Текст книги "Флер Д’Оранж: Сердце Замка"

Кто же этот человек? Лампы закрывали его лицо. Но почему-то мне хотелось подойти к нему совсем близко. Идти, не понимая, что происходит, до конца. Каждое его движение было словно тень над землей. И, подчиняясь этой тени, я падала в какую-то пропасть, в которой никогда не находят ответов. На самом деле (я вспоминала это потом много раз), он сам первый подошел ко мне, хотя мне казалось, что это я шла к нему. Увидев меня в одиночестве возле стойки бара, он подошел сам.

В тот вечер единственным, что разговаривало со мной, было мое состояние холодного бешенства, сжиравшее мозг. Бешенство, словно замкнутое, крепко спаянное кольцо, из которого я не могла найти выхода. Я попала в западню. Я пыталась бороться с этой западней и мозг лихорадочно рвал свои клетки, чтобы найти выход. Выход в захолустье, где нет ни людей, ни машин! Выход в проклятом поселке, забытом Богом! Выход в глазах осуждающих меня людей, моим безумием лишь маскирующих собственную предательскую трусость! Я металась по бару захолустной дыры, металась, как раненый зверь в клетке. Алкоголь наполнял бессмысленным огнем все происходящее вокруг и все это было так нелепо и глупо.

Автостоянка перед турбазой представляла собой прямоугольник, словно слепленный из каких-то неровных линий. Волнистые, разорванные, эти линии (границы стоянки) местами поросли обильной травой. Когда мы только подъехали, я сразу поняла, что это дыра, причем явно не процветающая дыра вообще без клиентов. Деревянное здание выглядело перекошенным, а сама стоянка выглядела так, будто последний автомобиль останавливался на ней лет двадцать назад. На угловой вывеске бара не горело несколько букв. Название бара «Охотничий приют» читалось как «о…т. и…чий…р..ю..т», а лицо женщины за стойкой (как выяснилось впоследствии, она же являлась хозяйкой сего заведения) выглядело так, что сразу же хотелось предложить ей выпить. В общем, полная иллюстрация народной пословицы «я встретил вас, и стал заикой». Духи этой мадам заменял крепкий запах деревенского самогона (настолько крепкий, что казалось она даже обливается им). Дыра, одним словом! Дыра, способная вызвать только одно – злость. Я поняла, что все это было сделано специально для меня назло, в насмешку и не вызывало сомнений – кто это сделал. Тот, кто пытался убить двух зайцев одним выстрелом: сократить расходы и насолить мне, то есть, директор моей съемочной группы. К нему я и развернулась в ярости, как только мы вошли в холл дыры (вдобавок ко всему, в темноватом холле невыносимо воняло жареным луком).

– Ты это специально сделал, так?

– Да, – последовал наглый ответ, – я специально выбрал самую худшую турбазу из всех! Надеюсь, что ты тут не задержишься и поскорее уедешь!

– Можешь на это не рассчитывать! Я не уеду, даже если мне придется спать на голой земле!

– Посмотрим! Знаешь, это заведение на грани закрытия: хозяйка сильно спилась, а турбаза и бар почти разорены. К тому же, здесь почти нет удобств и никогда не было ремонта! Канализация забита, трубы проржавели и вышли из строя, стены покосившиеся, а крыша течет. Можешь не сомневаться, здесь действительно отвратительно!

– Что ж, вот тебе и придется здесь мучаться первому, потому, что я никуда не уеду. А что касается меня, то я могу вынести и худшее! Мне приходилось в жизни видеть условия намного хуже, так что я переживу.

И, гордо вскинув голову, уверенно пошла вперед. Мой энтузиазм несколько улетучился, когда, войдя в номер, я увидела выцветшие обои с пятнами от клопов, кровать с продавленной сеткой, вытертый коврик на полу, разваливающийся гардероб и окно в трещинах. Впечатление усугублял туалет – единственный в конце коридора, и, конечно, неисправный. Я почти выбежала из своей жуткой комнаты, пытаясь срочно взять себя в руки. Мое пребывание или не пребывание в подобном кошмаре зависело только от того, как скоро я отправлюсь в каньон и завершу там свои долгие поиски. Впрочем, я не сомневалась в том, что меня ждет… Когда, бросив сумку с вещами в комнате, я вышла на стоянку к микроавтобусу, на котором мы приехали, я увидела, что никакого ключа зажигания нет (хотя прошло всего десять минут с момента нашего приезда). Я бросилась к водителю. Тот удивленно сообщил, что ключ сразу же забрал директор группы и как вообще могло быть иначе?

