Текст книги "Случайный человек, или Пересечения"

Случайный человек, или Пересечения
Рассказы о грустном и смешном
Инна Викторовна Рогачевская

© Инна Викторовна Рогачевская, 2015

Дизайн обложки книги принадлежит автору Инне Викторовне Рогачевской

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Часть 1. Задумчивая

Случайный человек, или Пересечения

Впервые за много лет вырвалась из дома. Столько лет мечтать о поездке, чтобы в метре от мечты, застрять в переполненном зале аэропорта, по причине неблагоприятных метеоусловий. Вылет рейса задерживается. Меня ждут там, я застряла здесь и, по-видимому, надолго. Люди уставшие, злые – понимаю, сама испытываю те же чувства: досады, раздражения, разочарования от пошатнувшихся планов. С природой не поспоришь. Вздумалось ей разыграться снежной бурей! Не на шутку зимушка-зима вступила в свои права. Скоро Новый год. Лечу к Инге. У нас морозы, у них тепло. Хочется погреться у её сердца, давно не виделись. У каждой семья, заботы, да и годы не те, чтобы срываться с места по первому зову. Мужья, дети, внуки. Это в душе мы молоды, будто вчера двадцатилетними девчонками были

Вылеты отменены на неопределённое время. Кто-то завалился спасть, под голову положив багаж, кто-то понуро следит за электронным табло, как за личным врагом, кто-то читает. Кто-то не расстаётся с сотовым телефоном – отличный собеседник, не соскучишься.

Рассматриваю пассажиров. Интересно наблюдать за незнакомыми людьми, у каждого из них своя история, скрывающаяся за запотевшими стёклами очков, полями шляп, прикрытых глаз.

Старушка интеллигентного вида, этакая мадам. Берет из чернобурки, сама бы от такой красоты не отказалась. На каждом сухоньком пальчике по перстню и не простому – играют камни бриллиантовым блеском. Щебечет птичкой на французском языке с седовласым мужчиной. Он кивает. Соглашается. Неожиданно восклицает что-то. Она обиженно произносит: «Le gamin»11
  Мальчишка – фр.


[Закрыть]. Мне показалось или она произнесла на чистейшем русском слово «шалапай», не может быть… показалось, хотя… Молодая женщина «мучает» сотовый, не давая ему покоя и передышки. Пишет очередное сообщение. Улыбнулась, прочитав ответ. Её тоже ждут где-то там, а она здесь. Мужчина, задумчивый взгляд, а глаза… Ему не мешает непогода. Такое чувство, что он в восторге от её фокусов. Его глаза смеются. Чему он радуется? Зиме? Или ему безразлично, когда улететь?

***

– Нет, ещё не в воздухе, рейс откладывается, – объясняю обеспокоенной подруге.

Она ждёт меня в аэропорту по другую сторону мира. – Как только объявят о посадке, я тебе сообщу. Не переживай. Я же просила не спеши, у нас непогода.

Чем заняться, когда заняться нечем? Надо «убить» время, а как его убивать? Медленно и уверенно или быстро и точно?

Как хочется кофе. Без кофе я не могу существовать, а в ситуациях, таких как эта – подавно. Кофе. Мысль о чашке чёрного кофе, засевшая в мозгу, постепенно вытесняет другие мысли. И ещё бы грамм пятьдесят коньяка, чтобы не уснуть стоя. Третий час. Ночь. За стенами аэропорта по-прежнему веселится снежная буря.

Значит кафе. Сколько народу, ещё бы! Все вылеты задерживаются. Чем ещё людям заняться, если не питьём и едой? Не люблю большого скопления людей. Иду в бар, в надежде на одинокий уголок. Людей немного, думаю по причине завышенных цен. И пусть, лишь бы тихо.

– Пятьдесят грамм коньяка «Курвуазье» и чёрный кофе, пожалуйста, покрепче. Нет «Курвуазье»? Хорошо, пусть будет «Арманьяк».

