Текст книги "Сюрприз заказывали?"

Глава 21

Лена забрела в это кафе совершенно случайно. Ездила к клиенту, потом вышла и решила пройтись по Лиговскому. Давно не была в этих краях, с зимы, наверное. Точно, с зимы. Изменился Лиговский, изменился. Не то чтобы до неузнаваемости, но тем не менее… Или просто зимой все выглядит иначе, чем летом? А вот запахи те же, запахи остались, и самый сильный из них – выхлопные газы. В горле запершило, захотелось глотнуть чего-нибудь холодненького, и ноги сами принесли ее в эту кафешку.

Кукушкина сидела у окна, спиной к нему, лицо в тени, однако Лена узнала ее сразу же. «Не может быть!» – подумала она, вглядываясь в хмурую брюнетку в голубом костюме. Кукушкина отрастила волосы, чуточку поправилась, постарела… И была не в настроении. Впрочем, для Кукушкиной это обычное состояние. Во всяком случае, для той Кукушкиной, которую знала Лена. Ей всегда казалось, что Яну постоянно что-то мучает. Не одно, так другое. Всегда складочка между бровей, всегда уголки губ опущены. Всегда сосредоточенный взгляд. Кукушкина вечно над чем-то напряженно размышляла. «Э-эй! – хотелось прокричать ей в самое ухо. – Ты где, ау?! Вернись сюда!» В общем, все изменилось за последние пятнадцать лет, но не настолько, чтобы мир стал неузнаваемым.

Лена заказала стакан абрикосового сока и расположилась у стойки, все время посматривая в сторону Кукушкиной. Ждет кого-то? Не похоже. На часы не глядит, по телефону не звонит. Просто сидит, уставившись на свою чашку, и грустит… Почему вдруг такое слово пришло на ум, Лена затруднилась бы сказать, но именно такой, грустящей, Кукушкина показалась ей.

«Подойти или нет?» – думала Лена, медленно потягивая сок. Не впервые она наталкивалась в городе на бывших сокурсников, даром что город большой – а все толклись на одном и том же пятачке. Поначалу сразу же бросалась к знакомым с возгласами восторга, и не важно, что в институте она с ними не общалась: институт – это одно, а встреча по прошествии стольких лет – это совсем другое. Да, сначала бросалась, потом перестала. Почему? А кто его знает? Скорее всего, потому, что однажды обнаружила, что не о чем говорить. Паузы, заминки, растерянность… То еще удовольствие. И она взяла за правило сначала думать, а потом уже бросаться с возгласами.

К Кукушкиной она не бросилась бы ни при каких условиях. Хотя… они одно время даже дружили, а потом… потом Кукушкина отколола номер… Ну ладно, сейчас не об этом, сейчас надо определиться: подходить к Кукушкиной или нет.

«Можно, – после непродолжительных раздумий разрешила себе Лена. – Сегодня я в голосе». Это означало, что она в настроении покуражиться. Если честно, то покуражиться над Кукушкиной хотелось смертельно и уже очень давно, но все не представлялось случая. Нынче он просто плыл ей в руки – грех было не воспользоваться. Лена сползла с высокого стула и направилась к Яне.

– Прошу прощения… – сказала Лена, приблизившись к столику, за которым сидела Яна. – Простите, вы, случайно, не Кукушкина?

Кукушкина вздрогнула, подняла глаза и уставилась на нее. Неудовольствие, изумление, страх – все это в мгновение ока проскользнуло в ее взгляде. Кукушкина сглотнула и пробормотала:

– Лена? Не верю своим глазам…

– А придется. – Лена заставила себя улыбнуться.

«Спокойнее, спокойнее, – подумала она, – расслабься».

– Я, честно сказать, тоже не сразу сообразила, что это ты, – продолжала она, не сводя глаз с Кукушкиной. – Обратила на тебя внимание, как только ты вошла, но ты здорово изменилась.

– Да? – вскинулась Яна.

