Текст книги "Камень среди камней"

Её тонкое лицо было похоже на соединение всех женщин, что я когда-либо любил. Длинные стрелки не были мне отвратительны, хотя я не любил макияж, являясь сторонником естественности, но выглядели они так, будто с ними она родилась. Тёмная помада, длинные тканевые перчатки до локтя, сигарета на мундштуке и светлые, аккуратно спадающие на плечи волосы. Я не видел её, но образ стоял перед глазами. Что я могу дать такой женщине? Безработный самоубийца, который и так скоро подохнет, – без слёз не посмотреть. Забудь, не для тебя это. Я поднял глаза и увидел её, сидящую перед собой, немного дёрнувшись от испуга, чуть не упав со стула.

– Когда ты подошла? – я едва не перевернул столик и говорил запинаясь.

– Только что. Ты смотрел куда-то себе под ноги. Далеко был? – она говорила так, будто всегда смеялась детским смехом. В своей жизни я всегда искал девушку, способную говорить таким живым образом.

– М? Да нет, где-то здесь, на самом деле…

– Почему твой бокал пуст? Адиль что, забыл о хороших манерах? – она махнула рукой официанту и, шепнув ему что-то на ухо, через минуту держала в руках бутылку красного вина. По аромату вроде пино нуар.

– Скажешь, когда тебе хватит? – она медленно лила нектар в прозрачный бокал.

Я видел это. Бокал начинает заполняться до краёв, а она с хитрой улыбкой закрытых губ смотрит на меня снизу вверх, вглядываясь в моё лицо, на котором было написано, что я опять слишком далеко. Вот струйка полилась на белую скатерть из переполненного бокала. Играл джаз, лилось вино. Я был во сне. Может, я всё же умер?

– Пожалуй, хватит…

– Вот это у тебя аппетит! Опять улетел куда-то?

– Да. Мне снилось это место.

– Да? Как интересно! А что было дальше?

Я напряг свою память, но никак не мог вспомнить конец сна.

– Не помню.

– Ну, ничего. Скоро всё равно узнаешь, раз ты попал в сон. Почему ты не пьёшь? Пей.

Я послушался. Она могла бы заставить меня сейчас сделать всё что угодно. Маленькое облачко кольцами вылетело из её рта в мою сторону. Она улыбнулась.

– Молодец. А теперь покушай, – сказала она, пододвигая ко мне тарелку со стейком.

И я ел. Ел как в последний раз, жадно цепляясь за куски красного мяса.

– Боже мой, да ты изголодал совсем! Когда ты ел последний раз, дурачок? Небось к самоубийству готовился? Чтобы не пахло после тебя, да?

– По правде говоря, я шёл в отель, чтобы вскрыться.

– Бедолага. А почему же ты здесь?

– Я встретил Адиля – друга своего детства.

– Это понятно. Но почему же ты согласился с ним пойти, так желая умереть? Почему вовсе хочешь закончить свою жизнь?

– Знаешь, я обошёл полсвета в поисках своего счастья, ведомый богами радости, но так и не смог нигде его найти. Мне кажется, что я проклят, что я совершил одну большую ошибку и нет теперь пути назад. Я старался как мог цепляться за маленькие радости, но я болен, и каждый раз, когда я нежился под солнцем эйфории, на меня выливалось ведро ледяной воды, возвращая в реальность. Мне кажется, что некоторым людям просто уготована смерть от собственной руки. Мы посторонние на этом празднике жизни, несчастные души, вырванные из колеса сансары и закинутые в этот бесконечный цикл, в котором для нас нет места. Ошибка жизни, да и только, – сбой в программе, обречённый жить лишь для того, чтобы понять свою непригодность к существованию. Думаю, я просто продолжаю цепляться за жизнь, поэтому я здесь. Надо было спрыгнуть с обрыва, когда я был в Исландии.

– Но ты не спрыгнул.

– Нет. Побоялся.

– И наверное, потом громко смеялся?

– Да. Откуда ты знаешь?

– Я не знала – ты сам сказал. Лишь предположила. Как ещё можно реагировать на жизнь, кроме как смехом?

Она знала меня всего и говорила так, как я говорил бы сам. Мы никогда не виделись, но я ощущал, что роднее души я ещё не встречал в своей жизни. Между нами была некая ментальная связь, будто бог соткал её из моего ребра.

– Прости, я не спросил твоего имени.

– Может, угадаешь?