***

Оглядываюсь по сторонам. За стойкой бара, на высоком стуле сидит мужчина, тот самый, у которого глаза смеются. Он похож на Шерлока Холмса – курительная трубка, задумчивое, строгое лицо, но глаза… Или это освещение балУет, преломляясь? Нет, освещение не причём, глаза смеются. Не улыбаются, смеются. В них столько света! Курит трубку, пишет. Письмо? Возможно. Странно. Пишет, как мы в молодости – в тетрадке. Сейчас все таскают за собой ноутбуки. Технология. Кому нужны тетрадные листочки? А мне нравится «по-старинке», как раньше. Теплей, уютней, по-домашнему. То ли ощущение бумаги согревает, то ли…

Коньяк сплошное разочарование. Чем его разбавили? Зачем портить напиток? Кофе, и на этом спасибо, запах зёрен и вкус кофе оставили. Хочу курить. Сигареты в сумке, а вот зажигалка…

***

– Извините, разрешите прикурить?

Карий взгляд, обычные глаза, но улыбка в них так и плещется золотой рыбкой. Удобно ей там, хорошо. Я невольно улыбаюсь. Прикуриваю сигарету, благодарю, собираюсь вернуться за свой столик.

– Можно угостить Вас коньяком? У меня настоящий, хотите? – он смотрит прямо в глаза.

– Хороший коньяк, не разбавленный, – улыбаюсь. – У Вас глаза смеются.

– Правда? Это здорово! Я думал, что разучился смеяться и душой, и глазами.

– Вот как? Почему?

– Годы одиночества.

– Это как?

– Я сидел. Освободился несколько месяцев назад. Изгой, отверженный. Думал, никогда не научусь заново радоваться жизни, понимаете? – я киваю головой. Впервые вижу перед собой живого заключённого, бывшего заключённого. Человека с «прошлым». Чувствую ему необходимо выговориться. Откровенничать с незнакомыми людьми всегда легче, по простой причине – вероятность повторной встречи равна нулю.

***

– Вы сидели за убийство? – зачем спросила, он обидится.

– Нет, – смутился. – Помните дефолт тысяча девятьсот девяносто восьмого года? У меня был успешный бизнес, связанный с развитием компьютерных программ. В одну ночь всё рухнуло. Чтобы выжить занялся незаконной деятельностью и получил большой срок, … – его глаза по-прежнему сохраняют улыбку.

– Простите…

– Спрашивайте, не стесняйтесь, если смогу отвечу.

– Чем вы занимались в местах «не столь отдалённых»? Как человек в таких условиях выживает? Можно сойти с ума.…

– Со временем осознаёшь ошибки. Понимаешь, в жизни за всё приходится расплачиваться. Иногда на это уходят долгие годы. Сидеть, ничего не делая скучно, правда можно съехать с «катушек», да и окружение незавидное. И вдруг понимаешь, как много возможностей упущено. Хочется догнать жизнь, схватит её за самые интересные моменты, вернуть время вспять. В первую очередь необходимо доказать самому себе, что ты человек, не тряпка, что нужен сам себе, себе интересен. Перестать ненавидеть и винить всех в своей печальной участи. Находишь любимое занятие. Понимаешь это твоё, это ты. Работаешь до изнеможения, чтобы жить, не деградировать, превратившись в бестолковое животное. Живёшь с верой в сердце, что настанет день и ты будешь свободен. Есть цель, надежда и любимое дело.

– Вы хотите сказать, что нашли себя, любимое дело в тюрьме? В чём оно заключается если не секрет?

Он глубоко затягивается, выпуская густой, ароматный дым. На мгновение глаза теряют улыбку, становятся жёстче, беспокойней, словно окунулись по другую сторону жизни, ушли в прошлое.

– Я научился играть на гитаре.

– Откуда гитара? Там выдают? – простите за неосведомлённость.

– Незадолго до освобождения, один из зэков подарил мне самоучитель игры на гитаре и свою гитару. Настоящую концертную гитару, представляете? Из всех заключённых он выбрал почему-то меня.«Я в тебя верю», – сказал он. Я стал учиться играть, а позже писать музыку к своим стихам.

– Вы в тюрьме стали писать музыку и стихи?

– Стихи я писал будучу юным, влюблённым и счастливым, а музыку начал писать на зоне, когда выучил ноты. В детстве я несколько раз поступал и бросал музыкальную школу. Эх, – его глаза брызнули секундной грустью.

