Текст книги "Флер Д’Оранж: Сердце Замка"

15

На следующее утро после разговора с Верой я отправилась к дому тети Лиды. Подошла вплотную к подножию одной из самых высоких и красивых гор и остановилась, рассматривая пейзаж, который действительно заслуживал внимания.

Утро в N было прекрасным. И хотя всю ночь после разговора с Верой Алексеевой (вернее, утро – я вернулась в гостиницу за час до рассвета) я не сомкнула глаз, головная боль еще не мешала мне наслаждаться природой. Честно говоря, почти всю дорогу от гостиницы до дома секретарши, тети Лиды, я бешено сражалась с чувством самосохранения. Оно было настолько сильным, что я едва не повернула назад. Инстинкт подсказывал мне как можно быстрей бежать на вокзал и уносить ноги из N. Первым же поездом. Но, если б я послушала этот инстинкт хоть раз в жизни, я не стояла бы сейчас возле подножия самой красивой горы.

Дом секретарши находился на окраине города. Это был район маленьких бедных домиков, словно прилепившихся к склону горы. Здесь не было ни турбаз, ни роскошных гостиниц. Некоторые домики напоминали лачуги и мне даже показалось, что кое-где стены из фанеры. Бедный район. Экскурсиям здесь нечего делать. Я завернула за угол, вступила в начало улицы и, вспомнив слова Веры, стала отсчитывать третий дом от угла. Один, два… Я застыла на месте, словно ноги мои приросли к земле. На месте третьего дома было пепелище. Черные, выжженные обломки досок, обугленная земля, на которой когда-то бушевало пламя. Пламя, уничтожившее все. Я стояла и смотрела на черную землю, на мрачный склон горы, нависающий над этим кошмаром. Никакого дома не было. Меня встретило черное пепелище. Еще в детстве я читала в какой-то книжке, что на месте пожара могут водиться призраки. Что ж, в моей ситуации это не плохо. Поймать бы какого-нибудь призрака и расспросить! Но я оборвала свои мысли, запретив думать в таком духе… Это место нагоняло мрачность, такую тоску, что…. Нет, думать в таком ключе тоже нельзя, слишком страшно.

Я обогнула жуткое место и подошла к воротам дома номер два. Это был аккуратненький, чисто выбеленный домик с занавесками на окнах и печной трубой. Деревянная калитка была закрыта. Я постучала в нее – никакого ответа. Наконец где-то вдалеке злобно залаял пес. Занавеска на окне дрогнула. Дверь домика раскрылась. К калитке шла высокая, злобная старуха в потертом ватнике (хотя было лето) и ярком турецком халате. На голове у нее были бигуди.

– Комнаты не сдаются! – злобно крикнула на ходу.

– Да, я не хочу снять комнату!

– Тогда чего тебе надо?

– Тетя Лида. Я ищу ее.

Старуха словно поперхнулась, лицо ее вытянулось и стало таким, будто она проглотила жердь. Тем не менее, сбавила тон, а в ее взгляде появилось любопытство. Она даже оперлась о калитку локтем, показывая, что пока не собирается уходить.

– Кто ты такая?

На мгновение я запнулась. Но, только на мгновение.

– Я ее племянница. Приехала из города.

– Что, за наследством приехала? – старуха злобно захихикала, потом ткнула рукой в пепелище, – так вот оно, твое наследство! Забирай! Целые миллионы!

– Простите? Вы о чем?

– О чем? Тетка еще осенью умерла, а ты только сейчас явилась? Хороша племянница! Слава Богу, который меня такой племянницей не наградил!

– Умерла? Она умерла осенью?

– Сгорела твоя тетка! Заживо сгорела вместе со своим домом и со своими кошками! А вместе с ней и мой сарай сгорел!

– Подождите! Как это произошло?

– А с чего вдруг я буду тебе рассказывать, свое время тратить?

Так. Понятно. В глазах старухи появилась хитрость. Я открыла сумку и дала ей деньги. Она схватила их мгновенно.

