Текст книги "Спецслужбы мира за 500 лет"

Большинство историков называют правление Анны Ивановны временем засилья иностранцев, но это было не совсем так. При ней прием иностранцев на службу осуществлялся только при наличии действительно серьезных рекомендаций, денежное содержание иностранных и русских офицеров было уравнено. Так, по данным военно-учетных документов, в 1729 г. в русской армии числились 30 русских генералов и 41 иностранец, в 1738 г. – 30 русских и 31 иностранец. Число иностранных офицеров в армии с 1729 по 1738 г. выросло всего на три процента (с 34 % до 37 %). Уравнение иностранцев и российских подданных в чинах и денежном содержании повысило авторитет императрицы в военной среде, особенно в гвардии, и обезопасило ее от возможных гвардейских беспорядков.

Наибольшим влиянием при дворе пользовались Бирон, Левенвольде, Остерман и Миних, но все они, кроме Бирона, служили в России еще со времен Петра I. Порочная практика бездумного раболепия перед всем иностранным не раз приводила к печальным последствиям, однако у этой «палки» есть и другой конец – полное отрицание всего иноземного. Поскольку в сфере безопасности за любое непродуманное решение приходится расплачиваться человеческими жизнями, необходимо учитывать и критически оценивать как отечественный, так и зарубежный опыт. Не следует пренебрегать иностранными специалистами, особенно если выполняются два условия:

1) существует механизм контроля, позволяющий выявить истинные намерения иностранцев и принять адекватные меры предупреждения и пресечения,

2) создаются условия, при которых иностранцы начинают чувствовать себя своими и служить Российскому государству как собственному Отечеству.

В правление Анны Ивановны, несмотря на возраставшее негативное отношение к иностранцам, заговоров против государыни составлено не было. Отчасти это объясняется эффективной работой Канцелярии тайных розыскных дел: фраза «слово и дело» стала символом и этой эпохи. Записи именных указов в Канцелярии свидетельствуют, что императрица лично следила за ходом многих расследований, давала распоряжения об арестах, обысках и участвовала в допросах. Обо всех более или менее значимых политических делах Ушаков докладывал лично императрице. В 1732 г. в штате канцелярии состояли: секретарь, три канцеляриста, четыре подканцеляриста, пять копиистов и два заплечных дел мастера. По особо важным делам: смоленского губернатора князя А. А. Черкасского (1734 г.), бывшего главы «верховников» князя Д. М. Голицына (1736 г.), фаворитов Петра II князей Долгоруковых (1738 г.) и кабинет-министра А. П. Волынского (1740 г.) – были организованы четыре временные следственные комиссии.

Другой причиной благополучного – с точки зрения личной безопасности – царствования Анны Ивановны является ее искусное лавирование между группировками придворных, или следование столь известной и в конце ХХ в. системе сдержек и противовесов. Два петровских гвардейских полка были уравновешены двумя вновь созданными. Руководителем Канцелярии тайных розыскных дел являлся Ушаков, старый служака из русского дворянства. Гвардию и армию контролировали Миних (ольденбуржец), Левенвольде (лифляндец) и брат фаворита Г. Бирон (курляндец), но при этом большинство гвардейцев были русскими дворянами. Коллегию иностранных дел и дипломатическую разведку курировали два человека: Г. И. Головкин и А. И. Остерман. Таким образом, отсутствовала монополия одной группировки на специальные государственные институты, и царедворцы боролись друг с другом за расположение государыни.

При Анне Ивановне была проведена первая в российской истории военная кодификация, позволившая систематизировать основные на тот период военные профессии и специальности, сопоставить их с системой рангов, званий и функциональных обязанностей. Указы императрицы с немецкой точностью упорядочили ранее созданную Петром военную систему, затронув наиболее важные направления развития и совершенствования разных родов войск, что позитивно сказалось на руководстве и контроле над их деятельностью.

