Текст книги "Свобода для Господа Бога"

Оттон снял шляпу и несколько раз обмахнулся своим пышным головным убором. Вот и все, подумал он, конец армии, конец карьере. Сдаться настигающим сервам ему не позволяла честь. Пытаться спастись практически не представлялось возможным, а кроме того, Оттон лично присутствовал на казни сенешаля Жернака и был прекрасно осведомлен о том, как именно кончил жизнь его старый товарищ Бавен. Умереть в столь почтенном возрасте с колом в заду? Нет уж, увольте.

В этот момент подскакал офицер одного из оставшихся батальонов.

– Мы ждем ваших распоряжений, мой генерал, – прокричал он прямо с коня. – Отступать далее столь незначительным контингентом смысла не имеет, нас легко настигнут и сомнут на тракте драгуны. Предлагаю занять круговую оборону и драться! Мой генерал?

Оттон печально посмотрел на офицера.

– Драгуны сомнут нас в любом случае, мой друг, – спокойно ответил он. – Бросайте оружие и сдавайтесь. Насколько мне известно, Трэйт вполне сносно обращается с военнопленными.

– Мой генерал, о чем вы? Сдаваться рабам?!

– Ну что вы, сударь, – ответил военачальник, – рабам сдадутся наши солдаты. Таким образом, мы сохраним хотя бы их несчастные жизни. Что же касается офицеров, включая вас и меня лично, то тут я не в праве отдавать какие либо распоряжения. Действуйте, как подскажет вам совесть и честь командира.

С этими словами генерал Оттон, прославленный покоритель Хайрана, лорд Самоса и герцог Риши, полный кавалер семи высших орденов королевства, Тайный советник Его величества, герой Эшвена и просто солдат вытащил пистоль и приставил к подбородку.

– Прощайте, сударь! – произнес он бодро.

Пуля прошила мозг.

* * *

Викарий не видел позорного разгрома королевской армии, поскольку почти час назад отключился от спутникового канала. Он был занят подготовкой к атаке на Бургос и счел возможным отказаться от наблюдения. Место кардинала в центральном зале занимала клерик Селена, которая на время операции должна была стать его глазами, ушами и, пожалуй, даже нюхом, если понимать под таковым не банальное обоняние, а некое подсознательное чутье на опасность. Ибо в любой силовой акции интуиция почти всегда подсказывает больше, чем видит глаз и объемлет рука.

Фиолетовая рамка вспыхнула, блеснула переливами и показала кусок плохо освещенного помещения – нижние галереи Пашкот-паласа.

Юсуф взмахнул рукой, и две тысячи клерикальных мушкетеров шеренга за шеренгой шагнули в открывшийся межпространственный проем.

Операция началась!

* * *

Все это время Мишан Трэйт по-прежнему стоял на стене в стальной кирасе и почти в полном одиночестве. Как бы сказал Гордиан Рэкс, город был «демилитаризован», то есть практически очищен от пребывания военных, в том смысле, что все солдаты, находившиеся в нем еще ночью, покинули сейчас казармы и квартиры, посты и бастионы.

«Королевские», в том числе и из Старого города, драпали ныне по тракту, а бойцы Армии Свободы наседали на них, лупя, как говорится, в хвост и в гриву. Четырех колец окружения более не существовало, и в Бургосе больше не осталось войск.

Все находившиеся в оперативном распоряжении Трэйта немногочисленные солдаты стояли сейчас рядом с ним. Точнее, на крыше бастиона он был один, а два десятка консидориев сопровождения и примерно столько же штабных офицеров разместились ниже, не смея беспокоить командующего в минуту размышлений.

Трэйт бросил взгляд вверх, на белесые облака и яркий диск светила, блистающего в сердцевине небесного свода, и расстегнул ставший удушливым ворот камзола.

Битва закончена, от его решений более ничего уже не зависит. Еще час – и охота за отступающими королевскими частями завершится, а к вечеру выловят всех королевских солдат, пустившихся в бега поодиночке. Полки Равных вернутся в Бургос, можно будет дать отдых войску, да и самому поспать – все-таки три дня без сна это слишком даже для его не пробиваемого никакими недугами организма.

