Текст книги "Приключения Шоубиза"

Глава 3. Донна Прима

Коридор за сценой был тихим и узким, как лаз в сказочную страну. Толстая стена отделяла сцену и зрительный зал от прохладного и спокойного пространства, утыканного бесконечным количеством дверей. Двери шли вдоль коридора длинной вереницей, и непосвященный мог подумать об этом все, что угодно. Но я был посвященный. И я знал, что эти бесконечные двери – это артистические гримерные. В гримерках артист может спрятаться от всего остального мира и наконец остаться в спасительном одиночестве и тишине.

Тишина – это иногда недостижимая благодать в кочевой актерской жизни. Она – как бесценная награда после грохота и рева концертов. Артисты любят это время, когда можно расслабиться после нервотрепки, предшествующей и сопровождающей любое зрелищное мероприятие. И артисты люто возненавидят любого, кто хочет помешать этой благости и благодати. А какой-нибудь незадачливый фанат именно в такой сладостный момент тишины и полного покоя и норовит прорваться к своему кумиру, чтобы, заглядывая в глаза и трясясь от волнения невнятно прошепелявить: «А можно автограф?» Артист, приклеив на уста улыбку небожителя, рисует на обрывке смятой газеты, подсунутом ему под руку услужливым менеджером, малочитаемый символ и умоляюще смотрит на своего концертного директора. Его взгляд означает примерно следующее: «Как эта сволочь прорвалась сюда? Как она просочилась сквозь все кордоны моей высокооплачиваемой охраны? Уволю всех к чертовой матери!» И пока взгляд артиста наливается кровью от злости и бессилия, тут самое время исчезнуть из гримерки всем. От греха подальше. А то и впрямь уволит, а потом сам же и будет жалеть. Артисты – они такие! У них все не как у нормальных людей.

Я иду вдоль коридора, читая надписи на дверях гримуборных. Одна надпись меня очень заинтересовала. На двери табличка с крупными буквами «Донна Прима». Я тихонько трогаю ручку двери и просовываю голову в образовавшуюся щель. В комнате, которую делает маленькой и тесной бесконечное количество коробок, коробочек, а также несколько длинных металлических стоек с развешанными на них блестящими и переливающимися, словно африканский попугай, концертными костюмами, царит пыльный полумрак. Мой взгляд скользит вдоль всего этого великолепия, пока я случайно не замечаю некоторое шевеление в самом дальнем углу комнаты. Внимательно присмотревшись, я замечаю небольшое трехстворчатое трюмо и одиноко горящую над ним скудную лампочку. Лампочка светит вполсилы, отчего я сначала принял ее свет за отблеск ярких блесток, издаваемый бесчисленными пайетками и бусинами, нашитыми и наклеенными на костюмы. Только сцена дает человеку возможность выглядеть так нелепо и претенциозно. Но именно это больше всего нравится зрителям! Видимо, в каждом из нас с детства сидит мечта, вычитанная в романах про рыцарей и прекрасных королев, где рыцари и королевы – это мы с вами. А какая же королева без блесток! И где вы видели настоящего рыцаря без блестящего, словно рыцарские доспехи, расшитого серебряным позументом и галунами пиджачка?

– Чего застрял? Давай или туда, или сюда, – голос слегка надтреснутый, с хрипотцой. И очень знакомый. Я внимательно вглядываюсь в полумрак. – Ты не понял? – в голосе начинается угроза. Я на всякий случай послушно киваю и проскальзываю в помещение. – Иди сюда, чего там стоишь, – голос теперь примирительный и намного тише. Я осторожно пробираюсь вдоль стоек с костюмами и наконец выхожу на небольшое свободное пространство. Около трюмо сидит женщина. Она красит ресницу на левом глазу и волосы ее завязаны на затылке в небрежный тяжелый узел. Она на секунду прекращает свое занятие и окидывает меня любопытным взглядом. Я стою перед ней, ощущая себя абсолютно голым. Я ее узнал.

– Это ты там эту кашу заварил? – она снова возвращается к покраске глаза. Я киваю, понимая, что этого сейчас никто не видит.

– Да, это я, – дублирую я свой кивок словами.