К 1740 г. поменялся социальный состав лейб-гвардии: большинство рядовых происходило теперь уже из простых сословий, и в дальнейшем дворяне стали занимать только офицерские должности.

«В суточный караул по охране Главной резиденции ежедневно наряжалось до 500 человек, то есть батальон. Но известны случаи, когда охрану резиденции несла рота. При чрезвычайных обстоятельствах караулы могли удваиваться. В отличие от XVII века, когда стрелецкий караул нес только внешнюю охрану резиденции и не размещался внутри дворца, в XVIII в. вооруженные гвардейцы занимали посты и во внутренних дворцовых помещениях. Мемуарист, офицер Измайловского полка В. А. Нащокин, отмечал, что с правления императрицы Анны „караульную команду начали майоры водить, а до сего не важивали, а ходили одни капитаны“».[189]189
  История государственной охраны России. Собственная Его Императорского Величества охрана. 1881–1917; под общ. ред. Е. А. Мурова. – М., 2006. – С. 69.


[Закрыть]

После смерти Петра I и до правления его племянницы полицейская служба как таковая не развивалась, поскольку все усилия близких к трону людей сводились к попыткам удержать власть. Двадцать третьего апреля 1733 г. Анна Ивановна подписала указ «Об учреждении полиции в городах», согласно которому в крупных городах империи создавались полицейские управления. «Реестр губерний: Новгород, Киев, Воронеж, Астрахань, город Архангельский, Смоленск, Белгород, Казань, Нижний Новгород, Тобольск. Провинциальные: Псков, Вологда, Калуга, Тверь, Переславль Рязанский, Коломна, Кострома, Ярославль, Симбирск, Брянск, Орел. Да сверх вышеописанных в городах же Шлиссельбурге и в Ладоге».[190]190
  Полное собрание законов Российской империи, с 1649 г. по 1812 г. Собрание первое; Т. 1–45. – СПб., 1830. – Т. VIII. – № 6379.


[Закрыть]

Управления возглавляли полицмейстеры в чине капитана (в губернских городах) и поручика (в провинциальных). В штате городского управления состояли унтер-офицер, капрал, восемь (в губернских) или шесть (в уездных) нижних чинов, а также два канцеляриста. Денежное содержание полицейским выплачивалось за счет средств гарнизонов. Для оказания помощи полиции из горожан назначались сотские, пятидесятские, десятские и ночные караульщики. Это способствовало более плотному взаимодействию населения с полицейскими службами по поддержанию общественного порядка. Выделенные от горожан представители составляли ту низовую общественную прослойку, которая позволяла полиции считаться действительно народной и поддерживать порядок с помощью самого населения. Правда, ограничивалось это пока относительно крупными городами. В малых городах и сельской местности подобных структур пока не было, что затрудняло заблаговременное выявление и предупреждение «злонамеренных деяний» в отношении государя и его подданных.

Рассказывая о системе безопасности времен Анны Ивановны, нельзя не упомянуть о пристрастии императрицы к искусству стрельбы. Государыня была отменным стрелком и практиковалась чуть ли не ежедневно, выезжая на охоту и стреляя по мишеням, причем не только на пленэре, но и в манеже. В простенках царского дворца постоянно находились заряженные ружья, а во время поездок, по воспоминаниям современников, Анна не расставалась со своим любимым нарезным штуцером.

Особое направление того времени – совершенствование личного стрелкового оружия государыни императрицы и ее близкого окружения. Отлично стреляя сама, Анна требовала того же и от придворных дам. Увлечение стрельбой для женщины, даже венценосной, явление в те годы довольно редкое. Но страсть есть страсть, и Анну можно понять.