В этот момент в воздухе резко прозвучали выстрелы. Сначала Мишан даже не придал им значения, поскольку за последние двенадцать часов ухо уже привыкло к беспрестанному визжанию картечи, пороховому грому и реву пронзающих воздух ядер. Но сейчас выстрелы звучали слишком близко.

Трэйт подошел к противоположному бортику бастиона и посмотрел поверх кирпичных зубцов на происходящее внизу. На его скулах заиграли желваки: там, внизу, сотни стрелков в серых мундирах клерикальных полков расстреливали его охрану.

«Чистая победа?» – усмехнулся маршал.

Похоже, придется посорить.

* * *

Грянул залп!

Двадцать консидориев, скучающих у входа в бастион, ставший на последние пять часов резиденцией Трэйта, умерли мгновенно, не успев даже взяться за оружие. Серая масса клерикальных мушкетеров в угрюмых шинелях и войлочных колпаках, перекрывая все пространство от ближайших домов до городских стен, к линии которых примыкала каменная туша бастиона, устремилась навстречу своей цели.

Викарий приказал им взять маршала и убить остальных. И они убивали! Разместившиеся на первых этажах беззащитные штабные офицеры, картографы, советники и вестовые, умерли разом, пронзенные штыками. Пытавшиеся огрызаться из пистолей адъютанты маршала распластались по полу, превращенные в решето мелкой мушкетной картечью. Рихмендер пал, сраженный пулей, поразившей худощавого старика в грудь и руку, поднятую им для защиты от убийственного свинца.

Наверху оставались лишь двое. Бывший призовой консидорий, чемпион боссонских авеналий, а ныне бравый сервский полковник Дакер и сам легендарный маршал Трэйт на крыше этой маленькой и уже павшей крепости.

Уже павшей? Ну нет!

Предпоследний этаж. Выстрел. Первый же клерикал вылетел обратно в дверной проем с головой, простреленной пистолетной пулей.

Дакер встал здесь и оказался страшным противником!

Прежде чем взбежавшая по лестнице толпа мушкетеров настигла его, он бросился к ним сам, отбросив в сторону разряженный пистоль, метнулся в самую гущу и начал работать мечом.

Так, как это делают в Дуэльной школе!

Раз, два, три! Укол, плавно переходящий в разящий удар наотмашь, змеиное движение кистью, отскок, отсеченная голова, разрезанные к чертям потроха и вспоротое горло!

Класс Лавзейской дуэльной школы явил тут себя во всем своем ужасающем совершенстве. Прежде чем кто-то из дальних рядов свалил блестящего консидория из мушкета, он положил пятерых, сильно порезал двоих и отсек голеностоп еще одному. Затем его, уже раненного, толпа сбила с ног прикладами и затоптала. Но даже после того как Дакер затих, клерикалы продолжали разить его штыками, не веря, что такое смертоносное и фантастически быстрое создание можно убить. Наконец, церковники остановились на незримое мгновенье, чтобы оценить силу поверженного противника, воздать ему дань уважения и ужаснуться.

Один к восьми. Точнее – один с мечом к восьми с мушкетами.

То был зверский расклад!

Наконец, отбросив тело в сторону, клерикалы двинулись дальше.

Наученные горьким опытом предыдущей встречи, мушкетеры двигались вперед осторожно, стараясь не лезть на рожон. В конце концов маршала им нужно взять живым, а это значит, что мушкетные залпы им тут не помогут, придется не стрелять, а сражаться. Сотня штыков против единственного меча консидория! Силы не равны, но кто первый рискнет, судари, кто первый?

Трэйт не стал размениваться на мелочи типа игр с мечами. Он подождал, пока этаж заполнится людьми, и просто вышел к толпе из-за угла с двумя бомбардами под мышками каждой руки. Стволы были заряжены картечью.

Он дал залп с бедра и отбросил обе бомбарды. Свинцовые дробины, вылетев сквозь широкие раструбы бомбард, прошили воздух и разметали тела вбежавших в комнату бойцов кровавыми ошметками по стенам и потолку. Остальные бросились врассыпную, скрывшись за дверными косяками и мебелью. Отстрелявшись, Трэйт мигом укрылся за спасительным углом, и запоздалые мушкетные пули с дальних рядов, просвистев мимо, воткнулись в стену. Трэйт улыбнулся. Щенки!