«Боишься, – усмехнулась про себя Лена, – что сейчас начну перечислять твои морщины и лишние килограммы? Бойся, бойся…» Хотя, честно говоря, Кукушкина выглядела неплохо, несмотря на весь свой хмурый вид. Лицо гладкое, ухоженное, маникюр отменный, костюм сидит превосходно – придраться не к чему. Лене так никогда не выглядеть. Беспорядок на голове, помада смазана, руки в царапинах, юбка измята… Лена почувствовала знакомый укол зависти к Кукушкиной, тряхнула головой, пробубнила что-то о длинных волосах, Кукушкина расслабилась и предложила ей сесть. «Прям подружки», – подумала Лена, но предложение приняла, сходила за своей сумкой, вернулась и расположилась на диванчике напротив Яны. Отметила, как Кукушкина с изумлением взглянула на ее сумку – конечно, Кукушкиной этого не понять, она всегда была натурой приземленной, без всякой фантазии, вот и сейчас сумочка у нее маленькая, плоская и скучная. Значит, с художественным чутьем у Яны дела обстоят так же, как и прежде. «Бедолага, – подумала Лена. – Не позавидуешь». Она расправила плечи и весело спросила:

– Работаешь где-то здесь?

– Нет, – ответила Яна. – С чего ты взяла?

– Подумала: забежала после работы тяпнуть кофейку, помедитировать.

– Да нет, – мрачно сказала Яна. – Ходила тут… по делам.

Что это с ней? Неприятности со здоровьем? Вполне может быть. Не девочки уже, слава богу. У нее самой всякая гадость вылезла в последнее время, даже вспоминать об этом не хочется. Хотя многие из ее знакомых считают, что она слишком трепетно и нервно ко всему относится и что этим только все усугубляет. Может, и так, но если у нее «трепетная и нервная» натура, что с этим поделаешь?

– Была у частного детектива, – вдруг изрекла Кукушкина.

К чему это она? Ах да, она сказала, что ходила по делам. Нормальненькое дельце.

9 И. Быстрова «Сюрприз заказывали?»

– Серьезно? И что ты там делала? – спросила Лена.

– Да знаешь… – начала Яна, и вдруг…

Что-то произошло. Глаза ее расширились, шея вытянулась, а руки сжались в кулаки.

– Ну? – поторопила Лена.

– Да-а, – с усилием проговорила Кукушкина, – так, ерунда…

И захлопнулась, как шкатулочка с тугой пружинкой. Жаль. Лене хотелось бы, чтобы Кукушкина размякла, разоткровенничалась, призналась бы, что жизнь не удалась, и тогда Лена наконец-то показала бы себя во всей красе. Нет, ничем особенным она похвастать не может, успехи у нее средненькие, но если у Кукушкиной сейчас дела так себе, можно хорошенько поразвлечься, демонстрируя себя и так и эдак. Она много бы дала, чтобы мечты стали явью. Недостойные мысли. Недостойные и совсем ей не свойственные. Ленина широкая натура наотрез отказывалась переживать чувства, которых принято стыдиться: зависть, неблагодарность, злорадство. Но Кукушкина – это был особый случай, можно сказать, что Яна была единственным человеком в Лениной жизни, к которому хотелось питать исключительно недостойные чувства. А ведь как хорошо все начиналось…

Они сошлись на пристрастии к театру.

– Не хочешь сходить в оперетту? – однажды после лекции спросила Лену Кукушкина.

– А что там? – поинтересовалась Лена.

– «Сильва». У меня два билета. Взяла для мамы, а она не может, – пояснила Кукушкина.

– Когда?

– Завтра.

– Можно, – согласилась Лена.

– Ладно, – просияла Кукушкина.

Они сходили в оперетту, потом в БДТ, потом в Кировский. А потом стали подружками. На первом курсе это происходит очень легко: вчера еще вы были едва знакомы, а сегодня – водой не разольешь. Правда, и обратный процесс идет так же стремительно, и вчерашние подружки исчезают из твоей жизни с такой же скоростью, с какой появляются. Однако Лена с Яной продержались довольно долго. Ходили чуть ли не взявшись за руки весь второй курс и начало третьего. Над ними даже посмеивались: традиционной ли вы ориентации, девчонки? Традиционнее некуда, отвечали они – и тут же приводили доказательства в виде толп поклонников, осаждавших их. Точнее, Лену. У Кукушкиной с кавалерами было негусто. Лену это всегда удивляло, ведь Яна казалась ей красавицей. Правильные черты лица, стройная фигура, низкий голос – что еще мужикам надо? Лена считала, что низкий голос – это капитал для женщины. Сама вечно пищала, особенно в минуты волнения. А вот Кукушкина говорила негромко и всегда в малой октаве. «Тебе бы петь», – заметила как-то Лена. «Не выйдет, – ответила Яна, – слуха нет».