Отметим, что увлечение государыни имело и чисто практическое значение. Во-первых, она смогла бы профессионально защитить себя в случае опасности. Во-вторых, ее меткая стрельба психологически служила останавливающим фактором для возможного злоумышленника. В-третьих, обучая придворных дам искусству стрельбы, не создавала ли она тем самым негласную группу телохранительниц? Прямых доказательств этому предположению мы отыскать не смогли, но, как известно, государева безопасность – дело крайне секретное, и поэтому понятно, почему не осталось никаких записей (если они были вообще). По крайней мере, никогда раньше целенаправленного пристрастия к снайперской стрельбе среди придворных дам при российском дворе не наблюдалось. Еще раз подчеркнем, Анна не просто учила стрелять своих фавориток, но учила стрелять метко: в «стрельбе ружейной» дамы должны были показывать достойные результаты, – не правда ли, интересная тенденция с точки зрения формирования скрытой группы «сотрудниц негласной охраны» императрицы? А если вспомнить о традициях снайперской стрельбы «пороховым зельем» в ближнем кругу Ивана Грозного и его преемников, то наше предположение тем более логично.

Что касается тайной деятельности секретных служб за границей, то разведка, как и при Петре I, велась по нескольким направлениям, и в первую очередь русскими дипломатами. Но качество работы российской разведки в целом снизилось, так как спецслужбы были втянуты в сопровождение борьбы за власть, а с 1730 г. вплотную занимались обеспечением безопасности императрицы.

В 1739 г. произошел провал, который рассматривают как один из поводов к русско-шведской войне 1741–1743 гг. В июне 1738 г. русский посланник в Швеции М. П. Бестужев-Рюмин получил информацию, что член Секретного комитета майор М. Синклер направляется под фамилией Гагберх в Турцию, намереваясь передать депеши великому визирю, содержавшие предложение о военном союзе. Бестужев немедленно сообщил об этой миссии в Санкт-Петербург и предложил шведского гонца анлевировать (ликвидировать), а потом распустить слух, что Синклер убит гайдамаками. Предложение поддержал фельдмаршал Миних, который выделил для проведения спецоперации группу из трех офицеров (капитан Кутлер, поручики Левицкий и Веселовский) и четырех унтер-офицеров. С учетом большого количества бюрократических проволочек перехватить Синклера на пути в Константинополь не удалось, однако резидентуры в Порте продолжали «вести» Синклера.

После завершения миссии в апреле 1739 г. майор Синклер отправился в обратный путь, имея при себе письма от султана, великого визиря, шведского посла и долговые расписки Карла XII турецкому правительству. В целях безопасности его сопровождал сначала турецкий, а затем польский эскорт, который покинул майора на границе австрийской Силезии. На очень непродолжительно время Синклер остался без прикрытия, и 17 июня 1739 г. в нескольких милях от Бреслау, между местечками Грюнберг и Нейштадт, его перехватили Кутлер и Левицкий. В итоге майора тайно ликвидировали, а документы изъяли. Но в живых остался свидетель, французский купец Кутурье, ехавший вместе с Синклером. По совершенно непонятным соображениям в рамках оперативной легенды «дорожного ограбления» его… пожалели. Возможно, сработали этические нормы гвардейских офицеров того времени, возможно, отсутствие прямого приказа на ликвидацию всех нежелательных свидетелей не было. Так или иначе, перепуганного купца доставили в Дрезден, где некоторое время держали под замком, но потом… отпустили, уплатив в качестве компенсации 500 дукатов. Получив деньги, купец немедленно отправился в Стокгольм и сделался главным свидетелем обвинения против России. Естественно, русское правительство всячески открещивалось от причастности к убийству майора. Но что произошло, то произошло. Отметим, что к подобным операциям и до настоящего времени прибегают многие спецслужбы, и эхо скандальных провалов периодически звучит в средствах массовой информации.

Днем 6 октября 1740 г. у Анны Ивановны произошел очередной и очень сильный приступ почечнокаменной болезни. Бирон, Миних и Остерман убедили ее подписать завещание в пользу Ивана Антоновича – сына Анны Леопольдовны, племянницы государыни. Поскольку ребенку было всего два месяца, регентом при малолетнем императоре назначался Бирон. Семнадцатого октября государыня скончалась, и уже на следующее утро служилый люд принес присягу новому императору. Текст присяги и манифест почившей государыни о регентстве Бирона успели отпечатать за одну ночь.