Вытащив гренаду и отсчитав пару секунд, он не глядя метнул ее через коридор в дверной проем, за которым укрылись оставшиеся клерикалы. Прогремел взрыв и коридор с комнатой заполнились стонами раненых и изуродованных бойцов. И пороховым дымом.

Не дожидаясь ответа, Трэйт вскочил и с двумя пистолями за поясом, а также с парой мушкетов в руках припустил в надстройку бастиона. Клерикалы же, пораженные упорством единственного оборонявшегося, замешкались. Прошла, как минимум, минута, прежде чем с нижнего этажа новые бойцы решились подтянуться к коридору, в котором валялись, по меньшей мере, пятнадцать трупов их товарищей. Наконец, забросав коридор гренадами, они вошли внутрь и, не глядя на кровавые останки соратников и сдерживая рвоту, двинулись за Трэйтом.

Два наиболее храбрых и отчаянных головореза из числа церковников-мушкетеров шли медленно, плечом к плечу, нацелив стволы ружей и взгляд напряженных глаз на узкий проем ведущей на крышу двери-люка – она осталась приоткрытой. Солнечный свет пробивался тонкими струйками через узкую щель и пару небольших отверстий прямо над их головой чуть левее и соответственно чуть правее двери. Интересно, для чего они, эти маленькие бойницы? Может быть, вентиляция?

Неожиданно нечто темное выпорхнуло из ближайшего отверстия и бухнулось им на ботфорты, вертясь и искря фитилем. Бойцы лишь глянули друг на друга и истошно завопили от ужаса. Это стало последним, что они видели в жизни – испуганные глаза товарища и гренада, шипящая под ногами.

* * *

Викарий подъехал к бастиону с точно рассчитанным им самим опозданием ровно в двадцать минут. За это время внезапный штурм и горячая схватка должны были подойти к завершению, однако, как выяснилось, не подошли. Засевший в надстройке бастиона маршал заблокировал дверь, привалил ее одним из имевшихся на этаже орудий и эффективно пресекал все попытки атакующих взять его штурмом. Маленькие бойницы, сделанные справа и слева от дверных проемов специально на этот случай, давали ублюдочному серву прекрасную возможность палить по стоящим на лестнице людям, не подвергая себя при этом особой опасности.

Если бы в распоряжении викария имелся его верный спецназ или хотя бы обычные морские пехотинцы королевского флота, можно было бы попытаться подняться по почти отвесным стенам крепости на крючьях и веревках и ворваться внутрь через окна, одновременно с нескольких сторон. Однако клерикалы для этого не годились – что с них возьмешь? Они всего лишь полевая солдатня, полные ничтожества.

Викарий отстранил в сторону майора в сером мышином мундире, командовавшего штурмом и сейчас что-то тараторившего ему. А затем сделал раздраженный жест рукой – помолчи. Задумчивым взглядом он осмотрел бастион, оценил ветер и вновь подозвал офицера:

– Вот что, милейший, отведите большую часть своих людей подальше, скажем, на противоположные улицы. Хотя нет, на всякий случай, оставьте мне один взвод на нижнем этаже. Далее мне нужны от вас четверо наиболее крепких парней с хорошим здоровьем и покрупнее. Для них – вот это…

Он раскрыл небольшой подсумок, висящий у него через плечо.

– Пусть наденут на лица. Надевается вещица вот так, а потом вот так… – Викарий показал. – Все довольно просто. Понятно?

Майор обомлел:

– А что это, сэр?

– Противогазы, сударь, если вы понимаете, о чем я. Это спецсредства из арсенала Господа Хепри.

Майор задохнулся:

– Но как возможно?!. Магическое оружие под строжайшим запретом, только спецназ имеет право…

Викарий презрительно посмотрел на клерикала.

– Да, только спецназ, – сказал он. – А еще я.

Не торопясь, он достал из подсумка гранатомет, двумя движениями собрал его, один за другим вставил в оружие восемь забавных зелено-фиолетовых вещиц, напомнивших клерикальному офицеру недозревшие плоды лимона. Потом надел на лицо собственный противогаз, застегнул молнии костюма химзащиты, надетого под мундир, натянул перчатки и передернул затвор.

