Текст книги "Случайный человек, или Пересечения"

***

Четыре пары цепких старушечьих глаз, смотрели им вслед. Мужчина и женщина шли по двору, крепко держась за руки.

– Она больше не вернётся, – раздался голос одной из старушек.

– Кто бы мог подумать, – произнесла вторая.

– А мы её из списка, того, – прошептала третья.

– Дай бог ей счастья, – проронила четвёртая, крестясь, смахивая подолом фартука набежавшую слезу.

Неугомонная «следственная» группа, сдвинув головы в центр круга, одновременно зашепталась, перебивая друг друга.

Рай на земле

Она уходила, ступая босыми ногами по облакам, сложенным в ступени. Оглянувшись несколько раз, улыбнулась ему, махнув на прощание рукой, продолжая подниматься всё выше и выше, к свету манящему, зовущему её.

Он смотрел ей вслед, глотая слёзы, не в силах предотвратить уход. Она покидала его навсегда, а быть может, нет?! Он знал, что в скором времени, так как и она, взойдёт на эти белоснежные ступени, по которым ступают её ноги, но он не будет один. Там, в ярких огнях света туннеля Вечности, она встретит его, и дальше они пойдут вместе, как это было всегда.

Говорят, человеку не дано видеть, как уходит душа. Не правда, он видел.

Он видел, как душа покинула любимое им тело, коснувшись его губ нежным поцелуем, прощаясь.

Они вместе семьдесят лет. Кто, что может их разлучить? Только смерть и то ненадолго.

Слезы стекали по старческим щекам. Это была первая разлука за долгую, счастливую жизнь. Разлука двух сердец, душ сроднившихся, переплетённых, не знающих, не умеющих и не желающих жить друг без друга.

***

В последние дни ей трудно было дышать, она задыхалась, лёжа в постели с кислородной маской на лице.

– Возраст, – с виноватой улыбкой произнесла она, будто извиняясь перед ним за физический недуг, сломивший её.

Он держал её тонкие пальцы в своей ладони, а другой, гладил белые, как лунь поредевшие, а когда-то густые, чёрные косы.

– А помнишь, как мы познакомились? – спросил он. – Когда это было?

– До революции, в тысяча девятьсот шестнадцатом году, вечно ты забываешь, – пробурчала она.

– Ты была в белом платье. Это был выпускной бал.

– Я была в розовом. Это не был выпускной бал, это был бал в честь, … – она закашлялась. Он подложил ей под спину ещё одну подушку.

– Не говори, тебе вредно, – попросил он, когда приступ удушья миновал, и она бессильно откинулась на подушки.

– Ты первый начал.

– Эмми, я тебя люблю. Ты всё та же девчонка, совершенно не изменилась за последних семьдесят лет, – он улыбнулся жене.

– Не смотри на меня так, я плохо выгляжу, – она провела прозрачной рукой по тонкой, пергаментной коже лица.

– Ты красавица.

– Я древняя старуха.

– Ты не права. Для меня ты всё та же девушка в бальном розовом платье, с красивым перламутровым цветком на поясе.

Она заплакала тихо и горько.

– Андре, я боюсь умереть, оставив тебя одного. Как ты будешь жить без меня?

– Эмми, не беспокойся, нас никто никогда не сможет разлучить, даже смерть.

Она глубоко вздохнула, прикрыв глаза. Ему показалось она уснула. Он прилёг рядом, обняв её.

– Хорошо, что я ещё не умерла, – неожиданно чётко произнесла Эмми. – Наконец, чувствую тебя рядом.

– Ты никогда не изменишься, а говоришь: «древняя старуха». Какая же ты старуха, твоя душа так молода.

***

Он проснулся первым. Она ещё спала, её дыхание было ровным и спокойным.

В доме было тихо и только птицы в саду пересвистывались, напевая любимые, знакомые и дорогие сердцу напевы.

Они любили свой старый дом. Он знал столько счастья. Дети, внуки, правнуки, свадьбы, встречи, друзья, но и потери… жизнь.