– Неплохо, – хриплый смешок сопровождает новый любопытный взгляд. – Первый раз вижу, чтобы рокерами попсу заменили. Ну ты даешь! – И она откровенно и громко смеется.

– Так вышло, – коротко комментирую я. Робость одолевает меня в присутствии этой женщины. Я еще никогда не видел ее так близко, и тем более не говорил с нею. А она ничего.

Женщина, наконец, заканчивает макияж и поворачивается ко мне всем своим немного огрузневшим телом. Я разглядываю ее, словно редкий экземпляр какого-то необыкновенного животного, а может, редкую картину. Она смотрит на меня примерно так же. Первой не выдерживает она.

– Ну, чего уставился? Глазам не веришь? – она немного подсмеивается надо мной. Но вполне безобидно.

– Да нет, все в порядке, – придя в себя, парирую я. Она склоняет голову набок и спрашивает:

– Выпить хочешь?

Мое «да», наверное, было слегка поспешным. Через полчаса мы уже мирно беседуем, закусывая коньяк, как и положено, лимоном и дорогим шоколадом.

– Знаешь, мне тут хорошо, – говорит она, предваряя все мои глупые вопросы. – С тех пор, как я ушла с большой сцены, я иногда прихожу сюда, – она немного помолчала, словно решая, нужно мне еще что-либо сообщать или я не достоин этого. Но, видимо, ей действительно необходим был слушатель. Или зритель. И она доверила мне свой секрет. – Здесь, в этом ДК, был мой первый концерт, а потом я эту гримерку выкупила, все костюмы свои сюда стащила. Чтобы все было в одном месте. Вот иногда прихожу, любуюсь. – Я сидел тихо, как мышка. Не каждый день такие люди хотят кому-нибудь открыть душу. И это надо ценить. Я оценил.

– Раньше все просто было: гастроли, концерты, поклонники. А теперь осталось только это – костюмы, пыль и воспоминания, – в ее глазах мне на мгновение почудился подозрительный блеск. Но, видимо, только почудилось. – Да. Каждый должен уходить вовремя, – она сказала это не мне, а скорее себе, но тут же вернулась в окружающую нас действительность. – Может, здесь потом музей сделают? Как думаешь? – и она вопросительно посмотрела на меня. – Наливай, чего сидишь. – И мы снова выпили. Я не стал уточнять, когда это «потом».

– Послушай, а давай сегодня ко мне закатимся? – Я подавился шоколадкой от неожиданности. – Понимаешь, раньше у меня дома все время какая-то толпа тусовалась. А теперь нет никого. Пустота. Куда все подевались? – и она грустно улыбнулась. Я молча смотрел на нее, боясь пошевелиться. – Да черт с ним, с прошлым. Надо жить настоящим. А то с ума можно сойти от всех этих воспоминаний. Видишь, афиши. Вот это вся моя жизнь.

Я наконец решился открыть рот:

– А вы часто здесь сидите? – Вопрос получился корявым, но было поздно что-то менять.

– Сейчас уже нет. А раньше частенько засиживалась. А еще раньше мне вообще некогда было присесть, – она снова хрипло рассмеялась. – Ладно. Чем старое ворошить, давай сегодня что-нибудь новенькое придумаем.

– Давайте, – согласился я. – А что придумаем?

– Ну, ты же «мужикальный» директор? – она явно ребячилась. – Еще, небось, и режиссируешь понемножку? Так вот и придумай, чем меня развлечь. Просто так, для души. Гостеприимство и бухло гарантирую.

Во, дает! Видно, и впрямь приперло. Я собрался с мыслями. Так, что мы имеем. Для развлекухи нужны артисты. Я прислушался. Со сцены доносился сильно приглушенный стенами грохот тяжелого металла. Рокеры еще не отстрелялись, и это хорошо. Развлекуха развлекухой, а разговор по душам в терапевтических целях отставной актрисе не помешает. А лучше, чем слегка поддатый рокер, вам философа не отыскать. Я сделал знак актрисе оставаться на месте и выскочил из гримерки. Вдоль коридора, напевая песенку Красной Шапочки, скакала на одной ножке «Цветная спичка».