У нее много чего не было, не только слуха. В том смысле, что Кукушкина не обладала никакими выдающимися способностями. Кроме одной – она была невероятно амбициозна. Всегда, с самого первого дня пребывания в институте, а может, и с самого рождения. Но, надо отдать ей должное, амбициозность эта была конструктивной – Кукушкина пахала как вол для того, чтобы получить то, что ей было нужно. Училась, пропитывалась необходимой информацией, заводила нужные знакомства. Она ни минуты не сидела без дела. Все время с серьезной миной на лице, все время в седле. Может, поэтому ребята избегали ее? Ну, не то чтобы избегали…

У Кукушкиной на первых двух курсах случилось два серьезных романа – по роману на курс. Значит, она тоже человек, подумала тогда Лена, значит, тоже способна на порыв. Но был ли то порыв? Кукушкинские романы здорово смахивали на тщательно спланированные военные операции. Складывалось впечатление, что Яна постигает искусство общения с мужским полом так же сосредоточенно и планомерно, как она проделывала это с предметами институтской программы. Совсем не так протекали романы у Лены. Толку от них не было никакого – ни во что серьезное они не выливались, но представить свою жизнь без них она не могла. Что бы тогда ей осталось? Учебники? Театр на пару с Кукушкиной? Маловато для ощущения полноты жизни. А вот романы давали ей его. Иногда ей казалось, что она, как и Кукушкина, тоже планомерно постигает искусство общения с мужским полом, только в своей манере и для другой цели.

Цель Кукушкиной была Лене предельно ясна: узнать об этом как можно больше и использовать это знание себе во благо. Цель Лены труднее было одеть в слова, но, скорее всего, это была подготовка, как бы разминка перед чувством большим, единственным, тем, которое она пронесет через всю свою жизнь. Когда оно придет к ней, Лена не знала, но точно знала, что как только она почувствует, что вот оно – надо срочно хватать и держать изо всех сил.

Ничего из этого не вышло. Когда чувство наконец-то явилось, произошло непредвиденное. Во-первых, Лена его не распознала. Подумала, что это так, проходная тема, повстречаются немного и разбегутся. Уж больно все выглядело несерьезным, и в первую очередь несерьезным был новый кавалер. Не от мира сего. Мечтания, витания в облаках, разговоры о странном… Лена и сама этим славилась, но не до такой же степени! Так что кавалер приходил, приносил цветы и мороженое, приглашал на выставки и блюзы. Лена все это принимала, но не поощряла и думала, что скоро ему надоест и он отчалит от ее пирса. Что чувствовала к нему? Умеренное любопытство. И – сексуальное влечение. Нормальный студенческий набор. Он? Неизвестно. Высокопарных слов не говорил, многозначительных глаз не делал – наверное, тот же комплект: любопытство плюс гормоны. К слову сказать, секса у них не было. Лена к сексу относилась серьезно, абы с кем в него не ныряла, для нового поклонника время еще не пришло – слишком мало они были знакомы.

И вот тут случилось странное. В дело вмешалась Кукушкина. Понаблюдав какое-то время за событиями со стороны, она вдруг стала проявлять активность в отношении Лениного кавалера. Причем подошла к делу со свойственной ей обстоятельностью. Прощупала его болевые точки (музеи, блюз, философия) и принялась давить на них своими тонкими пальчиками. Лена об этом узнала не сразу. Заметила, что он стал реже появляться, а когда появлялся, был задумчив, даже скован. Сидел недолго, предложений куда-нибудь сходить не делал и, казалось, чего-то ждал. Это уже потом Лена догадалась, чего именно, но было поздно – Кукушкина прибрала его к рукам и держала крепко. А ждал он знака – Лене стоило только подать его, и неизвестно, как все сложилось бы. Но она не подала. Просто потому, что все еще не распознала. «Ну и ладно! – фыркала она тогда. – Ну и черт с тобой, если ты такой…» И смотрела холодно, и плечами поводила, и даже, помнится, цветы, им принесенные, однажды вышвырнула в мусорное ведро. Вот дура!

