– Я и правительство Малышатии считаем необходимым провести всеобщую мобилизацию боеспособного населения, а также запасов картинок, комментариев из Интернетика, и предлагаем нанести упреждающий удар, напав на неприятеля. Мы сможем насильно принудить противника к миру, внеся сумятицу, раздор и шизофрению в его ряды. Есть ли вопросы?

Было довольно странно ожидать вопросов от огромной наполненной людьми площади, но один рябой казачонок из первых рядов крикнул с места:

– А как правильно: «созрЕвание» или «созрИвание»?

Саня пошевелил губами.

– Я бы сказал… СозрЕвание. Да… Так… Есть еще вопросы?

Другой казачий голос донесся из другого конца зала:

– Есть! А что такое «цикло… этот, блин… графен»?

– О чем ты?

– О том, что там написано. Позади.

– А, это стеройды… Стеройды это. Для мускулов.

Проблема стеройдов стояла в Малышатии остро. Тут и там можно было встретить раскачанных малышей пяти-семи лет с телами атлетов. Бицепсы, трицепсы, кубики, улыбки. Скажем, Любка Коровина была тонюшенька-чернушенька, а в три месяца ее стало не узнать, одна икроножная мышца весит пуд. Недотепа Антоха Свинолупо, недалекий Денис Бутылка, Розик Шумный, который был во взрослом мире героем труда – все они раскачались, как Шварценеггер, благодаря чудо-порошкам. При всем при этом подросткам-старшакам издеваться над ними это не мешало, даже наоборот. Подростки обожали задирать качков и шлямзать их по полной, скопом и по одному.

Площадь понимающе закивала десятками своих голов. Вопросов больше не было. Саня затушил сигарету о мавзолейный гранит.

– Предлагаю сворачиваться и считать парад закрытым.

Внезапно заиграл оркестр, и над самыми макушками пронеслись планеры, сшибая ветром шапки у зазевавшихся и не пригнувших кумполы малышей. Скоржепа скрутил в кармане дулю. Он ведь знал, что это постыдное действо никак не может быть парадом, согласно строевому уставу Армии Репейника. Чтобы нащелкать больше кадров, депутат Дряблый Живот специально удерживал мальчишку-шейха из арабских гостей на трибуне, рассказывая пошлые французские анекдоты один за другим. Шейх держал морду кирпичом и старался не смеяться, подыскивая благовидную причину смыться, никого не обидев. Казачата зашагали по площади, за ними солдаты-пупосята, неодобрительно провожающие взглядом откормленные зарубежные хари. Еще бы, ведь они только с марша на улице Красной и еще не жрамши. От шнапса Башка отказался и пошел есть походную солдатскую кашу из общего котелка.

Играл торжественно оркестр, медленно опускались парашютисты. После парада все стали массово брататься. Голопоперам так понравились блестящие пуговицы со звездой, что казачата снисходительно срезали по парочке с шинелей. «Ничего, на складе у нас такого добра много», – говорили они да шли пить шнапс с девочками и практиковаться во французском языке с малышами-гостями из Франции. До французских поцелуев дело не дошло.

Поцелуев в Малышатии, как известно, не было, как не было и всего остального. Если девочка хотела выразить симпатию мальчику и ожидала взаимности, она плевала в ладошку и давала избраннику ее лизнуть. Слизнув слюну, избранник мог проделать то же самое, используя на сей раз свою ладошку. Романтические фифки-фафафки, ухаживания и прочие сопливые лобзания считались чем-то позорным и проходили по разряду девиаций. Как сказал верховный, «если все хотят фыр-фыр делать, а учиться никто не хочет, если вот один только фыр-фыр на уме, то так нам никогда не построить собственный луна-парк». Из героических подвигов малышатской любви на ум приходят только «кроты». Так в народе прозвали двух любовников, за то, что они никуда не выходили из дома и почти ослепли. Они жили в дворницкой, люди приносили им остатки хлеба. Охранник со стройки, что располагалась по соседству, оставлял для них на пороге утром половину кастрюли с супом, а под вечер забирал чисто вымытую кастрюлю обратно. Целыми днями кроты не занимались ничем, кроме любви. Их глаза настолько привыкли всматриваться в лица друг друга, что перестали различать хоть что-нибудь на расстоянии, превышающем тридцать сантиметров. Они старались не отходить друг от друга далеко, потому что в любой, даже самой маленькой комнате, всегда есть шанс потеряться навсегда. Ламп они не зажигали, не нуждаясь в искусственном свете, друг друга они выучили наизусть, да и платить по счетам они давно не могли. Днем солнечный свет слабо проникал в полуподвальное помещение, но оставался ненадолго. Из крана все еще текла вода, и она была хорошим поводом, чтобы омыть кожу друг друга, но и воду скоро отключили. Когда краны высохли, они вылизывали друг друга языками, как кошки. Когда охранник уволился со стройки, одна лишь любовь утоляла потребность кротов в пище и тепле. В одеялах водились клещи, но они не успевали кусать, их убивало статическим электричеством, возникающим от трения человеческих тел друг о друга. Однажды этого электричества накопилось столько, что в темноте ночи мощный разряд оборвал жизни обоих любовников. Вернее, он оборвал одну жизнь, ту самую, которую они делили на двоих.