Раздался тихий стук, в приоткрытую дверь проскользнула тонкая фигурка Софи, их правнучки.

– Деда, тебе принести молочка? – шёпотом спросила она, опускаясь у изголовья кровати на колени, с любовью целуя его в щёку.

– Помоги мне подняться, подай палку, – зашептал он, – не будем будить бабушку, пусть поспит.

– А мне молочка? – раздался голос за их спинами.

От неожиданности оба вздрогнули.

– Софи, девочка, позови Изабеллу. Мне нужно в туалет и привести себя в порядок, – произнесла Эмми. – Я хоть немолода, но прилично выглядеть обязана. Софушка, а потом принеси нам с дедушкой молочка с булочками в сад.

Софи запрыгала от радости.

– Обожаю видеть вас здоровыми и бодрыми, – радостно провизжала она, обнимая прабабушку.

– Здоровыми, это ты слишком хорошо сказанно, – буркнула в ответ Эмми, – но не мёртвыми – это уж точно, – уточнила она, поднимаясь с постели, покряхтывая по-старушечьи.

Они сидели в саду под сенью фруктовых деревьев.

– Софи, напомни мне, сколько тебе лет? – неожиданно спросила Эмми правнучку.

– Двадцать.

– Не может быть, – возмутилась Эмми, – это Натали исполнилось двадцать, а тебе восемнадцать от роду.

– Бабуля, Натали младшая дочь твоего правнука, ей исполнилось три года, – улыбнувшись, уточнила Софи, – а восемнадцать лет исполнилось Тате, а я…

– Ладно, верю. Не объясняй, всё равно забуду, склероз.

***

Софи была уверена, что Эмми ничего и никогда не забывает. Вот, чего с её стариками не случилось, так это старческого маразма и склероза, но «прикалываться» её прабабушка обожает.

На самом деле, Эмми давно путала имена родственников и не только это. Кто чей ребёнок? Кто кого родил? Кого как зовут? Кто внук дочери или внучка сына, правнук, правнучка? Она умела над собой смеяться, а дети думали – шутит, «прикалывается».

«Дай бог всем им прожить долгую жизнь, как мы с Андре, – думала она, – и также „прикалываться“, почти, в столетнем возрасте. Ну и словечки у нынешней молодёжи».

Они с Андре счастливые люди. Родили пятерых детей, восемнадцать внуков, двадцать четыре правнука, восемь или восемнадцать праправнуков, Эмми окончательно запуталась в цифрах и количестве потомков, да и немудрено.

– Софушка, когда ты встретишь, своего единственного мужчину, первым делом, – напутствовала Эмми…

– Бабушка, я уже его встретила, – засмеялась Софи. – Ты, как всегда смеёшься надо мной. Я уже год замужем.

Эмми состроила смешную физиономию, пытаясь вспомнить, но так и не вспомнила ни имени, ни лица мужа своей правнучки.

– Как его зовут?

– Кого? – удивилась Софи.

– Мужа твоего! – рассердилась Эмми скорее на отсутствие памяти, чем на правнучку.

– Даниэль!

– Так вот, Софи, – продолжила Эмми, – мы с дедушкой уж даже не старые, а древние, как мамонты, вымершие много тысячелетий назад. Сейчас уже столько не живут, но, … – неожиданно потеряв нить мысли, замолчала на полуслове, задремав в ласковых, утренних лучах солнца.

Софи с нежностью смотрела на Эмми. Родители Софи в Париже, сестра и два брата в Америке, а она здесь, рядом с двумя родными людьми. Она родилась в этом доме. Мама рассказывала ей, как бабушка Эмми, перед её рождением, пригласила своего друга, знаменитого врача-гинеколога принимать роды у будущей матери Софи, не позволив той рожать в Париже. Софи выросла в деревне Лубруссак, одной из самых красивых деревень Франции, расположенной в долине Дордони, региона Юг-Пиренеи. Она любила всем сердцем этот тихий, живописный уголок. Только здесь она чувствовала себя дома. Её муж Даниэль, должен скоро вернуться, у него сейчас экзаменационная сессия, он будущий хирург. Как и Софи он любил этот дом, их деревню, тишину, а не гул городских кварталов, шум машин, запах выхлопных газов, тысячи снующих, нервных людей. В их деревню ночь приходит тихо, убаюкивая, напевая, всё умолкает до утра, а город – он никогда не спит, всегда на взводе, готов в любую минуту «сорваться с места» и нестись неведомо куда.

