Текст книги "Случайный человек, или Пересечения"

***

– Муська, это моя младшенькая внучка Иришка. А это Ромчик. Помнишь его малюсенького, когда мы с Данькой к тебе на свадьбу приезжали?

Я во все глаза смотрела на толстую, высоченную тётку. Она была похожа на мою бабулю, только уж очень высокая и ещё толще.

Все обнимались с Муськой и её мужем, а мы с Ромкой тихонько хихикали и перемаргивались.

– Прошу к столу, – объявила бабушка и все дружно задвигали стульями.

Моя бабуля была настоящей кулинаркой. И всё-то у неё получалось вкусно. Нигде и никогда я не ела с таким удовольствием и аппетитом, как у бабушки. Я готова покляться, что любовь к приготовлению пищи быстро, вкусно, разнообразно, я получила с генами бабули. Моя мама готовила прекрасно, но вкус и запах еды, приготовленной бабушкой, остался в памяти неповторимым ощущением детства.

– Мусенька, Бенчик, ешьте на здоровье, – приговаривала она, подкладывая гостям закуски.

– Боже мой, Мулечка, (мою бабушку звали Ольгой, поэтому произнесённое Беней имя «Муля» – меня не только удивило, но и рассмешило), Вы прекрасно готовите, – сказал, причмокивая от удовольствия тётушкин муж. – Так вкусно я нигде не ел.

Бабуля зарделась, а её сестра, смерила новоиспечённого супруга убийственным взглядом.

– Я что, плохо готовлю?

– Ну что ты, Мусечка, но Мулечка!

– Что Мулечка, Мусечка? – вскричала она, хлопнув кулаком по столу. – Ты на ком женат, футболист? (в прошлом Беня был футболистом)

– На тебе, – умиротворённо ответил Беня разъярённой супруге, положив свою ладонь на её кулак, прилипший к столу.

Муська вздохнула, поправив отработанным жестом огромную грудь, растущую от подбородка, и остановила взгляд на мне.

– Ты как ешь, девочка? – спросила, состроив из ярко накрашенных красной помадой губ, бантик Ильича.

На обращение «девочка» я не отреагировала, продолжая пальчиком выковыривать из своей тарелки непослушные горошины из салата «Оливье».

– Ириш, ешь вилочкой, – подсказала мама, – не надо ручками.

Я послушалась, но Муську уже несло.

– Лиля, почему девочка ест как поросёнок? Где воспитание? – строго спросила она, обращаясь к маме.

Я подняла на тётушку глаза полные слёз.

– Тётя Муся, она ещё ребёнок, ей всего восемь лет. Ирочка хорошая, добрая девочка.

– Почему твоя добрая девочка колупается пальцами в тарелке? – не унималась тётка, фыркая от возмущения, как лошадь.

– Мусенька, не заводись, – спокойным голосом произнёс дядя Беня и серьёзно посмотрел на жену. – Ты не дома.

Тётушка с трудом проглотила «скандал», рвушийся наружу. Я с глазами полными слёз и обиды посмотрела на старшего брата. Он всё понял.

– Тётя Муся, – раздался его голос, – а почему у вас нет детей? Вы их не любите? – спросил он, ставя локти на стол.

– Рома, – предупредил дядя Даня сына.

– Ромчик, ешь, – сказала его мама, опуская взгляд в тарелку.

Бабуля при этом, откинувшись всем телом на спинку стула, от чего он издал устрашающий слух скрип, с любовью посмотрела на внука, всем своим видом выражая, что готова к атаке.

– Какая невоспитанность, Муля, Лиля, Данил! Что вы молчите? У вас разве дети? Паразиты! Муля и ты ими гордишься? Вот тебе ответ, мальчик, – и она навела на Ромку два круглых глаза, – дети это обуза, они вырастают наглые и невоспитанные. За что их любить, когда они задают так много вопросов?

– Муська, моих детей не трожь, внуков и подавно, – прорычала бабушка, нависая горой над сестрой.

