Текст книги "Заколка от Шанель"

Потому что дядя Веня, держа в руках похищенный у меня барбад, неторопливо говорил:

– ...меня насторожило явное желание Володи Куракина запутать расследование и увести нас подальше от африканского сосуда. Я сразу же по старым каналам навел справки об этом молодом человеке и выяснил все подробности о его семье, в том числе и о пропавшем без вести в Анголе отце. Сразу стало понятно, откуда взялась юная мулатка Мария. И сначала я думал, что это она приложила руку к смерти Семена Камальбекова. Видимо, точно так же думал и ее брат. Было совершенно очевидно, что во время преступления Владимир находился где-то рядом с домом покойного, чтобы помочь сестре выполнить волю отца. Ну, в самом-то деле, не стал бы такой рыцарь посылать на рискованное мероприятие дорогого ему человека, отсиживаясь в кустах?

Дядя Веня усмехнулся, как видно, припомнив восторженные рассказы Люськи о благородстве ее возлюбленного, задумчиво погладил гладко выбритый подбородок и продолжал:

– Исходя из этого, я обошел все магазины и кафе в округе, где брат с сестрой могли договориться о встрече перед походом к Семену Камальбекову. Владимир Куракин – фигура заметная, и, если он долго торчал около одного из этих заведений, его обязательно бы запомнили официантки и продавщицы. И, представьте себе, в «Орешке» на Денежном переулке я увидел в вазочке с салфетками вот этот вот шедевр оригами.

Вениамин Палыч сунул руку во внутренний карман пиджака и бережно извлек на свет ловко сработанный из обыкновенной бумажной салфетки в мелкую синюю клеточку дивный самолетик.

– Конечно, – продолжал Люськин родственник, – я тут же заинтересовался поделкой, тем более что своими глазами видел, как Володя искусно складывает похожие самолетики из конфетных фантиков. Я спросил, откуда в салфетнице взялась эта вещица. И доброжелательный парнишка официант охотно рассказал мне, что поделку из салфетки сложил один чудак, который всю ночь в прошлое его дежурство просидел у них в кафе за чашкой кофе. Я уточнил дату и убедился, что дежурство как раз приходилось на ночь убийства нашего потерпевшего. Надо ли говорить, что описание любителя оригами по всем пунктам совпадало с внешностью Людмилиного друга-африканиста?.. Оставалось выяснить, сколько времени провел в кафе Володя Куракин. На этот вопрос официант ответил, что странный посетитель, видимо, кого-то ждал и, коротая время, всю ночь складывал такие вот самолетики. Целую пачку салфеток извел, но администрация заведения на клиента не в обиде. Очень уж поделки красивые, работники кафе все самолеты себе разобрали, один вот только и остался, не самый удачный. А ушел посетитель в восемь утра, когда работающее круглосуточно кафе закрывалось на технический перерыв. Таким образом, алиби Владимира Куракина подтвердилось на все сто процентов. А с сестрой его, я думаю, дело было так. Маша, понадеявшись на свои силы, не захотела втягивать брата в опасную авантюру и отправилась к Семену Камальбекову сама. Вероятно, девушка пообещала своему кавалеру экзотический танец или что-нибудь в этом роде, для чего закрылась со шкурой леопарда, в которую якобы собиралась обрядиться, в ванной комнате. Поджидая прелестницу, кавалер накачался Крыльями Райской Бабочки, потерял терпение, а вместе с ним человеческий облик, и стал рваться к девушке в сантехническое помещение и крушить все вокруг. Заподозрив обман, или, как в таких случаях говорят, «динамо», парень разодрал халат доктора Орлова и выкорчевал провода из взятого напрокат прибора, как видно, обвиняя эти в общем-то ни в чем не повинные предметы в коварстве красавицы. И, истратив остатки энергии на то, чтобы доползти до дивана, завалился отдыхать, напоследок нюхнув очередную порцию сушеных шкурок мгуа. Мария же, немного переждав для верности, выбралась из санузла и, завернув шкуру в обрывок докторского халата, кинулась из страшной квартиры прочь.

– А почему же Машка не вынула Звезду своего отца еще в квартире Камальбекова, а потащилась через весь город с вонючей и облезлой шкурой? – недоверчиво прищурился доктор Орлов.

