Текст книги "Приключения Шоубиза"

Глава 13. Удивительный вечер!

Я решил посвятить образовавшиеся свободные часы ничегонеделанию. На сегодня мой список визитов был исчерпан, и мне захотелось просто побродить по Москве. Соскучился. Я чувствовал легкую усталость, которая всегда сопровождает человека после того, как он закончил какое-нибудь важное дело, и теперь не надо напряженно держать в голове все его детали. Но это было приятное ощущение, ощущение хорошо сделанной работы. Я приготовился насладиться этим ощущением, медленно прогуливаясь вдоль Тверского бульвара в сторону Арбата. Мне казалось, что меня ждет чудесный свободный вечер, который, впервые за много дней, я могу посвятить только самому себе. Но, видимо, Провидению так не казалось. Телефонный звонок не оставил камня на камне от моей прогулки.

– Алле. Привет, герой дня. Ну, удивил, так удивил! – хрипловатый голос не оставлял никаких сомнений в том, кому он мог принадлежать. Так безапелляционно себя вести мог только один человек на свете. И самое интересное, что даже не возникало сомнений, что она могла себя вести как-то иначе. Она всегда была очень органична. Даже в этой своей безапеляционности. – Так ты у нас еще и фильмы продюссируешь! Скромник. А я и не знала, что ты такой талантливый! Слушай, приезжай ко мне. А вот прямо сейчас. Да, и прихвати с собой свою восходящую звезду. А то у меня от афиш с его лицом уже в глазах рябит. Жду.

И трубка запикала. Это была она! Бесподобная и правдивая Донна. Не даром в прошлый раз у меня было ощущение, что мы расстаемся с ней не навсегда. Но я не ожидал, что приглашение последует в такой час и в такой форме. Впрочем, придираться было негоже. И чего скрывать, визит к ней в гости был для меня в радость.

Усталость опала с меня как прошлогодние листья. У меня случился прилив сил, словно на часах вдруг настало не начало позднего вечера, а раннее синенебое летнее утро.

Я позвонил Герке.

– Одевайся, и через полчаса я за тобой заеду, – скомандовал я.

– Но мне сейчас в студию, – попытался настроить он меня на рабочий лад.

– Сдурел? Какая студия! Нас Донна ждет. Давай, в темпе. А в студию я сам позвоню. Если ты сегодня не запишешь свой триста восемьдесят шестой дубль, то ничего страшного не случится. Не облезут, перенесут на завтра.

И я отключился.

Донна открыла нам дверь сама. Это было круто.

– Ну, удивил, так удивил! – повторившись, слегка пропела она. – Давай. Заходи. Ты же теперь «звязда». Практически ровня мне, – я видел, как плясали чертики в ее глазах. Издевается. Я миролюбиво пожал плечами и скромно потупил взор. – Ладно. Я шучу. Входите.

Она гостеприимно шла впереди нас, указывая нам дорогу. Герка ничуть не растерялся. Он скинул на ближайший диванчик куртку и шарф, и теперь стоял посреди огромного холла, оглядывая его беззастенчиво, словно попал в музей. Донна наблюдала за ним.

– Что, нравится? – усмехнулась она.

– Здорово. Только очень места много.

– Ничего. Много – не мало. Хуже, когда тесно.

– Да. Это правда, – согласилось юное дарование, ничуть не выказывая застенчивости в присутствии мегазвезды. Донна разглядывала Герку так же беззастенчиво, как он ее хоромы. Наконец, она резюмировала.

– Если бы на тебе не было штанов, то я бы подумала, что это я сама в молодости. Здоровое нахальство в шоубизнесе – это хорошо. Только не переходи грань, не хами. Я, знаешь, сколько от этого натерпелась!

И было непонятно, кого именно она имела в виду. То ли хамов со стороны, то ли собственное, не всегда изысканное, поведение. Но я молчал и тихо стоял в уголке. На самом деле было не важно, что именно хотела сказать Донна. Важно было то, что она вообще была рядом. Герка, наконец, это понял, и его взгляд смягчился. Он тоже стал смотреть на нее с любопытством и даже с изрядной долей почтения. Пробрало!

– Ну, чего мы здесь застряли? Пойдемте на кухню. Там уже налито, – Донна хрипловато засмеялась. – Я все же сама вас в гости позвала. Чего же насухую стоять.