Назревал скандал, да ещё какой!

– Давайте сходим в парк, – прозвучал спокойный голос моей мамы. – Там так красиво, тихо, зелено. Пруд, лебеди, летний кинотеатр.

Все сразу согласились. Ругаться никому не хотелось, да и Муська видать передумала ссориться с бабушкой.

Бабушка идти в парк отказалась, сославшись на то, что надо убрать, вымыть посуду. Мы с братом, из солидарности, остались с ней дома.

Взрослые ушли.

– Бабушка, почему она такая противная? Она же твоя сестра? – спросила я.

– Она несчастная, одинокая. Деток ей бог не дал, а она так хотела. Мужья вымирают, как мухи, вот и живёт трын-травой, былинкой одинокой. Да и характер у неё гадкий, это ты уже поняла. Жаль мне Мусеньку. А ведь я на неё похожа, чай не подарок, а Ириш? – спросила весело бабушка.

– Я тебя люблю, – призналась я, обнимая бабулю за широкую талию.

– И я вас люблю, а на Муську не обращай внимание. Они на недельку приехали, а потом уедут в Моршин, кишки лечить. Потерпи.

Я согласилась. Мне было абсолютно всё равно, куда уедет Муська с мужем, что будут лечить, где, лишь бы скорее закончилась эта неделя.

Прошло много лет. Муся приезжала к бабушке ещё два раза, отгуливать очередной медовый месяц. Беня умер через пять лет после свадьбы. Он мне очень нравился. Умный и добрый человек.

Мне исполнилось двадцать восем лет, когда в последний встретилась с тётей Мусей. Я была проездом в Ленинграде, решив проведать старую тётушку. Она жила на Невском проспекте в старой коммунальной квартире.

Муся была седая, как лунь, но сильно напудрена, нарумянена, с ярко накрашенными губами, как при нашей первой встрече.

– Что так долго? – спросила она, открывая мне двери, будто мы с ней виделись только вчера. – Заходи, дует. Закрой дверь, сильно. Тёть, Соня, исчезните! – крикнула она в темноту коридора, и за моей спиной с грохотом закрылась дверь соседней квартиры. – Софка, у тебя сбежало молоко, завоняла всю кухню, – она стукнула кулаком в соседнюю дверь. – Иришка, иди прямо по коридору, последняя дверь направо, – указала она мне, – я сейчас.

Я шла в полной темноте, натыкаясь на шкафы, углы, чьи-то тапки, детские коляски, велосипеды, а за спиной «грохотала» тётушка.

– Степан Иванович, освободите общественный санузел. Вы там сидите более десяти минут. Верёвку проглотили? Если вам так приятно по часу сидеть на горшке, купите себе личный унитаз, и поставьте его в вашей комнате напротив телевизора. Кто не выключил в ванне свет? Дармоеды! За всем я должна следить, за всеми всё выключать, проверять! Вовка, мерзкий пакостник, убирайся к себе со своим рыбным супом! Кто обязан нюхать эту гадость?

Бедные соседи, я им сочувствовала от всего сердца.

***

Почему дверь не закрыла? – раздался за спиной её голос, и она с шумом захлопнула дверь в свои апартаменты.

В квартире стоял удушливый запах терпких духов, пота и краски.

– Я открою окно.

– Ни в коем случае! – остановила она меня. – Свежий воздух вреден как мне, так и полотнам.

– Меня сейчас стошнит, – призналась я, – прикрывая ладонью нос. – На улице жара, а у вас всё закрыто наглухо, надо же проветривать помещение.

– Мне не надо, свои советы оставь при себе, ты что Минздрав? Привыкнешь, – сухо ответила она, сбрызнув духами комнату, – от чего я чуть не потеряла сознание, поспешно выбежав в общий коридор. Когда приступ дурноты прошёл, всунув в рот ментоловую конфету, я вернулась в комнату. Она курила в форточку.

– Я не знала, что вы курите.

– Это с войны. Ты многого не знаешь и узнаешь ли?