Она играла со мной в каждом своём слове, но эта игра мне нравилась. Я чувствовал, что время идёт дальше, а во мне горит азарт продолжать видеть жизнь, желать от неё продолжения. Она тянула время, зная, что тем самым продлевает мою жизнь. Задумчиво я смотрел в её глаза, ища ответ на вопрос. Она забавно меняла положение своего лица, будто давала мне его рассмотреть под разными углами, иногда улыбаясь, а иногда становясь мрачнее ночи. Я решил высказать своё предположение.

– Валери.

– Молодец! Как ты угадал?

– Так звали мою первую любовь.

– Как циклична жизнь, дружок. Очень литературно всё у нас с тобой складывается, правда?

– Очень. И это очень странно. Не понимаю, что я чувствую.

– Я всегда считала, что жизнь нужно прожить так, чтобы по ней можно было написать книгу. К чему тогда твоё существование вовсе, если прожил ты свою жизнь уныло и скучно?

– Звучит разумно. Я тоже так считаю. Ну, теперь считаю – не думал как-то об этом. Как думаешь, по твоей можно написать книгу?

– Это мы ещё посмотрим. Поможешь мне составить последние главы?

– Конечно. Я, кстати, Август.

– Знаю. Я надеялась, что ты назовёшь своё настоящее имя, а не напялишь маску мёртвого парня.

– А что дальше? Я не хочу идти в отель.

– Ты можешь остаться на ночь здесь – мы снимем тебе номер, – она выждала небольшую паузу. – Дай угадаю, твоя любимая книга – «Степной волк» Германа Гессе?

– Как… Как ты узнала?

– Лицо у тебя волчье! Смотришь исподлобья, улыбаешься оскалом, весь зажатый, поза закрытая, немного даже агрессивная, будто ты готовишься укусить того, кто тебя обидит, весь такой несчастный! – она выдержала небольшую паузу. – Прочитал Гессе и теперь думаешь, что ты волк, волчонок? Ну-ну, не обижайся, все мы люди! Такое право на самоопределение у тебя есть. Выпей ещё и покорми себя, изголодавший житель степей.

Мне не было обидно. Я понимал, сколь абсурдно вёл себя всё это время, веруя, что я не человек, а волк с людской кожей. Мне вспомнился один момент из жизни.

– Я как-то раз заходил в библиотеку, где работал… Так вот, охранник спросил меня: не пишу ли я диплом? Я писал книгу, поэтому ответил, что занимаюсь научной работой, чтобы избежать лишних вопросов. А он мне ответил: «Я ещё в старую библиотеку ходил… Тоже диплом писал. Интересно было!», а теперь он работал в этой библиотеке охранником. Забавно, правда?

– Очень! А ты, выходит, писатель? Неудивительно. Знаешь, по статистике люди искусства, то есть музыканты, художники и писатели в том числе, заканчивают жизнь самоубийством в сотню раз чаще, чем обычные люди.

– Оно и понятно почему. Стоит лишь приоткрыть завесу волшебного искусства, так сразу понимаешь, что живёшь ты в театре абсурда. Всё, что тебе нужно, так это пройти в сторону двери с надписью «Выход» и найти что-то более значимое, чем просто просуществовать сотню лет на потеху кому-то.

Мне нравится с тобой говорить, Валери, – продолжил я. – Чувствую себя спокойно, будто есть всё же на свете кто-то, кто может меня понять. Я ведь всегда был сторонником двух фундаментальных истин, – она смотрела на меня с интересом полузакрытых живых глаз цвета изумруда. – Первая – что мы не умеем говорить друг с другом: если бы это не было правдой, то в мире не было бы войн, разладов, скандалов и прочих бед, но в конце концов даже самые простые вещи мы не можем донести друг до друга. Не можем объяснить свою любовь, не можем добиться внимания, донести свою идею жизни, хотя выражаемся на том же языке довольно простыми фразами, но люди не умеют общаться. Столько всего можно было решить добрым словом, мягким объятием, пониманием, но нет…

– А вторая?

– А вторую я забыл, потому что пьян. Хах, прости, это выглядит глупо.

– Что ты. Это выглядит очень живо, – она опять тихо рассмеялась. – Ты забавный, Август. Уверена, что вторая мысль была столь же глубокой, как и первая. Раз уж ты здесь, продолжишь жить?