Все как-то сразу одновременно расслабились и заулыбались. А и правда. Чего в коридоре торчать?

На кухне был накрыт стол: бутерброды, сладости – наверное, специально для Герки, ребенок все же! – кофе, чай, коньяк – на любой вкус.

– Может кому борща? – не удержалась и съязвила Донна, но сама себя оборвала: – Да это я так. К слову. Присаживайтесь, гости дорогие.

И мы присели. Возникла неуловимая неловкость, которая всегда бывает, когда в компании появляется новенький. Но это легко исправить с помощью небольшой дозы алкоголя.

Сначала мы выпили за хозяйку дома. Потом за Геркин успех. Потом за тех, кто не с нами, но не против нас. На этом пока решено было остановиться. Простая пьянка никого не устраивала – слишком много накопилось вопросов, которые требовали безотлагательных ответов. Все это я успел прочитать в любопытствующем взгляде Донны. Она продолжала разглядывать Герку, иногда задавая ему вопросы, типа «ты чьих будешь». На что получала односложные ответы. А это ее не устраивало.

Женщина вообще существо крайне любопытное. И ей надо раз и навсегда простить эту ее маленькую слабость.

Донна решила сменить тактику, и теперь все вопросы были обращены только ко мне. А я и не возражал. Мне всегда нравилось общаться с умными людьми.

– Слушай, вы там такого навертели, в этой своей киношке. Я из любопытства глянула. Понравилось. Только компьютера многовато.

На самом деле Донна выразилась немного грубее и непечатнее.

– Модно. Что поделать! – я виновато развел руками, словно извиняясь за туповатую современную моду.

– Да. Модно, – словно эхо отозвалась она и на минуту задумалась. – Вот я помню фильмы из моего детства. Не было там никаких компьютеров, а так интересно все было, так захватывало. Может, тогда время было другое?

– Время всегда одинаковое, – вдруг сказал Герка, – просто люди находят что-то новое, изобретают, а потом этим пользуются. Это же очень просто.

Донна снова обратила на пацана свое внимание. По привычке она хотела вспылить, но сдержалась.

– Может, ты и прав, – сказала она, немного помолчав, похоже было, что теперь она тщательно обдумывает свой ответ. Наверное, боялась спугнуть эту внезапно возникшую откровенность. Подростки вообще часто бывают похожи на инопланетян – вроде и говорят, и думают как мы, на нашем языке. А все как-то по-своему. И часто нам не понятно.

– Понимаешь, Гера, – начала она, осторожно подбирая слова, – новое – это хорошо. Наверное. Но бывает иногда так, что это «хорошо» всем выходит боком. Я не против нового. Я против того, чтобы оно влазило в мою жизнь без моего спросу. Конечно, всякие эффекты и прибамбасы в кино – это красиво. Но они часто подменяют смысл. А тогда мне становится неинтересно это смотреть. Я все жду и жду, когда, наконец, начнется кино, сюжет, понимаешь. А кино вдруг раз – и закончилось. Не начавшись. И тогда мне бывает очень скучно. Но ведь кино-то я люблю! Вот в чем фишка. И хочется мне этого «кина».

Герка слушал ее внимательно. И его ответ меня поразил.

– А хотите, я вам скажу, почему взрослые часто против нового? Здесь срабатывает принцип «обходились же мы как-то без этого раньше». И все. В вашем случае, это протест против тотальной компьютеризации. И в этом что-то справедливое присутствует.

Я открыл рот, когда это услышал. Вот это да!

И Донна подхватила инициативу:

– Во-во. А я ж про что! Нельзя впускать компьютеры в свою жизнь так необдуманно и бесконтрольно. Он же, сволочь, иногда мыслить умеет. И чего он там удумает – одному богу известно.

Герка усмехнулся.

– Ну что вы говорите? Глупости все это. Обычное железо, оно же просто инструмент. Только дремучий неуч этого не знает.

Донна взбрыкнула:

– Ну, ты не хами, я же просила по-человечески. Ты не путай божий дар с яичницей. Я тебе не о той машинке, что ты держишь на своем столе. Я о принципе. А то как-то все очень быстро. Как бы эта техника нас не схряпала на обед. Обидно будет, что мы вот так, как идиоты, своими руками все это построили. Я против искусственного разума. Это я тебе точно могу сказать. И ничего я не дремучая! Ишь какой, – Донна насупилась.