Дядя Веня собрал в складки высокий лоб, почесал за ухом вилкой и после секундного размышления ответил:

– Думаю, что доставать Звезду Героя в ванной девушка просто-напросто побоялась, опасаясь, что Сенька вышибет дверь в самый неподходящий момент.

Вениамин Палыч снова замолчал, усмехнулся и, глядя на свои руки, в которых держал фигурку барбада, смущенно произнес:

– Честно говоря, я не мог предположить, что находчивый летчик российских вооруженных сил зашьет свою Звезду Героя в ухо священной шкуры ягуара, которому поклонялось его племя. А негодяй Ахмед Камальбеков, который имел привычку прибирать к рукам все, что плохо лежит, присвоит себе этот священный для Ивана Куракина тотем. И что через много лет дочь Героя Мария проделает немалый путь из Анголы в Россию, чтобы вернуть заслуженную награду отцу. Скажу честно, мотива мести Марии я до последнего момента как ни старался, уяснить себе не мог. А вчера я увидел в руках у Саши фигурку музыкального инструмента и сразу понял, где наша сорока ее позаимствовала. Тем более что Федор до этого сокрушался о пропаже маленького серебряного банджо, найденного в квартире Камальбековых. Я забрал этот предмет у Александры и сегодня отнес на экспертизу. И специалисты тут же установили, что эта вещица очень и очень древняя, кроме того, экспертам удалось рассмотреть и прочитать рубаи Омара Хайяма на фарси, выгравированные на тыльной стороне фигурки. А кто у нас гордится родством с великим ирано-таджикским мудрецом? Конечно, Равшан. Так я понял, кто еще побывал на месте преступления в день смерти Семена Камальбекова, и понял, что Мария здесь скорее всего ни при чем. И Слава это подтвердил, позвонив мне на мобильный и рассказав о признании Равшана.

– Браво, шеф! – воскликнул участковый майор Свиридов. И тут же добавил: – Я тоже не плевал в потолок, а делом занимался. Подумал я, что со своего чердака Крышкин Роман Варламович, которого наша ненормальная Александра именовала Будьте Любезны, мог видеть гораздо больше, чем рассказывает. Надо просто умело провести допрос. Я заглянул к жителю чердака, и бывший парикмахер, не выдержав моего напора, сообщил о том, что видел, как в утро убийства Камальбекова, помимо имеющихся в деле фигурантов, в подъезд торопливо вбежал, а затем выбежал местный дворник Равшан. Я уже хотел идти брать преступника, но Равшан сам поджидал меня у отделения милиции. Пригласил вечером на плов и попросил после застолья посадить его в тюрьму за убийство Семена Камальбекова. И поклялся Аллахом, что до моего прихода никуда из дома отлучаться не будет. А я Равшана знаю много лет, верю ему, как самому себе, и поэтому со спокойной совестью отпустил под честное слово. Захожу в отделение – а тут новая напасть. Дежурный по отделению говорит, что звонила какая-то баба и велела срочно ехать в аэропорт, потому что преступный доцент увозит в Анголу некую Людмилу. А какой же может быть преступный доцент, когда в преступлении сознался дворник Равшан? Я позвонил Вениамину Палычу, рассказал ему последние новости по делу и сразу же поехал в аэропорт... А там, смотрю, следователь Козелок с нарядом милиции уже вовсю бежит арестовывать невиновного человека...

В этом месте своего рассказа участковый Свиридов со значением посмотрел на Федора Антоновича и взмахнул рукой, приглашая коллегу включиться в повествовательную эстафету. И юный следак, покраснев до слез, все же не оплошал и подхватил эстафетную палочку.