– Ладно, расскажу тебе все. Слушай. Было это 15 ноября. Тетка твоя еще на рассвете по каким-то делам уехала в город. Встала в половине пятого утра и пошла на первый поезд в город, на пять тридцать пять. Я видела, как она шла по дороге. Видела, как горел свет в ее окнах. Я еще окликнуть ее хотела, но она так быстро бежала, не оглядываясь, что пока я форточку открыла, она уже была за углом. Ну, целый день ничего не происходило. Дом стоял пустой. А вот вечером… Вечером она вернулась часов в восемь. Она очень медленно шла обратно и такая грустная, как никогда не была. Мне даже показалось, что она плакала. Отперла двери, вошла внутрь. Я слышала, как орали ее кошки. Потом видела, как в кухне зажегся свет. И вдруг раздался страшный взрыв (у меня в комнате выбило все стекла), а дом разом вспыхнул. Я никогда не видела, чтоб дом так полыхал! Он горел сразу со всех сторон, как огромный факел. Она не успела выйти. Было слышно, как она кричала, долго, а потом все обрушилось… Когда приехали пожарные, от дома остались только обугленные головешки. Счастье, что огонь на мой дом не перекинулся. Говорили потом, что у нее в кухне была утечка газа, поломка с газом, поэтому, когда она включила плиту и поднесла горящую спичку, раздался такой взрыв. Страшная штука эти газовые плиты! Лучше уж по старинке… То, что от вашей тети осталось, похоронили у нас на местном кладбище. Похороны пополам оплатили музей, где она работала и школа, в которой работала раньше. Хорошие были похороны, красивые! Было много учеников. Даже из города приехали. А ты, близкая родственница, даже не знала, стыд-то какой!

– Я была в зарубежной командировке. Меня не было в стране.

Ну, теперь знаешь. Сгорело твое наследство. А даже если б и не сгорело, все равно грош цена была ему! Из нашего поселка сейчас все, кто может, бегут. Как тараканы. Только одни старики и остаются, которым умирать негде. Я сама редко приезжаю сюда. У меня дети в городе, так я больше у них. Плохое здесь место, чтобы постоянно жить.

– А отчего дом так сразу вспыхнул?

– Говорили, от того, что все комнаты наполнились газом. За целый день… 15 ноября. Как сейчас помню.

– Вы целый день дома были?

– Ну, да. Я только два дня назад приехала, занималась уборкой.

– А к вам кто-то в тот день приходил? Может, соседи, еще кто?

– Подожди-ка… Кажется, в тот день у меня было двое ребят из города, из газовой компании, проверяли газовые приборы. Ну да, мы еще с соседями потом обсуждали: какая жалость, что в тот день газ проверяли, а ее дома не было и они ей ничего не исправили! Симпатичные такие ребята, студенты, наверное.

– А к тете Лиде они тоже заходили?

– Да, нет! Стучались! Но ее ж дома не было!

– А откуда вы узнали, что они из газовой компании?

– Так они сами сказали! И у соседей они тоже были. В нашем квартале.

– Понятно.

Мне, действительно, многое было понятно. Но, конечно, не все. Я распрощалась с соседкой, которая с подозрением уставилась мне вслед и зашагала обратно. В этот раз прямо к поезду. Больше ничто не могло удержать меня в N: Виктор Алексеев, Поль Верден. Неизвестные, безымянные жертвы. Я думала, что убийства на них закончились. Но, было еще одно. Убийство пожилой женщины, умело обставленное, как несчастный случай. Женщины, у которой никого не было. Одинокой настолько, что по вечерам она разговаривала с кошками. Кошек тоже убили. Вместе с ней. Я не ошиблась, когда какое-то внутреннее чутье заставило выяснять судьбу секретарши Виктора Алексеева. Эта несчастная женщина разделила его судьбу. Почему? Ответ напрашивался сам собой. И я догадывалась об ответе. Это только соседи могли судачить о том, что произошло с ней, когда она вернулась из города. Я то теперь знаю, что произошло с тетей Лидой. Я выяснила ее судьбу. Ее убили. Убили на следующий день после Виктора Алексеева.

В железнодорожной больнице работала моя одноклассница. Бывшая одноклассница, теперь врач-терапевт. Я не общалась с нею лет сто, но, тем не менее, быстро нашла ее телефон. Мне показалось даже, что она рада меня слышать. Когда я изложила свою просьбу, она сразу согласилась помочь.