– Верни мне ключ! Немедленно! – я ворвалась в номер, ничуть не лучше моего. Судя по спокойствию моего оппонента, его совсем не смущали плохие условия (или он не собирался здесь жить).

– Зачем тебе ключ?

– Я поеду в каньон!

– Разумеется, ты никуда не поедешь.

– Немедленно отдай мне ключ!

– И не подумаю!

– Но это же глупо! Я просто позвоню продюсеру и…

– И отправишься на тот свет уже этой ночью! Кстати, чтобы спасти твою идиотскую шкуру, я дал ему адрес совершенно другой гостиницы – комфортабельной, в туристическом центре поселка. Если тебя станут искать, никому не придет в голову, что ты можешь остановиться в такой дыре на отшибе! Тем более в дыре, которая через пару недель предназначена на снос!

– Еще более глупо! Я ведь вернусь в город, и…

– О нет, я надеюсь, у тебя хватит здравого смысла (если ты выберешься живой из всей этой передряги) не возвращаться на телеканал! Более того, даже там не показываться!

– Вот все и открылось! Ты специально хочешь выжить меня с канала, чтобы занять мое место!

– Тьфу, дура! Неужели ты так ничего и не поняла?

– Нет. Отдай мне ключ!

– А зачем?

– Я поеду в каньон! Поеду одна, если никто не хочет рисковать!

– Нет. Ключ ты не получишь. И никуда не поедешь. Это мое последнее слово.

Взбешенная, я вырвалась в коридор, в дикой ярости способная снести все на своем пути. Впереди послышалась негромкая музыка. Вскоре я оказалась перед дверью бара. Мы подъехали в сумерки, теперь же за окнами была густая, сплошная темнота. Я подумала, что в темноте ехать в каньон бессмысленно. Утро… Я сумею что-нибудь придумать до утра! Бог знает как, но отсюда я вырвусь! Может быть, в каньоне меня ждет засада, даже наверняка ждет, но это не имеет никакого значения! Главное только одно – добраться до каньона, и я доберусь туда, даже если мне придется идти пешком или ползти! Возможно, я и пойду пешком, на рассвете! Силы мои были на исходе, я почувствовала, что в данный момент имеет смысл выпить что-нибудь покрепче и думать дальше, до тех пор, пока не прояснятся мозги простой и доступной мыслью!

19

Я решительно толкнула дверь бара, обыкновенного провинциального бара с бильярдными столами, тихой музыкой и искусственными рогами на стенах. Мои сослуживцы уже успели облюбовать бар, до меня доносился звон посуды, стук бильярдных шаров, смех… Бар находился на отшибе и, кроме нас, в нем было еще несколько человек, судя по всему, местных завсегдатаев. Я подошла к стойке бара и заказала коктейль с водкой. Его налил пожилой бармен, горящий нетерпением вступить в разговор с приезжими из города. Я отвергла все его попытки вступления в разговор, отошла от стойки и, прежде чем опустилась за ближайший столик, дверь распахнулась.

В бар, немного сутулясь, вошел новый посетитель – светловолосый коренастый парень лет 25–27, в джинсах и черной футболке, с каким-то странным выражением лица, словно удивленным или рассеянным, и глазами, которые нетерпеливо бегали по сторонам, а в руке… В руке было нечто, похожее на ключи от машины. Ключи от машины! Стараясь, чтобы мое напряжение не стало заметным, я медленно прошла через весь бар и вышла на улицу. Так и есть, мои подозрения оказались верны. На стоянке, чуть поодаль от нашего микроавтобуса стоял автомобиль – «форд-сиерра», популярная недорогая модель, принадлежащий явно тому самому парню, который только что вошел в бар. Тут меня осенило решение, способное прийти в голову только когда подворачивается счастливый случай. Разумеется, теперь я точно попаду в каньон!

