Текст книги "Замки"

– Но вы же просто срываете на мне злость! – Я крикнула это ей в спину, когда она уже собралась уходить.

В ушах звенело от напряжения. Нужно её остановить. Она одна в незнакомом городе. Дома её вещи. На ней мои вещи. Почему я вообще об этом думаю? Она не в себе. Чёрт её знает, что может случиться. Нужно её остановить. Но как её остановить? Она права, права, права! Иногда я ненавижу тебя, Морган. Я трусиха. Я не могу жить без тебя. Но так нельзя! Куда она собралась идти? Эти порезы на её руках… Зачем ты отправил ей «Осенний сонет»? Зачем ты постоянно врешь, даже самому себе? Иногда я думаю, что я должна поговорить с Мартой. Помочь тебе. Но я не имею права. Я не знаю, что делать. Я не хотела, чтоб так получилось, я не хотела, честное слово, Рина! Что это за Адонис? Все-таки хорошо бы вернуть юбку. Мама спросит, куда она делась. Боже, ну почему я об этом думаю? Может быть, позвонить Ане? Мне нравится Рина. В нашем городе небезопасно. Чертов летний душ. Чертова голая девочка. Почему я всё никак не могу это пережить? Я не виновата. Я не виновата. Я виновата.

Рина не обернулась, не замедлила шаг, я побежала за ней.

– Ваш поезд завтра…

– Сейчас мой поезд! – оборвала меня Рина, резко развернувшись на каблуках.

Я чуть не врезалась в неё. Она ускорила шаг, я пошла за ней.

– Поеду в Николаев, дальше автостопом. Отвали.

Понятия не имею, откуда она знала, куда идти. Может, просто шла вперед, может, посмотрела дорогу по гугл карте, пока я заливалась слезами. Я беспокоилась за неё. Она шла напролом, вообще не смотрела по сторонам. Вечером машины почти не ездят, но все равно, она же об этом не знает. Несколько раз зацепилась рукавом за ветку и даже не заметила. Её нельзя оставлять одну.

По дороге мы встретили компанию молодых людей. Я знала двоих – они были стажерами Сережки на заводе. Уже под градусом. В кепках, спортивных костюмах и с пивом в полиэтиленовом пакете, они воплощали собой классический образ завсегдатаев «Быка». Они разъезжали по городу на мопедах и врубали рэпчик на полную мощность. Вечерами собирались в парке, садились вокруг большого пластикового быка, оставшегося от ресторана «Родео», который закрыли лет пять назад из-за антисанитарии. Быку наливали тоже и поднимали тост за «мужскую силу». На удачу. Вдруг перепадет.

– Эй, красавица, хочешь пива? – спросили они у Рины.

– Два с собой, – ответила Рина.

Странное дело, если все пошло наперекосяк, возникает желание усугубить ситуацию ещё больше. Гуляй, душа! Катится жизнь под откос, надо прибавить скорости. Например, моя мама, когда теряет очередную работу, обязательно решает развестись с папой. А если у меня экзамены на носу, то срочно нужно выяснить отношения с Морганом.

Как будто защитная реакция. Если одна проблема – слишком сложно, то наберу-ка я себе десять, чтоб было на что отвлечься.

Вот и Рина, кажется, решила найти себе много новых проблем.

Но один из них просто протянул ей две бутылки, и мы пошли дальше.

– Уже поздно, будет сложно уехать… Ваши вещи…

– Сигареты и паспорт с собой, – Рина остановилась и посмотрела на меня. – Отвали уже, правда.

И я ушла.

Тогда я впервые подумала, что Морган не прав. И всё тут. Не важно, какие у него мотивы. Эта мысль меня поразила. Как будто кто-то взял и разрушил чары. Как будто я каждый день ходила в театр и возомнила себя человеком, разбирающимся в том, что происходит на сцене. Я знала весь репертуар наизусть, и ничто не могло меня удивить. У меня даже был моноколь, и я писала критические заметки в местную газетку. А потом я оказалась в кабинке светооператора и поняла, что пропускала целую жизнь, когда на сцене выключали свет. Не замечала всех этих людей, которые меняют декорации. Думала, это происходит само по себе. Но ракурс меняет всё. Теперь, оказавшись на своем привычном месте в зале, я не могу не заметить силуэты во тьме, бегающие по сцене. Не могу «развидеть».