– Эй, – окликнул я ее. Она испуганно оглянулась и замерла. – Привет, а где остальные? Работа есть.

Увидев меня, девчушка – без грима я бы дал ей лет двенадцать, – заулыбалась, а при слове работа просто засветилась улыбкой.

– А наши там, – она неопределенно махнула рукой, – сейчас в автобус грузятся, – весело сообщила мне «спичка».

– Так, дуй бегом к вашему руководителю. И чтобы он через минуту стоял около этой двери. Поняла?

Девчонка кивнула и исчезла. Ровно через минуту по коридору, громко топая и сопя, несся ее прямой начальник. А по совместительству мой старый приятель Гоша.

– Старик, звал? – у Гоши нюх на деньги и шабашки был феноменальный.

– Звал. Шабашка нарисовалась. Жратвы – море. Насчет гонорара не уверен. Но советую отметиться. Такими приглашениями не разбрасываются. Будешь потом своим внукам рассказывать. – И я сообщил Гоше подробности.

– Да ты чё? – Гоша расплылся в довольной улыбке. – Ну, ты и правда профи! Не сходя с места еще работу находишь, – в его голосе слышалась неподдельная лесть. Но это была правда. Я славился среди моих клиентов потрясающим умением находить для них выгодную и непыльную работенку. Артисту чем больше шабашек за день привалит, тем лучше. Его заработок может быть ограничен только его физическими возможностями. А эти возможности в молодости практически безграничны. Народ пять концертов в день отпашет, а потом еще на день рождения к подружке закатывается. На всю ночь. Здоровье для такой профессии, как артист, должно быть лошадиным. Но здесь, как правило, только дозы лошадиные. Всего: работы, алкоголя, праздника. А это иногда очень напрягает. Особенно с возрастом. Но для Гоши и его подопечных «спичек» сейчас как раз все только начиналось. И потому этот народец пил эту жизнь взахлеб и через край. Счастливые! А я уже наелся этого всего досыта, и теперь могу только им по-хорошему позавидовать. Они когда-то тоже наедятся. Но это все еще в будущем. А пока…

– Гоша, сбегай-ка, дружок, на сцену и посмотри, как там у нас с рокерами. Порядок или есть проблемы?

Гоша обернулся за пару минут.

– Да вроде все тихо, – сообщил он мне.

«Слава богу, пронесло! Зритель попался непритязательный. А могли и милицию вызвать или жалобу накатать. Развелось сейчас грамотных! Куда ни плюнь, все о правах человека пекутся. Подумаешь, артистов им в концерте поменяли! Концерт – он и есть концерт. Пришел музыку слушать, так сиди и слушай, развлекайся!» – все эти мысли крамольно промелькнули в моей голове за долю секунды. Я вздохнул. Если бы все было так просто. А сегодня действительно просто повезло. Чертов «звездун» – еще раз вспомнил я недобрым словом своего несостоявшегося сегодняшнего солиста. Да и черт с ним! Обошлось, и замечательно.

На сцене вдруг стихло, а в зале раздались аплодисменты. Аплодисменты были жидкими. Скорее всего, все, кто не любит «тяжелый металл», концерт уже покинули. Этим и объяснялась относительно спокойная обстановка, воцарившаяся в зале. Теперь концерт, видимо, естественным образом закончился, но в связи с поспешным бегством конферансье объявить об этом оставшимся в живых зрителям было некому. Сейчас все это уже не имело значения.

Еще раз предупредив Гошу, чтобы он стоял именно около этой двери и не двигался с места, я рысцой потрусил на сцену. Зрительный зал уже почти совсем опустел, а рокеры так же флегматично, как и до концерта, собирали в кучку свою аппаратуру. Странная вещь: сколько мне не попадалось рокеров, они в жизни обычно полные флегмы, зато на сцене такое вытворяют! И на спинах ползают, и трясутся, как припадочные, в плясках святого Витта, и микрофонными стойками кидаются. А за сценой они – нормальные люди. Некоторые даже из хороших академических семей. Видимо, в этом и состоит единство и борьба их противоположностей.