Тут послышались шаги и, обернувшись, я увидела, что на крыльцо турбазы вышел тот самый парень, владелец «форда». Он курил. На его лицо падал свет от неоновой вывески, довольно яркий свет, хотя не все буквы горели. Его лицо снова показалось мне очень странным. Оно было мне знакомо, словно я уже видела этого парня прежде. Но это было не так. У меня неплохая память на лица и мы не встречались раньше, но все-таки… Впрочем, какая разница. Бросив еще один беглый взгляд на автомобиль (словно последний раз утверждаясь в своем решении), я распрямила плечи и, гордо подняла голову, пошла вперед. Я шла по направлению к парню. Я была достаточно пьяна для того, чтобы сохранять вполне нормальный твердый расчет. Из моей съемочной группы никто не хотел ехать со мною в каньон. Из местных жителей ехать со мной никто не захочет ни за какие деньги. Взять напрокат машину здесь было негде.

Я проснулась от струйки дыма, щекотавшей мне ноздри. Он курил в темноте. С удивлением я обнаружила, что лежу у него на груди, свободной рукой он нежно гладит мои волосы, и что мне приятно такое пробуждение (а чем приятно, ни за что бы не смогла объяснить).

– Ты уже не спишь?

– Нет.

В темноте я заново открывала для себя его голос с непривычными нотками мужественной мужской стали. Честно говоря, в самом начале нашего знакомства он показался мне какой-то соплей. Но теперь его голос звучал твердо. Я давно уже не слышала таких голосов.

– Послушай, я хотел… – легкая пауза означала, что он облизнул пересохшие губы, настораживая меня этой непонятной нервозностью.

– Послушай, я хотел признаться тебе кое в чем…

– В чем?

– Понимаешь, я… не случайно появился в этом баре гостиницы. В тот вечер я пришел туда только потому, что приехала ты.

– Что?

– Я знал, что ты недавно приехала, поэтому быстро пришел.

Раньше мне казалось, что огонек его сигареты освещает слишком много. Теперь же тьма стала сплошной. Сгустившимся покрывалом, в котором я не видела ни просвета, ни выхода. Ощущение тревоги нарастало, как снежный ком.

– Но ты не мог знать, что я приеду именно в этот день, именно в эту дыру! (В моих ушах вдруг зазвучал предательский голос о том, что никому не придет в голову искать меня в дыре на отшибе, что в поисках меня станут прочесывать лишь комфортабельные отели в центре).

– Мог. Дело в том, что в каждой гостинице, на каждой турбазе города у меня есть свой человек, которому я плачу за сведения о приезжих. И каждый из моих людей должен сообщить, если однажды появишься ты. Я платил им специально, чтобы первым узнать о твоем приезде. Эти люди из гостиниц… Я не забыл ни одну дыру, даже такую, в которой тебя нашел. Обо всех, посещающих наши места, мне сообщали ночные портье, дежурные горничные, бармены, старшие менеджеры или хозяева. Из той жалкой дыры позвонила хозяйка сразу же, как только вы появились в холле. Там мало обслуживающего персонала, к тому же, эта хозяйка предпочитает все деньги зарабатывать сама.

– Так, – я резко села, отстранившись от него, стараясь изо всех сил, чтобы мой голос звучал спокойно. Так. Значит, ты просто за мною следил. Это верно?

– Можно сказать и так!

– И думая, что наша встреча случайность, я ошиблась?

– Да. Наша встреча не была случайностью. Я специально приехал на машине, догадываясь, что ты будешь искать возможность быстро попасть в каньон.

В каньон?! – это было уже слишком! От страха у меня потемнело в глазах и все спокойствие как рукой сняло, – Но откуда ты мог это знать?

– Я знал. Мне рассказала об этом Вера.

– Вера?

– Что за манера вечно переспрашивать? Вера! Вера Алексеева! Я ведь в самом начале сказал, что хочу кое в чем тебе признаться. Я родной брат Веры Алексеевой. И, так как мы всегда поддерживали тесные родственные отношения, секретов друг от друга у нас нет. Вера рассказала мне все: о твоем прошлом визите в N и о том, что ты интересовалась смертью Вити. Честно говоря, я пропустил почти весь ее рассказ мимо ушей, кроме одной части, той, где речь шла о тебе.

– Почему же, обо мне?

– Потому, что я интересовался тобой. Из рассказа Веры я сделал вывод, что ты еще появишься в наших краях. Хотя бы, из чистого любопытства. И, как видишь, я оказался прав.