С интронизацией Сани было связано и первое самое настоящее малышатское кровопролитие. Все тогда познали эффективность площадных поркапопелей. Тыща пупосят стояла или, может, сорок две. Толпа начиналась у самых гаражей, лишь выгнув грудь колесом и совершая уверенный брасс локтями, по ней можно было хоть как-то пробираться. Санин министр Дряблый Живот скакал по сцене и голосил что есть силы:

– А ну перестать. Затихоритесь. Вас собрали, чтобы обсудить за Славика Щеглова. Мы считаем этот случай в крайнем роде алярма. Произошло, что Славик продырявил бритвой рот всемалышатскому герою Коле Помидоркину. Не самому, а евонной фотокарте. А в разрезанный рот вставил бычок. Та самая фота висела на стенде, на школьном крыльце, и все ее видели. Надорвательство. На основании скажем, что Славик Щеглов тоже и в прочих изуверствах. Вот, в том самом, когда некий малыш надел труханы на памятник всеге-рою Коле Помидоркину. Такие алярмы ливерсия и выпад против Малышатии. Такие, как Щеглов, против нас. Они хочут взросления и стариковства. Они хочут нас огрызками. Такие Славики Щегловы – попкины враги. Ему за это платят. Позор. Нет места им на наших ништяках. Исключим падлюку из малышат. Кто со мной, подымайте руки.

Толпа затопала, над головами вознеслась гигантская каракатица из детских ручонок. Это зрелище удовлетворило оратора.

– Кто за поркапопели? Кто, чтобы наказать Славку поркапопелями?

Гигантская каракатица вновь показала свое тело, под гром детских ножек.

– Ну все, Славик, мы тебя приговорили. Мы не хотели наказывать, но ты нас заставил… Засовывайте в попарат! – приказал Дряблый Живот.

Дряблый Живот был старый игроман, призер игр «Морской бой» и «Утиная охота» в городском парке, играл в Тетрис на БК0010-01 с семи лет, а уже в двенадцать заманивал одноклассниц домой, под предлогом показать электрический чайник, который сам отключается, когда вода кипит, – в общем, в технике он знал толк.

Славкины руки вделись в специальные муфты и связались свисающими с верхней реи веревками.

– Обнажайте жолипец!

Со Славика стянули шорты, вместе с трусами, трусы натянули на голову. Малыши в толпе подхихикивали. Особенно хихикали девочки. Палач приблизился к спусковому механизму и завел аккумулирующую энергию пружину. Система зубчатых колес начала передавать энергию от двигателя балансовому регулятору, балансовый регулятор отозвался колебательными движениями. Палач установил контролер на двадцать ударов в минуту, реле времени привело в движение маховик. Железная механическая рука с затейливым свистом принялась хлестать Славика веником по розовеющим все отчаянней и отчаянней булкам.

– Еще! Еще! – топали ногами голопоперы.

– Так будет с врагами мирового малышатского движения! Всем хлестуны! – не унимался Пипа. – Мы найдем их где угодно и закараем до звезд в глазах. Вычислим!

– Грубованто как-то, – прошептал под нос один из казачат.

Стоящий рядом услышал вырвавшуюся фразу.

– Грубоватно ему. Пусть мочат. Мы могем и не такое. Пусть знают.

Славику накинули петлю на шею. Веревки потянулись вверх, утягивая за шею все тело мальчика. Славик Щеглов повис на рее. Тело его пробила мелкая, но очень частая судорога. Внезапно малыши затихли. Большинство из них видели смерть впервые. Славик перестал дрыгаться и застыл. Тело его безвольно закачалось, обмякшее, в нем больше не было жизненного тока, тот растратился на прощальную агонию. Язык страшно вывалился наружу, только маленькие нежные руки закоченели в мертвой хватке, как будто Славик пытался удержать руль невидимого велосипеда. Глаза словно бы нашли какой-то спасительный выход, да так и застыли. Отлетела душа крепыша. Аминь и свободная касса. Площадь поставили на паузу. Испугашки всем пришли конкретные. Несколько малышей захныкали, но их поспешили утишить, и они на удивление быстро успокоились, словно бы чувствуя всю необычность момента.