– Не представляю, правда, ничего не представляю из того, что вы рассказываете. Не представляю, как можно жить взаперти. Общаться с подонками, убийцами, рецидивистами, не потеряв человеческий облик.

– Я был из их числа. Это другой мир, жестокий, – он замолчал, глубокая складка прорезала лоб. – Я мечтал о свободе, она мне снилась, как любимая женщина, как несбыточная мечта. Но появилась цель – музыка, и я погнался за ней не менее самоотверженно, чем гнался за свободой и любимой.

– И вот вы на свободе. Где живёт человек, вышедший на свободу через много лет тюремного заключения? Вам было страшно впервые часы, дни свободы? Где вы жили? Вас кто-то ждал? Родители, жена, дети?

– Меня ждали друзья, они помогли мне освободиться досрочно. Не всё сразу получилось, но результат налицо – я свободен. Друзья сняли мне однокомнатную квартиру в Москве, оплатив на год вперёд. Жена? Нет, жены нет. Дети – и здесь не всё просто. Поймут ли, простят? Надеюсь, поймут со временем. Знаете, я первый месяц после освобождения практически не спал. Боялся что-то упустить во сне. Выспался.

– Сейчас вы спите?

– Ещё не научился. Мне достаточно четырёх часов и я на ногах. Необходимо столько всего успеть. Множество планов, замыслов, поездок.

– Вы считаете себя счастливым человеком?

«Боже мой, что я несу! Как можно такое спрашивать у человека, пробывшего в заточении многие годы? Куда девать глаза»?

– Да, сегодня я счастлив. Не стыдитесь своего вопроса, – его глаза смеются, рассыпая задор, заставляя мои улыбнуться тоже.

***

Радость. Объявили начало посадки на некоторые рейсы. Моего рейса среди «счастливчиков» нет.

Он встаёт, прощается, предварительно положив тетрадку, в которой ещё недавно с жадностью что-то записывал, в модный кожаный рюкзак.

– Мне пора. Удачи Вам. С наступающим Новым Годом.

Хотел поцеловать руку, но смутился, получилось неловкое рукопожатие. Ушёл, оставив свою зажигалку на стойке бара, мне.

Через год после встречи в аэропорту.

Афиши, рекламы. С огромной рекламной афиши на меня смотрят глаза, где-то я уже встречала этот взгляд. Шансонье, композитор, писатель Матвей Бурнов с концертной программой «Откровенный разговор».

Матвей Бурнов, Матвей Бурнов. Я слушала его песни в интернете. Читала скромную автобиографию. «Человек в маске», человек без лица. Он стал писать на зоне. Покупаю два билета на концерт себе и мужу.

Он выходит на сцену, за спиной гитара. Улыбка и глаза. Глаза, которые смеются – человек из снежной бури. Аэропорт. Я рада за него. Человек с непростой судьбой и смеющимися, счастливыми глазами.

Я пишу записку.

Ему передают записки от зрителей. Он с удовольствием на них отвечает. Его взгляд останавливается, словно споткнувшись, на одной из них: «Я рада за Вас, Матвей. Ваши глаза по-прежнему смеются. Стелла».

Берёт в руки гитару.

– В моей жизни было много встреч. Одной из них я посвятил песню. Аэропорт. Снежная буря. Отменённые рейсы. Бар, рыжеволосая женщина, которая сказала: «У Вас глаза смеются» – и я ей поверил. Эту песню я посвящаю ей – женщине из снежной ночи в аэропорту.

 
Аэропорт. Глаза. Зима сдурела.
Отменены все рейсы в одночасье
и где-то я в зиме, и где-то Стелда,
и где-то бродит улицами счастье.
 

Город детства – город боли

Я вернулась.

Странное ощущение. Сколько лет я здесь не была? Двадцать пять лет. Четверть века. Город детства. Что может быть прекрасней памяти о детстве, юности? Волшебнее соприкосновения с ними?

Бабье лето. Вдыхаю аромат осени, «…и тонкий полёт паутинок капроновых, и берег туманный манит всё сильней». Я когда-то писала стихи о любви, нежности, о нём, о себе, о нас.