– Кто это? – спросила я, рассматривая картины на стенах.

– Это мои покойные мужья. «Галерея смерти» – я писала каждого из них. В молодости мечтала стать знаменитой художницей. Потом война, смерть мужа, ребёнка. Единственного моего ребёнка. Если бы не твой отец, я бы покончила с собой, ещё тогда, а потом,… – она грустно улыбнулась, замолчав на полуслове. – Дядю Беню помнишь? Я любила его больше всех. Он тяжело умирал, – она заплакала.

У меня от боли и жалости сжалось сердце. Я обняла её. Оказывается, я о ней ничего не знала.

– Ириш, я зря прожила жизнь. Пусто. Мне восемьдесят один год ни детей, ни внуков. Одна, как перст. После смерти моего Бенечки я трижды выходила замуж и все они меня покинули. Последний мой супруг умер год назад. Я больше не хочу замуж, не хочу хоронить. Я слишком стара, чтоб терять вновь и вновь. Я устала и хочу умереть, хочу к Бенечке. Почему Бог так долго держит меня на этом свете, я ведь никому не нужна?

Мы плакали. Бедная моя, бедная, одинокая тётушка. Я была готова её удочерить, забрать к себе. Увезти от горя, одиночества и воспоминаний.

– Муся Аркадьевна, вас к телефону приятный мужской голос, – прокричала соседка.

***

– Владимир Иванович, друг мой сердечный, как же, как же всё помню. Конечно, жду. Обязательно приходите. Нет, не помешаете. Ко мне приехала внучка моей сестры, но она уже уходит, да ей на поезд. Не волнуйтесь. Да, жду. До встречи, дорогой мой, – раздавался её счастливый голосок из коридора.

«Горбатого – могила не исправит», – подумала я и отчётливо поняла, что моя тётушка, в скорости, сходит замуж ещё разок.

Через час, сославшись на неотложные дела, я с ней простилась. Не хотелось мешать её счастью. Да и что у неё осталось?

Я бродила по городу, вдыхая аромат старины, с грустью думая о тётушке Мусе, её незавидной судьбе, где так ничего прекрасного не случилось. Больше я её не видела.

Похоронив через два с половиной года последнего мужа, она уже не выходила замуж. Муся изменилась, стала тихой, её больше не интересовали соседи, их проблемы, она иссякла.

***

– Бабушка Муся, вы куда? – спросила соседская девчушка. Муся тяжело вздохнула, опираясь на палочку, ставшей постоянной её спутницей в последнее время.

– Осень, красиво, пойду, прогуляюсь, – и она вышла из дому. Навсегда.

Её нашли на кладбище. Она сидела на лавочке около могилы своего Бенечки, будто спала. На лице застыла улыбка счастья и умиротворения. Она умерла возле него, самого любимого и дорого ей человека. А жёлтые листья, падали и падали, осыпая печалью чей-то последний путь.

Я люблю твою жену

Обычное летнее утро, похожее, как две капли росы одна на другую, жизнь старой двухэтажки, затерявшейся в буйной зелени старых дубов и лип, была нарушена странным сообщением. На асфальте красовалась надпись, выведенная размашистым мужским почерком: «Я люблю твою жену»!

Надпись прочли все: кто делал первые шаги, постигая азы грамматики, читая по слогам, кто позабыл алфавит за отсутствием интереса к чтению или плохого зрения, кто никогда ничего не читал, кроме объявлений и хулиганских надписей на заборах, стенах домов, подъездов и лифтовых кабин.

Холостяки подумали: «Хорошо, что не женат».

Замужние дамы, в зависимости от возраста и воспитания подумали по-разному.

Пожилые матроны: «Да разве так можно, при живом-то муже? Ни стыда, ни совести»!

Молодые женщины и дамы среднего возраста: «Молодец, мне бы так»!

Старые девы: «Везёт же некоторым»!

Молодняк одобрил: «Опачки! Не хило»!

Мужская, женатая половина, разделилась во мнениях на два противоположных лагеря.