Можно ли влюбить в себя человека насильно? До той весны Лена думала, что нельзя, но после того, как Кукушкина объявила о свадьбе, поняла, что в жизни случается всякое, порой и самое невозможное.

– Замуж? – переспросила Лена. – Ты? За кого?

Ее удивление было понятно. Обычно девчонки всегда все друг о друге знают. Если не точно, то хотя бы догадываются. А тут никаких намеков – в последнее время Кукушкина была точно такой же, как всегда. Может быть, кто-то со стороны, решила Лена.

– Я, – подтвердила Кукушкина, помялась и добавила: – За Димку Вересова.

– Что? – вырвалось у Лены. – За Вересова? Но как же… – И она растерянно умолкла.

Что на самом деле она хотела сказать? «Как же ты могла?» или «Как же тебе удалось?» Наверное, и то и другое. Но во рту все онемело, и язык не поворачивался, чтобы произнести рвущиеся изнутри слова.

А Кукушкина смотрела на нее ясными глазами и, похоже, не чувствовала себя ни в чем виноватой.

– Он же не нужен был тебе, да? – спросила она.

– Конечно не нужен! – неожиданно для себя фыркнула Лена.

Кукушкина моргнула и улыбнулась:

– Ну, вот я так и подумала.

И быстренько ушла, оставив на столе приглашение на свадьбу, разрисованное розочками – у Кукушкиной и со вкусом всегда было так себе.

«Конечно не нужен»… А что еще она могла ответить в этой ситуации? «Ах, Яночка, как же он мне нужен! Ты просто не представляешь! Я ночи не сплю…» – и так далее и тому подобное? Превратиться в просительницу и, значит, признать свое поражение? Исключено. Они уже женятся. Поздно.

«Конечно не нужен»… Сейчас, когда Вересов ускользал из ее жизни, Лена поняла, что это не так. Он был странный, этот Дима, не такой, как все остальные ее поклонники, поэтому она так медлила, все никак не могла сообразить, что же она будет с ним делать, если завяжет серьезные отношения, и во что эти отношения могут вылиться. А думать не надо было – надо было закрыть глаза и… Вот Кукушкина, та моментально поняла, что Вересов ей нужен позарез. Чем уж поняла: головой либо шестым чувством – не важно, но схватила его в охапку и женила на себе.

Господи, как же ей это удалось? Чем взяла? Обычно Ленины кавалеры на Кукушкину и не глядели, несмотря на ее правильные черты лица и голос с хрипотцой. Уж больно разные они были, Лена и Яна. А Димка повел себя не так, как все. Или ему все равно, кого любить? Тогда слава богу, что все так заканчивается! Тогда на черта нужен такой мужик! Лена шептала себе под нос эти фразы, накручивая себя, желая разозлиться на Вересова, чтобы выкинуть всю эту историю из головы и начать жить заново. Но подспудно она знала, что это совсем не так, что Димка Вересов не такой, и главное – что он именно тот, кто ей нужен, тот, для кого были все эти тренировки «в любовь». И ругать нужно было не его, а себя за то, что проворонила свое счастье, что собственными руками отшвырнула его, как те Димкины цветочки. Почему? Почему так получилось?

А может, все еще можно изменить? Не дать Димке жениться на Кукушкиной – и все. Да нет. Противно. Лена даже поежилась и помотала головой, чтобы забыть, забыть об этом. Она – не Кукушкина… Она не сможет пройтись по костям и на них же построить свое будущее. Наверное, зря. Наверное, так и надо делать. Но то уже из области философии, а пока Лене предстояло решать земные проблемы, даже бытовые: плакать или не плакать, идти на свадьбу или не идти.

Не плакалось. На душе было пусто, из нее не выдавливалось ни слезинки. Это шок, поняла Лена. Потом, когда отпустит, она еще наплачется вдоволь. И тогда станет полегче. Возможно, настолько полегче, что она сможет прийти на свадьбу.