Но чтоб действительно сменился ракурс – должно что-то случиться. Как минимум, пожар в зале. Или удар по голове. Иначе до меня не дойдет. Интересно, бывает у кого-то по-другому? И почему после удара мысли такие ясные? А всего-то нужно было взглянуть в лицо своему уродству. Или уродству Моргана? Вот что такое дружба. Система зеркал, в которой изображение становится бесконечным. Зацикливается. Единственный способ увидеть свое отражение – другие люди. Чем они ближе, тем точнее. Морган подобрался ко мне так близко, ближе чем кто-либо другой. И я к нему тоже.

Рина просто уехала.

Я до сих пор не знаю, что с ней.

Она больше не появлялась на форуме, не отвечала на сообщения, телефон был отключен. Надеюсь, она просто сменила номер.

Теперь, когда я просыпалась в 5:55 вместе со своим мочевым пузырем, я не думала о летнем душе.

Я пила воду, если хотела пить.

Смотрела в зеркало.

И видела пустынную трассу Одесса – Рени, хрупкую фигуру на обочине, большой палец и свет приближающихся фар.

Когда-нибудь я тоже смогу взять и уехать, если мне не будет нравиться место, в котором я нахожусь. И мне будет плевать на то, который час.

Мое первое путешествие будет в Тирасполь.

Я зайду в подъезд, поднимусь на четвертый этаж, позвоню в дверь. Мне откроет невысокая светловолосая женщина и тут же предложит купить продукцию Avon. Я спрошу, где Рина, и она скажет, что они с сестрой переехали в другой город. Что у них все хорошо.

Что они счастливы.

А до тех пор я буду смотреть в зеркало на стыке сна и бодрствования и постараюсь не перепутать оранжевый свет фар с огнями многоэтажек, заглядывающими в окно.

ФОРУМ

«Alea jacta est».

«Жребий брошен».

Отцвел коварный Саркун. Башенные часы остановили свой ход. Селенье Рхъйаджри скрылось по ту сторону красных скал. Только следы от густого имбирно-чесночного соуса на рубахе Отто напоминали о полуночном веселье.

– Почему-то я проснулся сытым, – сказал он и довольно потянулся. Рядом лежала Сальвия и собирала ожерелье из ракушек.

– Ты снился мне, Отто, – сказала она, – ты громко кричал и с каждым криком из тебя вылетали жабы, а сам ты становился легче, пока не взлетел.

Сальвия отрезала себе волосы тупым ножом и смахивала на мальчишку. Её тонкие губы, растянутые в ухмылке, и высокий голос отталкивали Отто. Но она ходила за ним, как собачонка, и со временем он к ней привязался.

– Нам не дано летать… – Отто запнулся, – у меня такое ощущение, что я что-то забыл.

– Эй, приятель, – окликнул Отто Марк, – письмена.

Отто с недоумением взглянул на свои руки. Они снова были покрыты знаками. Марк смёл ногой замок, который строил последние полчаса, и разровнял песок, чтоб перенести туда изображение с помощью заостренной палки.

– Должны же они что-то значить, – усмехнулся фокусник. Он любил загадки. Любил, когда его разум устремлялся к решению одной задачи, как натянутая стрела, уже готовая вылететь из лука. Мир становился понятным всего на одно мгновение, но этого было достаточно, чтоб снова захотелось жить.

– Чипатиак, – неожиданно для самого себя сказал Отто, – Чипатиак, – снова повторил он, – не могу вспомнить…

Отто обхватил голову руками и упал на колени. Виски пронзила пульсирующая боль. Руки пекло, как будто кто-то залил чернила под кожу и царапал тонким пером, пока знаки не проявятся. Что за чертовщина? Символы стали прорисовываться все более явственно. Вены на руках раздулись. Отто не удержался от крика. Он почувствовал прикосновение к своему плечу.

– Обед! – завопила Сальвия прежде, чем кто-либо успел понять, что происходит, и набросилась на Отто, сбив его с ног.

– Там птица, – объяснила она и вскочила, пытаясь догнать горлицу.

Горлица сделала круг и приземлилась на голову Моргана. Он выставил руки вперед, пытаясь отставить обезумевшую Сальвию. Но не пришлось. Горлица упала, ударилась оземь и обратилась в синеволосую женщину.

– Приветствую вас, – начала она, – это далеко не первая наша встреча, но вы этого не помните. Я – хранительница этого острова. Тот, кто сможет прочитать эти письмена, узнает, как разрушить проклятье и убраться отсюда.