– Да ладно вам, – примирительно сказал я, быстренько вклиниваясь в их разговор, грозящий перейти в перепалку. Донна выдохнула и улыбнулась.

– А и правда. Чего это я. Молодежь тоже имеет право на собственное мнение, – и она знакомым жестом взъерошила копну своих огненных волос. – В общем, киношка ваша неплохая вышла. А остальное – мое частное мнение. Давайте за это и выпьем.

И мы весело чокнулись бокалами. Я решил внести свою лепту в этот разговор.

– Я согласен, что сюжет фильма немного фантастичный. Но, в общем, он не плох.

Каждый кулик свое болото хвалит – ведь я был автором сценария и любил свое детище всей душой. Но Донна неожиданно откликнулась:

– А мы не можем точно утверждать, где фантастика, а где нет. Ведь, следуя твоей же логике, то, что изобретает наш мозг, не может быть им выдумано, оно уже существует где-то в пространстве и просто считывается. Кажется, я правильно запомнила. Ну, помнишь, ты что-то такое мне внушал? Правда, в тот вечер мы сто-о-о-олько выпили. Но я запомнила. Так вот. Получается, что любой сюжет – не выдуман, и это значит, что наша фантазия – это уже существующая реальность.

Я утвердительно кивнул. Мне были очень любопытны ее рассуждения.

– Есть такая теория, и мне она нравится. А что, я вам о ней тоже рассказывал?

Донна с иронией посмотрела на меня и осуждающе покачала головой:

– Пить надо меньше. Но это сейчас к делу отношения не имеет. – И продолжила: – Ну вот например, кошка. Поставьте себя на ее место. Представьте, что кто-то раз в восемь выше вас пинает вас же ногой в бок. А если предположить, что у кошки есть интеллект?

Мы все живо представили эту картинку. Эффект был потрясающий. Я никогда не пинал кошек в бока, но даже мне стало стыдно. Это было похоже на то, как если бы я вознамерился ударить трехлетнего ребенка. Ужас! Фантазия у Донны работала на всю катушку. Кино, что ли, навеяло?

– Вот то-то и оно. И это тоже может случайно оказаться не вымыслом, а самой что ни на есть реальной реальностью.

Мы все замолчали минут на пять, переваривая информацию. После этого разговор принял более миролюбивые формы.

– Ну и чем ты дальше собираешься заниматься? – спросила она меня. – Создавать свое телевидение? «Кинь-ТВ»?

Я расхохотался.

– «Кинь-ТВ?» Это что такое?

– Это название для твоего будущего телевидения. На «кино» похоже, только с уклоном в твой любимый шоу-бизнес, – ерничала неугомонная Донна. – Нравится? Дарю!

Я снова восхитился ею. Она была неуловима и непредсказуема. Я давно понял, что настоящая женщина – как китайский иероглиф, сложна и непонятна миру. Но тогда нужно учить китайский и открывать для себя новый мир. Ты не пожалеешь – он такой интересный!

И я теперь учил ее, как китайский язык, но она все время ускользала и преподносила мне свои, только ей присущие, сюрпризы.

– А у тебя машина есть? – вдруг спросила она. К чему бы это?

– Есть, – ответил я, – только я на ней редко езжу. Предпочитаю общественный транспорт – мне там лучше думается.

– Метро, что ли?

– Зачем метро? Такси. В метро мне страшно. А в такси за рулем не я, а шофер, и, стало быть, моя голова свободна, вернее, не занята дорогой. И можно думать о чем-то более полезном. О моей работе, например.

Донна согласно кивнула.

– Да, пожалуй, ты прав. В метро и правда страшно. Я имею в виду не те помпезные дворцы-станции. А по сути. Узкий длинный лаз в земле, а сверху – страшно подумать – столько еще земли! Я только однажды об этом подумала и больше не хочу. Но ездить-то надо. Альтернатива есть, но там – пробки. И все равно не хочу в метро, хочу в пробки! Как все нормальные люди. Так и мучаюсь. – Донна вздохнула. – Слава богу, я могу себе это позволить, – сделала она утешительный вывод из всего сказанного. – И вообще. Деньги очень идут женщинам, – сказала она поучительным тоном. Словно учительница в школе давала на дом домашнее задание. Мы с ней тут же согласились. Но тему машины нам развить не удалось, и я так и не узнал, в чем была причина ее вопроса. В дверь позвонили, длинно и требовательно.