– Четверо с противогазами поднимаются за мной, – пробурчал он из-под резиновой маски, – остальной взвод перекрывает подножие бастиона. Все прочие пусть засядут в домах через улицу. И да, командир, посадите их с наветренной стороны, это важно!

Один за другим странные незнакомые заряды влетели в окна бастиона, со звоном выбивая стекла и заполняя помещения густым тягучим желтым дымом.

Викарий вспомнил инструкцию: «Использование химзащиты обязательно».

Он усмехнулся: у вас она есть, мастер Трэйт?

* * *

Спустя час к опустевшему зданию бастиона подоспели вооруженные протазанами расчеты артиллеристов из Дуэльного парка. Еще через тридцать минут подскакали Крисс с тысячью конных драгун и Гордиан с двумя десятками верховых сопровождения. Бесчисленные мушкетерские роты и батальоны консидориев спешили к месту побоища пешком, задыхаясь от бега.

Гордиан и Крисс спешились первыми, выпрыгнув из седел чуть ли не на ходу и вбежали в здание. Повсюду висел удушающий запах газа, выветрившегося уже до безопасного состояния, но оставившего свои «ароматные» следы в воздухе маленькой цитадели.

К ним навстречу, опираясь единственной целой рукой на поддерживающего его артиллериста, развернулся и даже привстал Рихмендер, постаревший казалось еще на десяток лет. На правой руке, в том месте, где у человека обычно бывает кисть, у него болтался разможженный окровавленный веник с торчащими наружу костями и кое-как перебинтованный обрывком грязной рубахи. Очевидно, старый командир испытывал страшную боль, но на лице его не дрожал даже мускул. Он подошел к Фехтовальщику и схватил его здоровой рукой за грудки.

– Трэйт схвачен! – прохрипел он. – Трэйт! Схвачен!!!

Глава 4
Сделка лжецов

Республика была обезглавлена. У нее вырвали сердце, вырезали печень, выжгли мозг и глаза!

Однако, если использовать ту же аналогию, руки, точнее кулаки, у Армии Равных еще оставались. У победоносных полков, с ходу взявших грозную столицу Королевства рабовладельцев, остались полевые полковники, колонели, и хотя связующей их силы, единого разума, заключенного в простом крестьянском лице их непобедимого седого командира не было, все военачальники армии горели решимостью вернуть Трэйта в строй!

Трэйт схвачен. Трэйт схвачен!

По каменной брусчатке древнего города топали две тысячи консидориев. Их подбитые железными гвоздями ботфорты выбивали четкую дробь по булыжникам мостовой. Закованные в латы лавзейцы смотрели на молчаливые стены старинных домов грозным взором из-под надвинутых шлемов. За ними семенил едва ли не весь стрелковый корпус, артиллеристы и мушкетеры, почти пять тысяч человек с мушкетами наперевес и обнаженными кошкодерами.

Впереди всей этой молчаливой железной массы, сжимая в руках оружие, выступали Бранд Овальд и Гордиан Рэкс.

Бранд шел, взирая на всех с высоты своего нешуточного роста и свирепо вращая глазами. В руках он сжимал огромный, почти мясницкий топор, устрашающий одним своим видом. Рядом с великаном, шагая более часто, чтобы поспевать за своим длинноногим товарищем, но с таким же решительным видом, бесшумно и быстро, как кошка на ночной охоте, двигался Гор Фехтовальщик. Пророк и Апостол. Маленький юный уродец с конопатой рожей. Мушкет за спиной. На поясе пистолеты. В портупее шпага. Руки сжаты в кулаки. В сердце каждого, кто шел сейчас за ними по узким улочкам замершего в испуге города, клокотала ярость.

Трэйт схвачен. Трэйт! Схвачен!