– Но мы счастливы! – возразила Сальвия и закружилась в танце. – Это прекрасное место!

– Попытайтесь вспомнить, как вы сюда попали, – Кора вздохнула, – не сможете. Остров отбирает у вас память. Такова цена.

– Но мы же не помним о том, что ничего не помним, – снова встряла Сальвия, – так что какая разница?

Кора взглянула на всех этих людей. Она не знала, как они здесь оказались. Остров находился вне времени и пространства. Сюда невозможно попасть, отсюда невозможно выбраться… Уставшие, хромые, обезображенные, они снимали с себя одежды и плескались в холодной морской воде. Соль, должно быть, разъедала их раны, но им было все равно. Кто-то валялся в гамаке из пальмовых листьев, кто-то играл на самодельной свирели, кто-то учил двух сросшихся плечами ребятишек игре в го. Они выжили после шторма и попали в новый мир. Нашли укрытие от голода, болезни, старости и жестокости. Им не нужно было смотреть в зеркало, чтоб увидеть своё уродство. Они живут с ним, дышат с ним, танцуют.

И они прекрасны.

Может быть, это тоже выбор? Жить одним днём. Быть счастливыми. Растягивать момент. Раскатывать его, как тонкое тесто (до практически прозрачного состояния), и пускать блинчики по воде.

Зачем им помнить, откуда они пришли, если они никогда туда не вернутся? Почему я так хочу отсюда выбраться? Почему я умею обращаться в горлицу? В чем моя задача? Зачем мне это знать, если можно расчесывать волосы Вайи, угощать сочными яблоками мальчишку-жонглера, летать, расправив крылья и пытаясь обогнать ветер… К тому же есть только один способ узнать, как разрушить проклятье. Почему я чувствую, что готова на это?

Может быть, оставить всё как есть? Может, быть счастливым важнее, чем быть свободным? Свобода предполагает выбор. Выбор делает людей несчастными. Но отсутствие выбора – это несвобода. Этот остров – как рябь на воде. Зыбкий. Поведешь рукой – и нету его. Что произойдет, когда проклятье будет разрушено? Сейчас они молоды, полны сил и надежд (потому что башенные часы стоят на месте, а воспоминания пробуждаются лишь в ночь, когда цветет Саркун). А что будет потом? Они обнаружат себя подвешенными за горло на стрелках календарного циферблата. Осознают, что прошел не один десяток лет, что подошвы их давно истоптаны, а лица загрубели от палящего солнца. Вспомнят, к чему стремились до того, как попали на остров свободы, усядутся на песок и, пропуская его сквозь пальцы, поймут, что корабль давно разрушен. Отсюда никуда не деться, даже если захотеть. Разве что смастерить плот и отправиться в опасное плаванье. В далекие неизведанные земли. Рискнуть. Но возраст уже не тот…

В конце концов, здесь не так уж и плохо.

– Ты права, – ответила Кора после долгого молчания, – наверное, я зря пришла.

Морган нащупал в кармане ложку, принадлежавшую Марку. С белой лилией на черенке. Приданое фрау Блот. Ложка, служившая указателем на перекрестье дорог. Марк заблудился в темном лесу, Амальда заблудилась в темном лесу, они могли бы спасти друг друга, но новоявленный чумной доктор не смел ослушаться друга священника. Они встретились снова. Но не помнили свою историю.

А Морган помнил, как ветер хлестал его по лицу, а он копал землю. Помнил грязь, застрявшую под его ногтями, как ломило спину, слипались глаза, и грудь сжимало от нехватки воздуха, от переизбытка чувств.

– Чипатиак сказал, что я смогу разрушить проклятье, – неожиданно для самого себя сказал Морган, – он сказал мне это перед смертью.

И тогда Кора расхохоталась. Морган не мог оторвать взгляда от её лица. Оно деформировалось от смеха, морщилось, как отражение в кривом зеркале. Её черные зубы и вылетающие изо рта звуки напоминали жужжащий пчелиный рой. Сейчас она набросится, ужалит…

Кора не могла успокоиться. Дикая горлица пела свою прощальную песню.

– Наконец-то! Наконец-то! Он мертв! Он хотел снять проклятие, но он мертв! Я знала, что колдун погорячился. Он не злой, не злой! Это слишком жестокое наказание за сожженный замок! – бормотала она.

– Но как? – Голос Моргана вырвал хранительницу острова из потока мыслей. – Как мне это сделать?