Пьющие элементы, с трудом наводя резкость в глазах, и приводя в пассивное движение проспиртованные извилины, злобно хихикнули, глядя в спины жёнам, подумав: «Грымза, кому ты нужна»?

Непьющие – навострили уши: «Неужели моя»?

Итак, этим солнечным, светлым утром у жителей старой двухэтажки появилось на одну мысль или проблему больше.

***

«Совесть» двора, дворовые бабушки: Зоя – из пятнадцатой квартиры, Зина – из второй, Света – тринадцатой и Клавдия – из четвёртой – собрались на том же месте, в тот же час. «Команда», оккупировав единственную лавку у подъезда, в этот утренний час, позабыла о скуке. На сегодняшний день их мозги были заняты проблемой, чья жёна, из имеющихся в доме шестнадцати квартир – жена, которую любит другой!?

***

– Девочки, что думаете по этому поводу? – задала первый вопрос баба Клава.

– О чём это ты? – поинтересовалась баба Света, кокетливо поправляя выцветшую чёлочку парика.

– Ты что, кума, притворяешься? – возмутилась баба Зоя.

– А что вы удивляетесь, ей с первого этажа видно плохо, деревья закрывают, – вступилась за подругу баба Зина, – вот отседова и информационный голод.

– Что закрывают? – переспросила баба Света, тревожно заёрзав по лавке.

– Надпись! – хором произнесли подружки, вводя её в курс дела, показывая «место преступления».

Баба Света, подперев кулаком подбородок, с видом знатока ведущего следствие, призадумалась, яростно вращая глазёнками.

– Свет, как думаешь, кто Она, из нашенских? А может залётная, может ошибка трагическая произошла? – предположила баба Клава.

– И правда, в нашем домУ все порядочные, явная ошибка, – вступилась в защиту женщин баба Зоя.

– Ошибки быть не может, – отрезала баба Света, с видом знатока знающего толк в запутанных и сложных ситуациях. – Я, как бывший работник НКВД, носом чую преступление.

– Ой, – схватились бабульки в испуге за разные части тела.

– Будем разбираться, – понизив голос до минимальной слышимости, прошептала баба Света. – И так, сколько в нашем доме замужних женщин?

Всё четверо стали загибать пальцы, поглядывая подозрительно на каждое окно, шевеля губами, причмокивая, сбиваясь со счёта, и начиная заново.

– Двадцать, – сошлась на конечной цифре, «следственная» группа.

– Следует исключить из списка старых дев, – выдвинула предложение баба Зоя.

– Правильно, – согласились, кивая головами остальные, и вычли троих.

– Погодите, причём здесь старые девы, они же не замужем! Зачем их брать в расчёт? – заострила внимание на данном факте баба Света.

– Да, пущай будут, чаво уж – бабы всё ж. Предположим, одна из них согрешила да замужней и назвалась, чтоб заинтересовать мужчину, – предположила баба Клава.

– Нет, не правильно это, не правильно, – категорически отрезала баба Света, – такая постановка вопроса заводит следствие в тупик! Эта версия не годится. Исключаю.

– Нет, уж, – заупрямились подружки, пусть присутствуют в списках.

– Чёрт с вами, пусть остаются, хотя я – против, – баба Света обвела взглядом упрямых старух, надеясь на их разум, но, … – Так и быть, пусть остаются, – решила она, – и так, вычитаем троих старых дев.

– Уже теплей, осталось семнадцать женщин, – произнесла довольно баба Зина.

– А нас четверых? Нас тоже нужно реабилитировать, мы-то здесь причём? – подсказала баба Клава.

– Точно! Семнадцать минус четыре – тринадцать, – произвела точный и прямой расчёт баба Света.

– Фроську-алкоголичку можно исключить из списка женщин, – просвистела в беззубый рот восьмидесятилетняя баба Зина.

– И жен местных алкашей: Веру Ивановну, Наташку, Цыпирдючку Галку, – добавила баба Зоя, захлопав жиденькими ресницами.