На свадьбу она не пошла.

И Кукушкину из своей жизни вычеркнула. Навсегда. Они не ссорились, отношений не выясняли – просто перестали общаться. Лена перестала. Кукушкина-то еще рвалась дружить, но когда наконец-то поняла, молча исчезла из Лениной жизни и погрузилась в семейные радости. Родила. Потом они закончили институт, разошлись кто куда, и Лена совсем потеряла ее из виду. К счастью. Весь пятый курс Кукушкина страшно раздражала ее своим самодовольным видом, обручальным кольцом на пальце, животом…

И потом еще очень долгое время Кукушкина-Вересова отравляла Ленину жизнь, не присутствуя в ней, а живя в Лениных воспоминаниях. А вот Диму Лена почти не вспоминала. До того самого момента, когда лет шесть назад они встретились в Летнем саду. Она гуляла с племянником, пока ее сестра бегала в Мухинку к своему дипломному руководителю.

– Лена! Мирошниченко! – услышала она.

Обернулась. Вересов. Улыбается и идет к ней.

– Привет! – сказал он.

– Привет, – ответила она.

– Твой? – Он кивнул на племяша.

– Мой, – сказала она.

А разве нет? Разве племянники чужие?

– Как дела? – спросил Вересов.

– Хорошо, – ответила она. – А у тебя?

– Нормально, – с некоторой заминкой проговорил он.

– Как семейство? – поинтересовалась она и с ужасом стала ждать ответа.

– Семейство? – переспросил Вересов и нахмурился. – Да-а… все нормально.

«Его можно брать, – встрепенулся вдруг внутренний голос. – Сейчас самое время». Откуда ему, этому вечному подсказчику, знать о перипетиях в семье Вересовых? Однако он знал и был настолько убедителен, что Лена поверила ему. Взяла мобильный телефон Вересова и целую неделю раздумывала, как ей к этому подступиться. Потому что, встретив Диму посреди Летнего сада, она почувствовала, что ничего не изменилось, что все так же они на одной волне и все так же он ей нужен, нужен позарез, и другого такого в ее жизни не будет никогда.

Но она так и не позвонила ему.

Долго размышляла, мучилась, но потом все-таки решила: нет, не стоит искушать судьбу.

Она зареклась связываться с женатыми мужчинами. Даже если они находятся в состоянии развода. Вот когда разведутся, тогда милости просим, да и то – лучше после трех лет вновь обретенной холостяцкой жизни. Чтобы уже не было метаний, возвращений в семью и прочей тягомотины. Лене однажды довелось испытать это на собственной шкуре, переживать подобное второй раз она не желала. Даже с Вересовым. Телефонный номерочек она, конечно, выбрасывать не стала – мало ли что, вдруг да пригодится, но убрала его с глаз долой. Может, Дима уже и сменил номер на другой – проверять не хотелось.

Кукушкина сидела хмурая, пауза затягивалась. Надо было вступать, Лене никакой подходящей для разговора темы в голову не лезло. Погода… Ну да, палочка-выручалочка. Да, собственно, почему бы и нет? И она сказала:

– А я попала сегодня под град.

– Да? – недоверчиво проговорила Кукушкина. – Где это?

– На Московском, – ответила Лена. – Просто пурга какая-то.

– Живешь там? – поинтересовалась Кукушкина.

– Нет, к клиенту ездила.

– К клиенту? – переспросила Кукушкина. – А чем занимаешься? Аудит?

– Упаси боже! – воскликнула Лена.

– А что так? – удивилась Кукушкина. – У нас многие в аудит ушли.

– Экономика – не мое, – объявила Лена.

– Не твое, – эхом отозвалась Кукушкина. – И давно это с тобой?

«Издевается?» – подумала Лена. Вроде нет.

– Давно, – сказала она – Почти сразу после универа бросила это дурное занятие.

– И где сейчас? – Кукушкина внимательно смотрела на нее.

– Кадровый консалтинг.

– Серьезно?

– Абсолютно.

– А чем лучше-то экономики?

– Там – люди, – сказала Лена. – А в экономике – цифры.

– А люди что, – спросила Кукушкина, – интереснее?