– Анна? Конечно, я ее знаю! Она работает медсестрой в гинекологическом отделении, а раньше работала у нас в терапии. Отвратительная, злобная баба с гнусным характером! От нас ее перевели потому, что были постоянные жалобы: она грубила пациентам, забывала ставить капельницу, вымогала деньги. Помню, был большой скандал, на нее жаловались главврачу. Ее не уволили только потому, что у нее очень тяжелая судьба: трое детей, муж безработный алкоголик, один ребенок – даун. Жалко такую увольнять. Хоть и плохая медсестра, но как-то не по человечески. Ее перевели в гинекологию. Там она поумерила свой характер. Но есть поговорка – горбатого могила исправит! Я не знаю, зачем она так срочно понадобилась, но сомневаюсь, что тебя ждет хорошая встреча! Завтра у меня дежурство, приезжай в обед, когда все обходы уже закончатся, мы подойдем в отдел кадров и я попрошу дать тебе ее адрес. Мне они не откажут.

В два часа дня я стояла в приемном покое больницы, вдыхая резкий запах дезинфекции и медикаментов. Моя одноклассница располнела, сменила прическу, но осталась такой же жизнерадостной и добродушной, и белый халат очень ей шел. Через полчаса все было сделано. Мы вышли из комнаты с листком бумаги, на котором был записан адрес Анны.

– Слушай, зачем она тебе нужна? Хоть это ты можешь сказать?

– Понимаешь, она связана с одной историей о пожилой женщине, которая умерла в одиночестве и мне хотелось бы побеседовать с ней до того, как приглашать на программу.

– История о пожилой женщине? Мне все понятно! Если речь идет об Анне, значит, она просто не навещала ее и бросила умирать без ухода! Я права?

– Почти!

– Кто была эта женщина?

– Ее тетя. И, насколько я понимаю, Анна действительно навещала ее очень редко.

– Значит, совсем не навещала. Не удивлюсь, если она забыла, что у нее есть тетя!

На этой оптимистической ноте мы распрощались. Анна жила в стандартной девятиэтажке в новом районе. Я оставила машину возле подъезда, с опаской поглядывая на стайку подростков, куривших неподалеку, но наконец решила рискнуть. Я поднялась в лифте на восьмой этаж и позвонила в обшарпанную дверь. Мне долго не открывали. За дверьми слышалась какая-то возня: детские крики, стук ботинок. Наконец дверь открылась: двое мальчиков, лет восьми и десяти, весело побежали к лифту. За ними на пороге возникла их мать. Анне было под сорок. Это была худощавая рыжеволосая женщина среднего роста с громким голосом и одутловатым лицом. На ее лице застыло злое, обреченное выражение.

– Что надо?

– Я по поводу вашей тети из Н.

– Какой еще тети?

– Тети Лиды. Лидии…

Она даже не сделала попытки впустить меня в квартиру.

– Ну и что?

– Вы знаете, что ваша тетя умерла?

– Вы из милиции?

– Нет. Не из милиции.

– Тогда откуда?

– Я просто знала ее и…

– Слушайте, чего вы от меня хотите?

– С вами поговорить!

– А зачем мне с вами говорить? Эта сумасшедшая старуха меня не интересует! После смерти своей доченьки-уголовницы она совсем мозгами сдвинулась. Кроме того, она мне не тетя. Просто была женой какого-то из моих родственников. Сама все цеплялась ко мне, цеплялась, а зачем? Я ей сразу заявила: фиг тебе, сволочи старой, не заберу я тебя в город! Она, конечно, оправдывалась, что у нее такого и в мыслях не было, предлагала с детьми помогать, но кто их, склерозников, разберет!

– Она ведь была совсем не старая!

– Какая мне разница?

– Вы не хотите знать, отчего она умерла?

– Нет. Вы что, из поселка? Хотите взять у меня денег на похороны? Так ничего у вас не выйдет!

– Да, не нужны мне никакие деньги! К тому же, ваша тетя умерла еще в ноябре!

– Так зачем вы ко мне пришли?

– Я хотела узнать, когда вы видели ее в последний раз.