– Очень просто, – усмехнулась Кора, – нужно меня сжечь.

Фраза повисла в воздухе. Она говорит серьёзно или это очередная загадка?

– Я знаю, что делать, – вмешалась Амальда. От неё исходил сильный аромат лавандового масла. Голова раскалывалась. Кажется, она снова не могла заснуть. Лоб проложили глубокие борозды. – Старый Чи сказал, что письмена обретут смысл, когда придет время.

– Как вам удается… помнить? – удивленно воскликнула Кора. – Это невозможно!

– Мы едим много соли, – Амальда поморщилась от яркого света, – и много плачем. Так мы учимся говорить с соленым морем. Наши воспоминания перетекают в рыб. Поэтому мы пьем рыбью кровь…

– Шутишь, да?

Амальда засмеялась. Смеялась она тихо, почти беззвучно, будто рябь прошла по спокойной заводи. Её высокие скулы и чуть раскосые глаза казались высеченными из камня. Красота Амальды была не очевидной, но бесспорной. Даже клеймо на лице её не портило. Неизвестно было, сколько ей лет, но она внушала доверие, и не возникало даже мысли с ней пререкаться.

– Я не знаю. Пока ты не спросила, я не помнила, а как вспомнила – не могу забыть, – пожала плечами знахарка. Будто её не волновало, что происходит. А может, так и было. Амальда считала, что жизнь – это дар, а дареному коню в зубы не смотрят. От этого все равно ничего не изменится. Если написано у жеребца на роду быть сильным и ловким – будет, а если не умеет скакать через барьеры – сломает шею еще в конюшне. Единственная причина, по которой она хотела снять проклятье – освободить Кору. Человек несчастен, только если осознает своё несчастье. Даже если до этого бог весть сколько времени его ничего не беспокоило.

Амальда прикоснулась ладонями ко лбу хранительницы.

– Горячий, – сказала она и достала флакончик с лавандовым маслом, – это поможет.

Кора удивленно посмотрела на знахарку.

– Я читаю боль по твоим губам, – объяснила Амальда.

В глазах немного просветлело. Кора будто впервые увидела остров. Настало время прощаться. Почему когда смотришь на что-то в последний раз, открывается настоящая красота?

В воздухе витало ожидание дождя. Небо затянуло серыми тучами, но солнечный свет просачивался тонкими порциями… Небо и море сливались в одно акварельное пятно, песок блестел от солнца, дышалось легко, несмотря на высокую влажность воздуха. Взгляду не за что было зацепиться. Можно было устремить его вдаль, отправить туда, куда не ступала нога человека, почувствовать, что мир огромен, но до него рукой подать… Несмотря на проклятье, Кора сумела частично вернуть свою память. Все-таки она была могущественной колдуньей. Было ли проклятье наказанием или благом? Она не знала. Но сердце ныло, когда она вспоминала своего покойного супруга. Такая нелепая смерть. Он торговал пряностями с венецианскими купцами и по наивности водил дружбу с неким перечным чиновником, низкорослым жуликом с красными глазками и носом, сплющенным от бесчисленных похождений. Именно он и посоветовал отправиться на север Португалии, в славный город Порто, дабы отведать местного вина «портвейна» и привезти его во Францию. Кора умела читать по рукам и знала, что супруг её будет предан, но его вера в людей была слишком сильна. Будучи идеалистом, он всегда видел свет там, где царила тьма. Она не смогла его уберечь. Венецианские купцы славились своим цинизмом. В частном документе, известном как Кодекс торговцев, фигурировала формула бедствия: «много людей погибло, много товаров испорчено, площадь Сан-Марка зловонна, как никогда». Перечный чиновник отправил его на верную смерть, да ещё и сумел неплохо нажиться! Купец быстро сообразил, что «молодое вино» легко перевезти. Ему удалось узнать, что секрет производства в том, чтоб добавлять в не до конца перебродившее сусло немного виноградного спирта. Но перечному чиновнику было этого мало. Зачем добавлять немного спирта, если можно изменить пропорцию? Крепость напитка повысится, а значит, народ будет доволен… Купец не мог на это согласиться, за что и поплатился жизнью. Его друг не стал мудрствовать. Кубок с вином и мышьяк. Сколько раз Кора пыталась снарядить его в дорогу. Рассказывала о чудесных свойствах безоарова камня, отыскала на ярмарке бивень нарвала (он реагировал на любой яд!), просила нанимать дегустаторов! С трудом уговорила припрятать под одежду кинжал. Но тщетно. Её супруг, толстощекий добряк с широченной улыбкой и огромными руками, не желал видеть зла.