***

Эмми дремала в кресле. Дедушка Андре с Изабеллой, проработавщей у них двадцать пять лет, отправились на прогулку по саду. Ему трудно ходить и с палочкой, и без. Ноги дрожат, не слушаются, но он упорно, ради себя и Эмми, старается держаться молодцом.

– Так вот, когда встретишь своего мужчину, – неожиданно проснувшись, продолжила Эмми, будто и не засыпала, – постарайтесь создать для вас двоих «рай на земле».

Она смотрела вдаль, где в голубизне раннего утра по дорожкам сада шла девушка в длинном розовом платье, с перламутровым цветком на поясе, а рядом с ней юноша. Они разговаривали и смеялись. Девушка смущённо опускала длинные ресницы, а лицо юноши заливал румянец, когда она поднимала на него искристый взгляд синих глаз.

***

Она уходила.

– Андре, я тебя люблю. По щеке сбегали слезинки, теряясь в лучистых морщинках глаз, стекая на подушку.

Он держал её за руку, не в силах предотвратить уход. Эмми ещё раз вздохнула и… прикрыла глаза. Он видел, как уходила её душа.

Когда её нога коснулась последней ступени она обернулась. На первой ступеньке белого облака стоял он.

В яркий свет тоннеля Вечности две души вошли вместе, исчезая вдали, унося с собой свет, память и любовь.

***

Софи, как всегда, тихо проскользнула в спальню стариков.

– Дедуля, – позвала она, – хочешь молочка?

Старики будто спали. На лицах застыло спокойствие, умиротворение, они крепко держались за руки.

Софи в ужасе присела у изголовья кровати.

– Дедушка, бабушка, да как же это?

Слёзы заливали глаза, стекая по лицу. Она не испугалась, не закричала, безмолвно плакала, прощаясь.

На её плечо легла рука.

– Изабелла, они ушли, – сквозь слёзы произнесла Софи. – Ушли, вместе, в одночасье.

– Счастливые, – не сдерживая слёз, произнесла Изабелла. – Они не расстались ни в жизни, ни в смерти.

Она занавесила зеркала, приспустив шторы на окнах, словно флаги.

– Это не смерть – это счастье, – тихо произнесла Изабелла, перекрестившись, – жить вместе и умереть вместе.

В розово-белых облаках нежного утра, над садом кружились голубь с голубкой.

Фея дождя

Уже несколько недель лил дождь. Он непросто лил, он носился вприпрыжку по тротуарам, стуча дятлом по крышам, головам, зонтам, «отстёгивал» степ на мажорные и минорные лады. Он чувствовал себя в этом городе господином, заглядываясь с интересом на промокших дам, на их длинные ноги, бежавшие по асфальту, в поисках укрытия от бесчинствующих, беспардонных струй. Он заливал площади, клумбы, сады, огороды, поля, пытаясь напоить всё впрок, будто до этого здесь царила столетиями засуха. Он надоел всем и природе, и людям. Было чувство, что дождь инопланетянин, по недоразумению, свалившийся на этот маленький городок, в расчёте всех осчастливить, но переборщил, перестарался, не замечая своих ошибок.

***

В разгаре лето. Возможно, оно и было бы в разгаре, если бы не дождь. По календарю – лето, по состоянию природы – осень, по состоянию души – по-разному.

Баба Марта сидела у окна и смотрела на стайки воробьёв, вошкающихся в пыли серого тротуара.

