Текст книги "Заколка от Шанель"

Наклонив голову набок, следователь Козелок внимательно слушал показания соседки потерпевшего. Рядом с ним, поигрывая свертком с бутылью, нехорошо поглядывал на старшую по подъезду участковый милиционер. Ее приятельница, госпожа Сусанна, жалостливо кивала головой на каждое слово рассказчицы. Когда та закончила говорить и, всхлипнув, опустилась на стул, Федор Антонович решительно забрал из рук у участкового бутылку с капельками от нервов.

– Срочно надо отдать в лабораторию на экспертизу, – озабоченно хмурясь, пробормотал он. – Я, пожалуй, прямо сейчас и поеду. Вы остаетесь, Ярослав Сергеевич?

– Момент, я тоже иду, – оживился майор Свиридов. – Один вопросик только выясню.

И, обернувшись к старшей по подъезду, участковый протянул Зое Игнатьевне обрывок черно-белой фотографии исполнителя этнических танцев и официальным голосом спросил:

– Зачем вы, гражданка Золотарева, порвали вот эту вот фотографию?

– Да, и где ее вторая половина? – уточнил следователь Козелок.

Тетка дернула богатырскими плечами и плаксиво затянула:

– Да откуда я знаю, где вторая половина фотографии? Ничего я не рвала, такая она на полу и валялась. Порванная. Но я и ее решила сжечь. Ко мне ведь не туземец в шкуре по ночам являлся, тот, которого с фото отчекрыжили, а только Ахмед Мансурович.

Пока мы со следователем Козелком и участковым Свиридовым внимали откровениям соседки убитого Семена Камальбекова, остальные участники нашей группы выполняли каждый свое поручение. Люська, например, с утра пораньше разоделась в пух и прах, уселась в свою алую «мазератти» и, следуя наставлениям Вениамина Палыча, отправилась в Институт стран Азии и Африки на Восточный факультет к заведующему кафедрой африканистики. Маститый ученый был старинным приятелем дяди Вени, и руководитель нашего разыскного проекта очень рассчитывал на его помощь.

Конечно, такой занятой человек навряд ли взялся бы самостоятельно просвещать Люську насчет расписной тыковки с останками экзотических гусениц. Но зато он мог посоветовать дельного специалиста по этому вопросу. В расчете на это и катила Люська в направлении Моховой улицы. Но стоило ей только зарулить во двор Института стран Азии и Африки, как под колеса ее алого авто попал рассеянный ученый. Молодой человек с журналом в руках, не отрывая затуманенного знаниями взгляда от страницы, сомнамбулически перся по проезжей части, как видно, напрочь позабыв, что на свете существуют такие досадные мелочи, как автомобили. С перепугу Люська дала по тормозам и отчаянно загудела, от чего ученый пришел в себя, остановился и выронил журнал из рук. Это только ухудшило ситуацию. Вместо того чтобы выпрыгнуть из-под колес, замученный наукой тип ловко поднырнул под капот все еще движущейся машины и принялся соскребать оброненную печатную продукцию с асфальта. Люська закрыла лицо ладошками и решила: «Будь что будет!»

Но в следующий момент в лобовое стекло постучали, и глубокий сочный баритон деликатно спросил:

– Эй, вы как там, живы?

На этот вопрос Люська не могла бы ответить с полной уверенностью, ибо пребывала в приятной прострации где-то между обмороком и сердечным приступом, вызванным крайней степенью испуга. И это свое непростое состояние по незнанию расценивала как клиническую смерть от разрыва сердца. Чтобы дать ответ, она осторожно отняла правую ладонь от лица и чуть приоткрыла один глаз. И тут же пришла в себя, теперь уже от нового потрясения. Попавший под «мазератти» господин вовсе не являл собой тот тип чокнутого профессора, который насаждают комиксы и детективные романы.