Он умер с закрытыми глазами.

Кора не смогла его спасти. Но могла спасти свою дочь Вайю. Мужчины могут не замечать несовершенства мира, если предпочитают оставаться в тени и сердце их не точит слюна золотой жабы. У женщин единственный выход – быть красивыми. Иначе придется столкнуться с уродливым жестоким миром. Девочка почти не переняла магических способностей. Они передавались в их семье через поколение. Немного умела гадать, говорить с птицами, с рождения ее охраняла горлица. Лицо у нее было свежее, взгляд ясный, в нем отражался её пытливый ум. Кора могла бы хорошо её выдать замуж. Она вздрогнула, вспомнив о той боли, которую испытала, узнав о смерти своего мужа. Не бывать этому!

Подарок от короля стал последней каплей. Прежде она не сталкивалась с зеркалами. Вмиг на неё нахлынуло острое осознание – её время на исходе. Вайю ждет та же судьба. Все мы рождаемся с песочными часами внутри. Вначале песок струится медленно, нехотя… Великодушно ждет, пока мы почувствуем вкус молодости. Ждет, пока нам померещится, что мы вечны. И тут же – утекает сквозь пальцы. Нет, этого не случится с Вайей. Когда красота её исчезнет, что останется? Умение кое-как играть на окарине да сажать дикие розы? Я не хочу этого. Уверена, что и она не захочет. Если бы только она могла понять, но она ещё слишком глупа… Кора не стала дожидаться утра. Решения нужно принимать ночью, чтоб не передумать. Ворвалась в комнату дочери…

– У меня есть платок Старого Чи. Он утверждал, что носил его на шее с тех самых пор, как шаман извлек камень глупости из его головы, – Амальда жестом остановила Моргана до того, как он успел возмутиться, и тут же немного смягчилась, – его нужно сжечь. Такова его воля.

Кора раздала поручения и обернулась в птицу.

– Дождитесь сумерек. Я трижды пролечу над костром и превращусь в птицу. Тогда Морган вырвет перо из моего крыла и бросит меня прямо в костер. Я буду кричать человечьим голосом, умолять вытащить меня, но не поддавайтесь! Я и так прожила слишком долго. Когда истлеет последний уголек, обмакните перо из моего крыла в пепел и напишите на песке знаки. Пепел проявит их настоящий цвет. Не начинайте без Вайи!

* * *

Пламя давно потухло, но дым всё никак не рассеивался. Кора давно умолкла, но крики её эхом отбивались от гладкой поверхности скал. Эхо заглядывало в будущее и возвращало его в прошлое. Безжалостно зацикливало время. Слушайте же! Слушайте ещё.

– Проклятье разрушит тот, кто осмелится взглянуть в глаза… – Морган перешел на крик. – Дальше не разобрать.

Поднялся сильный ветер, засыпал песком послание, заложил уши. Неужели бесполезно перо синеволосой Коры, смеющейся горлицы, вымазанное в пепле, оставшемся после её сожжения?

Вайя вытащила из-под рубахи окарину. Глиняную горлицу с четырьма дырками на спине. Вместо клюва у неё был мундштукообразный выступ для вдыхания воздуха. Вайя сделала глубокий вдох и заиграла, попеременно зажимая дырки пальцами. Ветер разъярился, попытался вырвать свистульку из рук девушки, но с каждым новым звуком его дыхание становилось все тише. Наконец Вайя закрыла все дырки одновременно, окарина издала хрип и ветер смолк.

