Текст книги "Камень среди камней"

В номере играла самая разная музыка: джаз, трэп, неоклассика, лоу-фай – весь мой плейлист. Мы её не слушали, отдаваясь всецело лишь нашим голосам, прерывистому дыханию и шёпоту. Мы скользили друг по другу, зная, чего хотим, вовремя меняя позы и всегда угадывая наши желания, не чувствуя никакой усталости. Нас не смущали ни стоны, ни крики – казалось, что ночью здесь весь коридор полнится ими. Да и не было ли всё равно? Конечно было. Заснули мы крепко, с улыбками на лицах. Меня кружило и тошнило. Поутру я почувствовал, как из носа ночью лилась кровь.

– Ты в порядке?

– Да, в полном, – я не врал, хотя знал, что что-то не так.

– Молодец, волчок. Мне понравилось, правда. Есть в тебе что-то… Повторим как-нибудь?

– Конечно. Ты сегодня пойдёшь к другому? – я не знал, зачем я это спросил. Во мне не кипела ревность – был лишь интерес.

– Кто знает? Может быть. Многим мы нужны. Ты всё равно особенный, волчок.

Она поцеловала меня, оделась и ушла, тихо закрыв за собой дверь, оставляя тонкую пелену дыма. Я снова уснул крепким сном, ничего не чувствуя.

Несколько месяцев я провёл в таком образе жизни, проводя его в бесконечных пьянках, поездках и подработках на Вольфа. Он оставлял мне крупные чаевые, но мне некуда было их тратить. В «Госпоже» меня всегда угощали. Утром и днём я спал. Вечером пил и ел таблетки. Вскоре мне предложили подработать, и я стал местным торговцем радости, продавая людям эмоции и чувства, которые они хотели бы испытать. Любовь давала розовая пилюля, безграничные силы – оранжевая. Чёрная могла погрузить человека в глубокий сон на несколько суток, в котором он видел самые разные сны, а белая отправляла его с кислым вкусом куда-то далеко из нашей галактики в иные измерения. Было много других. Вечера я проводил в работе, иногда Вольф брал меня на дела, где мне сносило голову, но боли я никогда не чувствовал, утопая в эйфории. Я перестал задавать вопросы, просто плыл по течению, уносящему меня куда-то в глубины Тартара. Жизнь походила на загадочный сон, сотканный из несовершённых мною деяний, на которые мне не хватило храбрости. Реальность кипела тем, что желал, походя на своеобразную форму рая.

Ночью я спал с Валери, отдаваясь ей целиком, но и её забирая до последней капли. Мы никогда не говорили о любви, и это было прекрасно. Никогда я не забывал и Элли. Просто перестал надеяться, что когда-то вновь её увижу, долго думая о ней по утрам перед сном. Тогда Валери спрашивала меня:

– Всё в порядке? Ты задумался о чём-то.

А я всегда отвечал одно и то же:

– Просто воспоминания. Ничего больше. Всё в порядке.

Она целовала меня и уходила, зная, что я вру. Зная, что думаю лишь об одной.

Вскоре кровотечения участились, но я не чувствовал слабости. В один прохладный весенний вечер Валери зашла ко мне не одна – с ней была та синеглазая. Они сказали мне, что я выгляжу слишком несчастным – решили сделать подарок. Я рассосал розовую и оранжевую таблетки и лишь улыбнулся им. Ночь мы провели втроём, но мой разум плавал в темноте, явно помутившись. К утру я упал в обморок.

Ещё месяц я наслаждался дарами жизни, вкушая каждый спелый плод, что она преподносила мне. Я стал плохо различать лица и голоса. Меня рвало кровью, а нос протекал каждый день, но я не останавливался и казалось, что другие этого не замечают. Постепенно очертания города лишились деталей, превратившись в ничто. Казалось, что весь мир сжался до бара «Госпожа Прага». Это была игра в одни ворота. Вольф порой говорил со мной:

– Ты точно справишься, волчок? Помни, что это всего лишь начало. Ты обязательно найдёшь своё счастье.

Но я его не слышал, лишь кивая и говоря, что в порядке. В глазах лопнули капилляры, отчего белки побагровели с чёрным оттенком. Щёки впали, кожа побледнела. Объёбанный в ноль, спустя столько времени я спрашивал всех в баре: «А где же счастье?» Вольф отвечал мне: «Скоро, дружок. Скоро».