– Конечно, – рассмеялась Лена. – А ты разве так не считаешь?

– Да я как-то не задумывалась над этим, – пожала плечами Кукушкина.

– Ну ты даешь! – воскликнула Лена. – Вообще-то…

Ну вот, все как обычно – стоило только шагнуть на территорию, где она каждый кустик знает, она уже забыла, что Кукушкина, которая сидит напротив нее, – это именно та Кукушкина, которая испортила ей всю жизнь. Она, конечно, вспомнит об этом, но потом, когда они расстанутся. Вспомнит и взгрустнет. Возможно, даже впадет на некоторое время в депрессию. Но пройдет какое-то время, она встрепенется, и как птица феникс опять возродится к той жизни, которую построила себе, пусть даже в ней и нет никого, кто мог бы разделить с ней радости и горести, то есть Димы Вересова. Да уж, вот так получилось. Надо двигаться дальше. Она и двигается. Такая натура.

Глава 22

Мирошниченко соловьем разливалась о своем бизнесе. Надо же, такая вроде бы простушка, а туда же – за бизнес взялась. И, судя по ее словам, не жалеет, а судя по виду – не бедствует. Просто удивительно, как это у нее получилось? Сколько, она сказала, ее фирма существует? Семь лет. Срок приличный. Кадровый консалтинг… Как это ее угораздило? И рядом не стояло с тем, на что они учились.

– Конечно, мне пришлось получать второе высшее, – сказала Мирошниченко.

– Есть такое образование? – спросила Яна.

– В чистом виде? – поморщилась Мирошниченко. – Нет. Пошла на психфак.

– Куда?

– Туда же, – усмехнулась Мирошниченко. – В универ.

– Очно?

– Заочно. Жить-то на что?

«А муж?» – хотела спросить Яна, но побоялась. Что, если Мирошниченко, дав полный отчет о своей личной жизни, полюбопытствует, как там Вересов? Яна не готова была отвечать на такие вопросы. Правду сказать было невозможно, а врать она бы не рискнула. Мирошниченко всегда отличало потрясающее чутье на чужое вранье. Просто детектор лжи в человеческом обличии.

– Ну, так вот, – продолжала тем временем Мирошниченко, – работала сначала в рекрутинговом агентстве…

А ей пришлось покрутиться, отметила про себя Яна, причем всерьез. И сто раз плюхнуться в грязь, прежде чем что-то стало получаться. Это было совершенно неудивительно – готовеньким мало что в жизни подают. Удивительно было другое – Мирошниченко рассказывала о своих бедах и неудачах весело, посмеиваясь и иронизируя над собой.

– В общем-то я была большой дурой, – заметила она, вспоминая о первых своих клиентах. – Начиная с того, что ходила на деловые встречи в любимых драных джинсах, и заканчивая тем, что честно признавалась в своей некомпетентности по каким-то вопросам…

Она не испытывала никакой неловкости, повествуя о собственной глупости. У Яны бы язык не повернулся такое рассказывать. Ей всегда важно было хорошо выглядеть. А вот Мирошниченко это совершенно не заботило. Она всегда была уверена в себе, в своей способности выплыть на любой глубине. Ей все так легко давалось… Не то что Яне.

А той хотелось быть такой, как Мирошниченко. Яна заприметила ее в самом начале первого курса. Вечно с улыбкой на скуластом личике, вечно в окружении подружек и поклонников, Мирошниченко казалась Яне физическим воплощением девчонки, которая – как там у Макаревича? – «идет по жизни смеясь». «Как у нее это получается?» – ответа на вопрос она не находила. Может, потому, что никогда не подходила к Мирошниченко настолько близко, чтобы понять, в чем тут дело? И Яна решила рискнуть.

Идея состояла в том, чтобы подружиться с Мирошниченко, а подружившись, проникнуть в ее мир, почувствовать то, что чувствовала она, и пропитаться этими чувствами.