Немногочисленные пешеходы, попадавшиеся в этот час на пути, поспешно отскакивали к стенам домов, стараясь вжаться в кирпичную кладку, или же резво убегали, чтобы не столкнуться с марширующими солдатскими рядами. Озлобленность сервов, казалось, была материальной и, как волна, бежала впереди молчаливых колонн, спешащих к центру Старого города. Два или три раза дорогу консидориям перегораживали посты, поставленные командованием Армии Свободы. Однако, увидев впереди закованной в латы массы знакомых каждому вождей восстания – а Бранд и Гордиан пользовались известной славой в рядах собратьев по оружию, – постовые расходились, убирая свои алебарды и мушкеты подальше и отступая к стенам подобно обычным пешеходам. Тех же, кто осмеливался не то что препятствовать, а хотя бы просто задавать вопросы, Бранд отпихивал могучим плечом в сторону и шагал дальше, не обращая внимания на протесты и ругань. Сопротивляться разъяренному великану не смел никто.

Трэйт схвачен. Трэйт!! Схвачен!!!

Наконец железнобокие консидории и серомундирные мушкетеры, вынырнув из узких уличных проходов с разных сторон, подошли к площади Пашкот-паласа и замерли, напряженно вглядываясь в башни и анфилады старинного дворца. Бойцы в нетерпении теребили оружие, готовые ко всему. Сердце ненавистного королевства рабовладельцев было окружено солдатами рабской армии – их ненавистью и оружием.

И все же ненависть не являлась в этой огромной закованной в латы или увешанной огнестрельными пукалками толпе каким-то всеохватывающим чувством. Во время движения по улицам города, несмотря на свой грозный, убийственный вид, дьявольское сверкание глаз и клокочущую в сердце ярость, уроженец Нуль-Корпорации, мистер Гордиан Оливиан Рэкс, в отличие от большинства своих более примитивных спутников, старался не только до боли в ногтях сжимать рукоять шпаги, но и анализировать ситуацию. Постепенно он заставил себя сдержать эмоции, успокоить бешеный темперамент, присущий, по всей видимости, не столько трехсотшестидесятилетнему разуму демиурга, сколько его юному телу.

И результаты в его мозгу не замедлили появиться. В Апостольской церкви, размышлял Гор, работали, по всей видимости, неплохие аналитики. После захвата в плен главы курии кто-то из них «просчитал» его с Трэйтом. Изучил, разложил по полочкам все стремления и мотивы, а затем сделал единственно верный ход! Расчетливый, необычайно ничтожный, почти что точечный укол и …потому поражающий своей эффективностью. Торговаться с храмовниками, тыкая их носом в плененного кардинала, теперь стало невозможно, и задумка Гордиана, на которую он возлагал столько надежд и которой посвятил столько времени, размышляя зябкими вечерами на коротких стоянках, похоже, летела ко всем чертям.

«Итак, – подумал бывший демиург, – есть Трэйт и есть кардинал. Ну что же, посмотрим…»

Не медля далее, рабский полковник вышел вперед, чуть дальше, чем стоящие вокруг бойцы, но в то же время не сильно высовываясь из общей массы. Он сосредоточился, стараясь отвлечься от постороннего шума и движения тысяч тел. Картинка окружающего мира привычно сдвинулась. Изображение заиграло, дернулось и превратилось наконец в подобие двух отменного качества слайдов, наложенных друг на друга. На одном по-прежнему виднелись грозные солдаты в доспехах и без, а также красивый старинный дворец, а на другом…

Пашкот-палас окружало тонкое, едва различимое фиолетовое сияние с четко очерченной границей – так сверкало силовое поле. Незримая, почти невидимая даже для нарождающегося Тшеди, но при этом незыблемая и несокрушимая материальным оружием стена отделяла его от последних врагов восстания в древней и великой столице. Ну, с Богом, сказал он себе. С тем, который Иешуа, конечно, а не Хепри.

Гор подал знак, и Никий с одним из стрелков вывели из рядов сервов связанного по рукам кардинала.

Амир стоял на ногах, но при этом шатался словно пьяный. Голова его болталась из стороны в сторону, а по подбородку стекала слюна.

Гордиан отступил снова в толпу солдат и там, уже невидимый для гипотетического наблюдателя в Пашкот-паласе, опустился на землю. Он сел в традиционную для медитации позу «лотоса» и медленно потянулся к спящему мозгу Амира. Мысленно коснулся входного отверстия шунта и рухнул вниз, в самый центр «я» пленника.

Секунда. Две. Веки Амира медленно разлепились, и Гор посмотрел на мир глазами кардинала. Как всегда после проникновения, Гордиан испытывал легкое головокружение. Это сказывалась разница в общих физиологических параметрах у него и у Амира, но через несколько минут все должно было пройти.