У него не было окладистого пузца, всклокоченных рыжих волос и бифокальных очков в роговой оправе. Напротив, опершись рукой со злосчастным журналом на капот, в салон к Люське заглядывал эдакий Джонни Депп в лучшие свои годы. Мачо, понимаете ли, интеллектуал в самом ярком своем проявлении. Тревожно вглядываясь в побледневшее лицо автолюбительницы, голливудский красавец готовился оказать ей, если понадобится, первую помощь. Кровоточащую ссадину на ладони он демонстративно не замечал, давая понять, что для него, видавшего и не такие виды, эта рана сущие пустяки.

Люська принялась запоздало извиняться, но парень великодушно взял вину на себя. Дескать, это он не смотрит по сторонам, стало быть, сам и виноват в дорожно-транспортном происшествии. И после этого мило смутился, церемонно откланялся и двинулся к дверям института. Стоило молодому человеку отойти от машины, как Люська вдруг с удивлением прочитала название журнала в его руках. Издание, из-за которого красавчик чуть не лишился жизни, многообещающе называлось «Африка».

– Эй, вы, которого я чуть не задавила! – высунувшись по пояс из окна, заорала Криворучко. – Вы, случайно, не на кафедру африканистики идете?

Парень сдержанно улыбнулся красиво очерченными губами и с достоинством кивнул. «На редкость слащавый типчик, не люблю таких», – подумала подруга, выбираясь из машины. А вслух небрежно произнесла:

– Мне тоже туда надо. Не прихватите с собой?

Ясное дело, Джонни Депп местного разлива не отказал милой барышне в такой невинной просьбе. И вдвоем они поднялись на второй этаж. За всю дорогу погруженный в себя парень так и не сказал ни слова, а подруга так и не придумала, с чего бы начать разговор. На нужном этаже Люськин спутник, указав на заведующего кафедрой, шествующего по коридору, рассеянно попрощался и, к огромному огорчению Криворучко, скрылся за белой дверью у лестницы.

Завкафедрой, смуглый молодящийся мужчина, внимательно выслушал Люськину просьбу и изумленно вскинул черные брови.

– Но, милая моя, вы же рука об руку пришли сюда с тем, кто вам нужен. Лучшего специалиста по культуре африканских племен, чем доцент Владимир Куракин, вам не найти. А переговорить вам будет удобно у него в кабинете.

Рассыпаясь в комплиментах и непрестанно целуя ручки своей очаровательной посетительнице, заведующий кафедрой лично проводил мою подругу к той самой белой двери, за которой скрылась жертва автомобильного наезда, и, деликатно постучав, провел Людмилу в тихий кабинет, заваленный атласами и завешанный картами. За одним из трех столов, уткнувшись все в тот же журнал, и сидел Люськин роковой красавец собственной персоной. «Боже мой, до чего хорош!» – обмирая от внезапно нахлынувшей нежности, вдруг подумала Люська.

Без плаща Владимир Куракин выглядел еще привлекательнее. Белая тишотка обтягивала его широкие плечи. Круглые, как футбольные мячи, бицепсы рвались на волю из-под загорелой кожи рук. «Вот это да! При такой-то фигуре еще и умный...» – обомлела Криворучко и, кокетливо улыбнувшись, опустилась на стул рядом с доцентом.

– А я, оказывается, к вам, – игриво пропела подруга.

– Вот, рекомендую, Владимир Иванович Куракин, наш лучший специалист по межкультурным коммуникациям африканских племен, – промурлыкал завкафедрой, в последний раз целуя Люське ручку и откланиваясь.

Но специалист по межкультурным коммуникациям африканских племен, на улице казавшийся более или менее общительным, лишь рассеянно пробормотал расплывчатое приветствие и снова уткнулся в окаянный свой журнал. Люська, почувствовав себя обманутой, тут же решила, что прямо на месте отошьет этого задаваку, если он только посмеет грузить ее комплиментами и донимать ухаживаниями. Но сколько Криворучко ни выпячивала свои выдающиеся прелести, ученый красавец так и не удостоил ее заинтересованным взглядом, продолжая, то и дело заглядывая в жидкую книжицу, что лежала перед ним на столе, читать заграничный журнал.