Я подошел к ним, честно отдал остатки заработанных ими долларов и сказал:

– Есть еще работа. – Рокеры перестали возиться с аппаратурой и заинтересованно воззрились на меня. – Мужики. Тут такое дело. Работа эта не совсем обычная. Вернее, это не совсем работа. – Я собрался с духом и обрисовал им ситуацию. – Понимаете, Донна совсем грустная. Заскучала без сцены.

Волосатый сплюнул на дощатый пол и понимающе кивнул:

– Заскучаешь тут. Сначала такая популярность, а теперь нафик никому не интересная. Так со всеми нами и бывает. – Рокеры закивали в знак солидарности.

– Да, бухло и жратва гарантируются в неограниченных количествах. – Рокеры возбужденно загалдели. По их заблестевшим глазам я понял, что попал в самую точку. Еще бы! Приглашение на банкет от самой Донны Примы! Такого варианта можно не дождаться за всю свою жизнь. Почему бы и не потрепаться по душам со звездой? Ведь настоящие звезды бывшими не бывают. Они становятся легендами. А разве кто-нибудь из нас откажется от приглашения поужинать с легендой?

Я поскребся в дверь гримерной и, услыхав зычное «заходи», впорхнул в гримерку. Донна вопросительно смотрела на меня.

– Докладываю, – я вошел в раж и был теперь в своей наилучшей форме. – Вас готовы сопровождать рокеры и «поющие трусы» Набор разношерстный, но тем и интересен. Рекомендую, как специалист.

Донна снисходительно улыбнулась.

– Вот прохвост. Хочешь сбагрить мне лежалый товар. Торгуешь тем, что есть в наличии, – она снова немного иронизировала. Но, зная о том, какой она могла быть змееподобной, я снова оценил ее легкую беззлобную иронию.

– Обижаете! Для полноценной беседы и веселого праздника товар должен быть в ассортименте. А эти девахи еще и немного петь умеют. Так что, если вдруг вам захочется помузицировать – бэк-вокала хоть отбавляй.

– Согласна, – Донна махнула рукой, подавая знак, что ее все устраивает. Я вдруг заметил, что перед ней на столике лежит горка изрезанных журнальных страничек. В подтверждение моей наблюдательности тут же лежали крошечные маникюрные ножницы. Заметив мой взгляд, Донна сдвинула в сторону горку изрезанной цветной бумаги, и под ней обнаружился лист обыкновенной белой бумаги с наклеенными на него цветными буковками.

– Вот, развлекаюсь, – немного смущенно пояснила звезда. – Понимаешь, пиар – вещь такая странная. Никогда не знаешь заранее, что этим засранцам будет интересно. Вот я и подумала: если на меня вдруг кто-то устроит покушение или просто пришлет загадочное письмо с угрозами, это может сработать, – она склонила голову набок, и взгляд ее стал игривым. Хитро прищурив глаза, она спросила: – Не одобряешь?

Меня немного смутила ее убийственная откровенность. Но в шоу-бизнесе нет запретных тем, я и не с такими штуками в моей работе сталкивался.

– Нет, почему. Нормальный ход. Вполне приличный пиар. О вас народу всегда и все интересно. Где-то на недельку все газеты ваши.

– На недельку, – задумчиво повторила она. – А что. Надо подумать. – Прима свернула белый листок с наклеенными на него буковками и засунула его в сумку. – Все. Хватит воспоминаний. Хочу веселиться!

Глава 4. В гостях у небесной Донны

Через пять минут вся наша шумная компания грузилась в лимузин, именуемый в народе «колбасой». Другого транспорта Донна не признавала. Она, как опытный командир, рассадила нас по жердочкам, и мы тронулись. Лицо Донны было задумчивым, и я так не смог понять, жалела она о своем внезапном порыве пригласить нас к себе или нет. Но мне сегодняшний вечер начинал нравиться все больше и больше. Рокеры прямо в лимузине раздавили бутылочку французского коньяка и так слабали «Дым над водой», что даже задумчивая Прима одобрительно заулыбалась. Я впервые убедился, что электрогитары могут спокойно обходиться без своей электрической составляющей. Мастерство не пропьешь!

