Текст книги "Похищение Европы"

– Дашке обещал фоторепортаж сделать, – объяснил Ефим. – Пристала как банный лист.

– Это она может, – улыбнулся Агуреев.

При упоминании Дашки на сердце стало теплее. Хорошая девочка, чистая. Будь Агуреев лет на пятнадцать моложе да не виси над ним проклятие высокооплачиваемого профессора, может быть, в его каюте сейчас спала бы не Ева, а эта трогательная дурочка. Но – что есть, то есть.

– Ты не знаешь, что у Дашки с этим придурком? – спросил он у постоянно осведомленного рекламиста.

– По-моему, ничего, – ответил Ефим. – Мелкая девичья блажь. А после истории с Хусейном – вообще ничего.

– Вот ведь сучок, – нахмурился Агуреев. – Надо же быть таким! Старушка-то оклемалась?

– Старушка нас с тобой переживет! – заржал Береславский. – Такая классная бабка! Будь она на пятьдесят лет моложе, я бы ей отдался!

«И здесь возрастные несовпадения», – машинально отметил Агуреев.

* * *

– В Ла-Корунье-то остановимся? – спросил рекламист.

– Да, – ответил Николай.

– Вот там тебя и будут коцать, – спокойно сказал Ефим.

– Что? – не поверил своим ушам Агуреев.

– Будто сам не знаешь, – усмехнулся Береславский. – Петляем, как зайцы. Два твоих придурка по пароходу бродят. У них же на морде написана профессия.

– Муса, между прочим, был инженером. Говорят – талантливым.

– Пока ему язык не отрезали, – согласился Ефим.

– Откуда ты все знаешь? – разозлился Агуреев. – Остальные туристы тоже в курсе?

– Я не остальной турист, – даже обиделся слегка рекламист. – Я наблюдательный и умный.

– А раз умный – придумал бы чего.

– Уже придумал, – ответил Ефим.

– Ну и что ты придумал? Только не предлагай мне запереться на всю стоянку в каюте. Тошно уже бояться. Да и не боюсь я никого.

– Запираться не надо, – задумчиво сказал рекламист. – Наоборот, надо себя показать. Причем безо всяких твоих сейфгардов. Пусть клюнут на живца.

– Есть реальные идеи? – сразу заинтересовался Агуреев. Он-то хорошо знал, что в некоторых вопросах к мнению этого сибаритствующего мужичка есть полный смысл прислушаться. К тому же ему чертовски надоело прятаться за чужими спинами.

– Пожалуй, есть. Болховитинова ведь баски замочили? – поинтересовался тот.

– Откуда ты знаешь? – снова удивился Агуреев.

– Я поздно узнал, но потом постарался слегка разнюхать ситуацию, раз уж плыву с вами. Точно баски?

– Точнее не бывает.

– Ну, считай, что мы почти в Стране Басков и находимся. А здесь найти стрелка не проблема. Сейчас у них вообще ажиотаж – их партию злобную, «Батасуну», официально запретили. Так что горячих голов много. Скажут, что ты друг Аснара, так тебя бесплатно грохнут.

– Спасибо, успокоил, – усмехнулся Николай. – А кто такой Аснар?

– Один усатый чувак, премьером в Мадриде трудится. Большой антитеррорист.

– Так что ты предлагаешь?

Ефим оперся толстой спиной о стенку надстройки и неторопливо поведал о своих планах.

Агуреев надолго задумался. Предложение странное, но не невыполнимое. И очень заманчивое. Правда, Ефиму тоже придется рисковать. Но он мужчина взрослый, тем более – сам напросился. В конце концов, года три назад, когда фирмешка Береславского попала в полную задницу, а «Четверка» ссуживала ей деньги на оборону, это тоже было небезопасно.

Конечно, сейчас Ефим рискует больше, признался себе Агуреев. Ну да ничего: жизнь длинная – еще сочтутся. И еще нравилось Агурееву, что после такой переделки – если она, разумеется, хорошо кончится – они уже будут друзья, а не приятели.

* * *

Постояв еще минут пять, мужики разошлись. Чего стоять, если все сказано? Дальше нужно принимать решение и действовать.