Гордиан сделал шаг, другой, привыкая к новой оболочке. Повернулся и скользнул взглядом сквозь ряд солдат по застывшему без сознания собственному телу. Все хорошо.

В этот момент из рядов вышли старшие офицеры – Бранд и Крисс. Они подхватили его, стараясь держать так, как держат пленника. Бранд взял Гордиана (точнее, тело Амира) за шею и приставил к его виску заряженный пистоль. Крисс же, габеларская рожа, отработанным приемом заломил пленнику руку и железной хваткой вцепился в плечо. В такой связке они и прошли к воротам древнего дворца и остановились прямо перед закрытыми створками.

Разумеется, за ними наблюдали.

Чугунные решетки ворот, украшенные замысловатым литьем, имели забавные витые загогулины внутри вензелей и орнаментов. Две из них медленно и почти незаметно для глаза вертелись из стороны в сторону, поблескивая красной точкой оптического зрачка. Видеокамеры, понял Гордиан. Две на воротах, две чуть дальше на ближайших секциях забора и дальше – раз, два, три, – он насчитал, по меньшей мере, еще восемь скрытых камер, после чего бросил это занятие. Судя по всему, видеонаблюдение велось по всему периметру ограды. Может, разбить ближайшие из мушкетов? Пожалуй, нет, мерцающая стена силового поля проходит прямо перед створками. Да и не стоит разговор начинать со стрельбы, по крайней мере, нам. Лишь бы с той стороны палить не начали.

– А не шмальнут ли в нас, а, Гордиан? – Бранд, видимо, подумал почти о том же самом. – Стоим ведь голые посреди площади. Свинцом в лоб – милое дело.

Фехтовальщик дернул щекой – вот бы кто ему на такой вопрос ответил!

– Не знаю, – сказал он вслух, – но надеюсь, что стрелять не станут. Видишь вон те узоры в чугунном литье? Да, те, с красной точкой. Они медленно шевелятся. Это их глаза. Они видят нас и видят лицо своего кардинала и твой пистоль у моего виска.

Бранд посмотрел на пистоль нехорошим взглядом.

– Странно мне все это. Ты вроде – а вроде и кардинал! Ненавижу эту рожу. Так что не обессудь, если я тебе в этом теле полбашки снесу.

– Да ну, какие обиды, – попытался пошутить бывший демиург, – полбашки твои. Сноси на здоровье.

– А не заткнуться ли вам обоим? – прошипел Крисс. – Юмористы хреновы! Похоже, к нам делегаты с той стороны забора.

Действительно, из резных дверей в главном фасаде здания вышли три человека, один из которых носил традиционное церковное одеяние – длинный черный камзол с поднятым коротким воротничком и маленькой серебряной пекторалью на шее, а двое других в военной гвардейской форме.

Церковник был высок и строен, хорош лицом и вообще имел вид, необычайно благолепный, хотя и несколько бледный. Именно людей с подобным обликом всегда рисует воображение, если представляешь себе служителя церкви. Гордиан усмехнулся и мысленно одернул себя. Местная богадельня менее всего, по его мнению, попадала под понятие «церкви» и, скорее, являла собой пример отлаженного коммерческого предприятия, промышлявшего в числе прочего производством оружия и рабов. Так что перед ним не «отец», не «падре», а всего лишь топ-менеджер враждебной организации.

«Топ-менеджер» вышел вперед, подойдя вплотную к незримой силовой линии, отделявшей дворец от остального мира.

– Ваше преосвященство? – спросил он, внимательно глядя в лицо Гору-Амиру.

Тот молча зыркнул в сторону схватившего его Бранда. Бранд засопел, сильнее надавил дулом на висок Гордиана и … ничего не сказал. Только железной хваткой вцепился в шею пленника, да так что тот рефлекторно поморщился от боли и от досады на товарища: вот же дубина, двух слов связать не может!

– Им нужен Трэйт, – сказал Гордиан, стараясь хрипеть и говорить как можно более подавленным голосом, чтобы собеседник не уловил изменившейся манеры речи у мнимого первосвященника и его оригинала. – Отдайте им маршала и меня отпустят.