– О, еще кого-то принесло. Раз без звонка – значит свои.

И она пошла открывать дверь.

Через минуту в кухне появился неказистый мужичонка в затрапезных джинсах и традиционном растянутом свитере. Явный представитель богемы.

– Знакомьтесь, Инь Яныч, гитарист от бога. Немного йог, немного любит выпить. Короче, все в меру.

Инь Яныч щелкнул остатками каблуков, словно поручик Ржевский, и присел на краешек стула. Потом мы выпили уже вчетвером – за дружбу. Инь Яныч оказался отличным парнем. Он имел совершенно неопределенный возраст. Сколько я ни старался, но так и не смог определить, сколько ему могло бы быть лет. Где-то между сорока и семьюдесятью. На этой цифре я и успокоился. Донна принесла гитару, и гость, нисколько не стесняясь и не манерничая, как любят делать музыканты, с удовольствием устроил нам настоящий «сейшн». А я обожаю эти домашние музыкальные посиделки. Сколько там рождается и тут же умирает великолепных мелодий и импровизаций. Если бы все это записать и потом сыграть, то окажется, что на этих задушевных спонтанных мероприятиях могли быть написаны самые гениальные музыкальные творения нашего мира. Но «сейшн» тем и отличается от всего остального, что там все непредсказуемо и недолговечно. А жаль! Красивую музыку всегда жалко терять. Но таковы законы этого жанра.

Донна с Геркой пели бардов, Инь Яныч аккомпанировал им на гитаре. А я слушал и наслаждался. Этот вечер был еще лучше, чем тот, первый, когда мы только познакомились с Донной. Я по-настоящему отдыхал душой среди этих, ставших уже близкими для меня, людей. Может это и ненадолго. Но сейчас это было так. И я просто наслаждался этим кусочком моей жизни, не думая о завтрашнем дне.

Когда музыканты вдоволь напелись и наигрались, беседа снова возникла, словно ручей, пробившийся сквозь скалы на склоне горы. Инь Яныч оказался философом. Он немного увлекался буддизмом, йогой и еще какой-то философской ерундой, но послушать его было интересно.

– Нельзя быть успешным, если ты себя таковым не ощущаешь. Я давно наблюдаю за многими людьми, это очень занятно. И действительно, богат и успешен только тот, кто себя таковым считает сызмальства. Они прут как танки, убеждая себя и всех окружающих в своей правоте. И знаете, всегда срабатывает. На сто процентов. Очень занятная штука. Но требует всей твоей жизни. А таким людям другого и не надо. Они этим живут. – Инь Яныч немного помолчал, словно прикидывая, стоит ли нам сообщать свою следующую мысль. И все же решился: – И еще, нельзя гадить людям. Это очень наказуемо.

О, как! Глубоко. Но с этой мыслью я был полностью согласен.

– Да, гадить нельзя, – согласилась с нами Донна, – но артисты – люди циничные. Они обслуживают человеческие страсти. И иногда их заносит так, что они позволяют себе много лишнего. Как же тогда быть?

– А никак, – Инь Яныч сказал это просто и спокойно, – каждый сам должен сделать для себя выбор, что ему можно, а чего нельзя. И все. Потом надо просто придерживаться этого выбора.

– Так просто? – удивилась Донна.

– Проще не бывает.

– А если тебе на пятки наступают? Если бьют наотмашь? То, что же, все прощать? Прям как в Библии?

– Не знаю, – Инь Яныч пожал плечами, – это и есть выбор. Можно поступить как хочется в этот миг, а можно подумать, и ничего после не делать. Это и есть выбор, – повторил он.

– Ага, значит, получается, что, если дать сдачи, то потом получишь по шее еще больней?

– Получается, что так, – мирно согласился Инь Яныч.

– Черт знает, что творится в этой твоей философии, – Донна немного завелась. Ох уж эти ее знаменитые смены настроения! Но она так же быстро и оттаяла. – Хм, – не унималась она, видимо, стремясь докопаться до сути, – это, если следовать твоей логике, то значит надо все и всем прощать. Сдаваться без боя.