– Какая музыка прикольная. А что это? – пропищала одна из «спичек». Рокеры переглянулись с Донной и заржали так громко, что задребезжали стаканы, расставленные прямо в дверце лимузина, оформленной в виде оригинального бара.

Время за песнями пролетело незаметно. Мне показалось, что прошло всего минут десять, как вдруг перед нами распахнулись огроменные ворота загородного дома. Лимузин подъехал к парадному крыльцу, и мы вывалились в ночь вместе с гитарами и присмиревшими «спичками». Ночь тут же зажглась десятком ярких огней и сразу стала похожа на незапланированный праздник.

Мы вошли в дом, и я понял, что домом это сооружение можно было назвать с большим натягом. Прихожая метров шестидесяти-семидесяти вполне тянула на тронный зал любого из европейских королевских дворцов. Обставлена она была вычурно и помпезно. В этом не было вкуса, но были деньги. А этого иногда вполне достаточно для самореализации. Если человеку так удобно, то зачем с этим спорить. Только поссоритесь.

Вертя головами направо и налево, мы прошли в тронный зал номер два. Он был больше первого в два раза. Немудрено! Это и была гостиная. Разноцветные диваны, собранные здесь, напоминали магазин антикварной мебели. Но, в общем, смотрелись неплохо. Рокеры были ребята незамысловатые и вообще ничего вокруг не замечали. Их интересовали только съедобные объекты. Заспанная прислуга металась между диванами, сервируя на маленьких низких столиках поздний ужин для гостей. То есть, для нас. Донна плюхнулась в низкое удобное кресло, откинулась на огромной пурпурно-бархатной подушке и блаженно вытянула ноги. Я осторожно перемещался вдоль стен, пытаясь сообразить, каков общий объем этого помещения. И, наконец поняв всю тщетность и ненужность моего занятия, плюнул на это дело и перешел к закускам.

Гоша примостился в кресле около меня, и взгляд его, воровато шнырявший по закоулкам огромной комнаты, был немного испуганными. Он явно робел и поэтому помалкивал, машинально уплетая все съедобное, до чего он смог дотянуться из своего необъятного кресла, практически не меняя позы. Видимо, Гоша относился к тому типу людей, у которых во время стресса начинается «жор». А слово «стресс», в который Гоша впал, переступив порог этого дома, горело у него на лбу ярче неоновой вывески. Проще говоря, Гоша бздел. Я его понимал. Донна была мегазвездой, недосягаемой и далекой, словно созвездие Кассиопеи. Она много лет освещала своим неподражаемым светом все закоулки шоубизнеса, все мало-мальски известные сцены этого не очень большого мира. К ней Гоша в своей обыденной продюсерской жизни даже не смел и приблизиться. Охрана бы побила. А тут такая халява!

Столики были накрыты с потрясающей скоростью. Но «трусы» побили этот рекорд. Девчушки, обалдевшие от вида вкусной еды, хватали ее голыми руками и запихивали ее в себя в неограниченных количествах. Рокеры были более обстоятельны – они не ели вообще. Но выпили ровно столько же, сколько смогли съесть «трусы».

Еда закончилась очень быстро, но Донна была на высоте. Видимо, ее ресурсы были поистине неисчерпаемы. Прислуга заменила на столиках стаканы и тарелки, присоединив к ним внушительных размеров блюда со свежими закусками. Видимо, скорость, с которой исчезла первая партия еды, сказала прислуге о многом, и хорошо вышколенный персонал мгновенно сориентировался.

Донна взирала на все это безобразие с королевским достоинством, которое предписано монаршим особам по праву рождения. Их самообладание, тренированное долгими годами нахождения на троне, недоступно простым смертным. Я не был очень голоден, но зато был неплохо воспитан, и поэтому, в отличие от остальных проглотов, неторопливо жевал бутерброд с холодным мясом и любовался спокойствием Донны.