Первая фаза плана прошла без проблем. Мирошниченко охотно завязывала отношения со всеми подряд, такого количества друзей и приятелей, как у нее, не было ни у кого на курсе. Но Яне было важно заполучить Мирошниченко в свое распоряжение одну, без сопровождающих. Она долго размышляла над тем, как бы это устроить, пока не додумалась до «театральной затеи». Группой они точно в театр не пойдут, тем более что приглашает она, Яна. Так все и получилось. Они сходили в оперетту, потом в БДТ и Кировский. И стали подругами.

Но вот перейти ко второй фазе своего замысла у Яны так и не получилось. Проникнуть в мир Мирошниченко оказалось не просто. Не то чтобы она туда не впускала – напротив, ее мир был открыт для всех: гуляй сколько угодно. И вроде бы Яне даже удалось войти туда, но вот освоиться… Она там ничего не понимала. Там царил хаос. Вернее, нет, не так – в нем существовала некая логика, и именно в этой логике – как представлялось Яне – и таился Ленкин секрет, но уловить эту логику было невозможно, во всяком случае, у Яны не получалось.

«Почему люди такие разные?» – однажды спросила Яна у мамы. «Природа, – ответила та, – что дано, то дано. Чуточку подправить можно, но принципиально вряд ли». Яна была не согласна с этим. Как это «вряд ли»? А вот она возьмет и подправит. Выскользнет из своей кожи – и натянет на себя ту, которая ей нравится. Конечно, это была зависть. Но зависть деятельная, созидательная. Правда, бывали моменты, когда в Яне что-то замыкало, наружу лезло все самое темное и от созидания не оставалось и следа. Как тогда, когда у Мирошниченко появился Вересов.

Он не был рядовым поклонником. И отношения у них были не обычные, не такие, какие случались у Мирошниченко до этого. Правда, сама Мирошниченко еще не поняла, что происходит. Обращалась с Вересовым как со всеми, не выделяя и не поощряя. Но ему и этого было достаточно. Они медленно, но неуклонно двигались к тому, что можно было назвать «идеальным романом», который неминуемо должен был перерасти в серьезные отношения и завершиться свадьбой. И тогда Мирошниченко получит весь мир, и все в один голос скажут: «Ну, иначе и быть не могло!» И все – без всяких усилий с ее стороны. Само приплывет ей в руки, само прилипнет к ним… Почему, почему с Яной такого не случается никогда?

Как только Яна впервые увидела Вересова рядом с Мирошниченко, она стала плохо спать и все время думала только об одном: «Что делать?» Было два варианта. Можно было устроить себе такой же рай на земле, найдя такого же, как Вересов, и раствориться с ним в нирване семейной жизни. А можно было просто рассорить Мирошниченко с Вересовым.

А можно… Да, так она и поступила. Слепила из двух вариантов третий. Она отбила Вересова у Мирошниченко.

На это ушло полгода с хвостиком, и это был поистине сизифов труд. Сначала Яна все просчитала. Взяла в руки ручку и лист бумаги и нарисовала схему военных действий. Тот, кто говорит, что любовь – это нечто эфемерное, неуловимое, серьезно заблуждается. Она точно так же поддается моделированию, как и все остальное. Стоит только один разочек попробовать.

Задача номер один – изучить Вересова. Задача номер два – приучить его к себе. А после этого переходим к задаче номер три – опутать Вересова по рукам и ногам. Димка оказался благодатным материалом: мягким, податливым, как будто ждавшим, когда его возьмут в оборот и начнут лепить из него что-нибудь стоящее. Замужество? Нет, сначала Яна не собиралась заходить так далеко. Хотелось просто заставить Мирошниченко понервничать, дать ей понять, что не все так просто в жизни, как той кажется, что не все само падает в раскрытые ладошки. Опять же доказать самой себе, что она может, может заполучить такого, как Вересов, в полное свое распоряжение, что ей все подвластно, ну, ладно, не все, но многое. Но однажды она подумала: «А что? Хороший, однако, вариант». И уже вот он, в руках. Чуть-чуть только напрячься – и дело в шляпе.

Старый как мир трюк – сказать, что беременна. Ну, пошловато… Подумаешь! Главное – сработало ведь. Вересов, конечно, ошалел от неожиданности. Потом загрустил. Понятное дело, о Мирошниченко подумал. Но природная порядочность победила. Яна засучила рукава и быстренько организовала свадьбу. Мирошниченко конечно же пригласила. Они же были почти подругами. Вполне логично было ее пригласить. Тем более что с Вересовым у Мирошниченко ничего не было. Так, предчувствие – и все.