– Вряд ли у меня получится. Закончились таблетки, транквилизаторы, антидепрессанты, обезболивающие не помогают, я болен и медленно умираю. Иногда падаю в обморок, иногда истекаю кровью. Как я могу продолжить, Валери? Я благодарен тебе за этот вечер, когда я смог почувствовать себя дома, но вряд ли у него есть продолжение.

– Они тебе не нужны.

– Что?

– Таблетки. Они тебе не нужны. Их придумали для того, чтобы ты не чувствовал тех эмоций, что делают тебя самим собой. Посмотри на жертв психотерапии: дом, семья, собака, брак до восьмидесяти лет, общая могила, красивая надпись на надгробии. Им выжгли мозги, убили душу, что так требовала внимания. Обкололи её чёрт пойми чем, усыпили и скинули в воду. Кто знает, что она хотела им сказать? Какую мысль несла в себе кричащая душа? Может, стоит пойти ей навстречу? Ведь были моменты, когда тебя не тревожила болезнь, когда ты смеялся и дышал полной грудью, а сердце твоё было открыто каждому новому дню?

– Да. Ночь в Алжире и неделю во Франции я был таким. Ещё в Грузии в самом начале. Бывало, что и на родине, да и в самолёте, когда вылетел… А ещё в Исландии.

– Вот видишь! Не всё так плохо! Ты делал то, что ты хотел, и жизнь открывала перед тобой двери! Скажи мне, ты любишь кого-нибудь?

– Да. Моё сердце принадлежит лишь одной.

– Но я тебе нравлюсь?

Мне было сложно ответить на этот вопрос, заданный в лоб. Меня мучила совесть, мучило желание отдаться новой жизни. Я не находил ответа в голове, разрываемый диссонансом.

– …Да, очень.

– Вот и люби… Как её зовут?

– Элли.

– Люби свою Элли всем сердцем, дружок! А мы с тобой просто повеселимся! Ты отдохнёшь, а я запишу тебя в свою книгу жизни. Согласен, партнёр? – она протянула мне свою тоненькую ручку.

– Да… Да! Я согласен! – и я пожал её. Не крепко, чувствуя, что сделана она из хрусталя.

– Ну а теперь тебе пора начинать своё просвещение! Одну секунду! – она привстала со своего места и скинула лёгкое манто, оголяя свои белоснежные тонкие плечи. Мои зрачки сразу расширились, увидев под малиновым платьем её фигуру, бывшую изумительной, практически совершенной. Тонкие кисти рылись в сумочке, а потом она заменила тонкую сигарету в мундштуке на самокрутку. Приказала мне покурить – я не спорил.

– Кх… Кх… Господи, забористая какая! Уф! Это что, травка? – кашляя, пытался выкряхтеть я.

– Ага. Адиль вырастил. У неё почему-то листья фиолетовые. Мы называем её ЛСД. Не бо-о-ойся! Это не синтетика. Чувствуешь?

Я ощутил, как голова стала одновременно тяжёлой и лёгкой, наполненной водой и абсолютно пустой. Всё как-то странно поплыло перед глазами, и я начал улыбаться.

– У-у-угу. Ощутил… Меня размазало.

– Ха-ха-ха! Ну ты даёшь! Ты же совсем чуть-чуть покурил!

– Хах, я очень экономичный парень! – мои глаза были полузакрыты и красны. Я понял, почему у неё всегда такой взгляд.

– Ты же всегда под кайфом, да?

– Практически. Как ещё выносить эту жизнь? В нашем деле все курят.

– И то верно… Что-то мне нехорошо… Это нормально?.. Валери?.. А ты где?..

– Я тут, – её голос звучал у моего уха, – кому-то пора поспать, волчок.

– Да… Да… Поспать было бы хорошо… А почему мир трясётся? Или это я? Ты знаешь?..

– Не-а.

– Всё трясётся! Это какой-то пиздец… Что ты мне дала?.. Я бы поспал, а то меня что-то всего жжёт, ха-ха, а почему смеюсь? Мне не смешно! Ха-ха! О боже! Я всё.

– Пойдём в номер, золотце, – она чмокнула меня в щёку. – Тебе, видать, совсем нехорошо.

Она провела меня по длинному коридору, который вообще-то был не очень длинный, но в моих глазах у него не было конца, а пол плавно перетекал. Я был сёрфером на коврах, а она смеялась, смотря на меня. Мы дошли до моего номера, заходя в него вразвалку, громко хохоча, потому что ноги у меня совсем отказали. Я улёгся на кровать, подёргиваясь, а она стояла рядом, наклонившись ко мне.