Рокеры наконец решили, что пришло время немного перекусить. Это имело весьма прозаическое объяснение – закончился коньяк. А водки они не хотели. Волосатик слегка приподнялся в кресле и пояснил:

– Водка после коньяка невкусно. И смешивать нельзя, а то плохо будет. У меня желудок слабый, – он заботливо погладил рукой то место, где предположительно находился его слабый желудок и громко икнул. Я сочувственно посмотрел на него. Донна отозвалась из кресла:

– Я послала за коньяком. Скоро привезут, – сказала она обыденным голосом. Словно у нее каждый день собирались малоизвестные ей люди и выпивали все запасы коньяка в течение какого-то получаса. Она снова закрыла глаза. Волосатик удовлетворенно выслушал Донну, окинул слегка замутившимся взглядом пространство вокруг себя, сосредоточился, взял ближайшее к нему блюдо с бутербродами и поставил к себе на колени. Бутерброды стали методично исчезать у него во рту. Рокеры последовали примеру своего предводителя, и вскоре столы снова опустели. Рокеры шевелили челюстями примерно полчаса. Когда они насытились, то откинулись на подушки по примеру Донны и вспомнили о музыке. Тут очень вовремя подъехал коньяк. Не выпуская из рук бокалы, рокеры ловко дополнили их гитарами, и легкий перебор гитарных струн поплыл над этим удивительным тронным залом. Ночь наполнилась почти невесомыми прекрасными звуками.

«Спички» наелись быстро, и теперь, осоловевшие от усталости и вкусной еды, они пытались не уснуть. Но у них это плохо получалось. В результате, двое из четверых спали беспробудным сном уже через десять минут после окончания трапезы. Донна махнула рукой:

– Не трогай их, пусть поспят. Я до сих пор помню эти зверские недосыпы. Мне казалось, что я не высплюсь никогда, – она закурила. – А теперь сплю, сколько влезет. – Актриса нервно затянулась, и я увидел, что у нее дрожали пальцы. – Знаешь. Я бы с удовольствием променяла мой теперешний здоровый сон на те недосыпы. Хорошее было время.

Пепел с сигареты упал на ковер, а она этого даже не заметила и прикурила новую сигарету от предыдущей. Выкурив и ее за три затяжки, Донна немного успокоилась.

– Слушай, а тебя правда Шоубизом зовут? – неожиданно спросила она меня.

– Правда.

– Хорошее прозвище. Точное. Человека твоей профессии точнее не назовешь.

Я улыбнулся. Рокеры подтащили диваны поближе к креслу Донны и мы сейчас были похожи на ставшую на ночлег колонну первопоселенцев американского континента. Они тоже на ночлег ставили свои кибитки в круг, чтобы легче было защищаться от индейцев. Но мы ни от кого сейчас не хотели защищаться. Совсем наоборот. В результате коньяка и теплой беседы у нас вдруг сложилась очень интимная и задушевная обстановка. Я был рад этому. Еще бы! Я был сыт по горло шумными банкетами, да и шумом вообще. Мне хотелось тишины. Видимо, Донне тоже не хватало именно этого. А еще обыкновенной дружеской беседы. Чтобы ни о чем, просто так. Хочешь, душу изливай. А хочешь, просто молчи и слушай.

Беседа тем временем принимала самые причудливые формы. Ночь и тишина сделали нас всех немного философами. А рокеры были по определению зачинателями философии среди нас всех. Двое стойких «трусов» примостились на ковре рядышком с диванами и развесили уши, впитывая незнакомую информацию. Я смотрел на все это из глубин своего мягкого кресла и слушал неторопливую беседу Донны и Волосатого. Волосатый прикладывался к бокалу с коньяком, как только тема для беседы иссякала. Видимо, спасительная жидкость была для него вечным источником вдохновения. Он допивал уже пятую порцию, и в его рассуждения вкрались мистичекие нотки.

– Вечное противостояние Добра и Зла. Что это по-вашему? – он обвел нас удивительно просветленным взглядом. – Вот то-то и оно! Никто не знает наверняка. – И он снова отхлебнул из бокала.

– Ну, уж не борьба попсы с рокерами – это точно, – хохотнула Донна. – Насколько я знаю, тот конфликт начался задолго до появления людей. Но наши праотцы тоже приложили к этому руку. Помните неприятный инцидент с райским яблочком?

Волосатый неожиданно возмутился:

– А, это вы про Адама и Еву? Из-за каких-то двух похотливых мудаков мы с вами лишились рая!