– Будет дождь, – сообщила она домашним.

– Сообщение ИТАР – ТАСС от бабы Марты, – хохотнул зять.

– О-ой, дурак, всё смеёшься, я говорю быть дождю, – подтвердила она свой прогноз.

– С чего вы взяли? Жара – не продохнуть, – возразил зять. – Да и не нужен нам дождь, мы с батей на рыбалку собрались.

– На рыбалку они собрались. А кто вас спрашивал быть дождю или подождать пока возвернётесь, – пробурчала она и снова посмотрела на улицу. Сидящие на ветках деревьев вороны каркали, что есть мочи стараясь, перекричать друг дружку, накаркивая непогоду.

– Ох, поясница заныла, точно к дождю, – сказала баба Марта, потирая спину.

– Если мы будем жить по состоянию твоих болячек, – хохотнул муж, – придётся только зимовать.

– Тьфу, дурень старый, – рассердилась жена, – говорю дождь в пути. Если сегодня начнётся – до самого бабьего лета нас промусолит. На Мефодия-перепелятника дождь – сорок дней ожидай непогоду.

К ночи разыгралась буря. Дождь, как с цепи сорвался. Молнии разрывали небеса и уставшую от жары землю. Раскаты грома били с такой силой, что казалось земные недра расступятся, не выдержав силы ударов.

Баба Марта спокойно спала. Деду не спалось.

***

– Пропала рыбалка, Сенька, – прошептал он зятю, – права наша бабка, вот ведьма.

– Не печалься, батя, поедем на следующие выходные.

Но на следующие выходные и через неделю, другую и следующие, шёл дождь.

– Накаркала лиходейка, – бурчал себе под нос дед. – Так и живу всю жизнь с ведьмой.

Но стоило бабе Марте направить свой строгий взгляд в его сторону, он мило улыбался, посылая ей воздушные поцелуи.

– Слышь, Сенька, – нашёптывал он тайно зятю на ухо, – все бабы ведьмы и твоя, и моя, один корень, одна кровь и как они подбираются-то к нам, змеихи. Помню, Марта молодой была – красавица, каких не сыскать. Парни побаивались её. Говорили – ведьмака она. А я как увидал её в первый раз, так и влюбился. Белолица, глаза – фонари, косы до земли, стан тонкий пальцами обхватишь, гибкая, как лоза виноградная, – вспоминал он. – Сенька, ты слушай да не зевай, наливай ещё по сто грамм самогону, пока девчонки наши не вернулись, – командовал он зятем. – Так вот, о чём это я? А… о бабах, значит. Сенька, закусывай, – не унимался он, – и вот, ещё что, давай по стопке, а потом пожуём мускатного ореху, чтоб запаха не было, а то засекут – съедят живьём и не подавятся.

– Бать, ты не отвлекайся, рассказывай про бабулю нашу, Марту. Она у нас и сейчас красавица, не забывай, – искренне признался зять, – с хрустом, надкусывая свежий огурец.

– Марта-то моя, красавицей была, – завёл дед.

– Это ты уже говорил, – встрял зять, – что дальше было?

– А что было? Совратила она меня дурака невинного, девственности лишила и на себе оженила, – и дед с досадой грохнул кулаком по столу.

Сенька расхохотался до икоты, слёз.

– Что ржешь, твоя скажешь другая?

– Такая же, – ржал Сенька, – боевая амазонка.

– Был дождь, как сейчас, – неожиданно произнёс дед. – Я шёл к реке. Ветер рвал на груди рубаху, а я всё шёл, не думая куда, зачем. Пришёл к берегу, вода в реке чёрная, бурлящая, смотреть жутко и вдруг из воды выходит она. Я обомлел ни сказать, ни икнуть, ни вздохнуть не могу. Перетрусил, подумал: «Русалка, твою мать, только её мне не хватало». Она подошла ко мне вплотную, упёрлась в меня высокой нагой грудью. Глаза горят, и тихо шепчет: «Идём со мной».