– У тебя лицо всех, кого я когда-то любил, но тебя любить я не обязан… Ты очень похожа на Элли… Спасибо тебе…

– Конечно, не обязан. Любовь – это святое чувство. Оберегай его, но не забывай жить.

Я протянул к ней свою голову и поцеловал в губы. Она наклонилась и не сопротивлялась. Спустя пару секунд я свалился без сил на кровать.

– Доброй ночи, волчок, – она аккуратно пальцем вытерла губы от слюны. – Это только начало.

Последние её слова раздавались эхом в моей голове. На меня навалилась головокружительная тьма. Я сжал веки и окунулся в глубокий и крепкий сон без сновидений.

Очнулся я ближе к вечеру, проспав часов пятнадцать. К моему удивлению, голова не трещала, тело не ныло, и в целом состояние моё было удовлетворительное. Я спустился в бар и заказал себе завтрак из сырников с ягодным джемом и чашку кофе из Эфиопии со вкусом лимонных леденцов и бергамота. В кармане своей рубашки я нашёл деньги, оставленные Валери. Адиль натирал бокалы с невозмутимым лицом, будто ничего не произошло. Я молча уселся рядом с ним, попивая с хлюпаньем кофе, смотря прямо в его глаза с небольшой улыбкой.

– М? Доброе утро, друг мой. Познакомился с Валери, да? Как она тебе?

– Да, Адиль, познакомился. Она прекрасна… Что, мать вашу, у вас тут происходит? Я где вообще?

– Ты в «Госпоже Праге» – я ведь говорил тебе.

– Это место, Адиль, а я попал куда-то в секту, в какую-то таинственную хтоническую организацию или ещё что-то в этом духе. Вы, случайно, жертвоприношения не делаете?

– Иногда у нас дни самых свежих стейков. Если так можно выразиться, то это похоже на жертвоприношение.

– Ты выращиваешь фиолетовую травку! – я шёпотом кричал ему. – Это же незаконно!

– Ну да. О, Грегор, здарова, братан! Как обычно? Держи, – он пожал мужчине средних лет специфическим образом руку, и было видно, что тем самым он передал ему пакетик. – Бывай!

– Ты торгуешь прямо от бара?!

– А что такого? Это вообще полицейский местный. Все мы люди.

– Охренеть!

– А что ты так кипишуешь? Не ты же выращиваешь, хах! – его глаза были полны искренней спокойной доброты, без намёка на какую-либо претензию.

– Просто не по себе как-то.

– Расслабься. Посиди, выпей пива. Вечером у тебя встреча с Вольфгангом.

Я поперхнулся выпитым кофе, портя себе белую рубашку.

– Что, прости?!

– Встреча у тебя с Вольфом.

– Это я понял. Но зачем ему это?

– Думаю, он сам тебе расскажет.

Несколько часов до встречи я провёл в растерянности и тревоге, ходя из одного угла номера в другой. Валери сегодня не появлялась, и я был уверен, что буду видеть её только тогда, когда она этого захочет. Адиль молчал как рыба, угашенная по самое не хочу травой, лишь улыбаясь и кивая, как сраный буддист. Зачем я ему? Может, он хочет вытрясти с меня должок? Может, меня вообще купили в рабство? Я же, по сути, безродный мигрант, а это всё коварный план. Ну конечно! Мне конец. Они продадут меня на органы! Или изнасилуют и снимут со мной порнушку для даркнета, где меня будут насиловать всякими прибамбасами из фильма «Евротур». Они же психи. Или нет? Ладно. Успокойся. Всё будет в порядке! Слышишь? Да, конечно, я в полной заднице.

Я спустился в бар и попросил Адиля налить мне крепкий шот, чтобы унять дрожь. Пил я трясущимися руками, но спустя пару минут почувствовал себя намного лучше. Я посмотрел на Адиля, улыбавшегося мне.

– Ты ведь и туда что-то добавил, да, засранец?

– Кто знает? За счёт заведения, дружище.

Понятно. Психи.

Чья-то рука хлопнула меня по плечу. Я испугался, немного взвизгнув.

– Твою мать! Тебе что нужн… Брайан?.. – я выпучил со всей силы свои глаза, не веря увиденному.

– О, здравствуй, Эмиль! Или к тебе можно обращаться по настоящему имени?