* * *

Агуреев зашел в каюту – Ева спала как убитая. Он разделся, сел на кровать. Потом взглянул на свой «Ролекс» – Блоха подарил с первых прибылей, сказал: «Колян, почувствуй себя «новым русским»!»

Теперь-то они знают («Я знаю», – поправил себя Николай. Что знает теперь Блоха – одному Богу известно), что «Ролекс» не единственные дорогие часы в буржуйском мире. Есть и покруче. А тогда Агуреев взял забугорный хронометр, аккуратно сложив лапу чашечкой и сильно боясь из нее часики вывалить – так вдруг задрожала. Не от жадности, конечно. От благодарности к другу – сам-то он не догадался сделать что-нибудь подобное.

Часы показывали девять утра. Время московское. Здешнее на два часа отстает, но Агурееву лень переставлять стрелки. В конце концов, если забудет про очередную кормежку, напомнят через мегафон.

Подумал про еду, и захотелось пожрать. Но до завтрака оставалось больше часа, так что можно еще чуток покемарить.

Николай лег на спину, потом перевернулся на левый бок – так живот меньше давил – и закрыл глаза.

* * *

И снова увидел Князя. Молодого, в застиранной полевой форме, чистенького и аккуратно выбритого.

14. Шестнадцать лет один месяц и семь дней до отхода теплохода «Океанская звезда»

Авиабаза советских ВВС, Афганистан

Старший лейтенант Агуреев, исполнявший обязанности командира зенитного дивизиона «шилок», действительно ожидал командира разведвзвода, которому надлежало помочь в какой-то предстоящей операции. Но то, что комвзвода окажется Сашка Болховитинов, Блоха, который, кстати говоря, даже в офицеры не выслужился, ограничась сержантскими лычками, был сюрприз! Старлей кулачищами потер воспаленные глаза. Видение не пропадало. А значит, через порог его штабной палатки переступил именно Блоха! Да еще недовольно поморщился, учуяв запах перегара и невымытых тарелок. Вот ведь пижон! Но он и всегда был пижоном!

Агуреев аж подскочил с койки, заключая в свои медвежьи объятия старинного дружка. Тот сначала недоуменно отстранился – как же, белая кость, а тут какой-то немного пьяный старлей! – но потом врубился в ситуацию и радостно обнял Николая.

– А мне даже фамилию не сказали! – объяснил Блоха. – Велели искать здоровенного и скорее всего поддатого.

– Вот с-с-суки! – с чувством, но беззлобно произнес хозяин. – Можно подумать, я алканавт.

– Здесь быстро спиваются, – серьезно сказал Болховитинов.

– Мне не грозит, – отмахнулся Николай. – Сюда столько спирта не завозят.

Они поговорили еще немного, после чего Блоха перешел к делу:

– Тебя поставили в известность о моей просьбе?

– В общих чертах, – уклончиво ответил старлей: когда его ставили в известность, он не вполне четко соображал. Хорошо еще, что майор из военной разведки тоже был в похожем состоянии. Нет, они не пьяницы, но полк сейчас стоит в резерве и надо брать от жизни все. Пока она дает.

На боевом же дежурстве Агуреев и сам не пил, и подчиненных держал жестко.

– Моя специализация – караваны, – взял быка за рога дружок. – Да, – вдруг спохватился он. – Я не один.

– Пусть заходит, – улыбнулся Агуреев. – У нас тут на всех хватит.

– Мойша, заходи! – крикнул сержант.

Полог палатки приподнялся, и через деревянный порог переступило нечто удивительное. И без того мелкий, чернявый солдатик с сиротской ефрейторской лычкой на погонах умудрился еще и сгорбиться! Тельняшка на нем была в сборочку, из огромных армейских ботинок жалко вылезали тонкие ножки, а голубой берет висел на острой макушке, как на колу. Бравый вид славного представителя десантуры дополняли довольно толстые очки с прочно привязанными к дужкам резинками.

– Где ты надыбал такое чудо? – заржал развеселившийся Агуреев. «Чудо» безразлично посмотрело куда-то сквозь Агуреева, бесшумно шевеля длинными тонкими губами.

– Если бы ты был душман, он бы тебя убил, – серьезно сказал Блоха. – А так только занес в память.

Агуреев осекся. Какое-то на войне имеющееся у всех чутье подсказало ему, что Блоха не очень-то и шутит.