Тогда Люська смирилась с поражением в первом раунде и перешла к делу. Она вынула из лаковой сумочки тыкву и, стараясь не упустить ни одной детали, пересказала то, что слышала на нашем собрании у дяди Вени. Выслушав сбивчивый Люськин рассказ, Владимир Иванович вскинул соболиные брови на середину красивого лба, сильными пальцами спортсмена взял протянутый посетительницей сосуд и принялся рассматривать начертанные на тыквенных боках узоры. Люська замерла и с несвойственным ей трепетом ждала, что же скажет этот чужой и загадочный мужчина. Ей казалось, что будто бы от того, возьмется ли Владимир Куракин им помочь или, сославшись на занятость, пошлет куда подальше, зависит вся ее дальнейшая судьба.

Для моей избалованной Люськи, привыкшей к безоговорочному мужскому поклонению, было довольно удивительно, что этот погруженный в быт и традиции африканских племен красавчик не смотрит на нее с восторгом и умилением. Так, проявил простое человеческое участие в минуту опасности, и только. И потому заставить доцента Куракина оценить собственную привлекательность стало для подруги делом принципа.

А красавчик между тем осмотрел находку следователя Козелка и, судя по всему, поверхностным осмотром остался доволен. Затем он скрутил с горлышка сосуда крышку, вытряхнул на лист писчей бумаги формата А-4 полторы сушеные гусеничные шкурки, взял ту, что была целая, и поднес ее поближе к глазам. Внимательно вглядываясь в сероватую сухую шелуху, сжал пальцы так, что шкурка превратилась в пыль и осела мелкими частичками на рабочем столе ученого. И вот тогда кандидат культурологических наук в первый раз за все время удостоил Людмилу заинтересованным взглядом.

Он поднял на посетительницу затуманенный взор и приветливо ей улыбнулся, отчего на его щеках заиграли ямочки. «Нет, это какой-то тихий ужас!» – подумала Криворучко, не в силах оторваться от его ласковых карих глаз. В такой дурацкой ситуации подруга оказалась в первый раз в жизни. Обычно представители сильного пола добивались ее благосклонности и расположения, а не наоборот. Да к тому же Люська просто физически ощущала спиной неприветливые взгляды двух теток, что клацали на компьютерах за соседними столами.

Криворучко величественно обернулась, собираясь сказать что-нибудь дерзкое и остроумное, но, как ни напрягалась, на ум ничего подходящего не шло. Тогда Люська вернулась в прежнее положение и кинула на специалиста по традициям африканских племен умоляющий взгляд. Доцент Куракин оказался не только писаным красавцем, но и довольно сообразительным парнем, потому что уже в следующую секунду, уловив настроение собеседницы, смущенно кашлянул и тихим баритоном предложил:

– Может, обсудим ваши дела в другом месте? Вы могли бы сегодня вечером заглянуть ко мне домой на Ткацкую улицу? Бабушка будет рада. Она печет потрясающие пирожки с капустой и обожает пичкать ими всех подряд. Приходите, не пожалеете.

Люська и сама знала, что жалеть не станет ни при каких обстоятельствах. Не веря свалившемуся на нее счастью, она во все глаза смотрела на своего прекрасного принца и только радостно кивала, выражая согласие ехать на Ткацкую улицу хоть сию секунду.

– Часиков в семь вас устроит? – сверившись с распечатанным на компьютере расписанием лекций, что висело на стене, уточнил доцент.

Люська утвердительно кивнула, не в силах вымолвить ни слова в ответ.

– Ну и прекрасно, – интимно улыбнулся красавец атлет, даря девичьему сердцу надежду на более близкое знакомство. – В начале седьмого я заканчиваю, а к семи уже буду дома. Адрес я вам сейчас напишу...

И тут Люська, окончательно потеряв голову, принялась униженно тараторить:

– Да не надо адреса, я вас в машине подожду... Я вас подвезу... Мне все равно сегодня делать нечего...

Владимир Куракин с удивлением уставился на свою новую знакомую. Перестали шлепать по клавишам компьютера и ревнивые тетки. Разинув рты, коллеги доцента смотрели на разошедшуюся Людмилу. А она, окончательно отбросив никчемную девичью гордость, торопливо закончила:

– Так я вас у института буду ждать... У меня красная «мазератти», вы, надеюсь, помните?