Я сглотнул комок слюны. Его глаза оставались всё такими же серыми и холодными, как самый ледяной уголок Земного шара. Глубокие, как два бездонных океана в… Серой Гавани.

– Да как хочешь, в общем-то.

– Хорошо, Август.

– А-а-а ты что здесь делаешь?

– За тобой приехал.

– Понятно. А зачем? Э-э, позволь глупый вопрос: я же не упорот, да? Я с тобой в Алжире отдыхал, а ты меня от местных спас, да? Мне просто Адиль что-то подлил в шот, поэтому я не уверен, что я существую.

– Да, Август, всё верно. У нас же с тобой встреча назначена.

– С тобой? Не подумай, я рад тебя видеть и очень удивлён, но у меня встреча с Вольф… А.

Раздался раскатистый смех двух друзей: Адиля и Вольфа. Они смеялись, как две бешеные лошади, едва ли не уссыкаясь со смеху. Адиль изобразил, что его убил инсульт, и упал на пол, корчась от смеха и искусственной боли. Вольф же растёкся по барной стойке, вытирая слёзы смеха. На его «мёртвом» лице это выглядело пугающе – вызывало эффект «Зловещей долины».

– Ха-ха-ха! Видел бы ты свою морду, Август! Фу-у-ух, ну ты даёшь! Правду про тебя говорил, что ты душа компании, – не соврал Адиль! Эй, Адиль, всё, вставай, пока я тебе не вколол адреналин!

– Прости, Вольф, но я весь день сдерживался, чтобы не прыснуть! – его узкие глаза стали шире любых других, пока он смеялся.

Я сидел с кислой миной, скорчив унылую гримасу весёлого раздражения. Не выдержал и тоже рассмеялся.

– Вы меня на органы продадите?

Вторая волна смеха сложила Адиля теперь, видимо, с терминальной стадией рака сердца. Вольф утирал вновь вытекшие слёзы.

– Хорошо, Август, запишем тебя как-нибудь на стендап. Конечно, Адиль предложил позвать в Прагу своего лучшего друга детства, чтобы продать его на органы! Извини, извини! Ох, пошли на улицу! Адиль, увидимся!

Мой друг махнул нам рукой, щуря свои и без того узкие глаза, расплываясь в улыбке.

Мы прошли несколько метров до парковки и остановились у серебристого «ягуара» F-Type, содержащего под капотом четыре сотни лошадиных сил. О такой машине я мог только мечтать, предпочитая даже не думать о цене подобных агрегатов.

– Твоя?

– Конечно. Садись, – он снял сигнализацию ключами.

Мы уселись внутрь салона, и мне казалось, что я попал в маленький рай любителей автомобилей. Кожа, дерево, сенсорные панели – это была идеальная машина, в которой я никогда не предполагал, что смогу посидеть.

– Вольф, можно вопрос? Почему ты представился мне Брайаном в Алжире?

– А почему ты называл себя Эмилем? Всем нам порой нужно менять маски, чтобы забывать, кто мы такие.

– Я немного нервничаю. Я знаю, что это ты помог мне попасть сюда, но я не понимаю, зачем тебе это всё нужно. Я же бесполезен.

– Ох, Август. Моя работа имеет своеобразную специфику. Я не буду вдаваться в подробности, так как, думаю, ты не сможешь понять её суть. Не обессудь. Просто это не для человеческого ума. Понимаешь, это тяжёлая работа – прямо-таки грех на душу беру. Не подумай, что я боюсь Бога или жизни после смерти. Нет. Порой люди исчезают, гибнут в несчастных случаях, ловят передозы, гибнут в подпольных боях от перелома черепа – не по моей воле, но из-за того, что я им дал. Я выплачиваю деньги их семьям, но человека ведь не вернуть – сам понимаешь. Я открываю необходимые двери в необходимые места и делю то, что необходимо. Мне не любят везде, хотя даже не понимают, что я предлагаю.

– Да, но при чём здесь я?

– У тебя есть мечта?

– Наверное. Я плохо её понимаю. В самом деле я ищу счастье, но не знаю, как оно выглядит.

Мы ехали на средней скорости по улицам ночной Праги, слушая мягкое рычание мотора.

– Хм. Разрушая жизнь одних, я чувствую, что должен давать что-то другим. Это моя небольшая миссия. Я не ставлю свечки в церквях, не хожу на исповеди, не молюсь – это для идиотов, да мне в таких местах не рады.