– Да ладно! Я так, к слову, – неуклюже отговорился хозяин палатки. – Николай Агуреев, – представился он, протягивая свою лопату солдатику: со своими он и в армии предпочитал здороваться по-цивильному. Солдатик аккуратно ее пожал: руки у него, несмотря на сорокаградусную жару, были влажно-холодные и неожиданно цепкие, как у врача-хирурга.

– Семен Евсеевич Мильштейн, – представился он. И, помолчав, некстати добавил: – Ефрейтор!

Агуреев снова чуть не прыснул: нашел чем гордиться! Неужели он не знает старой армейской пословицы: «Лучше иметь дочь-проститутку, чем сына-ефрейтора»? Но – сдержался. Вообще первое мгновение знакомства с ефрейтором Мильштейном многих побуждало к веселью. А вот следующие – уже почему-то нет.

– Девятнадцать прыжков с парашютом, – отрекомендовал Блоха Семена Евсеевича. – И семь выходов на «тропу».

– Толково, – оценил хозяин. – А ты почему не офицер? – спросил Николай друга, переводя стрелки с его странного подчиненного. – И вообще, почему ты в Афгане, а не на своем траулере?

– Выперли меня с траулера, – улыбнулся Блоха.

– Поня-я-ятно, – протянул Николай. Ему и в самом деле было все понятно. По скупым письмам, полученным от Блохи еще за «речкой», он знал, что другу очень нравится дальневосточное море, но не очень – сплошные мухлеж и воровство, связанные с советским рыбным флотом. – Хорошо хоть выперли. Могли бы и утопить.

– Пытались, – лаконично ответил Блоха. – Потом решили, что проще снять броню.

– Силком сюда загнали? – поинтересовался Николай.

– Нет, почему силком, – улыбнулся Болховитинов. – Спросили, не побоюсь ли Афгана.

– На «слабо», как мальчика?

– Ага, – просто ответил Блоха и широко улыбнулся. И Колька, увидев родную улыбку, снова встал со стула и обнял друга.

– Как классно, что ты сюда приперся! – восторженно заявил он.

Блоха в ответ только молча улыбнулся. Он примерно так же относился к Огурцу, но не позволял себе открытых проявлений чувств. Зато выражение лица Семена Евсеевича Мильштейна изменилось: с сосредоточенно-настороженного стало расслабленным. Если б кто-то мог залезть ему в мозг, то сразу бы заметил, что запись об обиде, нанесенной ему несколько минут назад, теперь была стерта. «Как верный пес, – мог бы подумать этот наблюдательный кто-то. – Друзей и детей хозяина нельзя кусать, даже если они хватают тебя за хвост и уши».

* * *

А боевые командиры уже обсуждали детали предстоящих подвигов. Колька наливал себе вторую – а если считать с утра, то пятую. Сашка одну все же принял, но больше не стал. Мойша Мильштейн вообще отказался, и обычно хлебосольный хозяин почему-то не решился настаивать.

– Понимаешь, – жаловался Блоха другу, – эта сука летает и летает! Каждую неделю хоть раз – да примчится! Что она возит? Кому возит? Неизвестно!

– Опиши ее поподробнее. Ты сам-то ее видел?

– Да, даже дважды! Не очень большая, двухмоторная, с винтами. Она над приграничными горами набирает и на эту сторону тихо-тихо спускается! Если б сам не видел, не поверил бы.

– Планирует, – объяснил образованный друг-зенитчик. – Чтобы звуком себя не выдать. Видно, полевая ВПП где-то рядом. Потом подхватится движками и тут же плюхается. А может, если за штурвалом большой мастер, вообще с планирования становится на глиссаду.

– Что такое глиссада? – поинтересовался молчавший до этого Семен.

– Траектория выхода на посадку, – объяснил Агуреев. – А что, РЛС наших там нет?

– Издеваешься? – улыбнулся Блоха. – Какие там РЛС! Ребята-погранцы на заставах, нос боятся высунуть, да мы. Авиация, правда, подлетает – по запросу. «Су двадцать пятые» очень серьезно работают. Вертолеты похуже, «Ми двадцать четвертые», «крокодилы», знаешь? Они там уже на пределе дальности, много взять не могут.