Церковник еще внимательнее вгляделся в Гордиана, одновременно прислушиваясь к какому-то сообщению, явно прозвучавшему в этот момент у него в шунте, и медленно покивал головой:

– Обмен возможен. Но нам нужен кардинал, а не то, что я вижу перед собой. У меня есть средства, которые позволяют думать, что передо мной не Его преосвященство. Вы ведь не Амир, не так ли?

Это был критический момент. Гор понял, что у церковника, очевидно, имеются приборы, снимающие ментальные спектры людей, и то, что там можно увидеть, кардинально отличается от того, как выглядит спектр кардинала Амира.

Гор почувствовал, как напряглись руки гвардейцев, стоящих за спиной церковника, как легла на рукоять сабли ладонь Крисса, и собственным виском ощутил, как Бранд притер палец к спусковому крючку прижатого пистолета. В этот момент Фехтовальщик внезапно и вполне отчетливо осознал, что через мгновение вместо шести крепких, здоровых мужчин перед воротами может оказаться шесть крепких, «здоровых» трупов.

– Спокойно! – воскликнул он, осторожным движением отвел пистолет Бранда от своей головы и затем вывернулся из рук своих спутников.

Встряхнулся, улыбнулся, поднял руки и посмотрел в глаза собеседнику, мнение которого в этой ситуации было решающим.

– Да, я – не Амир, – просто заявил Гор.

Церковник улыбнулся краем рта. Его рука лежала на поясе, а за поясом был пистолет. Все висело на волоске.

– И?..

– И я предлагаю вам его, вашего кардинала! Тело, которое вы видите перед собой, это тело Амира, в нем заключена его личность. Сознание кардинала подавлено. Если в этот момент тело Амира погибнет, его «я» умрет навсегда.

Церковник покачал головой:

– Это невозможно. Аппаратура, отслеживающая души погибших в Эшвене, стара как мир и сбоев не дает никогда. Если тело убить, Его преосвященство очнется в новой оболочке в своем дворце. – Он показал большим пальцем назад. – Именно здесь, в Пашкот-паласе, в покоях верхнего этажа.

– Отлично! Но насколько вы уверены в этом? – продолжил Гордиан. – Аппаратура воскрешения не давала сбоев ни разу. Замечательная статистика! А сколько раз сознание Его преосвященства оказывалось подавлено сильным медиумом и сколько раз в его тело вселялся «чужой»? Опять же сколько именно раз вы видели свечение ауры, подобное моему? Один раз? Два? Может быть, три? – Гор сделал шаг вперед, и под его напором враг-собеседник неожиданно для себя отступил на тот же шаг назад. Гор же буквально рокотал, а не произносил слова: – Ты не знаешь этого! Но я – знаю! Стоит мне нанести этому телу смертельный удар и твой босс сдохнет, как последний серв, не имеющий шунта. Вот так!

Гор сделал быстрое движение. Его и церковника отделяло всего двадцать или тридцать сантиметров друг от друга, и он решил подавить решимость собеседника еще одним доводом, мелким, но всегда производящим впечатление – ловкостью фехтовальщика. Рука потянулась к поясу врага, чтобы выдернуть оттуда чужой пистолет и приставить к его же животу.

Но, к своему стыду, он начисто забыл про силовое поле.

Треск! Искры! Незримая стена, все это время отделявшая двух людей, сработала как надо. Короткий разряд пробежал сквозь присвоенное тело кардинала и ушел в землю, унося с собой мысли и контроль над собой. Мир красочно распался на пазлы и собрался вновь, но уже с другого ракурса – Гор, хрипя, лежал на земле у ног Бранда и Крисса.

Церковник ухмыльнулся.

– Возможно, вы правы, – спокойно сказал он, глядя на Гордиана сверху вниз, – эта сделка выглядит разумной. В конце концов, мы меняем Его преосвященство «всего лишь» на бунтовщика, который и так рано или поздно будет пойман. Так что рисковать, убив сейчас занятое вами тело, смысла нет. Вставайте. Кстати, с кем имею честь?

Гор с трудом поднялся, опираясь на руку Бранда. Его трясло мелкой дрожью и сильно тошнило. Как глупо!