Подобная спешка объясняется тем, что часть гвардии и чиновничества намеревалась передать регентство отцу Ивана – Антону-Ульриху Брауншвейгскому, а это могло привести к кровавому мятежу с непредсказуемыми последствиями. Бирон, однако, предпринял все меры, чтобы подавить потенциальный мятеж в зародыше. В Санкт-Петербурге был усилен полицейский надзор, увеличилось число караулов и дополнительно введено шесть армейских батальонов. При безусловной поддержке Ушакова, всегда преданно служившего тому, кто держал в руках скипетр, были тайно арестованы и допрошены с пристрастием двадцать наиболее активных заговорщиков. Отца малолетнего государя уволили из армии и из гвардии «по собственному желанию». Анне Леопольдовне объявили, что на российский престол есть более достойный претендент – внук Петра I. Елизавете Петровне Бирон пообещал хорошее содержание, надеясь впоследствии выдать ее замуж за своего сына.

В связи с брожением в гвардии началась подготовка к ее роспуску. Однако опасность подстерегала Бирона с другой стороны, как говорится, – пришла беда, откуда не ждали.

Фельдмаршал Миних, имевший неприязненные отношения с регентом, сумел договориться с Анной Леопольдовной и с ее согласия в ночь с 8 на 9 ноября 1740 г. совершил дворцовый переворот. Арестовать Бирона удалось довольно легко. В некоторых документах упоминается, что заговорщики (Миних, его адъютант Х. Г. Манштейн и несколько десятков преданных гвардейцев) без труда проникли в спальню регента, потому что слуги забыли закрыть задвижки на дверях. Забыли или не закрыли осознанно? Так или иначе, до спальни Бирона надо было еще добраться, и сделать это было не так-то просто.

По нашему мнению, действия Миниха были абсолютно прагматичными. В ночь переворота царскую резиденцию (Зимний дворец) охраняли солдаты Преображенского полка, в котором Миних был генерал-поручиком. В карауле Летнего дворца (резиденция Бирона) также стояли преображенцы, при этом охрана имела право самостоятельно и без специальной команды открывать огонь на поражение при приближении более двух человек.

Около трех часов утра Анна Леопольдовна, собрав офицеров охраны, объявила о решении арестовать Бирона и благословила Миниха. Последний, взяв, по разным источникам, от тридцати до восьмидесяти гренадеров, направился к Летнему дворцу, в охране которого было не менее трехсот (!) человек. Состоялись переговоры, после которых караул открыл ворота дворца.

Манифест Ивана Антоновича был издан на следующий день после ареста Бирона. Ранее всесильный фаворит объявлялся расхитителем казны, оскорбителем родителей юного императора и нарушителем государственных устоев. Войска, собранные к Зимнему дворцу, присягнули «благоверной государыне правительнице, великой княгине всея Руси» Анне Леопольдовне без всяких колебаний.

Как видите, Миних учел многие факторы, обеспечившие ему успех. Во-первых, он действовал от имени матери государя, чье положение в глазах солдат было несоизмеримо выше, чем положение раздражавшего многих временщика Бирона. Во-вторых, в карауле стояли солдаты и офицеры, чье отношение к регенту было более чем прохладным. В-третьих, время «Ч» соответствовало всем рекомендациям по проведению подобных мероприятий. В-четвертых, была обеспечена соответствующая психологическая поддержка армии и гвардии уже после свержения Бирона. Если все перечисленное считать «всего лишь удачей», то Миних, несомненно, один из самых удачливых руководителей быстрых и бескровных политических спецопераций за всю историю России.