– Ты кто? – спрашиваю, – Ведьма, русалка, чего тебе от меня надо?

– Иван, ты боишься меня? – шепчет, а сама улыбается, – а я смотрю на неё и схожу с ума от любви. Понимаю, околдовала, жить без неё не смогу. Прямо там, на мокрой земле лишила меня невинности.

– Батя, ты когда-то пожалел о том, что встретил свою Марту? – спросил зять.

– Никогда, никогда. Она, как дождь пришла неожиданно, как раскат грома, молния. Осветила жизнь, подарила счастье, надежду, семью. Если бы не тот дождь, ничего бы не было в моей жизни, не случилось, не получилось. Она из дождя, из туч, из колдовства. Моя русалка, моя фея дождя. Моя Марта.

Они сидели слушая, как за окном веселится дождь. Он «гулял» так, будто начался только вчера. У него в запасе есть время и силы, до «бабьего лета» ещё далеко.

Кто ты, одинокий странник?

И что она к нему прикипела, приросла? Как травой приворотной опоил. Будто нет на свете других мужчин, он единственный.

– Разуй глаза, – говорит Светлана, – мужчин – «куры не клюют», как грязи в осенней непогоде. Посмотри вокруг, – она вертит ею вправо, влево, как тряпичной куклой. – Что удивляешься, будто видишь в первый раз? Их толпы – стаями ходят, стадами летают. Понимаешь? Сергей не единственный. Он не первый и не последний, он проходящий.

Ей всё равно – не первый, не последний, он самый лучший, в нём роста метр девяносто, не в пример другим. У него взгляд из снежинок холодных. Губы зовущие, желанные, но чужие, не знакомые на вкус. Рассказать – засмеют. Ей знаком запах его тела, каждый изгиб, линия. Она знает, каким он проснётся утром, после бурной ночи. Зацелует с головы до ног, но к губам не прикоснётся. Её губы по-прежнему девственны.

Она хочет его вопреки всему. Он не похож на других мужчин. А разве другие существуют? Для неё нет. Для неё он пришелец с другой планеты, межзвёздный странник. Она всегда его ждёт.

Он позвонил, и жизнь изменила краски. Словно, кто-то невидимый рисует на деревьях листву, или радугу в ночном небе – яркую, красочную, сочно-спелую, как ягоды. Или рассыпает звёздную пыль на вымытом дождём асфальте.

На этот раз он появился через три месяца, раньше, чем она ожидала. В прошлый раз расставание длилось более полугода.

Зачем он ей такой? Врывается в её размеренную жизнь на считанные часы. Заласкает до полусмерти и она самая счастливая. Словно крылья подарил. Десять лет сбрасывает. Молодеет, как от яблок молодильных. А что проку от этих встреч? Несколько счастливых часов полёта. А потом, будто высасывают из неё жизнь и молодость за каплей каплю. Стареет на глазах, возраст на лбу вырисовывается крупной цифрой сорок пять, глаза тускнеют, губы бледнеют, ростом ниже становится. Что он с ней делает? И так долгих три года. Встречи на пальцах пересчитать можно, а воспоминаний хватает надолго. Не нужен он ей, права Света, такой не нужен. «Нужен! – кричит кто-то внутри неё, – что вы все понимаете?»

Встреча. Улыбка. Поцелуй в щёку, в раскрытую ладонь, плечо. Её губ для него не существует, как и прежде, словно нет на лице губ.

– Я тоже не целуюсь в губы, – шепчет, глядя в глаза из холодного ветра и снега.

Он слегка отстраняется, смотрит на неё, словно первый раз увидел в ней нечто удивительное, новое.

– Почему тоже?

– Я, как и ты не целуюсь в губы. Губы только для него, понимаешь?

Она опускает взгляд.

– Пойдём в ресторан. Поедим, потанцуем, выпьем.

Она соглашается. Отказывать она не умеет, ведь это Он, её странник. Вернулся.

– Серёжа, ты чём занимаешься, когда не со мной? – голос сиплый, испуганный. Она даже глаза зажмурила.