– Нет. Не совсем так. Мы же сейчас говорили об отношении между людьми, а не о работе или чем-то еще. Не надо путать. Это ведь очень важно. Если ситуация требует упорства, то надо его проявить. А вот упорство или упрямство – это уже тонкость. Тут много тонкостей. Это же философия. Люди на нее целую жизнь тратят. И то не всегда с пользой.

– Фу, утомил. Не хочу я свою жизнь на это тратить. Поздно мне уже.

– Поздно никогда не бывает. И переменить тему разговора тоже, – Инь Яныч сказал это так же монотонно, как и все, что говорил прежде. И мы сразу даже не въехали. Но через секунду уже все дружно хохотали, соглашаясь, что такую дивную ночь не стоит тратить на философию, какой бы полезной для жизни она ни была.

Донна развеселилась.

– Ага. Щас! Я подставлю другую щеку! Кому? Им?

Было не понятно, о ком она говорит, но, видимо, этот внутренний монолог не утихал в ее душе многие годы. Это я понял еще в прошлый визит. А она не унималась.

– Я их всех видала знаешь где? – Я не стал уточнять. – А я тебе скажу. Сказать? – Я отрицательно замотал головой. – Только настоящий артист может меня понять! Но их уже почти не осталось. Понимаешь?

Она вдруг стала серьезной.

– Мне тоскливо и плохо без моих друзей. Я скучаю по ним. Они ушли навсегда, и сцена без них пуста. Конечно, артистов всегда много. Но тот, кто сказал, что незаменимых нет – ошибся! Незаменимые есть! – в ее взгляде теперь была тягучая черная тоска. – Незаменимы на самом деле мы все. Но каждый из нас по-своему. Представляешь, какой парадокс. Совершенно незнакомый тебе человек вдруг становится тебе близким, он проник в твою жизнь, ты вместе с ним смеешься над его шутками. Потом ты начинаешь его ждать. А однажды он вдруг уходит. Просто исчезает, и все.

На ее глаза навернулись слезы. Наверное, она потеряла уже многих. Жизнь иногда очень болезненная штука! Донна сидела, закрыв глаза, и из-под закрытых век катились крупные блестящие слезы. Мы все молчали. А что тут скажешь.

– Это люди одной с нами пробы, – прошептала она, не открывая глаз. – Ладно. Давайте веселиться, – сказала она, стряхивая с себя грусть, словно мокрая собака, отряхивающая со своей шерсти капли дождя. Только это был не дождь. Это была ее, мокрая от слез, душа.

– Знаете, что я вам скажу, – влага уже почти высохла на ее щеках, и в глазах снова появился огонек жизни. – Настоящий артист когда умрет, то потом встанет из гроба, чтобы посмотреть, все ли красиво и правильно сделали, поправит ленточки на венках, и еще и распорядится сделать хороший «пиар» из всего этого безобразия под названием «собственные похороны».

Мы слегка оторопели от такого черного юмора. Но сама ситуация выглядела скорее комично, чем трагически, и поэтому все снова заулыбались. Черный юмор, наверное, был в этом случае самым логичным переходом от слез к улыбке. Так тоже бывает.

– Вот и ладненько, – вытирая остатки слез, пропела Донна. – Что-то я немного расклеилась. Воспоминания, черт их дери. Возраст догоняет, – пожаловалась она нам. Мы сидели тихо и слушали ее. Ей надо было выговориться. Она за этим нас и позвала. Чтобы сменить тему, я спросил:

– Как там Оленька? Я видел вас с ней на дне рождения того дядьки на троне, помните?

– Помню, – сказала она, зевая. – Да чего Оленьке-то сделается. Я ей немножко помогла, представила кой-кому. А дальше пусть сама. Знаешь, Шоубиз, я за тих девчонок абсолютно не переживаю. Она Крым и Рым прошла, ей в этой жизни ничего не страшно. И ничего, что она в трех словах одиннадцать ошибок сделает. Это для ее жизни не имеет никакого значения. Обидно только, что это поколение должно было лететь к звездам.

– Мне жаль те звезды, – философски заметил Инь Яныч.

– Мне тоже. Но об этом мечтали их деды.

– И дедов тоже жаль.