Однако весной 1741 г. опытный царедворец сам угодил в ловушку. Подав очередное прошение об отставке, он ожидал, что его вновь будут уговаривать остаться, но этого не произошло: Остерман убедил Анну Леопольдовну, что фельдмаршал становится все более опасен для царской семьи.

После отстранения Бирона в рядах гвардии, особенно у преображенцев, постепенно стало формироваться недовольство правящей фамилией. Многие историки полагают, что это связано исключительно с ростом патриотических настроений в гвардии и борьбой против иноземного засилья при дворе. Это справедливо лишь отчасти. Все предыдущие государи проявляли к гвардии особое внимание, но Анна Леопольдовна откровенно пренебрегла ею, ни разу не появившись в казармах. А ведь речь идет о людях, обеспечивших ей верховенство при российском престоле!

Нельзя сказать, что «государыня правительница» не понимала неустойчивости своего политического положения. Канцелярия тайных розыскных дел работала эффективно и владела информацией о настроениях в столичном гарнизоне. Ушаков неоднократно докладывал Анне Леопольдовне, что ее основной противник – дочь Петра I Елизавета, на которую многие делают ставки.

«Возле дворца цесаревны учредили особый тайный пост – „безвестный караул“, при котором долгое время, „бессменно для присматривания“, находился урядник Щегловитов.

В январе 1741 года на этом посту стояли аудитор Барановский и сержант Оберучев. Тем самым они исполняли именной указ правительницы Анны Леопольдовны, которая через гвардейского майора Альбрехта предписала Барановскому: „На том безвестном карауле имеет он смотреть во дворце <…> Елизаветы Петровны: какия персоны мужеска и женска полу приезжают, також и ея высочество <…> куда изволит съезжать и как изволит возвращаться, о том бы повсядневно додавать записки по утрам ему, майору Альбрехту“, что тот и делал. Для этого Барановскому отвели специальную квартиру в соседнем с дворцом доме, из которой, по-видимому, и велось наблюдение за всеми посетителями дворца Елизаветы. Квартира-пост была строго засекречена и о сохранении тайны ее помощника Барановского сержанта Оберучева предупреждали под страхом смерти. Утренние записки-отчеты шпионов сразу попадали к мужу правительницы, принцу Антону-Ульриху.

Брауншвейгскую фамилию, стоявшую тогда у власти, беспокоили в первую очередь тайные связи Елизаветы с гвардейцами, а также с французским послом и тайным резидентом французского двора маркизом Шетарди, о приезде которого к Елизавете предписывалось рапортовать немедленно по начальству. Позже, на следствии по делу Миниха в 1742 году, Оберучев показал, что „Альбрехт, бывало, спрашивал, что не ходят ли к государыне Преображенского полку гренодиры, и он, Оберучев, на то ответствовал, что не видно, когда б они ходили“. Из допроса еще одного шпиона – Щегловитого, – видно, что Миних приказывал ему нанимать извозчиков и ездить по городу вслед за экипажем Елизаветы Петровны.

Когда весной 1741 года возникла опасность сговора Елизаветы с Минихом, то и за домом фельдмаршала установили такой же тайный надзор. По личному указу принца Антона-Ульриха секунд-майор Василий Чичерин с урядником и десятком гренадеров „не в солдатском платье, но в шубах и в серых кафтанах“ следили за домом Миниха. Они имели инструкцию (в верности которой их заставили отдельно присягнуть), „что ежели оный фельдмаршал граф Миних поедет из двора инкогнито, не в своем платье, то б его поймать и привесть во дворец“.