– И многим ты помог?

– Многим. Даже очень. Но думаю, что до равного счёта ещё далеко. Хотя это зависит от того, как считать.

– А как же благотворительность?

– Ты знаешь, что большинство фондов в итоге существуют для обнала? Нет? А я знаю. Добро нужно делать нацеленно и точно, а не бросаться деньгами, думая, что за тебя внесут залог на смертном суде, – он молчал пару минут. – Август?

– Да?

– Ты водил когда-нибудь такую машину?

– Нет.

Он остановился у тротуара и вышел, давая мне сигнал выйти из машины. Я послушался.

– Садись за руль.

– Э, не-не-не, я же тут правил не знаю, да и не водил давно, я не справлюсь, да и вообще не хочу! Спасибо, конечно, огромное, но я как-нибудь посижу лучше, покатаюсь на пассажирском…

– Август.

– Да?..

– Садись за руль.

– Ладно! Что ж, но если ты хочешь умереть, то я знаю способы более безболезненные, чем автокатастрофа.

Я крепко держал руль автомобиля моей мечты, тяжело дыша, а со лба тёк тонкой струйкой пот.

– Ты слишком нервничаешь. На, возьми, – он протянул мне какую-то маленькую таблетку. – Не бойся, поддавайся ветру судьбы. Жизнь сама нас рассудит.

Колеблясь, я взвешивал все за и против, не находя никаких весомых аргументов, кроме как смерти в несчастном случае, чтобы отказаться. Впрочем, это был не такой уж и аргумент. А почему бы и нет? Таблетка рассасывается под языком, кислым вкусом распределяясь по ротовой полости. Зрачки расшились до размера одного рубля, полностью перекрыв радужку. Страха не было, не было ничего, кроме эйфории. Я нажал на газ, и через минуту мы уже ехали свыше ста километров в час. Вольф тоже её съел – видно было по глазам. Он улыбался мне, а я ему. Вся дорога сжалась до состояния одного цветного коридора, все машины ехали слишком медленно, и даже наша, как бы я ни жал на газ, ехала чересчур медлительно для спорткара. На спидометре было около двухсот. Я не верил.

– Вольф, у тебя машина бракованная! Смотри, показывает двести, а едем мы максимум шестьдесят!

– Тогда нахрена ты орёшь?!

– А?!

– Нахера ты кричишь тогда?!

Я понял, что свист воздуха через небольшие щели, сигнальные гудки, рёв музыки говорили о том, что спидометр не врал. Я рулил так, словно был рождён для вождения. Мир был в слоумо, а цвета сливались в одну протянутую смазанную нить. Мы неслись по главным трассам города, иногда выезжая на встречку и смеясь. Вольф включил песню The Weeknd «Blinding Lights», кивая и подпевая:

I said, ooh, I’m blinded by the lights.

No, I can’t sleep until I feel your touch.

I said, ooh, I’m drowning in the night.

Oh, when I’m like this, you’re the one I trust…

Я подловил его темп и начал петь вместе с ним. Он поджёг косяк и дал его мне. Вещества смешались в организме, и я ловил нереальный трип. Всё кружилось, мы летели по небу, машина левитировала, а мы болтались внутри салона, будто гравитации для нас не существовало. Луна стала больше в тысячу раз, освещая нам улицы, сигналы машин сливались с музыкой, а мы играли в шашки, объезжая каждое авто. Казалось, что звёзды падают, а мир весь сжимается в форму пончика, а затем приобретает форму шестисотгранника. Грузовик был перед нами, но он ехал слишком медленно, слепя нас своими фарами, так что мы успели обсмеять его и свернуть со встречной дороги, даже не поцарапавшись. Часа два мы так ездили по городу, вылетая за границы рассудка, пролетая по экзопланетам, навестив Луну, прокатившись по Марсу и далёким неизвестным космическим объектам. Нас всасывало в чёрную дыру, и мы видели мир в пяти измерениях.

Когда нас отпустило, мы обнаружили себя на парковке возле «Госпожи Праги» промокшими до нитки, все в поту, с бешеными глазами и тяжёлой отдышкой.

– В-о-о-ольф? – медленно и недоверчиво, сомневаясь в реальности происходящего, спросил я его.

– Да-а-а? – с точно такой же интонацией ответил он мне протянуто.

– А мы вообще ездили?

– Кто знает?

– Охренеть. Надеюсь, нас никто не снимал на видео!