– Еще б не знать, – ухмыльнулся зенитчик. – Мне на боевом дежурстве в первую же ночь приснилось, как мои салаги «крокодила» сшибли. В холодном поту проснулся.

– А разве «ответчики» не стоят? – снова спросил Мойша. – «Свой – чужой».

– Это ж артиллерия! – как маленькому пояснил старлей. – Ствольная артиллерия! Поймал в радар сопровождения, произвел захват, подвел к зоне поражения – и пали! А иногда вообще без радара, вручную. Кстати, хреначит «шилка» – дай Бог.

– Сколько в минуту? – не отставал настырный ефрейтор.

– Теоретически – тысячи. Сплошная струя из огня и железа!

– А практически? – копал до упора Семен Евсеевич.

– Практически… – задумался зенитчик. – У нее антифризное охлаждение стволов. Но все равно на каждые сто выстрелов нужно примерно десять секунд стоять. Нормальная очередь – до ста пятидесяти снарядов. А после трех тысяч выстрелов меняем ствол.

– Через несколько минут стрельбы менять ствол? – удивился и Болховитинов.

– Да не стреляют такие пушки целыми минутами! – подивился их тупости старлей. – Сам посуди, при скорости девятьсот километров в час какой-нибудь «старфайтер» пролетит два километра за восемь секунд.

– А почему два километра?

– Потому что реальная дальность эффективной стрельбы – километр. Максимум – полтора, – стараясь не усложнять, объяснял непросвещенным зенитчик. – По наземным целям – чуть больше.

– А если самолет пальнет ракетой с большего расстояния?

– На каждого овоща – свой фрукт. Для больших расстояний есть ракеты. А «шилка» имеет собственные задачи.

– Какие? – Теперь уже «под кожу» лез Блоха.

– Разные, – начал злиться Агуреев. – Танковые колонны сопровождать, например. Чтоб вертолеты их не раздолбали. У меня же шасси от «Т-54», я в колонне от танков не отстану, а стрелять могу прямо на ходу, в автоматическом режиме. Или те же ракеты большие охранять. У них у всех «мертвая зона» есть. Вот ее можно «шилкой» закрыть.

– Так ты вроде танка, – дошло наконец до Блохи. – Я думал, пушка на колесах. А какой запас хода у «шилки»?

– Больше трехсот кэмэ. А к чему ты?

– Тварь эту надо сбить, – сказал Блоха то, что Агуреев уже и сам понял. – Подобраться туда скрытно и сбить.

– Это вряд ли, – подумав, сказал зенитчик. – Во-первых, «шилка» все-таки не танк. У нее только противопульное бронирование. Во-вторых, кроме боевой установки, за нами тащится целая куча машин – транспортные, заправочные, ремонтные, РЛС отдельная, станция управления огнем, тоже самоходная. В общем – базар-вокзал, какая уж там скрытность. В-третих, ты говоришь, там горы. А мы не альпинисты.

– Понятно, – обиженно сказал Блоха. – Короче, помочь не можешь?

– Погоди, не пыли, – задумался старлей. – А вы ее из ПЗРК долбануть не пробовали? Если известно, где летит. Да к тому же – низко, и с выключенными моторами. Сманеврировать она не сможет.

– Бесполезно. На последнем участке, над горой с белым домиком – это, видно, как маяк для них, – она все время отстреливает пиропатроны. Тепловая головка наведет ракету на них. А стрелять по ней можно только один раз: там вокруг целое море «духов». Наша задача – свалить эту тварь и посмотреть, что она там возит. Вряд ли оружие – они караванами тащат.

– А что же тогда?

– Мы думаем – инспекторов важных. Может, паков, может, америкосов. Там вокруг лагерей полно, вот и летают смотреть, куда их деньги тратят. Если б это доказать, была бы хорошая зацепка для политических игрищ. А ты думаешь, мне просто так дали бы возможность ходить, всяких старлеев напрягать?

– Так-так-так, – застучал толстыми пальцами по столу Агуреев. – Что, говоришь, за аэроплан?

– Два движка с винтами, – повторил друг. – Сзади – хвост раздвоенный.

– Два киля, – отметил Николай.

– Пузатенький такой, – добавил Мойша. – Но не круглый, а весь угловатый. И крылья вставлены в фюзеляж в самом верху.