– Это почему? Они замужние, – запротестовала баба Клава.

– Что с того, что замужем? Ты когда на них глядела в последний раз? – парировала баба Зина. – Одна, с фингалами не расстаётся, другая – тощая, как весло, третья… да что там обсуждать, какой мужик на такое тело позариться?

– Да-а, – вздохнула четвёрка, покачивая головами, подозрительно оглядываясь по сторонам, – убрать – так убрать.

– Итого – девять, – подвела итог, долго молчавшая, бывший работник НКВД, баба Света. – Теперь убираем по возрастной непригодности, – огласила она, обводя взглядом группу. – Остаётся – шес-те-ро!

– Кто такие? – всполошилась, задремавшая на солнце, как стара кошка, баба Зина.

– Фридка – жена художника, Вероника из пятнадцатой квартиры, новенькая; Танька Соколова – балерина из шестой; Мадленка – жена Славки-бизнесмена; Кристинка – из восьмой и Ритка-студентка из девятой, – хором подвели итог боевые старушки.

– Вот она шестёрка нашенская, – победным голосом провозгласила баба Света, поправляя на голове парик задом наперёд. Тепёрь его лихая чёлка, прядями неопределённого цвета, упиралась в её толстую шею.

– А что теперь? Какие наши действия? – спросила баба Клава, протирая подолом платья, запотевшие от напряжённой мысленной работы, очки.

– Мадленка, её рук дело, – перешла на шёпот баба Зина. – Гляди, сколько мужиков крутются вокруг неё – жуть, войско! Двое караулють, как «вечный огонь» на кладбище героев, третий еду привозит, четвёртый…

– Слабо ей, – перебила соседку баба Света. – Она не дура из-за мимолётного флирта налаженную жизнь портить. Здесь кто-то другой шкодит, вернее другая.

– А может Фридка, жена художника? Скучно ей с ним. Сидит целыми днями, как истукан, на чистый лист глядя. Потом поднимет карандаш, подержит его перед носом, будто измеряет что-то и всё. Вдруг подскочет, как в задницу ужаленый, чиркнёт кисточкой по полотну и опять, как медведь в спячку впадает, – рассуждала бабка Клава.

– Что ты несёшь? – вступилась баба Зоя за соседа. – Он человек творчества, вот и думает, прикидывает. Картину написать, это тебе не борщ сварить!

– Что думать, что думать? – не унималась баба Клава, – я и сама бы нарисовала в два счёта, тоже мне работа. Я внуку Лёшке завсегда рисовала домашние задания для уроков. Пятёрки получала! У меня талант!

– Цыц, не отвлекаться от темы, – привела всех в чувство баба Света, – и так, думаем.

– А я считаю не Фридка это, – вернула тему в нужное русло баба Зоя, – она женщина мудрая, учительницей работает. Не до чувств ей, глупости это.

– Танька Соколова, барелинка наша – её рук дело, – воскликнула возбужденно баба Клава. – Ногами машет с утра до вечера, мужиков завлекает.

Все четверо переглянулись.

– Может быть, может быть, – подозрительно произнесла главный «следователь» баба Света, – похоже на правду.

– А я не думаю, что это Танька-балерунка, – отвергла версию баба Клава.

– Это почему? – прошамкала баба Зоя.

– Тощая она, плоская, как весло. Нет в ней мяса, одна диета с костями. Мужик не пёс, чтоб на кости кидаться. Нет, не она. Взяться не за что! Я, когда в девках ходила, мой Степан, всегда любил меня потискать.

– Ладно, хватить эротику разводить, – перебила соседку баба Зина. – Я же не рассказываю всему двору, как оно у меня было по молодости. А как было? Склероз – ничего не помню, а жаль….

– Что-то да было, раз четверых родила, – захихикала баба Света, – не от ветра же понесла, а подруженька?

– Тьфу на вас, бесстыжих. Ох, мужика бы, – задыхаясь от смеха, проворковала баба Зина, – подержаться бы за него.