Из позднейшего допроса Чичерина на следствии 1742 года видно, что гренадеры следили за домом Миниха по ночам и делали это посменно, и гренадеры к тому же показали, что сам Чичерин „за ними смотрел, чтоб они всегда ходили, и их бранивал, ежели не пойдут“. Чичерин возмущался не без основания: каждый гренадер-шпион получал за работу огромные по тем временам деньги – по 20 рублей, а капрал – по 40 рублей. По-видимому, власти внедрили „надежных людей“ (так это называлось в документах) и в число слуг цесаревны, с чем связан внезапный арест в 1735 году регента хора цесаревны Петрова, причем у него сразу же забрали тексты подозрительных пьес, которые из Тайной канцелярии передали на экспертизу Феофану Прокоповичу».[191]191
  Цит. по: Жандармы России; сост. В. С. Измозик. – СПб., 2002. – С. 180–181.


[Закрыть]

По совету кабинет-министра М. Головкина и обер-прокурора Сената И. Брылкина Анна решила в день своего рождения, 7 декабря 1741 г. (ей исполнялось 23 года), объявить себя императрицей. Предполагалось также тайно арестовать Елизавету Петровну. Но и здесь вспоминается пословица: «Человек предполагает, а Господь располагает». Правда, роль Господа в этом случае сыграли совсем другие силы.

Правительство Анны знало о том, что переворот возможен, но почему-то не предпринимало никаких мер. Любопытно, что сведения о подготовке переворота поступали не только от агентуры и наружного наблюдения Канцелярии тайных розыскных дел, но и через иностранные резидентуры Стокгольма, Лондона и Парижа. Например, еще весной 1741 г. лорд Гаррингтон направил в Петербург тайное донесение, в котором говорилось о решении секретной комиссии шведского сейма стянуть войска к русской границе и усилить войска, дислоцированные в Финляндии. К этому решению шведов подтолкнуло сообщение посла в Петербурге Нолькена об образовании в России партии, готовой с оружием в руках возвести на престол Елизавету Петровну. При этом Нолькен имел в виду партию, созданную при участии иностранцев. В своем донесении посол утверждал, что «план окончательно улажен» с агентами великой княжны при помощи французского посла маркиза И. Ж. де ла Шетарди и что переговоры с Елизаветой велись через состоявшего при ней француза-хирурга И. Г. Лестока и камер-юнкера М. И. Воронцова. Всего в заговор были вовлечены около тридцати человек, в основном солдаты и унтер-офицеры гвардии. И французы, и шведы мечтали получить политические и территориальные выгоды после воцарения на русском престоле Елизаветы.

Елизавета часто посещала гвардейские казармы, и это не ускользнули от внимания Тайной канцелярии. Разумеется, знала об этих визитах и Анна. Она могла бы принять меры или хотя бы обеспокоиться тем, что происходит, но ее, похоже, это не волновало. Скорее всего, правительница просто недооценивала реальность угрозы, исходящей от «искры Петровой», однако не исключено, что Елизавета сумела усыпить бдительность родительницы малолетнего государя.

В мемуарах большинства иностранных очевидцев событий 1741 г. приводятся свидетельства «нерешительности» Елизаветы, которая уклонялась от дачи каких-либо письменных обещаний как шведам, так и французам. Таким образом, никаких письменных подтверждений участия Елизаветы в заговоре не имелось. Великая княжна выбрала своеобразный стиль поведения: она как по нотам разыгрывала роль недалекой и распутной женщины, которую, кроме мужчин и веселья, ничто не интересовало. Поездки в казармы всегда сопровождались веселыми кутежами. Гвардейцы искренне любили Елизавету, и та отвечала им взаимностью, даже соглашалась стать крестной матерью их детей. Учитывая все это, Анна действительно могла сбросить со счетов Елизавету как реальную соперницу.

Со своей стороны мы можем предположить, что великая княжна была активной участницей оперативной игры, которую вела русская секретная служба. Как известно из исторических источников, А. И. Ушаков никогда не отличался добротой по отношению к противникам трона, но в отношении Елизаветы он вел себя более чем благожелательно. После восшествия Елизаветы на престол он не только не был подвергнут опале (хотя реально ему грозила смертная казнь), но и сохранял свой пост вплоть до 1747 г. Таким образом, руководитель Тайной канцелярии вполне мог быть участником (или одним из организаторов) сложной политической борьбы, в которую были вовлечены секретные службы Австрии, Британии, Швеции, Франции и ряда других европейских дворов. Даже вмешательство противника Елизаветы Остермана, получившего в середине ноября секретную депешу из Силезии, в которой говорилось, что заговор близится к завершению, не привело к аресту великой княжны.