– Думаю, мы об этом скоро узнаем, – он был серьёзен, и на мгновение мне показалось, что его это действительно озадачило, но потом он расхохотался на весь салон. – Да какая разница, ха-ха?! Это только начало, волчок. Завтра наберу тебя.

Я задумался. И вправду, а какая разница, что подумают другие, если нам было весело? Я смертник, да и он тоже. Что может нас остановить? Чужое мнение? Оно лишь смешило нас. Перед нами не было никаких преград. Жизнь – сюр, играть нужно по её правилам, игнорируя всякие правила. Тогда, быть может, у тебя будет шанс не пожалеть, что ты прожил её. Все, кем я восхищался, все, кто меня окружал, жили именно так. Элли, Георг, Вольф, Адиль, Валери, писатели, занявшие в моём сердце особое расположение, творцы и художники – именно так. Хотелось бы обойтись без банального «Кто не рискует, тот не пьёт шампанское», но всё же в этом был смысл. Не было сейчас ничего, что могло бы меня остановить, заставить повернуть назад. Я вкусил райский плод, открывший мне впервые глаза. Лишь касание Элли, её сердце, взгляд её самых родных глаз мог бы заставить меня повернуть назад, но она была слишком далеко, и дело было не в расстоянии.

В баре я напился, рассказывая Адилю о своих новых ощущениях, и лёг спать с довольным лицом. Наконец-то я спал крепким сном.

Меня разбудил звонок Вольфа на телефон моего номера. Был вечер.

– Волчок, собирайся. Я на улице жду тебя.

Быстро накинув вещи, выпив шот, я открыл двери бара и встретил уже знакомую мне тачку. Рядом с Вольфом стояло несколько крупных ребят, а позади красовались две машины: BMW X6 чёрно-глянцевого цвета и Lexus RX L серого цвета – тоже глянец. Он сказал мне садиться, и я без сомнения послушался его.

– Здарова, волчок. Дело такое: один парень продал карту, на которой лежит четыреста кусков. Моих кусков. Назначили встречу – хотят выкупить за пятьдесят процентов. Бред – деньги мои, никаких торгов. Что сделал бы плохой парень, а? – говорил он таким крутым голосом, словно был гером боевика с моим участием в ролях.

– Набил бы им рожи!

– Всё верно. Поэтому ты здесь. Сделай погромче, поехали!

В салоне на всю катушку играл трек Baby Keem и Travis Scott «Durag Activity». Басы сквозь кресло массажировали спину, настраивая на верный лад.

– Слушай, Вольф, я драться не особо-то умею.

– Да ты просто за компанию поедешь. Я подумал, что тебе понравится посмотреть. Или я ошибся?

– Думаю, что не ошибся.

– Замечательно. На, пожуй, почувствуешь себя лучше.

Я закинул под язык колесо. Оно отличалось от того, что мы с ним рассасывали, когда ездили на машине по городу. Взгляд стал туннельным, периферия смазалась в чёрное пятно. Дыхание участилось, и появилась лёгкая дрожь в руках. Это был не страх, но предвкушение. Резина шин завизжала – мы остановились под мостом напротив трёх машин, которые я не мог различить в тени ночи. Вольф сказал мне постоять у тачки, но у меня тряслись ноги, поэтому я ходил по кругу, оглядываясь на всех, как больное бешенством животное. Я не слышал, о чём они говорили, но тон вскоре начал нарастать, превращаясь в крик. Глухой щелчок. Кто-то упал на пол – не наш. Завязалась потасовка, переросшая в массовую драку. Я решил приблизиться. Зрение стало совсем мутным, меня тошнило, а дышать ровно было невыносимо. Кто-то пытался перекричать своего оппонента. Я подвинул его плечо, выходя из-за спины своего коллеги, и нанёс резкий удар в висок, зажав в ладони ключи. Бровь вспоролась, выпуская тонкую струйку крови, стекавшую по виску. Нос улавливал далёкий запах крови. Волчья пасть обнажила голодные слюнявые клыки, зрачки расширились, радужка стала оранжевой. Лапа придавила парня к земле. Острые клыки впились ему в горло, терзая его из стороны в сторону, как долбанного кролика. Он кричал, но крик его был похож на кульминацию композиций Людовико Эйнауди. Кулаки били его лицо раз за разом, кожа срывалась о зубы – дышать стало легко. Я не слышал ничего вокруг, весь мой мир сжался до одного испуганного лица, до глаз, в отражении которых сияла мохнатая окровавленная пасть. Взяв его за куртку, отшвырнул его в сторону – между нами два метра, он лежит на холодном бетоне. С места я прыгнул вдоль, вытягиваясь всем телом на манер какой-нибудь пантеры, устремляя ноги ему в грудь. Я поднял голову и словил удар в нос, а затем меня накрыла темнота. Очнулся я уже в салоне машине. Белая рубашка залита моей кровью из носа, а в ноздрях были ватные диски.