– А мне, признаться, тоже не понравилось, как африканист нас проконсультировал, – быстро проговорил он, комкая под столом кусок скатерти. – Поэтому я всю ночь пролазал в Интернете и выяснил, что тыковка, которую доцент классифицировал как китайскую подделку, на самом деле является в бушменских племенах предметом культовым и носит название «игитон». Из того же источника я почерпнул про гусениц мгуа и их чудодейственную силу. А когда с утра пораньше я съездил к экспертам и забрал анализ содержимого бутыли, которое известный танцор выдавал за капельки от нервов, все встало на свои места. В емкости из-под виски оказалась настойка, содержащая довольно крупные частицы органического происхождения, предположительно кусочки гусеницы или иного насекомого. Настойка содержала просто фантастическую концентрацию наркотических веществ, сходных по воздействию с сильнейшими известными науке галлюциногенами. Я, признаться, подумал, что дело тут в наркотрафике. А картину преступления я нарисовал себе такую. Доцент Куракин – организатор мощной преступной группировки по доставке из Анголы наркотика нового поколения. Ангольские студенты под видом сувенирной продукции ввозят в нашу страну такие вот тыковки, начиненные безобидной на вид шелухой. Семен Камальбеков – распространитель и популяризатор нового зелья. А Мария – одна из перевозчиков наркоты. И вот в какой-то момент члены банды не поделили барыши и прихлопнули самого жадного, это обычное дело. И когда я, выстроив в голове на обратном пути от экспертов версию убийства, входил в отделение, ко мне подбежал дежурный и стал кричать, чтобы я срочно мчался в аэропорт, потому что злокозненный доцент Куракин увозит в какую-то Анголу Людмилу. Я не мешкая взял милицейский наряд, включил сирену и поехал в аэропорт – обезвреживать негодяя. Сами понимаете, только заложников нам не хватало...

– А мне только не хватало наркоманки-общественницы на участке, – проворчал участковый Свиридов. – То-то я смотрю, Золотарева все к этой бутылочке прикладывается, а потом такую чушь несет, что уши вянут. Придумала, что это она, видите ли, убила танцора Ахмеда Камальбекова!

– А что, разве не она? – подал голос Матвей.

Ярослав Сергеевич с иронией посмотрел на моего нового друга, отчего стал особенно похож на ученого циркового медведя, и ничего не ответил. Зато Люськин дядя без всякого выпендрежа взялся разъяснить ситуацию.

– Молодой человек! – строго произнес Вениамин Палыч. – Вы слишком молоды, и потому вам простительно не знать того, о чем лет двадцать назад писали все газеты. Да будет вам известно, что лауреат всевозможных премий, выдающийся этнический танцор современности скончался во время своего номера, когда скакал оленем по сцене Большого театра. Он запутался в упряжке и свернул себе шею, свалившись в оркестровую яму.

– Так что придется нам Зою Игнатьевну долго и трудно лечить, пока она не спустила все свое добро проходимцам, обещающим ей избавление от призрака Ахмеда Камальбекова и духов белой равнины, – ядовито подытожил участковый майор, приглаживая сивую щетину на медвежьей голове.

Глядя, как Вениамин Палыч вертит в руках серебряный барбад, я умоляюще посмотрела сначала на дядю Веню, потом перевела скорбный взгляд на участкового и в последнюю очередь уставилась на следователя Козелка. И в первый раз за все время Федор Антонович не покраснел. Он поднялся во весь свой прекрасный рост, незаметный ранее оттого, что робкий следак отчаянно сутулился, стараясь стать как можно незаметнее, и твердо произнес:

– А ведь эксперт с самого начала был прав. Семен Камальбеков скоропостижно скончался от сердечного приступа, поэтому и расследовать тут нечего. Следов насильственной смерти, по заключению патологоанатома, на теле не обнаружено, просто человеку стало плохо, он упал и головой ударился. Так что я напишу отказ в возбуждении уголовного дела. Вениамин Палыч, отдайте Равшану его барбад, он ему еще пригодится. Женится, детей с женой нарожают, вот и будет что внукам передать. А теперь, если интересно, я могу прочитать вам письмо Ивана Куракина, которое, возможно, прольет свет на некоторые факты его биографии.

* * *

Люська примчалась как раз в тот момент, когда следователь Козелок читал письмо летчика Куракина сыну Володе. Это письмо в самый последний момент уже в самолете передал следствию специалист по африканской культуре. С собой подруга притащила зализанного блондинчика, очень похожего на сурка. Личико остренькое, глазки-бусинки – кажется, что он только на секунду встал на задние лапки, чтобы окинуть тревожным взглядом местность и припустить на четвереньках в нору. Но Люська не замечала ничего крысиного в своем новом кавалере и вполне благосклонно взирала на остроглазого Гарика Романова. Видимо, царская фамилия нового ухажера застила ей глаза.