Такой же тёплый день, как и тогда, когда я «убегала» из города, города боли. Как всё изменилось! Новые микрорайоны. Здесь, на западном берегу реки, были поля, сады, а там, в зарослях, мы с девчонками загорали, прячась от любопытных, мальчишеских взглядов. Город изменился, изменилась и я, вся моя жизнь. Приглядываемся, принюхиваемся друг к другу …чужие. Уже чужие.

Хочется домой. Ещё вчера обнимала мужа, детей, укладывала спать внучку, а сейчас от них за тысячи километров.

Дом. Когда-то здесь был мой дом, я была счастлива.

***

Впереди три дня, бесконечно долго тянется время, но радует предстоящая встреча с друзьями, подругами детства. Я так соскучилась по ним, истосковалась душой.

Завтра самое главное, ради чего я вернулась сюда через двадцать пять лет. Кладбище, самые близкие и дорогие там.

Много лет я не решалась на эту поездку, убегая от самой себя. Но так больше нельзя. Невозможно скрыться от прошлого, надо дать ему уйти, отпустить, простить. Столько лет прошло. Почему до сих пор так больно? Будто вчера… он, я, ожидание прекрасного … и смерть, в доли секунды разрушившая жизнь.

Встреча с друзьями.

Встретились. Поплакали. Посмеялись, вспомнили, помянули, снова поплакали, посмеялись, выпили, взгрустнулось.

– Ты чего, Светка? Почему грустная такая?

– Устала, дорога, отдохнуть бы.

– Время детское, давай выпьем по рюмочке текилы. Помню, ты любила текилу.

– Я и сейчас люблю только её с лимончиком и солью. А давай, за нас молодых и красивых.

Через час, основательно упитые, но счастливые и весёлые идём провожаться. Домой возвращаюсь на следующий день к полудню – застряла на всю ночь у подруги. Завтра в полночь улетаю домой.

– Светка, ты жива? – звонит Нелка. – Мы к вам сейчас завалим. Танька ещё дышит?

Таня – подруга, бывшая одноклассница у которой я остановилась.

– Кто «мы»? – спрашиваю, принимая опталгин. Голова разламывается. Ещё бы, после бурной ночи и весёлого продолжения банкета. Часа через два квартира наполняется старыми друзьями. Всё-таки хорошо, что я приехала. И всё по новой: смех, объятия, воспоминания, слёзы, но уже не от боли – с лёгкой грустинкой юности. Боль я оставлю на завтра.

***

– Тань, я возьму твою машину, съезжу на кладбище.

– Ты уже встала? – сонно спрашивает, держась рукой за черепок.

– Да, давно. Не спится здесь. Мысли…

– Хочешь с тобой поеду? Дай мне двадцать минут привести себя в божеский вид, я после вчерашнего в полном накауте.

– Нет, не хочу, дрыхни. Мне надо побыть одной. Не обижайся.

– А дорогу помнишь?

Они все рядом: бабушка, брат, дедушка. Недалеко от них папинины старшие братья с жёнами. Почти братская могила. Опускаюсь на низенькую лавочку.

– Бабушка, я принесла твои любимые цветы. Какие? Гиацинты. Они так божественно пахнут. Простите меня, родные, если сможете. Я, тогда уехала, сбежала к родителям в Америку, а после приехать уже не смогла. Не могла вернуться. Так мы больше и не встретились, не простились. Эта боль, она разрушила меня, разрушила во мне все чувства, оставив пустоту и одиночество. Я боюсь этот город, ненавижу и люблю. Он превратился из прекрасного города детства в город боли.

Я ставлю на каждую могулку цветы. Плачу, прощаясь с ними, теперь уже навсегда. Ветер нежно касается моего заплаканного лица, успокаивая, убаюкивая, прощая. Но мне себя трудно простить за побег. Тешила, лелеяла свою боль, страдала, а они? Я забыла о них, а сейчас поздно, слишком поздно. Они все здесь. Я медленно отдаляюсь, иду к другой могиле. Тело напряженно, как струна. Все перемешалось, боль, страх, прошлое. Неожиданно звонит мобильный телефон.