Он не смотрит на неё, изучает меню.

– Занимаюсь делами, пациентами, оперирую, ты ведь знаешь! Вот и всё, остальное не для тебя, не интересно. Что будем заказывать?

Скользнул по душе, как скальпелем и не заметил. Из глаз вылетела стайка снежинок, разлетаясь в стороны, опускаясь на её плечи, ресницы.

– Ассорти из мидий и кальмаров в сливочном соусе с грибами. Сухое белое вино, например, Совиньон Блан или шампанское. Отпразднуем встречу.

– Слизняков и моллюсков не уважаю, закажу свиной стек. Это моё, это по вкусу … и бутылочку Зинфандель.

Они разные во взглядах, ощущениях, вкусах, понятиях и… любви.

***

Хороший вечер, впрочем, как все вечера, когда он рядом. Они говорят обо всём, кроме них самих, смеются, танцуют. На мгновение его глаза темнеют, наливаются цветом, теплом. Это уже не холодные ветра – нежный, тёплый бриз.

– Хочешь поговорить о нас? – она расценивает его взгляд по-своему, по-женски.

– Зачем о нас? – его взгляд меняет тепло на прохладу. Он разглядывает её лицо, губы, касаясь их осторожно пальцами, словно чуда. – Не надо о нас. Мы вымысел, мечта. Нас не существует. Не обижайся это правда. Есть ты и я. Есть твой мир. Где-то далеко в непроходимых дебрях стынет мой, он не так привлекателен, как твой. Твой другой. В нём рассветы, тона, полутона, ночи, вёсны. В моём живут закаты. Мне хорошо в моём мире, в нём некому нарушать покой. Он закрыт для всех. Когда мне хочется что-то изменить, я прихожу в твой, безумно-красивый мир.

***

Она понимает, он не впустит её в свой мир. Он не такой, как другие. Он не добивается её, просто приходит и она готова бежать за ним по горячему песку пустынь его души. Как странно, но она не скажет ему об этом. Не посмеет.

Он не хочет знать, что происходит в её душе с его приходом, уходом. Сухое: «Пока. Я позвоню», – когда за ним закрывается дверь, она уверена – это в последний раз. В последний раз она впустила его в свою бушующую гневом и неразделённым чувством любви душу. Каждый раз уходя, он забирает у неё крылья, вырывая их с мясом, не догадываясь, что делает ей больно.

Она решает задачи с множеством неизвестных, желая привести к общему знаменателю, получить положительной результат, расколдовать заколдованного Мистера-Икс, удовлетворить желания мечущейся Мадам-Игрек. Математика не для неё. Не хочется больше решать, гадать, уговаривая себя, что ответ существует. Его, по-видимому, не было и не будет.

***

– Как прошла встреча? – глаза Светы, проникают под черепок и впиваются в мозги.

– Как обычно.

– Трах-тебедох и ручкой на прощание, мол, жди меня, и я вернусь? – подруга мечет молнии. – Олька, ты слепая курица. Ты не нужна ему. Он волк-одиночка. Ему никто не нужен. Никто.

– Свет, но ведь он возвращается! Почему?

– Ты прекрасный вариант, не требующий ничего взамен, не умеющий сказать твёрдое «нет», не навязывающийся. Таких женщин мало. Ты делаешь вид, что тебя устраивает твоё положение в вашем «дуэте». Но дуэта нет, есть лишь соло и не твоё. Не надоело?

– Надоело. Светка, я боюсь остаться одной, боюсь одиночества.

– Ты с ним одинока! Кроме того, ты преследуешь одиночество, даже когда оно от тебя отворачивается, убегает. Ты его не отпускаешь, годами пестуешь. Эта связь не стоит выеденного яйца, пожалей себя, годы уходят. Сегодня ты красива, молода, а что будет завтра, через пять, десять лет? Сергей не твой мужчина, он ничей. Он ветер, снег, даже не солнце, понимаешь?