Она усадила гостя на табуретку рядом со мной, а сама устроилась на подоконнике, потому что все сидячие места на кухне оказались заняты. Внимая юному голосу следователя, подруга нет-нет да и посматривала на своего нового знакомого. Он, мало понимая, что происходит, тоже сосредоточенно слушал чтение Федора Антоновича.

– «Сын мой Володя! – торжественно вещал следак из Бугульмы, поднявшись со стула и вытянув перед собой пожелтевший от времени листок. – Ты еще очень молод, многого можешь не понять, но должен знать одно – отец твой жив. О том, что здесь, в Анголе, в боях под Киуту-Куанавале, гибли наши военнослужащие, советские газеты никогда не писали. Ты, сынок, должно быть, про это даже не слышал. Страна Советов числилась всего лишь наблюдателем в войне между анголо-кубинскими и южноафриканскими войсками, а между тем в самом сердце Африки полегли сотни русских солдат и офицеров. Наши военнослужащие носили чужую форму и не имели при себе никаких документов, чтобы не обнаруживать свою принадлежность к пославшему нас в это пекло социалистическому отечеству. Мы, офицеры, получили приказ – в плен не сдаваться ни при каких обстоятельствах. Поэтому, когда мой самолет, подбитый юаровским «миражем», загорелся, я решил не катапультироваться, а погибнуть вместе с боевой машиной. Тем более что жить дальше мне было не для чего – любимая жена, твоя, Вовка, мама, как выяснилось, меня совсем не любила. Не скрою, я искал смерти и даже специально хотел умереть. Но судьба распорядилась иначе. Из-под обломков горящего истребителя меня вытащил староста бушменской деревушки Мгамба Клаас. Он приволок меня, обгоревшего и чуть живого, в свой крааль, уложил на циновки и сорок долгих лун выхаживал вместе с дочерью Гуаной и местным знахарем Тульей Мози. И вопреки здравому смыслу я все-таки выжил. Но возвращаться на родину мне было незачем. Поэтому я решил остаться здесь, на берегах реки Куито, и жить простой жизнью этого гостеприимного народа, именующего себя «батуас», или «люди ягуара». Вскоре умер старый Мгамба Клаас, я женился на Гуане и стал старостой деревни. У нас родилось пять очаровательных девчушек. Старшая, Мария, здорово болтает на русском языке, так, что даже и не поверишь, что она ни разу не была в России. Сейчас я вождь племени бушменов, но сердце мое все равно рвется на родину. Когда-нибудь я починю свой обгоревший самолет, посажу в него Гуану, девчонок, и мы прилетим к тебе, сынок. К тебе, и к матушке моей Наталье Петровне, по которой я страшно скучаю. Это письмо передаю с оказией, хороший человек Ахмед Камальбеков обещал отдать конверт прямо тебе в руки. Живи и помни – я жив, здоров, люблю тебя, сынок, и прости за все. Твой отец, летчик-истребитель ВВС, капитан Иван Куракин».

Федор Антонович закончил читать, и густая тишина повисла над столом. Люська тихо всхлипывала на своем подоконнике, молдаванка Любаша закрыла глаза платком и сидела так не шевелясь, остальные рассеянно ковыряли вилками остывший плов. И вдруг поднялся Равшан и, наполнив гостям бокалы, сказал тост. Он сказал такой тост за русского летчика Ивана Куракина, что к концу его речи плакали не только Люська и Любаша, но и все остальные участники застолья. И только Люськин Гарик, нахмурив лоб, что-то прикидывал в уме. Наконец, не выдержав, он нагнулся к самому моему уху и зашептал:

– Что-то я не понял, Людмила вроде бы говорила, что живет в «Зурбагане»...

Ах ты, пакость такая! Еще один охотник за Люськиным богатством. Ну подожди, голубчик, сейчас я тебе дам дрозда.

– Врет, – как можно беспечнее ответила я. – Она страшная врушка. Люська здесь живет, в этом вот клоповнике с таджиками и молдаванами. Наверное, наплела, что и «мазератти» ее?

Парень утвердительно кивнул. Я наступила на ногу Матвею, который напряженно прислушивался к нашей тихой беседе, и мой новый друг тут же включился в игру. Он сделал недовольную гримасу и сердито посмотрел на подоконник, где сморкалась в ажурный платочек Криворучко.