Двадцать третьего ноября 1741 г. Елизавету лично допросила Анна Леопольдовна. Это заставило Елизавету и ее сторонников действовать более решительно. В ночь с 24 на 25 ноября 1741 г. (через сутки после допроса) великая княжна в сопровождении Лестока и Воронцова явилась в казармы 1-й гренадерской (государевой) роты Преображенского полка. Напомнив гвардейцам, чья она дочь, Елизавета призвала их идти за ней. В результате около трехсот преображенцев (среди них не было ни одного офицера!) совершили стремительный марш к Зимнему дворцу. Гвардейский караул в полном составе присоединился к заговорщикам. Император Иван VI, его мать-регентша и принц Антон-Ульрих подверглись аресту в собственных спальнях – Брауншвейгская фамилия была одномоментно устранена с русского престола.

Бескровность переворота свидетельствует о его тщательной подготовке. Пароль для входа во дворец был известен заранее, караул сопротивления не оказал. Что же касается иностранцев, знавших о заговоре и готовых предпринять меры со своей стороны, то они были неприятно удивлены стремительными и активными действиями Елизаветы, которая предпочла обойтись без их помощи.

Вступив на престол, Елизавета Петровна первым делом наградила преображенцев, чья гренадерская рота получила титул лейб-кампании. Все рядовые не из дворян (свыше 80 %) были возведены в дворянское достоинство пожизненно. Сержанты и капралы роты стали майорами и капитанами, а офицеры, даже не участвовавшие в перевороте, – генералами.

По сути, из бутылки был выпущен джинн. Гвардейцы, и в первую очередь гренадеры из лейб-кампании, потребовали высылки из России всех иностранцев и расширения собственных привилегий. Весной 1742 г. гвардия была направлена для «охлаждения» в Финляндию (шла очередная русско-шведская война). Там гвардейцы попытались бунтовать, однако решительные действия генерала Н. А. Корфа, арестовавшего нескольких зачинщиков и приказавшего прилюдно их расстрелять, пресекла эту попытку на корню.

Попытка бунта показала, что государыне следовало опасаться не только сторонников Брауншвейгской фамилии, но и своих «кумовьев». И здесь следует отметить, что о своей собственной безопасности Елизавета всегда заботилась тщательно. Судите сами: с 1725 по 1741 г. она была в эпицентре политических интриг при дворе четырех (!) государей и для каждого из них представляла реальную угрозу. Все ее предшественники (особенно Анна Ивановна) осуществляли за ней постоянный надзор, как гласный, так и негласный. В руках противников Елизаветы имелись эффективные инструменты лишения возможности занять российский престол: замужество (предпочтительно вдали от России и без права возвращения в Отечество), опала и заточение в монастырь, наконец, «тихая» смерть. Однако княжна прожила в веселье и полном здравии 16 (!) лет, пока лично не совершила дворцовый переворот, который, по мнению ее современников, произошел вследствие «удачного стечения обстоятельств». Станиславский произнес бы по этому поводу знаменитое «Не верю!».