– Нечего их жалеть. Ни дедов, ни внуков. Эти внуки, знаешь, какие цепкие? – Донна показала свои ногти, больше похожие на когти какого-то хищника из семейства кошачьих. – Это раньше девушки готовились стать матерями-домохозяйками или скромными работницами швейной фабрики. А теперь у них другая профориентация – или в бляди, или в бизнес-леди. И те и другие – дамы жесткие. Вот они заранее и готовятся, – Донна хищно усмехнулась и искоса глянула на Герку, словно проверяя на нем свои умозаключения. Но он не заметил ее взгляда. И Донна неожиданно смягчилась. – Ты за них не переживай! Они точно выберутся. Понимаешь, они какие-то другие, не такие, как мы с тобой. Но и не плохие вовсе. Вон, посмотри, вот он сидит, – и она кивнула на Герку.

Тот молчал все это время и сидел, слегка нахохлившись, в корне не согласный со многим, о чем тут говорилось. Но природная скромность, а может, робость не давали ему развернуть широкую дискуссию. Поэтому он помалкивал. И правильно делал! Звезды не очень любят, когда кто-то высказывает при них свое собственное мнение. Они любят, когда этот кто-то его просто имеет и при этом очень грамотно помалкивает.

– Ну, я бы не сказал, что все прямо поголовно цацы, – не согласился я с Донной. Мне можно было с ней не соглашаться, мне позволял возраст. – Но умненьких достаточно. Хотя, конечно, имеются разные экземпляры.

– Ты имеешь в виду то племя дурогонов, которому место в твоем «Кинь-ТВ»

Она рассмеялась этой шутке так весело, словно и не было недавно никаких слез. Непостижимая женщина!

– Знаешь, Шоубиз, я тебе скажу одну вещь. Я всю жизнь избегаю дураков. С ними скучно. Нет, не так. С ними непереносимо скучно. И возраст – ни мой, ни их – значения здесь не имеет.

И она скривилась, как от лимона.

– Так что, Оленька – это не самая большая проблема нашей сцены. А чем лучше эти бабушки на сцене? А бабушки с внуками? А просто старики и старухи, которые молодятся, подтягивают себя во всех местах, вместо того, чтобы вовремя уйти. Достойно уйти. Как приличествует их возрасту. Так нет же! Никто не хочет расставаться со сценой. Вот я же ушла, – привела она самый убийственный аргумент. – А могла бы еще лет сто трясти костями. Просто я понимаю, что это смешно. Надо уходить вовремя.

Она разволновалась и закурила. Эта тема была ее больным местом. Но ее тянуло к ней, как преступника тянет на место преступления, или влюбленных на место их первой встречи.

– Сцена – это, конечно, наркотик для людей. И самый сильный. От всех других можно вылечиться, хотя бы теоретически. А от нее – нельзя. Ни-ко-гда! Если оттуда уйти, то еще больше заболеешь. Заболеешь такой болезнью, как «невозможность». Страшная штука. Сожрет обязательно. Забвением сожрет, безденежьем. Мало кто смог избежать. Только самые хитрые, которые как-то сообразили, что кроме сцены на свете есть еще масса профессий и просто масса интересного. И на сцене свет клином не сходится. Но это могут только избранные, а остальные погибают. Закон естественного отбора – выживает сильнейший духом.

Донну опять слегка занесло в философию, но она быстро оттуда вернулась. Докурив сигарету, она встряхнула своей огненной гривой, словно избавляясь от какого-то наваждения.

Еще с нашей прошлой встречи в моей голове засел один вопрос, который не давал мне покоя. И теперь, почувствовав, что настроение Донны как раз перешло ту грань, которая задает тон созерцательности и вдумчивости любой беседе, я наконец решился.

– Помните, тогда, в прошлый раз, вы мне рассказали историю про вашу приятельницу, Алусю? – Донна смотрела на меня, ожидая, что именно я хочу сказать. – Так вот, тогда вы сказали, что всю жизнь думаете над тем, достаточно ли человеку прожить одну простенькую жизнь? Я тоже стал над этим думать и пришел к выводу, что вопрос не вполне корректен. Я поясню.

У Донны в глазах зажегся огонек неподдельного интереса, и она даже инстинктивно подвинулась поближе ко мне.