– Вот ведь бабы! – процедил он сквозь зубы. – Папашка ее напился как сапожник и валяется в отключке. Ну я и попросил Людмилу съездить в сервис, проверить масло, а она тут же всем наплела, что машина ее. Вот трепло! Пожалуй, уволю ее отца без выходного пособия, чтобы доченьке врать неповадно было. А то Сашенька так за них просила, им, говорит, кушать нечего, голодают, надо с работой помочь. Вот и устроил мужика к себе водилой, а теперь что же это получается – на моей машине по доверенности вместо папаши раскатывает дочка, да еще вводит в заблуждение порядочных людей?

Мотька понизил голос до интимного шепота и пояснил опешившему собеседнику:

– Я человек женатый, вот и встречаемся с Сашенькой на Людмилиной территории, а они с папашкой и пользуются моим добрым к ним отношением. Совсем распоясались, много воли себе взяли!

И, строго глядя на Люську, Матвей погрозил ей пальцем и серьезно так сказал:

– Нехорошо, Людмила...

– Что «нехорошо»? – удивилась Люська, шмыгнув точеным носиком.

– А вот это я тебе потом объясню, – проворчал Матвей. И, повернувшись к притихшему Гарику, небрежно поинтересовался: – Может, подкинете Сашеньку домой, а то я к себе в «Зурбаган» опаздываю. Жена просила приехать пораньше, на Дмитрия Хворостовского сегодня идем, опаздывать не хочется. Так что мне пора.

И Мотька встал со стула и, попрощавшись с гостеприимными хозяевами, направился в коридор. Гарик Романов стрельнул глазами-бусинками на Люську, потом посмотрел на часы и тоже поднялся с места.

– Вы знаете, я тоже, пожалуй, пойду. До свидания, Людмила. Приятно было познакомиться. Провожать меня не надо.

Самое удивительное, что через пять секунд после того, как Мотька покинул квартиру дяди Вени, по Сивцеву Вражку пронесся алый Люськин «мазератти», за рулем которого сидел мой новый знакомый. Парень, доведя роль до логического конца, ухитрился незаметно стащить из Люськиной сумочки ключи и с видом буржуя-миллионера отчалить в «Зурбаган».

Мотька потом рассказывал, что Люськин Гарик долго смотрел печальными глазами на растаявший вдали след от спортивного авто, а потом все-таки не удержался, сел в свою тачку и проследил путь красной Люськиной машины аж до самого места окончательной парковки. Не поверил, выходит, нам на слово. Но Матвей повел себя так, что мне стало завидно его способности доводить розыгрыши до конца.

– Караул, машину угнали! – тем временем волновалась Люська, роясь в сумочке в поисках ключей и через окно наблюдая, как выруливает со двора вслед за красной «мазератти» подержанный «мерседес» ее Гарика. – Дядя Слава, – бросилась она к участковому, – объявляйте операцию «Перехват!»

– Не ори, все будет как надо, – успокоила я подругу. – Матвей знает, куда курс держать. Он же слышал, что мы упоминали жилой комплекс «Зурбаган».

– И на чем же мы за ним поедем? – билась в истерике подруга.

– А на Мотькиной «девятке», – быстро нашлась я.

– Дура, у нас же ключей нет!

– Да ладно, какие ключи?.. – отмахнулась я. – Там дверцы ногтем открываются, а зажигание соединяется напрямую проводками, я видела. Всем спокойной ночи, – культурно попрощалась я. – Мы поехали догонять Люськину тачку. Дядя Веня, так просто, на всякий случай... Если не найдем Матвея, пробейте номера его машины, я вам сейчас их на бумажке напишу.

И, царапая на салфетке буквы и цифры, я похвалила себя, что запомнила номера «девятки», когда гаишники выкрикивали их в микрофон, призывая нас остановиться.

А потом мы с Люськой вышли во двор, ковырнули дверцы «Жигулей», загрузились в разболтанный салон и, дребезжа деталями, двинули в сторону «Зурбагана». Всю дорогу подруга меня пилила, но я не сдавалась и огрызалась, как могла.

– Хоть бы менты нас не остановили, – причитала Люська. – Только ты могла такое отмочить...

– А я-то здесь при чем?

– Вы с этим твоим Матвеем два сапога пара, – зудела Криворучко. – И где ты его только выкопала... Ну зачем вы этот дурацкий спектакль учинили?