– Что-то случилось, Ник? – спрашиваю взволнованно мужа.

– Нет, Свет, всё о-кей. Ты как? Тяжело тебе там, одной?

– Нет, всё в порядке. Не волнуйся, дорогой. Я и так опоздала на много лет, – всхливываю, утирая ладонью слёзы.

– Мы любим тебя и ждём – родители, дети, внуча и собаки. Возвращайся. Я встречу тебя в аэропорту. Держись.

Я останавливаюсь около него.

Его давно нет. Он умер. Умер неожиданно – молодой, жизнерадостный. Отошёл на пять минут, а оказалось навсегда. Пришёл, забросал меня с ног до головы полевыми ромашками.

– Светка, я тебя люблю. Сейчас только приму душ и через пять минут я у ваших ног. Как вела себя сегодня наша Василиса? – спросил со смехом о нашей будущей дочке.

Я была на восьмом месяце беременности. Он поцеловал меня в живот и закрыл за собой дверь в ванную комнату.

Зачем он закрыл дверь? Эти старые, добротные дома, огромные, тяжёлые двери.

Долго лилась вода, он не отзывался. Когда я сломала дверь уже было поздно. Он лежал на полу, а по его телу слезами струились ручейки воды. И Василиса наша умерла. Умерла во мне, со мной. Они оставили меня одну, почти в одночасье, навсегда.

***

Я рассказываю им обо всём. Как жила все годы, почему не приезжала. Они часто снятся мне оба. Уходят, держась крепко за руки, мой первый муж и наша неродившаяся дочь. Оба озарённые светом, светловолосые, с синими, как море глазами. Все годы, во сне, я бегу за ними, стараясь догнать, но они исчезают в лучах солнца. И так, двадцать пять лет.

«Я никогда не забуду тебя, – шепчут губы. – Ты был моей первой любовью, мужем, другом, моей юностью, моей болью». Он смотрит на меня с портрета, и я чувствую, как приходит покой, прощение, боль отступает. Он прощает мне свой уход и мой побег.

Я улетаю домой. Город юности, детства – город моей боли. Я больше сюда не вернусь. Я прощена ими и собой.

Самолёт бежит по взлётной полосе. Набирает скорость. Взлетает. В последний миг бросаю прощальный взгляд. Вот и всё, а сейчас домой к родителям, мужу, детям, счастью. У каждого из нас в сердце есть уголок, где тихо горит свеча, свеча памяти. Я её не затушу. Я всё помню и больше не боюсь прошлого, но настоящее и будущее сильней – я остаюсь с ними.

Бесконечно длинный перелёт

Бесконечно длинный перелёт. Двенадцать часов привязанности к креслу, салону самолёта, одним и тем же лицам. Разнообразия и удовольствия ноль. Попробовать вздремнуть? Время пролетит быстрее. Молю Бога, чтоб ниспослал сон. Короткий ли, длинный – сон. Зачем я согласилась лететь? Улыбаться с видом счастливой матери, вешать на лицо маску радости, пожимать ему руку и ещё, чего доброго, обнимать под видом будущей тёщи, навешивая на рот беззаботную улыбку. Лгать, что неимоверно счастлива сложившимся обстоятельствам, (чёрт бы побрал его и эти обстоятельства) тому, что «дети» нашли друг друга?! Лучше бы они заблудились и никогда не встретились. Чёрт меня дёрнул тащиться в такую даль! Надо было отказаться, придумать причину и не лететь, не тащиться на эту свадьбу с возом жёлчи в душе и сломанной стрелой в сердце. Стрелы Амура, стрелы Амура. Чушь! О чём это я, какие там амуры-абажуры? Это не стрелы, это копья с ядом на конце. Спать, спать, не думать ни о чём. Что там в иллюминаторе или за иллюминатором? Как правильно? Кого волнует, как правильно? Хоть так, хоть слева направо, хоть снизу вверх, хоть боком-перескоком – ночь она и есть ночь. Какой длинный перелёт. Бесконечный, как дождливый осенний вечер, когда не знаешь, куда себя деть от мыслей, предчувствий. Хочется спрятаться в осенние листья, зарыться в них с головой, только запах осени и больше никого. Надо взять себя в руки.