– Высокоплан, значит, – что-то рисовал в блокнотике зенитчик. – Я думаю, это «шерпа», – наконец вынес свой вердикт. – «С-23А». Совсем новая штука. Только в Европу поступили.

Агуреев поковырялся в бумагах и вытащил истрепанный, плохо отпечатанный то ли журнал, то ли справочник.

– Этот? – ткнул он пальцем в черно-белый рисунок.

– Точно! – буквально в один голос ответили оба очевидца.

Агуреев учительским жестом призвал к тишине и приготовился просветить своих необразованных гостей. Но заговорить не успел: полог палатки приоткрылся, и внутрь вошла симпатичная молодая женщина.

Фигурка ее была отчетливо прорисована зауженными линиями форменной одежды и кожей портупеи. Старшему сержанту медслужбы не положено носить офицерскую одежду, но, видно, к этой красотке уставные запреты были неприменимы.

– Лерка! – вскинул руки Агуреев. – Радость ты наша! Какими судьбами? Нам говорили, что тебя в Кабульский госпиталь отослали.

– Я раненого сопровождала, – стирая с лица улыбку, ответила та. – Помнишь, «сушку» «стингером» свалили? Вот его.

Агуреев помнил. Да и Болховитинов помнил: они сидели в боевой готовности, если бы не удалось с ходу вытащить пилотяг «вертушкой».

– Там же один сразу погиб, – сказал старлей.

– Вот второго и везла.

– Ну и как?

– Никак, – совсем помрачнела девчонка. – Восемьдесят процентов кожного покрова сгорело. Давай лучше о чем-нибудь другом… Ой, Князь, и ты здесь? – Тут только Лера заметила сидевших в темном углу сержанта с солдатиком. – Как я рада тебя видеть! – Было видно, что ее женское внимание сразу переключилось на десантника.

– Я тоже, – честно ответил Блоха.

«Вот ведь черт! – с некоторой даже завистью, правда, белой, подумал зенитчик. Он не был в курсе того, что Блоха и Лерка знакомы, причем, похоже, близко. – Стоит только ему появиться – и все девки его! И кликуха везде одинаковая. Он же Князем не представляется! Вот ведь белая кость!».

Он понимал, что его, Агуреева, вне всякого сомнения, Князем называть никогда не станут. Батей – может быть, если с Божьей помощью доползет до майора, а то и подполковника. Барином могли бы, если б внезапно открылось какое-нибудь непомерное наследство. А вот Князем – нет. Огурец – он и есть Огурец.

«Ну да ничего! – с некоторым злорадством подумал старлей. – Зато для нас с Вилькой он – навечно Блоха!»

– Как сам? – спросила Лера Болховитинова.

– Ничего, воюем потихоньку.

– Да уж, лучше потихоньку, – согласилась Сергеева. – Чтоб нам поменьше работы было… А твои раны как? – хитро улыбнулась она, переводя взор на Агуреева.

– Рубцуются! – заржал тот. – Готов испытать на прочность!

– Дур-рак! – фыркнула старший сержант медицинской службы. – А ты уже можешь закрыть рот. – Это было сказано ефрейтору Мильштейну, чрезвычайно пораженному появлением в грязной палатке красивой женщины. Пожалуй, такому секс-стрессу его психика не подвергалась со времен романтических встреч с Ириной, из-за которой он и стал воином-интернационалистом.

– Да, конечно, – промямлил тот, залившись краской до самых корней волос.

– «Наш Мойша, кажется, влюбился! – кричали грузчики в порту», – весело пропел Агуреев и умолк, встретив яростный взгляд Семена Евсеевича.

– Огурец, не трогай чистую любовь своими грязными лапами! – сказала Лера. – Пойдем прогуляемся, дружок. Нечего тебе набираться гадостей от этих мужланов, – сказала она, обращаясь к по-прежнему красному Мойше. Тот метнул жалобный взгляд на своего командира. Ни до, ни после этого взор Семена не был столь просительным.

– Иди погуляй, – не выдержал Болховитинов. – Через полтора часа будь здесь как штык.

– Есть! – ответил Мильштейн и, как ему показалось, четко отдал честь. Правда, не той рукой. И – к непокрытой голове, потому что его правая, правильная рука в волнении мяла голубой берет.