– Чтобы раскрыть тебе глаза на твоего алчного Гарика, – бесхитростно ответила я.

– Да-а, с гнильцой попался крендель. А вот Володя был не алчный, – тоскливо проговорила подруга. – Он меня просто так любил.

Люська замолчала и задумалась. Наверное, вспоминала своего африкановедческого Джонни Деппа. Я, конечно, могла бы открыть ей глаза на истинную причину роковой страсти, неожиданно обуявшей доцента Куракина, но не стала. Зачем окончательно рушить Люськину веру в мужскую половину человечества? Подруга горестно сопела носом всю дорогу до своего дома, и уже на въезде в жилой комплекс подала голос, проворчав:

– Небось на территорию на такой развалюхе не пустят, объясняйся теперь с охранниками.

Но напрасно Люська волновалась. Бравые молодцы не только беспрепятственно пропустили разрисованный «жигуль» на территорию «Зурбагана», но и приветливо с нами поздоровались, как будто признали своих. А прямо у КПП нас ждала и Люськина машинка. Рядом с «мазератти» туда-сюда прохаживался Матвей и неотрывно смотрел на въезжающие под шлагбаум автомобили. Заметив знакомую «девятину», парень радостно замахал руками, и подруга подрулила к нему.

– Я не знал, в каком корпусе ты живешь, – принялся пояснять мастер розыгрышей, – но подумал, что перехвачу вас на въезде.

– Ну все, забирай свою колымагу и проваливай, а то небось родители заждались, – надменно ответила Люська, выбираясь из «жигуленка». – Нечего на территории околачиваться.

– А я уже приехал, – посильнее хлопая дверцей своей машины, чтобы закрылась, ответил Матвей. И повернулся ко мне: – Саш, пойдем, я тебя с предками познакомлю.

Сказать, что я удивилась внезапному предложению, было бы неправдой. Отчего-то я воспринимала происходящее отстраненно, как во сне. А во сне, сами знаете, всякое может случиться. Может петух затрубить по-слоновьему, а может оборванец на ржавой «девятке» оказаться жителем «Зурбагана». Права была Наташка Перова, ох как права!

– Пошли, – легко согласилась я и, сделав Люське ручкой, двинулась за своим новым парнем.

* * *

Жил Матвей в соседнем корпусе с Криворучко. По дороге мне мечталось, что вот сейчас мы взлетим на скоростном лифте аж на самый пентхаус и я вволю налюбуюсь на вечернюю Москву. Море огней, подсвеченный Кремль, залитая иллюминацией Манежная площадь и все такое прочее. Но этаж, на котором обитал Мотька, оказался не самым высоким. Я с любопытством вертела головой по сторонам и слушала, как парень рассказывает про свою семью. Батя Матвея занимал какой-то большой чин в серьезной секретной организации, мачеха работала на телевидении визажистом, а младшая сестренка ходила в среднюю группу детского сада.

Слушать все это было, конечно же, безумно интересно, но смотреть по сторонам было еще интереснее. В этом корпусе, так же как у Люськи, на этаже располагались по три квартиры. Везде цветы и зеркала, красота, да и только! Живут же люди. Мы прошли по длинному извилистому коридору и остановились в самом его конце. Матвей достал связку ключей, отпер сейфовую дверь и подтолкнул меня в прихожую. Расшнуровывая высокие гриндерсы в просторной гардеробной, где неприхотливый человек, такой, например, как я, вполне мог бы поселиться и жить себе припеваючи, я вдруг услышала голос, доносящийся из кухни.

– ...из министерства пешочком, Николая отпустил и иду себе, гуляю, – рассказывал флегматичный баритон. – И тут смотрю – стоит на остановке троллейбус, а на проводах его буквально повисла девчонка в оранжевой водительской тужурке. Вот, Оль, не вру, такая крохотная, что тебе до подбородка не достанет.

– Не может быть, – недоверчиво отвечал женский дискант.

– Честное слово, не вру! – уверял некую Ольгу флегматичный баритон. – И вот представь себе, эта девчонка мне кричит: «Подержите, мол, канаты, я искру в кабине проверю». Ну, я как последний идиот и взялся ей помочь. Представь себе, держу я канаты, и вдруг откуда ни возьмись налетает на меня здоровенная рыжая тетка и таким трехэтажным матом меня поливает, что я прямо даже и не понял некоторых слов. Насилу ноги унес.