– Да в ноябре и видела! Явилась ко мне неожиданно… какого же числа это было… а, 15! Точно! Явилась 15 с утра, я еще на работу опаздывала, на дежурство.

– Зачем она пришла к вам?

– Да, явилась с ерундой! Бумажки две принесла, чтобы я отправила их по почте какой-то ее приятельнице в N. Я ей говорю: «Что, сама не можешь отдать»? А она прицепилась, как банный лист, отправь, да и все! Я и пообещала, чтоб от этой старой дуры отвязаться…

– Вы отправили эти письма?

– Нет, конечно! Делать мне нечего – деньги на конверты тратить и всякую ерунду отправлять! Бросила этот мусор куда-то…

– В котором часу тетя была у вас?

– С утра! В половине девятого. Я с девяти работаю, опаздывала, а тут она прицепилась. Я готова была что угодно пообещать, только чтобы ее выпроводить!

– Куда она пошла потом?

– Откуда я знаю?

– Но больше она не возвращалась к вам?

– Нет.

– Вы можете отдать мне те письма, которые она вам оставила?

– Да, ради Бога, если найду!

Она захлопнула дверь, прошло минут пять. Наконец, дверь открылась.

– Вот. Держите. Это ее письма. Буду рада, если вы уберете из моей квартиры этот мусор! И вообще, оставьте меня в покое! Вы мне уже надоели со своими расспросами!

– Вас даже не интересует наследство от тети?

– Какое наследство? Вы что, смеетесь? Я же знаю, что у нее ничего не было! Она была нищая, как церковная мышь! А эту ее халупу в деревне и за 500 долларов не продашь!

С этими словами она захлопнула дверь прямо перед моим носом. Я вернулась домой обладательницей двух бесценных писем, написанных рукой тети Лиды. Тех писем, из-за которых ее убили.

Вернувшись домой, я закрыла наглухо двери, занавесила окна и, включив лампу, раскрыла бумажный листок. Первое письмо было адресовано Вере Алексеевой. И, насколько я поняла, это письмо существовало в единственном экземпляре.

«Дорогая моя девочка! Наверняка те деньги, которые ты обнаружила возле своей двери 15 ноября, вызвали у тебя тревогу. Ты будешь бояться, переживать. На самом деле это – твои деньги. Они принадлежат тебе, я поэтому и положила их под твою дверь. Они твои. Я взяла их именно для такой цели. Я не смогу отдать их тебе лично. И, возможно, Когда ты прочтешь это письмо, я буду уже в могиле. Сомневаюсь, что после всего меня оставят в живых. Но единственное, о чем я могу тебя просить – возьми деньги, продай свой дом и беги отсюда, беги поскорей, спасай своих девочек. Я, стоящая в могиле одной ногой, заклинаю тебя сохранить этот драгоценный дар: дар жизни.»

Дальше в письме рассказывалась ее история, та самая история, которую я уже могла предположить. Когда бандиты пришли к Виктору в кабинет через неделю после своего первого визита, она обратила внимание на странное поведение одного из них. Прежде чем зайти в кабинет, он остановился возле ее стола, заговорил с ней, спросил, не скучно ли тут работается, не хотела бы переехать в город, хороший ли директор… Она отвечала односложно, не вступая в долгий разговор. После ухода бандитов, когда она вошла в кабинет к Виктору, он сидел за столом, закрыв лицо руками, и в отчаянии раскачивался из стороны в сторону. Увидев ее, он сказал:

– Это конец. Теперь, точно – конец.

Обладая даром убеждения, она заставила его все рассказать. Виктор рассказал все. Тетя Лида пришла в ужас. Вдвоем они стали думать, как выйти из этой ситуации и как Виктору спасти свою семью. Но выхода не было. Когда тетя Лида вернулась домой в тот вечер, она увидела, что возле ее дома стоит джип. Из него вышел тот самый бандит, который заговаривал с ней в офисе. Без лишних слов он приступил прямо к делу. Он сказал, что от директора им нужна всего одна подпись. Он убедительно предлагает ей помочь на него воздействовать. В крайнем случае, стащить из сейфа его личную печать и подделать его подпись, она ведь наверняка умеет это делать. Они заплатят так хорошо, что она сможет купить однокомнатную квартиру в городе и уехать из этого места, где для нее столько тягостных воспоминаний. Он сказал, что знает всю ее жизнь. И предложил аванс десять тысяч долларов. Вначале она не соглашалась, но потом подумала, что эти деньги могут пригодиться Виктору, чтобы отправить в безопасное место Веру и детей. Она любила семью Виктора, как свою собственную.