Донна покачала головой и поморщилась. Она была не согласна.

– Если бы их не вышвырнули из Эдемского сада, то нас бы с вами сейчас тут не было. А Адам и Ева до сих пор бы швыряли камушки в Лету, понятия не имея ни о чем: ни об истории человечества, ни о всем прочем. Ничего бы тогда не было. Отсюда вывод: здоровое любопытство всегда дает положительный результат.

– Вы называете это результатом? – Волосатый обвел рукой все вокруг. – Какой же этот результат? Дерьмо это собачье, а не результат. Человек всегда превращает в дерьмо то, что ему дано природой, – и безо всякого логического перехода рокер развил свою мысль. – Вот в бога я верю! Никакие человеческие мозги не могут додуматься до того, до чего додумался он. Такое понапридумывать! Целый мир! И все так стройно, удивительно и логично. И на тебе – науку там всякую, таблицу Менделеева, и стихи, и музыку, – рокер хлебнул еще коньяка. – Представляете, Бог должен быть отличным физиком! Если следовать мысли, что он создал абсолютно все, то лучшего специалиста в квантовой механике просто нет. И в другой механике тоже. Знаете, что я вам скажу, – и рокер хитро глянул на нас слегка нетрезвым взглядом, – Богу давно уже надо дать Нобелевскую премию.

Я слегка вспотел от неожиданности этого заявления. Но Донна насмешливо поинтересовалась:

– Получается, что и с музыкой не все чисто? Если следовать твоей логике.

Волосатик слегка икнул, погрозил Донне пальцем и, обратив свой взор на меня, продолжил:

– С музыкой как раз все понятно! Неужели ты думаешь, что это волшебство может придумать банальное серое вещество в твоей голове?

Я вздохнул:

– В моей – вряд ли.

Волосатик слегка зарычал и замотал головой:

– Да хоть в чьей! Это невозможно! Мы же только приемники. Передатчик там, в непознанных сферах.

Вона как! Я и не догадывался. Но Волосатику было уже на все наплевать, кроме его философии. И он с упоением продолжал:

– Такого замечательного физика и лирика в одном флаконе еще поискать. За это надо выпить, – и рокер опрокинул в себя остатки коньяка. Сделав это, он снова икнул и убежденно добавил: – Да. Бог – лучший физик на нашей планете!

Высказав эту глубокую мысль, он внезапно впал в транс. Седьмой бокал оказался для рокера роковым.

Прима задумчиво водила кончиком пальца по краю широкого пузатого бокала. Волосатик мирно спал на соседнем диване. Гоша затаился в кресле. «Трусы», не выдержав суточного марафона, свернулись калачиком и сладко посапывали прямо на ковре. Трое оставшихся рокеров перебирали гитарные струны, создавая в воздухе удивительную смесь звуков и космических вибраций.

– Знаешь, почему я сегодня сидела там, в гримерке? – спросила Прима тихим голосом, обращаясь ко мне. На такие вопросы нельзя отвечать. Такие вопросы требуют полной тишины. – У меня сегодня был особенный день. Юбилей. Ровно пятьдесят пять лет как я пою. Понимаешь? – она подняла на меня глаза, и я увидел, что она улыбается. – Конечно, пение в раннем детстве со вставанием на стул для пьяных гостей не в счет. Я имею в виду профессиональную сцену. Я ведь рано начала работать. Нет, не работать. Неправильно. Петь. Так правильней. Я никогда не считала это своей работой. Это и есть «не работа». Хоть и отбирает у тебя всю жизнь, – глаза у Донны блестели каким-то неестественно ярким блеском. – Музыка – это дыхание бога. И это не может быть такой прозаической вещью, как обыкновенное зарабатывание денег. Звуки для меня всегда были всем, всей моей жизнью, – она пригубила терпкий, пахнущий ванилью напиток. – А теперь их нет. Они исчезли. Ты понимаешь?

Я понимал. Столько сожаления и печали было в ее голосе, что даже мне стало понятно, как она страдает. Человек привыкает к своей жизни, и когда в ней что-то меняется не по его воле, то это всегда очень больно.