– Ну, ты развязала свои бутсы? – принялся торопить меня Матвей, но мне отчего-то уже расхотелось знакомиться с его родителями.

– Еще один остался, – пробубнила я, мечтая только об одном – убраться отсюда подобру-поздорову.

– Прихожу в управление, – оживленно продолжал повествование флегматичный баритон, который, как я уже поняла, принадлежал тому самому усатому типу, моему давешнему подопытному флегматику, – а там новый сюрприз. Представь себе, идет навстречу мне по коридору Веня Криворучко. Живой и здоровый, отлично выглядит и замечательно одет. Ну что ты на меня так смотришь, тот самый Криворучко, про которого я тебе рассказывал, помнишь?

– Это тот, у которого вся семья в горах погибла? – уточнила неведомая Ольга.

– Ну да. Веня тогда подразделением «Мангуст» руководил, которое напрямую министерству подчинялось. На него московская братва и организовала покушение. Криворучко с женой и сынишкой на Домбае отдыхал, так эти сволочи фуникулер взорвали. Светку Венину и Юрика в ущелье отбросило, и все это на глазах у самого Криворучко. Так Вениамин один целую неделю, когда уже спасатели прекратили поиски, снега в ущелье прочесывал. Ранен он был здорово, но от госпитализации отказывался. Все семью свою искал. Никого, конечно, не нашел, только и без того изуродованные взрывом ноги отморозил. По госпиталям примерно около года провалялся. После этого никто ничего про Вениамина Палыча не слышал. Говорили разное. Кто-то говорил, что беспробудно пьет, кто-то – что умом поехал.

– Сами вы умом поехали! – выскочила я из своего укрытия, так и не расшнуровав до конца один башмак и держа, как топор, в руке второй. – Да наш дядя Веня пятерых таких, как вы, стоит!

Тот самый усатый тип, до моего внезапного выхода лениво раскинувшийся в кресле и попыхивающий трубочкой, резко подался вперед, приподнялся с места, глядя на меня, и потрясенно провел по лицу рукой, как бы отгоняя наваждение. После секундного молчания он ткнул в меня пальцем и замороженным голосом проговорил:

– Оля, это она!

– Кто «она»? – не поняла коротко стриженная, похожая на мальчика блондинка, рассеянно листающая «Вог», сидя на диване и закинув ногу на ногу.

– Да та самая пигалица, которая надурила меня с троллейбусом!

И глядя за мою спину, подопытный флегматик с несвойственной его темпераменту живостью заорал:

– Матвей! Это снова твои штучки?!

Мотька, не подозревая худого, выглянул из-за моего плеча и приветливо проговорил:

– Познакомься, батя, это Саша, моя подруга.

На что усатый, свирепея, гаркнул:

– Кто бы сомневался, что эта хулиганка твоя подруга! И давно вы сдружились?

– Да нет, недавно, – скромно потупился парень. – Просто дельце одно вместе распутывали, – добавил он.

– Поняяятно, – недобро протянул Мотькин родитель.

– Да что тебе понятно? – разгорячился Матвей. – У нас знаешь какая команда подобралась? Следак Козелок, участковый мент Свиридов, врач-раздолбай Аркашка, гламурная штучка Люська, мужик один мировой, тоже, между прочим, Вениамин Палыч, ну и мы с Сашкой. Частное детективное агентство создадим, будем дела всякие прикольные разруливать и бабки рубить немереные!

Блондинистая Ольга отложила в сторону журнал и, смерив нас обоих с головы до ног внимательным взглядом, насмешливо спросила:

– Как называется то, чем ты занимаешься по ночам, разгоняясь на машине, отпуская руль и тормозя юзом?

– Контролируемый занос, – гордо ответил Мотька.

– А вот если два таких отвязных создания, как вы с Сашей, соберутся вместе, то тут уж ни о каком контролируемом заносе не может быть и речи. «Неконтролируемый занос» – так я советую назвать ваше будущее детективное агентство.

А что, идея неплохая. И про агентство, и про название. Надо будет обсудить с дядей Веней после сегодняшних тараканьих бегов. Я приветливо улыбнулась находчивой блондинке, поправила заколку от Шанель, которая болталась у меня на челке, и села на пол расшнуровывать второй башмак.