– …осмелится взглянуть в глаза озера Танатос и увидеть своё истинное лицо…

Вайя прикрыла рот руками. Не может быть. Она до смерти боялась темноты. С самого детства. Однажды мать позвала её в лес встречать полнолуние, дала плетеную корзинку и факел и приказала искать грибы с забавными ушками. Для завтрашнего супа и жизненного опыта. Так она объяснила. Сама спряталась за деревом. Вернулась быстро. Вместо того, чтоб радоваться ночным забавам, Вайя надела корзинку на голову и тряслась от страха. Кора была разочарована. С тех пор Вайя просила кого-нибудь из слуг сидеть в её комнате, пока она не заснет. А если выпадал черед кухарки – было особенно радостно. Старуха пела ей колыбельные, пахла топленым молоком и всегда целовала на ночь. Темнота пугала Вайю не потому, что она верила в призраков или боялась нападения хищных животных. В темноте становилось слишком тихо. Когда глазам было не за что зацепиться, мысли снимали одежды и расхаживали совершенно голыми. Это было невыносимо. И даже плетеная корзинка не спасала. И даже зáмок, её комната с четырьмя узкими бойницами, кровать с широким тюфяком, камин и ночной столик, а на нем огарок свечи и принадлежности для письма – ничего не спасало! Темнота меняла мир до неузнаваемости, даже если Вайя прекрасно представляла себе, как все выглядит при дневном свете. Даже если осознавала, что завтра будет новый день и бояться нечего. Даже если забиралась под одеяло после сытного ужина. Темнота заставляла сердце колотиться быстрее, а ноги мерзнуть.

Помогало только тепло другого человека.

– Я знаю дорогу, – наконец сказала Вайя.

Селенье Рхъйаджри находилось по ту сторону алых скал. Дорога вела сквозь пещеру, вход в которую прикрывал черный валун. Морган и Вайя миновали рыночную площадь (Морган не удержался и несколько минут простоял с открытом ртом у ратуши. Башенные часы поражали воображение). Прошли палаточный городок и наконец оказались в лесу. Несколько белок прошмыгнуло прямо перед носом у них.

Тропинка быстро закончилась, лес становился гуще. Пришлось пробираться сквозь колючки и заросли. Наконец показалась опушка.

– Нам сюда, – Вайя схватила Моргана за руку и тут же отпрянула.

Вскоре они оказались на месте. Озеро Танатос выглядело абсолютно черным, словно было не из воды, а из дегтя.

– Здесь крепкий лед, – Морган достал откуда-то палку и хорошенько постучал, – крепкий, – повторил он.

– Ты не понимаешь, – Вайя начала паниковать, – я совсем не умею плавать.

– Умеешь, – отрезал Морган, – почему-то я уверен, что ты умеешь, – он почувствовал мысленный зуд. Что-то мешало ему понять: почему ему кажется, что они давным-давно знакомы?

– Я не смогу…

– Представь, что идёшь по земле. Нужно всего лишь добраться до центра и взглянуть в своё отражение.

– Слишком просто, – Вайя закусила губу, – ты не понимаешь… увидеть себя настоящего – тяжелое испытание.

– Пойдем, – Морган взял Вайю за руку, – закрой глаза.

Каждый шаг отдавался почти физической болью. Вайе казалось, что она сейчас врежется в стену. Толща воды восстанет, столкнется с ней лоб в лоб и проглотит. Будет медленно и старательно жевать, а потом выплюнет на радость хищным рыбам.

– Морган?

Вайя открыла глаза. Почти не ощутила разницы. Моргана нигде не было. Она оказалась совершенно одна. Посреди абсолютной тьмы. Осторожно опустилась на колени. Невозможно что-либо разглядеть. Как посмотреть в глаза озеру Танатос, если глазницы пусты? Легла животом на лед. Поздно отступать. Она не пойдет обратно. Сама не пойдет. Может быть, удастся заснуть? С острова все равно никуда не денешься. Завтра она и не вспомнит. Что это? Как только Вайя прикоснулась губами к поверхности озера, как только её ресницы затрепетали, а щеки закололо от холода, она смогла разглядеть ещё один слой темноты. Вайя приподнялась немного, зажмурилась, открыла глаза и снова попробовала увидеть своё отражение.

– Не… невозможно, – прошептала она, – у меня нет лица. Морган! – закричала. – Где ты?

Померещилось? Вайя собралась с силами и взглянула снова. Вот она, на шее – окарина, темное платье, коралловые сережки, длинные волосы, заплетенные в рыбацкую косу, а вместо лица – пустота. Кто-то пролил черную краску на её портрет. Странное чувство. Смотришь в окно, а за окном – стена. Вайя судорожно ощупала лицо ладонями. На месте? Что происходит? Ещё раз взглянула. Ни глаз. Ни носа. Ни рта. Но откуда тогда раздается крик? Это она кричит?

– Морган!

Неужели это её настоящее лицо? Неужели ей нужен другой человек, чтоб темнота отступила и она смогла увидеть саму себя?

Нет. Нет.

Что за странный шум? Вайя почувствовала влагу на своих ладонях.

Лед тронулся.

Треснул циферблат на башенных часах.

Вайя не успела даже вскрикнуть…