Вероятнее всего, еще при жизни Петра Великого Елизавета стала объектом пристальной заботы российских секретных служб – вначале как дочь императора (общеизвестно, что у Петра были особые отношения с дочерями, Анной и Елизаветой, которых он нежно любил), затем как продолжательница его начинаний и замыслов. Ликвидация Тайной канцелярии при Екатерине I и Преображенского приказа при Петре II, несомненно, могли подтолкнуть сотрудников этих ведомств к союзу с императрицей: они могли составить костяк ее личной секретной службы. Мы уже упоминали о «странном» пренебрежении Ушакова и его людей информацией об участии Елизаветы в заговоре против Ивана Антоновича. Не исключено, что вольное поведение «дщери Петровой» есть талантливое воплощение сценария, предложенного тайными службами: такая манера соответствовала и возрасту, и характеру Елизаветы и являлась на тот момент наиболее безопасной. В 1735 г. жена английского резидента в Петербурге леди Рондо, помогавшая своему супругу, писала, что приветливость и кротость княжны внушают любовь и уважение, на людях она всегда весела, но высказываемые ею в личной беседе разумные и основательные суждения заставляют думать, будто легкомысленное поведение не более чем притворство.

Постоянные перемещения Елизаветы из одной резиденции в другую, мотивированные участием в балах и иных увеселениях, создавали серьезные трудности как для слежки, так и для организации возможных покушений со стороны многочисленных недругов. При княжне постоянно находились молодые люди из петровских гвардейских полков, которых считали ее «галантами» (большинство историков потом подхватили эту версию). Позволим себе сделать предположение, что основной задачей этих людей все же были не амурные похождения. Обожатели, находящиеся при молодой особе и ищущие ее расположения, – идеальная маскировка для личных телохранителей. Недаром, как только кто-нибудь из них отправлялся в отдаленный гарнизон, его место немедленно занимал очередной «галант». А после переезда княжны в Петербург в ее круг никто из непроверенных лиц не допускался.

Нам могут возразить: став императрицей, Елизавета не изменила свой образ жизни. Этому есть объяснение: привычка, натура… Но еще и удобство: система охраны продолжала функционировать на тех же принципах, только с привлечением бо́льших сил и средств.

Французский агент Ж. Л. Фавье, наблюдавший императрицу в конце ее жизни, писал, что сквозь доброту и гуманность Елизаветы просвечивается высокомерие, а иногда и жестокость, что она испытывает страх перед утратой власти, но умеет искусно притворяться. Таким образом, мнения двух иностранных наблюдателей о способностях Елизаветы Петровны в лицедействе (в юном и в зрелом возрасте) практически полностью совпадают.

После 1741 г. безопасность государыни в первую очередь обеспечивала Канцелярия тайных розыскных дел, до 1747 г. руководимая Ушаковым, а затем А. И. Шуваловым. Секретарем канцелярии с 1757 г. стал С. И. Шешковский. После смерти в 1742 г. С. А. Салтыкова Московскую контору тайных розыскных дел некоторое время возглавлял сам Ушаков, а затем руководство Московской конторой перешло к ставленнику Ушакова в. Казаринову (1743 г. – после 1748 г.).

Об особой секретности при обеспечении безопасности императрицы свидетельствует тот факт, что практически никто из приближенных не знал, в какой комнате она будет ночевать, поселившись в очередной резиденции. Это подтверждает художник А. Бенуа, который, изучив план дворца в Царском Селе, пришел к выводу, что в нем отсутствовала «штатная» опочивальня государыни.

Напомним, что Анна, старшая сестра Елизаветы, выходя замуж за Карла Фридриха Голштейн-Готторпского, отказалась от трона за себя и свое потомство. Однако Елизавета понимала: став совершеннолетним, ее племянник, сын Анны, вполне может предъявить права на российскую корону в качестве внука Петра Великого. Серьезную угрозу он представлял еще и потому, что европейские монархии могли использовать его в своих интересах.

В начале 1742 г. Н. А. Корф доставил 14-летнего Карла Петра Ульриха из Голштинии в Петербург. Приняв православие, юноша был наречен Петром Федоровичем и всенародно объявлен наследником престола. Тем самым императрица превратила самого опасного конкурента в союзника. Кроме того, она получила возможность контролировать племянника с помощью доверенных лиц, внедренных в его ближайшее окружении.