И, обворожительно улыбнувшись доценту, так, как умела улыбаться только она одна, Криворучко поднялась со стула и царственно выплыла из кабинета, успев краем уха услышать сердитый женский шепот:

– Еще одна дура свихнулась из-за Володьки...

* * *

Если бы кто-нибудь еще вчера сказал Людмиле Криворучко, что простой доцент заштатной кафедры не самого престижного института сможет разбить ей сердце и завладеть всеми мыслями, гламурная красотка рассмеялась бы безумцу в лицо. Этого не может быть просто потому, что не может быть никогда. Она, Люська, славилась своим умением легко и непринужденно сводить с ума самых перспективных женихов столицы. В очередь за право вывести мамзель Криворучко в присутственное место к наследнице сети игровых заведений «Везувий» выстраивались высокооплачиваемые форварды ведущих футбольных команд и сыновья макаронных королей. Все люди респектабельные, перспективные и, что немаловажно, ее, Люськиного, круга. А тут какой-то, смешно сказать, преподаватель.

Но как бы то ни было, а факт остается фактом – в шесть часов десять минут по московскому времени Люська как последняя пэтэушница нервно курила в своей красненькой машинке, с замиранием сердца ожидая, когда же покажется из дверей института предмет ее обожания. Если бы подруга спросила мое мнение на сей счет, то я, как специалист по психологии, легко и непринужденно объяснила бы Люське, что ее внезапная любовь – просто-напросто компенсация глубинных комплексов, связанных с неблагозвучной фамилией Криворучко, и желание избавиться от этой проблемы любыми способами. Ведь, заметьте, Люська выбирает себе объекты все больше с графскими фамилиями, будь то однодневный роман с Аркадием Орловым, с которым, по ее же словам, подруга и кофе пить рядом не сядет, нескрываемый интерес к Марату Юсупову или стихийная влюбленность в этого самого Володю Куракина. Но моего профессионального мнения Людмила не спрашивала ни в кофейне, когда за чашкой чая делилась своими переживаниями, ни после, когда вся эта история подошла к концу.

Итак, Люська провела этот день не зря и ухитрилась использовать свободное время с умом. Подруга завалилась в косметический салон, где сделала свежий маникюр, педикюр и на всякий случай с особой тщательностью проэпилировала зону бикини.

И вот теперь, вся такая из себя невозможная, надушенная и с чистой шеей, она сидела в машине и с трепетом ждала доцента Куракина. Заветная тыковка, залог ее счастья, покоилась в сумочке на заднем сиденье. Рядом с сумочкой на сиденье лежали коробка с роскошным тортом из экзотических фруктов «Гавайская сказка» и французское вино лохматого года выпуска. Люська не разбиралась в вине, но в супермаркете «Седьмой континент», куда подруга заглянула за припасами, ей сказали, что лучшего вина не существует в природе. Она поверила и взяла три бутылочки на пробу. И вот теперь ждала своего Володю, умного, красивого, сильного, да еще и с графской фамилией Куракин, чтобы вместе с ним убедиться в правдивости слов плутоватого на вид продавца из винного отдела.

И вот когда ожидание сделалось слишком томительным, доцент Куракин показался на ступенях института в сопровождении двух тех самых ненавистных Люське теток, не далее как сегодня утром испепелявших ее спину высокомерно-огненными взглядами. Люська сначала даже не поняла – то ли ученый красавец не от мира сего, то ли совсем малахольный. Потому что, подойдя к «мазератти», Куракин распахнул перед коллегами по работе заднюю дверцу авто и любезно пригласил:

– Присаживайтесь, девочки. Мы вас подвезем.

И Люська, скрипя зубами и с трудом сдерживая ярость, выдавила любезную улыбку, больше похожую на страдальческую гримасу, и радостно закивала головой.

– Конечно, подвезем, о чем речь, – бормотала она, глядя в зеркальце заднего вида, как тетки, сминая торт и скидывая на пол между сиденьями вино, залезают в ее автомобиль.