Сергеева приобняла за немощный торс Семена Евсеевича – причем было видно, как напрягся боец, – и повела гулять в известные только ей края.

А мужчины продолжили прерванную появлением Лерки беседу.

– Откуда у тебя такое чудо? – все же поинтересовался Агуреев.

– О-о, это особая история. Когда он год назад приперся с новым призывом, я думал – его пришибут.

– За что?

– Как за что? Москвич, еврей и придурок – причем все сразу. Уже за первые два пункта проблем бы добавилось. Но третий – представляешь? – доброволец. На следующий день задал мне вопрос – можно ли здесь официально курить анашу? Я уж испугался, что хочет кого-то заложить. Оказалось, просто очень своеобразный человек. Во всем старается разобраться досконально. И, кстати, из нашего Измайлова. Когда узнал – сразу решил прокурировать земелю. А сейчас я даже не представляю взвод без него.

– Лерка его сегодня трахнет, – с завистью сказал Агуреев. – Смотри, какая зараза: от тебя – тащится, меня – одобряет, а выбрала этого дистрофана.

– Эдипов комплекс, – сказал Блоха. Агуреев не понял про комплекс, но не расстроился.

– Так вот, что такое «С-23А»? – сказал он, вновь раскрывая свой слегка пожеванный справочник.

– Да, давай, – подобрался Болховитинов.

– Это довольно новая транспортная машина, слепленная специально для обслуживания авиатехники в Европе.

– Зачем-зачем? – переспросил десантник.

– У нее в фюзеляж тик в тик входят движки для «фантома», «фалкона» и «игла».

– Это что такое?

– Тебе не важно. Истребители американские. Значит, так, – читал он, водя толстым пальцем по странице. – Легкий военно-транспортный самолет для спецзадач. Два турбовальных двигателя «Пратт энд Уиттни», по тысячи двести «лошадей» каждый. Может летать на одном. Кстати, это все же не американская машина, а английская, сделанная для американской армии. Экипаж – три человека: два пилота и механик по разгрузке-погрузке. Может, они все-таки оружие возят? «Стингеры» какие-нибудь?

– Не думаю, – покачал головой Болховитинов. – Хотя бес их знает.

– Вот! – нашел главное Агуреев. – Обладает укороченным взлетом и посадкой. Способен садиться на грунт: для этого и крыло поднято, чтобы грязь в двигатели не летела. Дальность полета – от трехсот шестидесяти километров с полной загрузкой до более тысячи – с двумя тоннами на борту. Длина аэроплана – семнадцать с лишком метров.

– Нам казалось – намного больше! – удивился Болховитинов.

– Значит, действительно низко летел, – нашел объяснение зенитчик.

– А вооружение на нем есть?

– Актуальный вопрос, – согласился Агуреев. – Идя на слона, не забудь про хобот. Нет, вооружения на нем нет. Так говорит эта мудрая книга. И хорошо, что нет.

– Дай-то Бог, – согласился десантник. – Так как же эту тварь сбить? Не тащить же туда настоящий ракетный комплекс?

– Слушай! Как же я забыл! – не слабо ударяя себя кулаком по лбу, вдруг заорал Агуреев. – А «зушка» тебя не устроит?

– Я не очень в ПВО, – честно признался сержант.

– Это те же двадцатитрехмиллиметровки, что и на «шилке», только без самоходного шасси и системы управления огнем. И не счетверенная, а сдвоенная. Любым транспортом увезешь, хоть лошадью. Она на пневматике и весит меньше тонны. Легче «Жигулей».

– Интересно, интересно. – задумался Болховитинов. – Надо с Мойшей посоветоваться. Сколько времени уйдет на переход из транспортного положения в боевое?

– Тридцать секунд! Колеса подгибаются, и она плюхается на лапы. Далее – прыг на сиденье, педаль отводишь немного вправо – она же и предохранитель – и жмешь!

– Очень даже может быть, – сказал, явно обрадованный, Блоха. – Для меня эта «шерпа» – дело чести.

– А у меня есть бесхозная «зушка», – сказал Николай.

– А разве бывают бесхозные двухорудийные артиллерийские установки? – усмехнулся десантник.