Мирошниченко отнеслась к известию о свадьбе совершенно спокойно. «Черт, – подумала тогда Яна, – я ошиблась. Он был ей без надобности». Впрочем, все равно Вересов – хорошая добыча. Теперь Яна станет замужней дамой, а эти все еще будут прыгать, суетиться…

«Ложная беременность», – с трагичной ноткой в голосе сказала она Вересову спустя пару недель после свадьбы. Он поверил. Переживал за нее: «Как ты себя чувствуешь?» да «Что для тебя сделать?» По ходу дела он в нее влюбился. «Вот и прекрасно», – обрадовалась Яна. И… забеременела по-настоящему.

Случайно. Хотела сначала от ребенка избавляться – ну куда он ей в двадцать два? А работать? А карьера? Даже записалась на аборт. А потом передумала. Да и ладно! Отмучается – и дальше уже будут руки развязаны. Опять же на курсе беременных еще не было, она стала первой. Девчонки ей завидовали, не все, конечно, но большинство. Яна носила свой живот с гордостью, даже странно сейчас об этом вспоминать.

А Мирошниченко ее как будто не замечала. Не пришла ведь тогда на свадьбу. Значит, все-таки зацепило. Живот же Янин ее, похоже, не раздражал. Она просто не обращала на него внимания, вечно занятая своими делами. В которых Яне уже места не было. Удивительное дело: они не ругались, не ссорились, не выясняли отношений, но то, что они расстались, не вызывало сомнений. Мирошниченко как-то очень аккуратно и незаметно выдавила Яну из своей жизни. Здоровалась, конечно, с ней при встречах – но на этом все их общение заканчивалось.

Они окончили университет и разбежались кто куда. Яна видела Мирошниченко после университета дважды: один раз на встрече по случаю пятилетия выпуска, второй – шесть лет назад, из окна автобуса. Мирошниченко стояла на остановке, рядом с Гостинкой, Яна ехала на Васильевский остров. Лена была в джинсах, короткой курточке, все такая же узенькая и хрупкая, с волосами, в беспорядке разбросанными по плечам. У Яны дрогнуло сердце, хотелось выскочить из автобуса, подбежать к ней и спросить: «Ну, как ты?» – и сказать: «Я так соскучилась!» «Немыслимо», – тут же подумала она, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Автобус проплыл мимо Мирошниченко, настроение упало до нуля. «Зачем она мне? Ни за чем. Мы с ней такие разные. Все это ерунда», – твердила про себя Яна, пытаясь вернуться в прежнее ровное состояние.

С трудом тогда выкинула Мирошниченко из головы.

И вот она сидит напротив. Вернулась в ее жизнь тогда, когда ее ждали меньше всего. Щебечет не переставая. Не замужем до сих пор. Только что обмолвилась, что одна. И бизнес у нее похрамывает, причем на обе ноги. И что? Похоже, ее это никак не беспокоит. Как всегда, беззаботна, улыбается, шутит. Друзья, встречи, события – жизнь в удовольствие.

А у нее, у Яны, что? Борьба. С сестрой, с Димкой, с остальными. С собой, наконец. А мгновения удовольствия так редки… Притом что багажа накоплено во много раз больше, чем у Мирошниченко. «А может, все дело не в том, что имеешь, – вдруг подумала Яна, – а в том, как себя чувствуешь при этом?» Вот Мирошниченко чувствует себя как лесной эльф, весело порхающий от цветка к цветку, и не важно, что в цветах уже все подъели другие эльфы, важно, что она порхает. А Яна вечно как мокрая курица, которая бежит по пыльному двору с напряженно вытянутой вперед шеей в поисках хоть какого-нибудь зернышка, и даже если находит его, успокоиться не может, потому что тут же бросается на поиски следующего – в запас. А на черта этот запас нужен? Да что же это такое происходит? Почему все свалилось на нее именно сейчас? Зачем, зачем Ленка встретилась ей именно сегодня? Для чего? Чтобы она окончательно уверилась в том, что она полная дура?