Два локтя по карте, как известно, для бешеной собаки не крюк. И Людмила, выслушав пожелания дам как можно скорее оказаться сначала в Выхино, где требовала ухода больная мама одной Володиной коллеги, а затем в Солнцево, где ждали муж и ребенок другой, двинулась в путь. Всю дорогу она слушала никчемную болтовню размякших в комфорте уютного салона девиц и размышляла над странным характером предмета своей внезапной страсти. И когда подъезжали к Солнцеву, поступок Владимира ей уже не казался чем-то особенным. Обыкновенный поступок благородного джентльмена, достойный всяческих похвал.

На Ткацкую улицу, простояв в пробках в общей сложности часа три, приехали лишь в начале одиннадцатого. Измочаленная долгой ездой по Москве и рассказами о планируемой экспедиции в Африку Люська припарковалась во дворе панельной девятиэтажки и, не чуя под собой ног, выбралась из машины. Вышел из автомобиля и Владимир Куракин. Он галантно подхватил примятый филеем коллег торт и затоптанный пакет с вином и двинулся к темному подъезду с разбитой лампочкой. В колышущемся свете лифта Люська незаметно поглядывала на его усталое лицо, на тени, которые залегли под карими глазами, и растроганно думала, что готова забирать этого человека с работы хоть каждый день, только бы Володя не трясся в метро и не выматывался как последняя собака. Пусть даже с этими противными тетками, его коллегами по работе, лишь бы видеть, слышать, чувствовать рядом его присутствие. Можно бы было, конечно, еще и отвозить доцента Куракина на работу по утрам, но Люська, подумав, умерила свой пыл, ибо очень любила поспать.

Когда лифт приполз на шестой этаж и двери его разъехались в стороны, из полумрака лестничной площадки вынырнула маленькая пухленькая старушка с седыми волосами, аккуратно подстриженными под каре и забранными назад черепаховым гребнем. Круглый живот ее опоясывал уютный фартук в гжельских петухах, а в руках старушка держала полотенце столь же характерной сине-белой расцветки. Не стесняясь присутствием постороннего человека, бабулька бросилась на шею доценту Куракину и запричитала:

– Володенька, ну что ж так долго? Ты же знаешь, я волнуюсь!

«Его бабушка!» – смекнула Люська и заранее принялась улыбаться.

А та, выплеснув на внука накопившуюся тревогу, суетливо повернулась к Люське. Смерила внезапно оробевшую Криворучко придирчивым взглядом и распорядилась:

– Ну что ж ты, Володенька, держишь гостью на лестнице? Проводи скорее в дом!

– Да мы, собственно, по делу, – подталкивая Люську в квартиру, пропыхтел внучок. – Людмила, знакомьтесь, это моя бабушка, Наталья Петровна.

Но старушка не стала вникать в подробности позднего визита незнакомки и, подгоняя внука настойчивыми шлепками полотенца по нижней части спины, грозно прикрикнула:

– Ничего не знаю и знать не хочу! Руки мыть, и за стол! Я лазанью по новому рецепту из журнала «Лиза» приготовила. А вот торт вы напрасно привезли, я пирог испекла, – косясь на разъехавшуюся коробку на подзеркальнике трюмо, куда ее пристроил Владимир, добавила она.

В ванную Люська зашла сразу же следом за хозяином и, небрежно сполоснув руки, с благоговением начала рассматривать обстановку, в которой обитал ее кумир. Трепетной рукой взяла простенькую зубную щетку синего цвета и сначала хотела ее поцеловать, но в последний момент передумала. Кто его знает, вдруг эта говорливая старушка чистит зубы синей щеткой, а Володя предпочитает вон ту, красную? Люська осмотрелась по сторонам и прижалась щекой к влажному махровому полотенцу, еще хранящему, как ей казалось, тепло рук любимого. И немного постояла так. Затем увидела одноразовые станки «Жиллетт», растрогалась чуть ли не до слез и решила, что завтра же купит Володе роскошную немецкую бритву «Бош». Это просто безобразие – такое лицо и брить какой-то дешевкой! Детский шампунь «Кря-кря» вызвал в Люськиной душе новый прилив нежности. Надо же, прелесть какая! Подруга и дальше умилялась бы спартанскому быту предмета своего обожания, но тут ее позвали к столу.