– Вы не переживайте. Вас все равно помнят. Многие любят.

Она снова взглянула на меня с любопытством. Ее взгляд постоянно менялся – боль и отчаяние то появлялись в нем, то исчезали из него по ее желанию. Хотя даже мне невооруженным взглядом было видно, что она страдает по-настоящему. И не знает, как с этим бороться. Старость для женщины вообще штука непереносимая. Для нее это уже почти конец ее истории. Что впереди? Неизвестность и забвение или что-то еще? Любой испугается. Но держится она замечательно! Сильная женщина.

– А ты занятный, – она снова откровенно разглядывала меня, словно увидела во мне какие-то новые незнакомые ей доселе черты. – Слушай, почему я тебя не встретила раньше? Ты ведь старый, – я обиженно выпятил губу. Она поправилась: – Ну, в смысле, не юнец желторотый. Мы бы сработались.

У меня по спине пробежал холодок. Нет уж, спасибочки. Я как-нибудь сам о себе позабочусь. Я был наслышан о ее стилях и методах. Да и вообще, с начальством у меня как-то всегда не складывалось. Я по природе был волком-одиночкой. Но, соблюдая приличия, я широко и фальшиво улыбнулся, поблагодарив Донну за любезность. Впрочем, она снова погрузилась в свои мысли и моей благодарности просто не заметила. Так мы молчали минут десять. Рокеры, наконец, перестали перебирать струны. Они теперь похрапывали на своих диванах, обхватив руками гитарные грифы, словно держали в руках прекрасных женщин.

Я размышлял о том, что происходило со мной сейчас. О таких моментах пишут в биографиях. Или в энциклопедиях. Лично я видел такое по телевизору. Называется это «откровением». Такие откровения находят на великих людей редко, и повезло тому, кто окажется в этот момент рядом. Можно узнать что-то такое, что потом будешь передавать как легенду из уст в уста своим потомкам, благоговейно сопровождая этот рассказ комментарием на тему «Как я случайно оказался там».

Донна полулежала в кресле, прикрыв глаза. И если бы не подрагивание ресниц, можно было подумать, что она задремала. Одиночество – вот что обгладывало ее душу. По этой же самой причине все мы, и, прежде всего, я собственной персоной оказался в этом доме. Этот факт был немыслим для простого смертного. Да и много других, тоже известных людей никогда не переступали этот порог. Я размышлял о странных прихотях судьбы, об удивительных подарках, которые тебе иногда преподносит жизнь. Донна была интересна всем. Всегда интересна. Даже теперь, когда многие решили, что она в тираже, она все равно была интересна всем. И я не был исключением. Я ведь, прежде всего, обычный человек, а потом уже все остальное.

Внезапно она открыла глаза и, потянувшись, словно большая мягкая кошка, восстала из кресла. Именно восстала, словно богиня, выбирающаяся утром из облака, где она спокойно почивала всю прошедшую ночь.

– Слушай, Шоубиз, а давай кофейку сварим. Ты умеешь кофе варить?

– Умею.

Я действительно замечательно варю кофе. Меня на дежурных гастролях в Италии научил этой премудрости один пожилой трактирщик с внешностью старого грузина. Он сказал мне на чистом русском языке с явным кавказским акцентом: «Уважаемый, чтобы сварить хороший кофе надо вспомнить старый еврейский анекдот: «Евреи, не жалейте заварки!» И тогда у тебя, как и у них, будет полный цимес». Вот такой интересный итальянский трактирщик.

Мы с Донной переместились на кухню. Это помещение размерами соперничало с обеими прежними комнатами, помноженными на два. Зачем эти аэродромы? Я набрался наглости и решил спросить об этом в лоб. Донна задумалась.

– Наверное, это детские комплексы. Отсутствие чего-то очень нужного именно в детстве. Я даже не знаю, чего именно. Может, вкусной пищи или красивой одежды. А может, это какие-то нереализованные мечты. Ты наверняка и сам знаешь, что мечты иногда приобретают самые разные формы, когда хотят сбыться. Вот как-то так. – И она развела руками, словно бы обхватывая это бесконечное пространство. Ее пространство.