– За своего Ваську и подержись! – присоветовала баба Зоя, улыбаясь беззубым ртом.

– А за что ухватиться? Давно песок сыпется, ой, помру со смеху.

Лихая четвёрка бабок-следователей зашлась в хохоте, распугивая воробьёв, кошек и Федьку дворника.

– Всё, перерыв окончен, к делу! – строго приказала баба Света, размечтавшимся подружкам, возвращая убежавшие налево мысли в нужное русло. – Обсуждается следующая кандидатура – Кристинка. Молодая, перспективная.

– Её предлагаю сразу вычеркнуть из списка, – подняв руку вверх, как на уроке, взяла слово баба Зина.

– Почему? – спросили остальные.

– Она на пятом месяце беременности. Ждёт двойню.

– Откуда знаешь? Не видно по ней.

– Не видно, потому как в теле девушка. Она нахваливалась кому-то по телефону, а я бельишко на балконе развешивала, вот всю информацию и скачала, – баба Зина от умных фраз вспотела, обтирая носовым платком лицо и шею.

– Остаётся студентка Ритуля, – торжественно объявила баба Зоя, чувствуя близость разгадки.

– Нет, не Ритка, – высказала своё мнение баба Света, – слишком молода, проста, не интересна массам. Да и замужем всего ничего, полгода. Не думаю, что у неё ухажёр на стороне. Рановато. Вот годков через десять… не раньше.

***

Какая любовь? Сотни раз она думала о ней, мечтала встретить, вырваться из замкнутого круга, а встретив, испугалась. Что делать с любовью этой? Как поступить, чтобы не ранить, не обидеть, самой не испугаться? Она смотрела в окно, на солнце пробудившее день, мечтая о свободе. Зачем ей всё это? Что делать с этим чувством? Броситься ему навстречу или спрятаться, авось, пройдёт, не заденет? Пронесётся мимо. Зачем ей всё это, да и возраст уже… «Глупости, – рассердилась она на саму себя, – причём здесь возраст»? – Разве она не достойна любви? Ведь любила же в молодости. Мама всё замуж её выталкивала за Ромку, она и вышла. А бабушка дочь свою ругала.

– Не будет ей счастья с ним, не будет. Не тот он человек. Не видишь разве? Что за мать ты, коли не чувствуешь?

Первые годы замужества она была счастлива. Муж заботливый, всё в дом несёт, все для жены молодой. Расцвела бутоном, а позже в розу превратилась. Душа пела! Забеременела! Мужу любимого призналась, и столько счастья в её глазах было, радости, надежды, любви.

– Никаких детей, – как отрезал.

– Да ведь он уже есть, он живёт во мне!

– Никаких детей! – как пощёчина.

За спиной раздался храп. «До чего же он опустился», – она с отвращением смотрела на спящего мужа. Открытый рот, запах перегара на всю квартиру. Когда-то она любила его. Когда закончилось счастье? Тогда, когда он совершенно трезвый поднял на нее руку. Совершенно трезвый. Ребёнок… больше о детях они не говорили. Простила ли она его?

Когда она потеряла ребёнка – жизнь превратилась в ад. Почему она не ушла? Жалела? Он научился плакать, он всегда плакал, на следующий день, разглядывая её разбитое лицо. Плакал, проклиная себя, обещая, клянясь, что такого больше не повториться. Она давно не чувствует себя женщиной и вдруг любовь. Что Он в ней нашёл? Она сама себе ненавистна, а тот другой любит.

Женщина засмотрелась на надпись «Я люблю твою жену!»

Внизу стоял мужчина, его взгляд был прикован к ней. Она застыла. По лицу потекли струйки горячих слёз.

– Шас, как врежу твою мать, … – раздался пьяный голос мужа, он повернулся на другой бок, громко захрапев.

Она вздрогнула птицей испуганной, сжалась в страхе, глядя на него.

Сняв со стула лёгкую кофточку, сунув ноги в босоножки, выбежала из квартиры.