Люська с сожалением оторвалась от дорогих ее сердцу предметов и поспешила на зов.

* * *

Маленькая двухкомнатная квартирка была обставлена мебелью образца семидесятых годов. Добротная югославская стенка, бывшая некогда гордостью каждой зажиточной советской семьи, кое-где облупилась, но все еще сохраняла вид приличный и респектабельный. Люстра-каскад над круглым столом сияла чисто вымытыми подвесками, а на полу красовался синтетический ковер узорчатой кофейной расцветки. Стол, покрытый белой скатертью, помимо дымящейся лазаньи, был заставлен сотейничками с заманчиво пахнущим соусами, мисочками с соленьями, свекольным салатом и блюдечками с ломтиками докторской колбасы и российского сыра.

«Бедненько, но чистенько», – решила про себя Люська и с легкой полуулыбкой уселась за стол. «Ну ничего, – глядя на Володю, подумала она. – Я тебя приучу к роскоши...»

– А вино-то, вино? – вдруг вскинулась гостья, вспомнив про пакет из «Седьмого континента».

Хозяин тут же поднялся из-за стола и отправился на кухню, откуда после непродолжительной паузы принес откупоренную бутылку и три бокала. Разлил по бокалам густую красную жидкость и, задумчиво глядя перед собой, снова уселся за стол.

– Володя, поухаживай за девушкой, – напомнила парню Наталья Петровна.

Она тепло улыбнулась Люське и извиняющимся тоном произнесла:

– Все в африканских облаках витает. Экспедицию к реке Квито на будущий год хочет организовать, да откуда у института такие деньги...

– Ну что ты, бабушка, право слово, – смутился африканист. – Людмиле вовсе не интересно слушать про наши проблемы.

Но Люська уже почувствовала, где может показать себя с самой лучшей стороны, и голосом Саввы Морозова обронила:

– Да бросьте, Володя, не смущайтесь, ради всего святого! Кто же не знает нынешнее состояние российской науки? Многие меценаты с удовольствием возьмутся вам помочь в организации экспедиции. Да что там далеко ходить. Думаю, мой папа не откажется. – Люська кокетливо глянула на замороченного думами доцента и игриво закончила: – Если, конечно, я его очень об этом попрошу. – И, сделав взгляд своих карих глаз загадочным и устремив его Владимиру в самое сердце, многозначительно добавила: – А я его об этом попрошу только в том случае, если вы пообещаете взять меня с собой. – И обычным тоном, предназначенным для бабушки Натальи Петровны, пояснила: – Всю жизнь мечтала побывать в Африке. Я в принципе почти везде была. На Гоа была, на Канарах, на Мальдивах, в Испании, Англии, Франции, Бельгии, Португалии...

Люська прекратила загибать пальцы в бриллиантах, ожидая восторженных расспросов про дальние страны, но по напряженному молчанию слушателей поняла, что сморозила что-то не то. И тогда, стараясь исправить ситуацию, поспешно спросила:

– А вы, Володя, где-нибудь бывали?

Парень, погруженный в себя, казалось, не слышал вопроса гостьи. Но зато за него ответила болтливая старушка:

– Нет, Володенька нигде, кроме Кирсановки, где у нас садовый домик на дачном участке, не был. А вот его отец, – Наталья Петровна кивнула на стену, где над диваном в багетной раме красовался черноусый молодец в форме военного летчика, – был в Чехословакии, на Кубе, и в Афганистане тоже был. Там-то мой сынок и погиб, выполняя интернациональный долг. Между прочим, Володин папа – Герой Советского Союза, и мы им очень гордимся. Так-то вот, милая девушка.