Через неделю его фразы звучали иначе:

– Вл-ч-о-о-о… Т… ишь м…я? Х…э…э….й…!! П… те Вал… е…р..и! С-с-… ко… р-р-р…о. Е…щ… Не… мно… г… о… – его голос эхом звучал в бесконечной тёмной пещере, покрытой сияющими сталагмитами и самоцветами. Где-то в ней бродила Элли. Я узнавал шёпот её шагов. Я не вставал с постели. Сил больше не было. Я не ел несколько суток и не пил. Лишь закрылся в номере, скрываясь ото всех, как кот, готовящийся к подкрадывающейся смерти.

За окном солнце ласковыми лучами пробивалось сквозь белые воздушные шторы. Вдалеке тихо пели птицы, а свежий воздух нежным ветром приносил солоноватый запах Средиземного моря. Где-то медленно и весело играла скрипка – наверное, уличные музыканты.

Я вышел из дома, укутанный в тонкую простыню, медленно шагая к пляжу, расположенному прямо у моего дома. Я был в Провансе, но почему-то не удивился этому. Каждое движение давалось мне тяжело, но я шёл. Накидка спала с моих плеч, открывая свежему бризу худое и нагое, изглоданное жизнью тело, лишённое уже всяких мышц. Прохладная вода обтекала мои стопы, и я улыбался, смотря на неё, медленно погружаясь в прилив, позволяя отливу забрать меня дальше – в глубь этого земного рая. Я плыл сквозь прозрачную воду, а вдалеке, на пляже, кто-то кричал мне, но я слушал лишь воду, плещущую под моими гребками. Я плыл дальше, в самое сердце моря, чувствуя, как меня усыпляет холодный поток, чувствуя, как немеют мои ноги и руки. Я нырнул, не надеясь всплыть. Хрустально-чистая вода открыла мне подводный мир, полный прекрасных кораллов и разноцветных цветов, в которых юрко плавали неоновые рыбки. Я закрыл глаза и вдохнул полной грудью свободу, погружаясь в дивный райский сад. Чья-то крепкая рука схватила меня за плечо, но я был полон сил и всё же не сопротивлялся. Я был слишком далеко. Слишком далеко…

Не знаю, сколько прошло времени, но я медленно открыл посиневшие тяжёлые веки, чувствуя укол. Адреналин – сердце. Мне было всё понятно: оставалось недолго. Я не задавал вопросов.

Кто-то гладил меня по волосам. Я узнал эти касания. Узнал бы их среди миллионов, среди миллиардов других – родней их не существовало ни в одном измерении. Элли смотрела на меня влажными добрыми глазами, полными любви. Взгляд этих глаз я искал несколько лет, сколько бессонных ночей, пустых, ничтожных дней. Я улыбнулся ей, зная, что вновь, может быть, на самый краткий миг, но нашёл её.

– Ты… Нашла меня… – было тяжело говорить, но я не мог умереть, не сказав ей нужных слов.

– Да, солнце, нашла, – её голос подрагивал, но она улыбалась, и я улыбнулся ещё шире ей в ответ, чувствуя, как рвутся засохшие синие губы.

– Я так рад… рад… тебя видеть, любовь моя.

– И я рада, солнце…

– Всё будет хорошо… Обещаю, я справлюсь…

– Конечно, милый, – она гладила меня по лицу, не скрывая слёз, тонкой струйкой капающих с тонкого подбородка на простыню. – Конечно…

В её маленьких руках был крошечный конвертик. Она развернула его и медленно, дрожащими пальцами передала мне. Внутри лежало несколько маленьких записок, написанных её тем самым почерком, с той любовью, по которой я безнадёжно скучал, – она писала из надежды, что когда-нибудь я вернусь. Из глаз моих бесшумно посыпались хрусталики слёз.

– Я люблю тебя…

– И я тебя люблю, солнце…

Она прилегла ко мне, а я прижался из последних сил к её груди, слушая стук её сердца – самого родного на всём белом свете. Я растворялся в ней, утопая в нежности, которой мне так не хватало.

Последний раз я посмотрел в её зелёные глаза, зная, что был прощён.

Веки медленно смыкались, скрывая от меня тёплый закат. Я нашёл своё счастье.

Камень среди камней. Я возвращался домой.