– Волчок, это что, блядь, было?

– А что ты мне дал?! Мне на хер башню снесло!

Он улыбнулся, похлопав меня по плечу.

– Понравилось? – улыбнулся белоснежной улыбкой.

– Да, – не думая ответил я окровавленным оскалом.

– Господи боже, тебе бы умыться. Ну а вообще неплохо выглядишь, волчок.

Меня переполнял дофамин, серотонин и вся эта радостная хрень. Я чувствовал, как в моих жилах кипела кровь, как тело насыщается силой. Меня разрывала жизнь, бьющая из меня ключом. Страх скрылся в глубинах, забился в дальний угол и сдох, даже не пискнув, придушенный тяжёлой когтистой лапой. Я хотел жить, я хотел играть в эту игру, хотел расцеловать Вольфа за подаренный мне вечер, который ещё не закончился. Я открыл дверь авто и срыгнул кровью, заливая парковку смесью из красно-жёлтой рвоты.

– Ты в порядке? – Вольф осторожно спросил меня, шепнув на ухо, наклонившись ко мне.

– В полном. Спасибо за вечер, дружище.

– Тебе спасибо. Сам дойдёшь? У меня есть ещё пара дел, – он помолчал пару секунд, оборачиваясь куда-то в сторону. – Молодец, волчок. Ты найдёшь своё счастье – обещаю.

В баре обстановка была, как всегда, родной. Адиль разливал напитки за стойкой, стоял густой смог сигарет, в запахе которого чувствовалась примесь сативы. В уборной я умылся, смывая запёкшийся слой крови с лица и зубов. Привкус остался. По рубашке размазалось пятно, сделав её целиком бордовой. Выйдя, я обнаружил Валери, сидящую за одним из столиков. Её глаза были раздражены, гримаса выражала скуку и недовольство. Рядом с ней сидел какой-то парень, пытающийся подсесть к ней всё ближе и ближе, и ближе… Я видел, как его рука коснулась её бедра и была змеиным укусом шлёпнута её тоненькой ладонью. Это в баре всё так красно или перед глазами кровавая пелена? Я стремительно направился к ним.

– Мне кажется, ты ей не нравишься.

– А ты кто такой? Твоя? Вали отсюда.

– Моя.

Полупустая бутылка с глухим звоном врезалась в его череп – не разбилась. Откинув его в сторону, я стоял рядом с Валери.

– О, волчок, привет! – теперь она снова улыбалась своей детской улыбкой.

На ней было чёрное платье и белые длинные перчатки. Волосы были уложены в аккуратный пучок. Мундштук, как всегда, был зажат между двумя пальцами правой руки, а на лице красовался неизменный макияж.

– Привет, Валери. Неприятный тип, да?

– Ну-у-у, так ему явно лучше. Даже какие-то признаки человечности появились. Наверное, вспоминает маму, – она посмеялась. – Ох, как вечер прошёл? Выглядишь не очень.

– Я выгляжу очень даже очень. Чувствую себя также.

– Рада слышать! Уже не хочешь умереть?

– Нет, не хочу.

– А чего хочешь? – её взгляд был игрив и возбуждал во мне самые разные чувства. Я замешкался, но перед глазами появилось лицо Вольфа, говорящее мне: «Это только начало, волчок».

– Тебя.

– Ну так чего же ты ждёшь?

Я поцеловал её страстно и горячо, не зная ни чувства вины, ни сожаления. Была ли это любовь? Вряд ли. Меня она тоже не любила – я это знал. Нам это было не нужно. Помада размазалась по моим губам. Её лицо улыбалось мне белоснежной улыбкой, она обхватывала меня тонкими руками за шею, впиваясь зубами в мои губы. Я подхватил её на руки и понёс в номер. Адиль смехом проводил нас. Валери показала ему средний палец, также громко смеясь и улыбаясь – они были настоящими друзьями.