Предмет Люськиной страсти встрепенулся и с укоризной произнес:

– Бабушка, ну разве Людмиле это интересно? Она здесь для того, чтобы получить консультацию по предмету быта бушменов. Мы сейчас доедим и пойдем ко мне в комнату, так что ты не отвлекай нашу гостью разговорами.

Но старушка, насидевшаяся в одиночестве и, как видно, намолчавшаяся на десять лет вперед, никак не хотела прервать светскую беседу. Она отложила вилку и, с обожанием глядя на внука, заметила:

– Да, кстати, я забыла тебе сказать. На днях звонила Мариночка со старой квартиры, сказала, что ездила в дом отдыха, а пока ее не было, на твое имя пришло письмо. Так что ты завтра выбери время и загляни к нам на старую квартиру и вот пирога Марише передай.

Владимир ласково посмотрел на неугомонную старушку и мягко произнес:

– Да был я уже у нее, так что с пирогом ты опоздала.

– И что там за письмо? – оживилась Наталья Петровна, поправляя черепаховый гребень.

Парень, на секунду замявшись, поспешно ответил:

– Это Андрей Белов из «Икара» меня разыскивал. Он был проездом в Москве, не нашел меня по прежнему адресу и оставил письмо, а в нем свой новый номер телефона...

Люська отчетливо уловила легкую нотку паники в голосе доцента, а бабушка всплеснула руками и, схватившись за голову, восторженно затянула:

– Боже мой, Андрюша в Москве! Звони ему немедленно и зови к нам! Это же такая редкость, чтобы капитан дальнего плавания оказался в столице! Где письмо, дай я сама ему позвоню!

Но внук поспешно заявил, что уже дозвонился до друга детства и тот опять ушел в плавание и сейчас находится где-то в районе Курил.

– Он это письмо две недели назад в почтовом ящике оставил, а тетя Марина только в среду в Москву приехала, – объяснял он разволновавшейся старушке.

А бабушка Володи, разомлев от французского вина и нахлынувших воспоминаний, уже с головой погрузилась в пучину прожитых лет.

– Он такой беленький был, маленький, кто бы мог подумать, что Андрюшка станет настоящим морским волком? Все небом, как и ты, Володька, бредил. Да, Люсенька, вы же не знаете, наш Володя мечтал стать летчиком, как и его отец. Пять лет ходил заниматься в летный клуб «Икар» и даже подавал документы в летное училище. Только потом отчего-то передумал и пошел учиться в Институт стран Азии и Африки. Ну, я на него за это нисколько не сержусь. Это тоже интересное дело, и к тому же более безопасное. – Наталья Петровна всхлипнула и, сморкаясь в салфетку, добавила: – А то я сына-летчика похоронила, а уж смерти внука просто не вынесла бы.

Владимир как-то странно посмотрел на пожилую женщину, отложил вилку и поднялся из-за стола.

– Бабушка, уже поздно, ты иди приляг, а мы с Людмилой займемся делами, – не терпящим возражений тоном проговорил он, деликатно, но настойчиво помогая Люське выбраться из-за стола.

Комната доцента Куракина окончательно доконала влюбленную, как мартовская кошка, Людмилу. Было в этой комнате что-то по-детски мальчишеское, такое, от чего у барышень захватывает дух и останавливается сердце. Письменный стол, накрытый мутным оргстеклом, стоял у самого окна, позволяя своему хозяину работать днем, не включая настольную лампу. Подойдя поближе, Люська углядела под стеклом вырезанные из журнала «ГЕО» фотографии красот африканских джунглей, забавные мордочки обезьян и трогательных африканских деток с большими и черными кучерявыми головами. Старенький компьютер с ламповым монитором стоял в углу стола, а за ним шел ряд виниловых дисков советских рок-групп. «Машина времени» соседствовала с ранним «Наутилусом», за «Аквариумом» стояли «Кино» и «Браво».

Подростковая тахта, накрытая клетчатым пледом, примыкала к стене. Над ней был прибит пропеллер от самого настоящего самолета. На полочке в углу приткнулся музыкальный центр не самой последней модели, а все остальное пространство комнаты занимали полки с книгами и журналами. Подруга вчиталась в названия брошюр и томиков и сделала вывод, что среди разношерстных изданий преобладают две тематики – авиационная и посвященная жизни африканских племен.