– Что за окном?

Сосед справа то ли спросил, то ли разговаривает сам с собой? Молчу, поджав губы, чтобы не сорваться на нём. Что за окном? Тоже мне вопрос. И не за окном вовсе.

– Ночь. Сплошная чёрная дымка – ни звёзд, не ангелов, никого.

Сам спросил – сам ответил. Странный дядька. Видимо ему тоже скучно, не спиться, как и мне.

– Поспите.

Это он мне? Мне, мне …смотрит на меня, добрый взгляд, словно, понимает моё состояние. Отвернулся. Сам спи.

Мысли, мысли. Дочь, за что ты так со мной? Больно, а как ей объяснить? Она ничего не знает! Но он! Он ведь знает, а молчит. Или не догадывается что она моя дочь? Как быть? Как отговорить её, объяснить, не ранить. Нет, не получится, не получится не ранить. Нам с ней всегда было нелегко вместе. Родила себе дочь, а чужие люди. Всегда были чужими. Даже маленькой не нуждалась во мне. Только папа и бабушка. Странная штука жизнь. Сын – друг. Вот и сейчас рядом. Положил голову на плечо отца – спят. Я рада, что они со мной. Поддержат, остановят, если сорвусь. Они знают о моём прошлом. С ними легко, надёжно, не то, что с дочерью. Ей так и не смогла рассказать о себе ни тогда, ни сейчас. А теперь эта свадьба! Всё тайное становится явным. Ужас. Почему это должно было произойти в нашей семье? Почему с моей дочерью и мной? Дочери тридцать лет, выходит замуж. Мне бы радоваться. Избранник обеспеченный, не мальчик. Любить будет, ценить, на руках носить, внуков мне родят. Свой дом, бизнес, любовь. Дочь позвонила счастливая: «Мама, я замуж выхожу»! Голосок звенит от счастья. Радуемся. Наконец!!! Она рассказывает о нём с теплом, нежностью. Понимаю, чувствую – любит, любит первый раз в жизни по-настоящему.

Кто он? Бизнесмен, понятно, что не портной. Счастье ребёнка – счастье родителей.

– Сколько ему лет? – обычный женский вопрос.

Молчание, заминка, сухой ответ.

– О, Господи! Моложе не было? – прикусываю язык.

Молчит, даже дыхание придержала. Как обычно перед нападением, набирает обороты. Сейчас выдаст что-нибудь остренькое, приправленное ядом. Долго ждать не приходится.

– Передай трубку отцу, – приказным тоном.

– Мама ничего плохого не имела в виду, – оправдывается, как обычно.

Отворачиваюсь. Смотрю на сына, пожимая плечами.

– Что вы всё воюете? Мама, всё ведь хорошо, правда? Поедем на свадьбу!

– Зачем ей нужен мужчина нашего с отцом возраста, ты мне не объяснишь?

Муж и сын одновременно смотрят на меня. Вырываю из рук мужа телефонную трубку.

– Объясни, дорогая доченька, что общего у молодой женщины с подержанным, немолодым мужиком?

Она дышит мне в ухо.

– Я его люблю и буду его женой. Ты ведь его не знаешь! Как можно судить о человека не видя его ни разу, не общаясь, не зная его?

– Что ты будешь с ним делать через десять лет, из ложечки кормить? О нём говорит его возраст, он тебе в отцы годится!

– Петер мне годится в мужья. Всё, разговор окончен. Я отцу на почту, скинула фотографии нашей помолвки. Свадьба двадцать четвёртого июля. Если решите приехать, сообщите заранее. Встречу. Папе и Филиппу привет.

Бесконечно длинный перелёт.

Почему, почему у нас с ней всегда так – с надрывом, болезненно, без взаимопонимания, тепла. Дочь!

Я виновата, ведь она не родилась такой игольчато-ежистой. Что-то не додала ей, по-видимому, любви и тепла.

Да и родилась она внепланово. Только в молодости можно, вот так, попасть под «раздачу», с ошибкой в сто процентов.