– В Советской армии все бывает, – развеял сомнения старлей. – Ее давно списали. Она еще шестидесятых годов. Тульская штучка. Вся ручная, без приводов наводок по азимуту и углу места. Оставили себе на случай наземных дел: уж очень хорошо бьет! Куда смотришь – туда и лепит.

* * *

Тем временем вернулся ефрейтор Мильштейн. Как говорится, усталый, но довольный.

– Нагулялся? – спросил его Блоха. Молчание было ответом.

– И как тебе Леркины прелести? – спросил зенитчик. Ответом был быстрый неприятный взгляд.

– Ну ладно, кабальеро, – сказал сержант. – Пора и честь знать. Включайся. – И он вкратце объяснил отсутствовавшему текущее положение вещей.

Тот надолго задумался. Болховитинов его не торопил.

– Возьмем Самума и Рашида, – наконец вынес вердикт Мойша. – Первые триста километров они будут нашими пленными. А потом мы будем их пленными.

– Сколько тебя знаю, все не могу привыкнуть, – сказал его командир. – Ты способен доверить жизнь двум наркоманам?

– А есть еще варианты пролезть туда с пушкой? – вопросом ответил Мойша и по-бухгалтерски поправил очки. – Я предложу им килограмм «герыча», и никуда они не денутся.

– Героина? – изумился Агуреев. Анаша была в широком ходу, но героин – это было слишком.

Болховитинова удивило не вещество, предполагаемое в качестве оплаты услуг проводников, а его количество.

– Целый килограмм порошка?

– Чистейшего, – подтвердил Мойша. – «Три девятки». Прямо из Пакистана. Они маму родную убьют за гораздо меньшее количество. К тому же я договорюсь, чтобы выпустили Рашидова брата. Он давно меня просит помочь.

– А где ты возьмешь килограмм героина?

– Это уже второй этап, – уклонился Мойша. – Давайте сначала порешаем первый.

* * *

В поход отправились через три дня. Старенькую, но надежную, перебранную и смазанную умелыми агуреевскими руками «зушку» зацепили «УАЗом» и – поехали. В «батоне» сидели пятеро: двое военных и три местных пуштуна. Одним из которых был ефрейтор Мильштейн.

Откровенно говоря, Агуреев двум остальным пуштунам не доверял. Зверские рожи добротой не лучились, и он диву давался, как легко и спокойно ладит с ними Мойша. Хотя о том, что тощенький шурави понимает пушту, они так и не догадались: объяснялись с ним на ломаном английском.

На блокпостах и в гарнизонах поначалу показывали спецудостоверения, подписанные афганскими «гестаповцами» по просьбе нашей разведки. В детали аборигенов не посвящали: слишком велика была вероятность предательства.

Километров через четыреста роли поменялись: с часовыми в пуштунских шапочках разговаривали местные урки под контролем Мильштейна, всегда держащего наготове свой «карл-густав». Оружие у пуштунов было, но испорченное лично Мильштейном и без патронов – так уж договорились. Болховитинов и Агуреев в порванных военных комбинезонах и без погон были соответственно пленными, которых пуштуны, по легенде, хотели выгодно продать у границы. У Рашида и Самума имелись также рекомендательные письма от одного из влиятельнейших полевых командиров – это уже помог лично начальник разведки, имевший ходы в соответствующие коридоры.

Даже те, кто не умел читать, к упомянутому имени относились с пиететом. Вот почему к исходу второго дня пути они уже были у подножия той самой горы, что действительно была увенчана небольшим, сложенным из белого известняка строением, когда-то гордо возвышающимся над округой, а ныне почти полностью разрушенным. До настоящих гор и до границы отсюда было рукой подать.

А вообще местность оказалась практически безлюдной. Кроме караванщиков, возивших из Пакистана товары для торговли и оружие для борьбы с неверными, здесь никто не бывал.

На верх холма – это все же была невысокая гора – вела совсем разбитая дорога: поднимались по некрутому серпантину со скоростью максимум два-три километра в час. А потом и вовсе отцепили пушку и потащили ее руками.

* * *

На горе повалились на теплую сухую землю буквально вповалку. Агуреев никогда еще так не уставал.

– Слушай, – отдышавшись, спросил он у Блохи, – а ты уверен, что эта зараза еще здесь летает?