– Проходите, Людмила, не стесняйтесь... – проговорил Джонни Депп из Института стран Азии и Африки, прикрывая за Люськой дверь. И лишь только щелкнул замок, доцент-культуролог сграбастал Криворучко в охапку и впился в ее губы долгим поцелуем.

* * *

От Арбата до дирекции Росгосконцерта было рукой подать. Доктор Орлов, за недолгое время проживания в Москве полностью освоившийся в хитросплетениях арбатских переулков, это отлично знал, но все-таки решил пару остановок проехать на муниципальном транспорте. Тем более что и нужный автобус как раз подъехал к остановке. Легенду, с которой он придет к управленцам от искусства, хирург-травматолог состряпал прямо в душном и тряском салоне автобуса.

Как только автобус звякнул, брякнул и остановился, Аркадий спрыгнул со ступенек и, миновав новый супермаркет «Петрако», подошел к проходной Росгосконцерта. Толкнул тугую дверь и очутился в просторном, облупившемся без долгого ремонта холле. И тут же увидел вахтера. Строго глядя на облезлую вертушку, сквозь которую и мышь не прошмыгнет, в стеклянном стакане сидел грозного вида дедок в форменной фуражке вохровца. Казалось, он стережет по меньшей мере проходную Монетного двора, а не Управление культуры.

Ни на секунду не забывая, что пенсионеры любят, когда им оказывают уважение, Аркадий вежливо поздоровался и, представившись писателем-биографом, смущенно поведал, что пишет книгу о замечательном танцоре Ахмеде Мансуровиче Камальбекове. Нельзя ли оказать содействие творческому человеку и подсказать, где найти людей, работавших вместе с известным артистом? Может, костюмер его еще не помер или там фотограф, который с Камальбековым по командировкам мотался, до сих пор при дирекции числится?

Старик недоверчиво покосился на самозваного писателя, пожевал сухими губами и, поправив фуражку на голове, скрипуче произнес:

– Опоздал ты, мил человек. В начале месяца Фильку-то уволили. Да и то сказать, сам виноват. С лошадью Машкой, безмозглая башка, запил. Вот работу-то и проворонил...

В первый момент доктор Орлов подумал, что ослышался. Он наклонился поближе к окошечку, которое давало возможность общаться доблестному стражу у вертушки с посетителями дирекции, и, повышая голос, переспросил:

– Простите, я не разобрал, как вы сказали – с кем Филька запил?

Дед приподнял фуражку, которой, видимо, очень гордился, пригладил седенький ежик, водрузил головной убор на место и раздраженно обронил:

– Чего орешь? Чай, не глухой я. Раз говорю – с лошадью запил, значит, так оно и есть. Ведь Филька-то, еще когда танцор-лауреат жив был, перед самой Олимпиадой после гастролей ихних, почитай, без малого год пил не просыхая, а потом Эмиль Натанович лечиться его направил и после уже на работу вот сюда, на проходную, пристроил. Так и работали мы с Филимоном в две смены. А в конце того месяца в магазин по соседству паренька ковбоем ряженого с лошадью Машкой на рекламу поставили. И повадился наш Филька в рабочее время в магазине околачиваться, пивко дегустировать. Ну а в начале месяца и вовсе номер отколол. Как ушел с утра с проходной, так больше и не появлялся.

Рассказывая, дед снова переживал события того далекого дня и чувствовал свою незаменимость и важность. Он приосанился, упер сухую, как коряга, руку в коленку и, поблескивая строгими глазами, продолжал:

– Ну что начальству делать? Тут, конечно, вызвали меня. А я-то знаю, где Фильку искать. И пошел я в супермаркет через дорогу. А там стоит тот парень ряженый – грустный-прегрустный. И говорит мне: «Представляете, Карп Захарович, запил ваш Филька с нашей лошадью Машкой. Взяли они ящик служебного пива, для пробы предназначенного, и ушли в неизвестном направлении». Вот так я и остался один на вахте службу нести.