Женщина решила обмануть бандитов и, делая вид, что согласна на их предложение, взяла деньги. Окрыленный легким успехом, бандит внезапно разоткровенничался и рассказал ей все. Очевидно, чтобы испугать бедную женщину и подавить ее своей солидностью. Он рассказал, что самые крупные дела их босс ведет с фирмами в одной очень развитой стране. Когда он ушел, тетя Лида уже знала, как действовать. Она решила предупредить посольство той страны, с которой бандиты имеют дела. Возможно, это было глупое и наивное решение. Но для несчастной женщины оно казалось наиболее реальным. Утром обсудив ситуацию с Виктором, они решили, что тетя Лида обратиться в посольство только в том случае, если с ним что-то случится. Она пообещала. Потом к Виктору заявился сам босс и она прочитала визитку, которую Виктор показал ей после их ухода. Потом бандиты исчезли. Просто взяли и исчезли. Тетя Лида и Виктор вздохнули свободно. Виктор даже отпустил свою охрану, которую нанял из города. Они решили, что для своих страшных целей бандиты нашли какое-то другое место и оставили их в покое. Если Виктор знал о том, что в Северной башне незаконно начались какие-то работы, то тетя Лида – нет. Очевидно, он не предупредил ее потому, что всерьез опасался за ее жизнь. Но 14 ноября Виктор не вернулся домой. Когда Вера, вся в слезах, прибежала к ней в дом, тетя Лида все поняла.

Она спровадила Веру домой и после ее ухода села писать письмо в посольство, в котором описывала все, что знала. Тетя Лида понимала, что после гибели Виктора (она не сомневалась, что его убили), она станет второй по счету и не питала никаких иллюзий относительно того, что ей оставят жизнь. Она переживала только об одном: успеть отдать письмо. Рано утром она положила деньги под дверь Веры и уехала в город, чтобы передать письмо. Она боялась отдать деньги лично потому, что догадывалась – за ней могут следить и не хотела впутывать в это дело Веру. Вот. Собственно и все. Это было короткое, обрывочное письмо, написанное в явной спешке. Мне было немного страшно его читать.

Вторым была копия того самого письма, которое тетя Лида собиралась отдать в посольство. Очевидно, несчастная женщина потратила на эти письма всю ночь. Она переписала письмо, оставив копию для Веры, в явной надежде, что, если с ней что-то случится и она не доедет до посольства, то Вера начнет действовать дальше. Бедная женщина даже не догадывалась, что Вера никогда не прочтет эти письма. Когда я дочитала до точки, прошло довольно много времени, это было очень длинное и подробное письмо. У меня было такое чувство, словно меня ударили в солнечное сплетение. Я не могла дышать, не могла говорить, а перед глазами все плыло… И мне казалось, что я попала в какой-то другой мир. Мир, созданный извращенным, страшным разумом. Я не верила в то, что такое может происходить наяву. И, наверное, не поверила бы, если б у меня не было доказательств. Но они лежали передо мной на столе и мне казалось, что с каждой страницы на меня смотрят человеческие глаза. Сотни человеческих глаз. Ужасное ощущение… Я взяла телефон и, набрав номер Сары Янг, предупредила, что приеду утром к ней в офис и привезу с собой бомбу.

Когда я закончила читать вслух (я переводила на английский, ведь Сара не знала русского языка), лицо Сары сравнялось цветом с краской стен и было уже не белым, а лимонно-желтым. Она обхватила голову руками, взъерошила волосы и замогильным голосом произнесла:

– Это не правда! Это не может быть правдой!

– К сожалению, это правда, Сара. Правда от первой до последней строки и ради этого письма умер человек.

– Но кое что в нем все-таки осталось не ясным…

– Разумеется. Кое-чего она не знала. Но я собираюсь все узнать более подробно.