– Командующий стрелковым корпусом Армии Свободы полковник Гордиан Рэкс, по прозвищу Фехтовальщик. Он же – Ракир-Жало, Апостол Свободы, Тринадцатый пророк и прочая и прочая. А вы кто?

– Али Юсуф, викарий кардинала.

* * *

Когда спустя двадцать минут Гор, Бранд и Крисс вернулись к своим, старшие офицеры бросились к ним с расспросами. Но Гордиан поднял руку, и все замолчали. Ничего еще не было решено, нечего было и говорить об этом. Решать предстояло троим – именно Гору, Бранду и Криссу, поскольку после пленения Трэйта в силу отсутствия при армии Сабина и ранения Рихмендера старшими в гарнизоне захваченной столицы, да и вообще в армии, за исключением Вордрика Аймена, оставшегося в Бронвене, стали именно они.

– И что, ты думаешь, ему можно верить? – спросил Бранд, как только они оказались одни в небольшой бакалейной лавке напротив Пашкот-паласа, приспособленной под оперативный штаб переговорщиков.

– Я слышал то же, что и ты, старина, – ответил только что «переодевшийся» Гор, кидая шляпу на стол, – понятия не имею.

Он задумчиво посмотрел на лежавшее на легкой кушетке тело Амира, мозг которого он только что оставил, вернувшись в собственный.

– Скажу одно: менять кардинала только на Трэйта мы не должны. Его преосвященство – слишком значительная фигура для всего королевства.

– А Трэйт что же? Он, по-твоему, меньше стоит, чем этот мешок дерьма? Наш маршал – герой, вождь восстания! А этот… да даже слов нет ругательных, чтобы описать, какая это гнида.

– Зато есть обычные слова, Бранд. Амир – это глава Бургосской курии. Сиречь – глава всей эшвенской церкви. Первый здесь после Господа Хепри, к тому же бессмертный. Ты можешь себе представить, как бессмертное существо должно дорожить своей жизнью? Это должна быть для него абсолютная ценность. Превыше долга, чести, превыше Родины, семьи, любимой женщины, превыше вообще всего. И у нас есть шанс сыграть на этом!

– И что ты предлагаешь?

– Не знаю пока. Можно попытаться провести этого церковного прихвостня: взять Трэйта и не отдавать кардинала. А потом потребовать еще… уж не знаю чего. Снять ошейники со всех сервов на планете, например. Передать нам оборудование синтеза храмов. Да что угодно!

– Звучит заманчиво. Да только реально ли это? Викарий, сдается мне, не дурак.

Фехтовальщик вздохнул:

– Он, конечно, не дурак, но ведь и не медиум, как я, верно? Надо пробовать.

Гор опустил голову, и Бранд глянул на Крисса.

– А габелары чего молчат? – спросил он. – А, голова вертухайская?

– Гордиан прав, – задумчиво сказал Крисс, как всегда, ничуть не обидевшись. – В смысле, нужно торговаться. Но обманывать его – я против. Лучше прямо предложить. Он должен понять, если хочет вернуть господина.

– А хочет ли?

Крисс ухмыльнулся:

– Откуда ж я знаю? Надо пробовать!

Через полчаса они снова вышли на площадь.

– Слышь, Гордиан, – поинтересовался Бранд, – и что, Амир действительно умрет, если я убью это тело?

Тот пожал плечами:

– Думаю, да. Я держу его сознание под контролем. Оно сейчас подавлено и не сопротивляется. Вопрос лишь в том, что мне придется удерживать его сознание в его мозге в сам момент смерти. Это всего несколько секунд, может быть, минута. Но минута – это все же время, и в течение этого времени я буду совершенно беззащитен. Собственно поэтому я и оставил свое тело там, на расстоянии, за рядами своих мушкетеров. Когда я внутри Амира, я удерживаю его сознание в мозге автоматически. Поэтому, если его тело начнет умирать вследствие, допустим, колотой раны в сердце, то начнет умирать и его личность, подавленная моим сознанием. Аппаратура воскрешения в Храмах просто не сможет эту личность зафиксировать. Когда же мозг кардинала умрет, мое «я» также исчезнет внутри него и я автоматически очнусь в своем теле. Понятно объясняю?