– Уверен. Утром будет. Главное – не проспать.

– А с чего ты взял?

– Мойша сказал.

Ефрейтор с пуштунами упал неподалеку от них, метрах в пятнадцати.

– А он откуда узнал?

– От местных, на последнем блокпосту. Ему посоветовали торопиться, потому что потом не сможет нас продать целую неделю. Еще он сказал, что надо быть осторожнее: Самум не верит в килограмм героина и предлагает Рашиду продать нас. Типа – лучше синица в руках.

– А что Рашид? – похолодел Агуреев.

– Отказался. Сказал, что сначала выручит брата, а потом, уже по возвращении, замочит неверных. Вроде как у него даже заказ был от местных.

– Славные ребята, – с легкой дрожью в голосе сказал Агуреев. Ему эта затея не нравилась с самого начала. Но бросить Блоху он, по понятным соображениям, не мог. – Слушайте, а окоп будем рыть? – Под «Зу-23» полагалось отрыть специальный неглубокий окоп, два на два метра, плюс щель-укрытие для личного состава: Агуреев не сомневался, что после начала пальбы из «зушки» окрестные горы могут оказаться не столь безлюдными, как сейчас. Всего – шесть кубометров почти скального грунта на пятерых.

– А без окопа можно? – спросил Болховитинов.

– Стрелять – да, – ответил зенитчик. – А вот выжить потом, если «духи» насядут, вряд ли. Пока еще наши прилетят! Слушай, а ты уверен, что они прилетят?

– Смотря что мы будем иметь утром, – задумчиво произнес Блоха. Он не был слишком высокого мнения о «больших звездах»: из-за трех низших чинов авиаприкрытие могли и не выделить.

– В любом случае скажем, что поймали американского генерала, – решил Агуреев. – И пусть попробуют не прилететь.

* * *

На том и порешили. Пушку изготовили к стрельбе, зарядили снарядные ящики. Это делал Агуреев, чередуя бронебойно-зажигательные с осколочно-фугасными. Потом договорились, кто спит, кто не спит. Причем фокус заключался в том, что неспящих было два: один – легально неспящий, второй – делающий вид, что спит, но спать права не имеющий. Это была нелишняя предосторожность, если имеешь дело с такими субподрядчиками, как Самум и Рашид.

Ночь прошла спокойно. Пару раз часовой поднимал ложную тревогу, но звук оказывался вызванным какой-то иной причиной: может, камень по склону скатился, может, все-таки проехал душманский вездеход – своих в радиусе семидесяти километров не было точно. Да еще Мойша тихо сообщил, что поутру Самум и Рашид все же решили их убить.

– Опять убить? – улыбнулся Блоха. – Вот ведь незадача!

* * *

Под утро стало неожиданно холодно. Даже не верилось, что еще через несколько часов все опять раскалится и на камне можно будет запросто зажарить яичницу. У Агуреева просто зуб на зуб не попадал. Но у него и мысли не возникло погреться спиртом: он бы никогда себе не простил, если вдруг «шерпа» прилетит, а у него будут трястись руки.

* * *

Вот уже и солнце стало вылезать из-за гор. Края диска еще не видно, но небо сильно просветлело.

– Значит, не сегодня, – мрачно сказал Болховитинов.

И ошибся. Потому что со стороны гор появилась и бесшумно заскользила в их сторону большая черная «сова». От нее, как от сказочной жар-птицы, время от времени отскакивали красные шарики пиропатронов, ложных целей, предназначенных для отвода зенитных ракет с тепловыми головками наведения.

– Просто задержалась! – крикнул Огурец, мгновенно вскочив в кресло наводчика и ловко вращая зеленые маховики. Черные в скупом утреннем свете стволы, увенчанные набалдашниками-компенсаторами, начали четко отслеживать цель.

– Дай ей! – Даже Мойша не выдержал, потерял свое дурацкое спокойствие. Рашид и Самум также были в некотором замешательстве: если эти шурави собьют самолет, то им тоже не отмазаться. Значит, надо ловить момент! Но пойди его поймай, когда человек в стеклянных очках, сложением похожий на самых голодных кабульских детей, недвусмысленно сжимает свой странный – не привычный каждому афганцу «калашников», а какой-то неведомый, но от этого не менее смертоносный – автомат.