– Я не могу в это поверить.

– Я тоже.

– Хорошо, скажу иначе: это письмо никогда не попадало в посольство!

– Почему?

– Но как… как же… – Сара растерялась, – но, если бы посол это прочел, то…

– То, что бы он сделал?

– Я не знаю! Начал бы расследование. Принял меры!

– Сомневаюсь!

– Что? Почему ты сомневаешься?

– Потому, что прежде чем попасть прямо к послу, любой документ проходит через десятки рук. И на этом пути может затеряться.

– Так. Понятно, – Сара почти рывком поднялась с места, – поехали выяснять!

– Ты думаешь, это получится?

– У тебя, может, и нет. Но я – представитель «Тарквелл-пресс», со мной они будут считаться!

И мы поехали в посольство, в шикарный трехэтажный особняк с огромным количеством охраны в самом центре города. Прежде чем пройти внутрь, нам пришлось подвергнуться множеству процедур, причем предъявление документов и объяснение цели визита в письменном виде было самой легкой. Наконец, увидев документ из «Тарквелл – пресс», они все-таки приутихли, нас допустили внутрь и к нам вышла молодая представительная женщина, в которой я без труда опознала свою соотечественницу. Женщина представилась секретарем из отдела по работе с посетителями и в бессчетный раз спросила о цели визита. Сара Янг сказала, что нас очень интересует письмо, которое они получили утром или днем 15 ноября и что это письмо не могло остаться не замеченным. Женщина надменно подняла свои тонкие брови.

– Мы каждый день получаем десятки писем! Для работы с ними у нас существует специальный отдел! Вы имеете в виду какой-то официальный или государственный документ? Такие бумаги поступают к нам в работу по другим каналам.

– Нет, это письмо от женщины по фамилии (я назвала фамилию), жительницы поселка N.

– Жительницы поселка? – выражение ее лица стало таким, словно я спросила, есть ли у них тараканы.

– Именно! – сухо подтвердила Сара.

– И ради этого вы меня побеспокоили? – еще более надменно поднимая брови, заявила моя соотечественница.

– И еще больше побеспокоим, если вы нам не ответите! – пообещала Сара.

Женщина хотела что-то ответить, но потом вдруг вспомнив, что хамить иностранке и представителю крупного газетного синдиката не безопасно, передумала.

– Одну минуточку, я принесу журнал регистрации! – сказала она, – мы регистрируем все письма от частных лиц, которые к нам поступают.

И вышла, развернувшись на тонких каблуках. Сара презрительно хмыкнула (в тот момент я искренне простила ей это презрение). Она вернулась минут через десять, неся толстый журнал. Открыла нужную страницу.

– Давайте посмотрим… как, вы сказали, фамилия?

– Я повторила. Она провела пальцем по ряду фамилий.

– Вот, пожалуйста. Письмо от такой гражданки зарегистрировано не было!

– Не было? Но это невозможно! – сказала Сара.

– Не было, – повторила она, – такой фамилии в списке нет. Вот, посмотрите сами.

Я посмотрела. Действительно, тетя Лида в списке не значилась. Сара нахмурила брови. Она подумала о том же, о чем и я – что женщина не успела доехать до посольства. Но это было невероятно! Тетя Лида живая и здоровая 15 ноября в 8 вечера вернулась в N и только после 8 вечера ее убили.

Подождите… одну минуту… – сказала я, – когда вам приносят письма, вы их читаете?

– Разумеется! – сказала женщина.

– Особенно, когда вам говорят, что письмо очень важное, не так ли?

– Конечно! – подтвердила она еще холодней.

– Тогда посмотрите, вы когда-нибудь читали это? – я протянула ей копию письма тети Лиды. Женщина взяла, пробежала глазами по строчкам и вернула мне, не прочитав первую страницу. Ее лицо разгладилось.

– Неужели вы приехали ко мне из-за этой сумасшедшей? Успокойтесь! Мы хорошо работаем! Писем от больных людей мы не регистрируем!

– Значит, вы уже читали это письмо?

– Конечно, читала! Я ведь вспомнила! Я даже помню эту женщину: в возрасте, бедно одетая и вела себя, действительно, как больная.