– Так вот. Каждая отдельно взятая и препарированная жизнь не может дать нам полной картины. Ведь каждый наш поступок имеет как минимум две стороны. А часто и намного больше. И только те, у кого все в жизни однозначно, и есть самые большие счастливчики. Ведь их полезность этому миру очевидна. Они думают об этом мире хорошо и правильно. Без колебаний и других ненужных эмоций. Одна семья, одна работа, друзья, живущие до старости, дети, успешные и без заморочек. Наконец, внуки, ангельской внешности и такого же характера. И бабку с дедом боготворят. И кому от этого плохо? – Я обвел глазами присутствующих. Инь Яныч нахмурил лоб, соображая, что происходит. Герка просто слушал, ему было интересно. – И не всем же, в конце концов, эту планету двигать. У кого-то другие задачи. И это тоже правильно.

Донна задумалась. Похоже, её мои рассуждения тоже зацепили.

– Так что, однозначность жизни – это вовсе не плохо. Но не всем так везет. Так что этот первый вариант скорее утопия. Есть второй. – У Донны от неожиданного подвоха с моей стороны глаза широко раскрылись. А я, как ни в чем ни бывало, продолжил: – Обычно люди проживают действительно несколько жизней. Здесь вы правильно подметили. Но, если быть точным, то это когда жизнь делится на «до» и «после». До развода, до катастрофы, до болезни. И тогда мир раскалывается на две части, а может, и больше. Как разбитое зеркало.

– Разбитое зеркало – к беде, – неожиданно вставил Герка.

– Мир, расколотый на части, уже и есть беда. Но, опять-таки, это только сначала. А потом надо ведь как-то жить, выживать. И тут является время. Во всей красе. С короной и скипетром. И дает тебе шанс.

– Шанс? – снова влез Герка.

– Да, именно шанс. Кому-то поумнеть, кому-то стать счастливым. Если ты вдруг теряешь все в один миг, то есть еще шанс начать все сначала. Но не все им пользуются. Пьяницы, самоубийцы – те не пользуются. Предпочитают легкий путь. Жить намного тяжелее, но и награда в конце просто королевская. Нет, даже царская. Хотя, может быть, это одно и то же.

– И какая? – полюбопытствовал Инь Яныч, с интересом рассматривая меня, словно только что увидел.

– Жизнь, – торжественно сказал я. – Сама жизнь. Такая, какую ты себе выбрал. Интересная, счастливая и длинная. Только надо не упустить шанс. И тогда второй вариант жизни превращается в первый. А насчет планеты, я бы на вашем месте сильно не беспокоился. Она всегда сама о себе заботилась, и в этот раз как-нибудь без нас обойдется. Ей главное не мешать.

Донна смотрела на меня примерно так же, как Инь Яныч. После длинной паузы она улыбнулась и сказала:

– А черт его знает? Может ты и прав!

В воздухе почувствовался эффект снижения напряжения, и все легко вздохнули. Наверное, и вправду, философия – это тяжелая и сложная пища для нашего ума, как мясо для желудка.

Донна встряхнулась и обвела нас всех загадочным взглядом. Я снова почти физически ощутил, как у нее переменилось настроение.

– Но иногда просто хочется делать глупости. Наверное, это со всеми бывает, – она лукаво прищурилась. – Мне иногда хочется, чтобы Офелия надела солдатские сапоги и строевым шагом прошлась к трону.

– В общем, наверное, вы правы, – милостиво согласился я. – Все большое видится со стороны. Большие глупости тоже, – я ей немного подыграл. Для поднятия настроения. А тут еще очень вовремя влез Инь Яныч.

– Ладно, спорить тут бессмысленно. Как говорит один мой друг-еврей: два художника – три мнения! И вся эта философия недоказуема ни в ту, ни в другую сторону. И люди все разные. И каждый живет свою жизнь. Но в одном я с вами полностью согласен. Дурогонов, как вы удачно выразились, и на сцене, и в жизни, и в других местах во все времена хватало. Вот я сейчас с одним таким по Интернету переписываюсь. Он живет в Индии и исповедует конец света, идиот! Как можно жить рядом с колыбелью цивилизации и думать о чем-то еще, кроме прекрасного, доброго и вечного. Я ему говорю – все когда-нибудь и так сдохнут, а тут еще и каждую минуту думать об этом. Н-е-е-ет! Надо вдыхать эту жизнь полной грудью и думать о хорошем. А остальное, если оно неизбежно, то пусть приходит в свой черед. А пока не мешает мне жить. Как говорила моя бабушка: если изнасилование неизбежно – расслабься и получи удовольствие.

Здесь заржал даже невозмутимый Герка. В общем, вечер удался.