– Как именно?

– Глаза бегали. Руки тряслись. Заикалась на каждом слове. Типичный портрет психически больного человека!

– Почему вы решили, что она психически больна?

– Вы это читали? И вы мне скажете, что это написал нормальный человек? Да у нас каждый день приходят такие же психи и за годы работы я уже научилась их различать! Чего я только здесь не видела! Помню, один требовал виллу и миллион долларов, и угрожал, что себя подожжет. А оказалось, его недавно выпустили из лечебницы! Другая угрожала убить своего ребенка, если мы не дадим ей политического убежища! В результате выяснилось, что у нее не было никакого ребенка! Еще одна писала бесконечные письма о том, что президент – ее потерянный в детстве сын! Еще один являлся с чертежами вечного двигателя и заявлял, что его не понимают в родной стране. Здесь бывают такие психи, что вам и не снилось! И вы считаете, что я не определю больного человека с первого взгляда? Да вы почитайте это до конца – сразу поймете, что написала психически больная! Я только первые строчки прочитала и мне все сразу стало ясно! Мне некогда возиться с бредом всякой сумасшедшей!

– И что же вы сделали?

– Сказала ей, что она должна обратиться к врачу. Она пыталась настаивать, заявляла, что в этом письме все правда. Впрочем, она не скандалила, вела себя тихо, но сразу было видно, что это больной человек! Конечно, я не стала это регистрировать и вернула ей письмо. Она его не взяла. Тогда я на ее глазах разорвала этот бред и отправила в мусорную корзину!

– Что вы сделали? – переспросила Сара с каким-то тихим ужасом.

– Я же сказала: на ее глазах разорвала письмо на клочки и отправила в мусорную корзину! После этого она заплакала и ушла. Ушла тихо, сама. Мне даже не пришлось вызывать охрану.

– Вы… вы… – Сара потеряла дар речи.

– Вы действительно могли так поступить? – я поспешила ей на выручку.

– Разумеется! Я хорошо исполняю свою работу! – заявила сотрудница посольства.

– Но почему вы не показали это письмо кому-то еще? Чтобы это письмо прочел еще кто-то, кроме вас?

– Потому, что в моей компетенции решать такие вопросы! – заявила она с апломбом.

– В вашей компетенции? – ядовито сказала Сара, – я уж постараюсь, чтобы у вас ее было поменьше!

Посольская дама не удостоила ее ответом.

– Все, у меня больше нет времени! – заявила она, – вы только это хотели узнать?

– Нет. Еще мы хотели узнать, каких работников принимают сюда на работу, – сказала Сара, – и еще о том, что место работы иногда следует менять. Особенно таким работникам, как вы.

Брови женщины изогнулись в дугу. Она явно не понимала, что ей говорили. Да здесь и не о чем было больше говорить. Мы молча вышли из посольства, сели в мою машину и вернулись обратно, в представительство «Тарквелл-пресс». Когда мы заперлись в кабинете, Сара сказала:

– Какой ужас! Я до сих пор не могу прийти в себя!

– Видишь, я оказалась права. До посла это письмо не дошло. Оно и не могло дойти…

– Бред сумасшедшей! – в возмущении повторила Сара, – подумать только!

Я печально покачала головой.

– Для таких, как она, все, что не соответствует узким рамкам ее мышления, останется бредом сумасшедшей, даже если она узнает, что цена этому бреду – человеческая жизнь.

– Я все время думаю об этой женщине, – сказала Сара, – думаю, как она одиноко бродила по городу, не зная, куда пойти со своим чудовищным грузом… понимая, что завтра для нее уже нет… От этого становится так страшно… И так сжимается сердце…

– Ей, действительно, некуда было пойти, – сказала я, – везде ее бы встретили точно так же. И, пока она ходила в этом проклятом городе, бандиты проникли в ее дом, подложили бомбу или что-то сделали с газом, чтобы, когда она вернется домой, раздался взрыв.

Мы замолчали. Обо всем этом действительно было лучше не говорить. Я первая нарушила молчание.

– Теперь я точно дойду до конца, – сказала я, – и узнаю то, что не узнала она. Во что бы то ни стало!