– Ты рисковал в своих предположениях. Я могла и не приехать.

– Могла. Но я знал, что ты приедешь. Чувствовал, если хочешь.

– И долго ты ждал так моего приезда?

– Несколько месяцев.

– И все это время платил в гостиницах?

– Платил.

– Но это же сумасшедшие деньги! Почему?!

– Что ты хочешь услышать?

– Разве я не ясно задала вопрос? Какого черта ты устроил весь этот цирк? Зачем следил за мной? Зачем появился мне на глаза? Какого черта не признался сразу, что ты брат Веры? Что ты знаешь? На кого работаешь?

– Успокойся! Я ни на кого не работаю, только на себя. А следил за тобой и ждал только по одной причине. Видишь ли, я очень долгое время был в тебя влюблен. Но, конечно, понимал, что все это несерьезно. Я не из тех людей, которые глупо бегают за недоступными кумирами. Я понимал, что ты далека, как звезда. Просто ты была для меня неким светлым образом, который всегда значил очень много, но одновременно всегда имел неясные, расплывчатые очертания. И вот однажды у моей сестры случилась беда. Погиб Витя, хороший, близкий мне человек, можно сказать, мой друг. Погиб тайно, страшно, появилась вся эта буря сплетен и слухов. Страшно сказать, что пережила Вера из-за всего этого. Я помогал ей, у нее были еще какие-то друзья, которые тоже помогали ей пережить непоправимое… А потом вдруг появилась ты! Я, честно говоря, так и не понял, почему ты появилась. Это было, как гром среди ясного неба. Ты приблизилась, приобрела реальные контуры обыкновенного человека, а, главное, наша встреча стала доступной, ведь из рассказа Веры я понял, что ты еще раз обязательно приедешь сюда посмотреть каньон. Я стал ждать и твердо решил не отпускать тебя просто так, а попытаться с тобой увидеться, попытаться получить хоть какой-то шанс…

– Ты его не получил. И не получишь. Я не верю ни слову из твоей дешевой болтовни! Кто прислал письмо?

– Какое письмо? Куда?

– Ты разве не знаешь об этом?

– Нет. Первый раз слышу!

– Почему я тебе не верю?

– Не знаю.

– Что за друзья у Веры?

– Я не знаю всех ее друзей. Вера всегда была очень общительной, у нее совершенно разные знакомые.

– Что значит разные?

– Из противоположных социальных слоев, если можно сказать так. Ты – тому подтверждение. Ведь сумела Вера познакомиться со знаменитой телеведущей, да еще и вызвать ее в наш паршивенький крошечный городок?

– Почему ты думаешь, что меня вызвала сюда Вера?

– Кто же еще?

– А пистолет? Кто оставил ей пистолет?

Я, пистолет мой. Я знал, что ей угрожают. Вера сказала мне об этом и я купил пистолет, чтобы она могла себя защитить. А какое это имеет значение?

– Ты знал, что хранила Вера в саду? Знал, что она отдала мне?

– В саду? А что могла Вера хранить в саду? Старые грабли? Или черенок лопаты? А может, свои любовные письма? Неужели действительно любовные письма? И с кем у нее был роман?

– Не болтай чепухи!

– А ты не задавай глупых вопросов! Спроси еще, что она прятала под подушкой или в диване! Откуда я могу про это знать? Наверное, какие-то женские дела! Если б там было что-то существенное, она бы мне об этом сказала! А если не сказала, значит там была какая-то ерунда. Вера всегда была сложным человеком. Я люблю ее, я жалею ее, но я не могу знать обо всех ее поступках. В конце концов, Вера – взрослая женщина и у нее своя жизнь. Я не понимаю, какое отношение имеет все это к нам? К нашим взаимоотношениям?

– У нас нет никаких взаимоотношений. Надеюсь, ты не строишь иллюзий. Все, что мне от тебя нужно – только твоя машина!

– Это не так сложно понять.

– Разумеется!

– Ты всегда так откровенна?

– А ты?

– Почему ты считаешь, что я тебе солгал?

– Вся твоя история шита белыми нитками.

– Что именно так тебя настораживает?

– Откуда ты мог знать, что я приеду в конце июля?

– Я уже ответил на твой вопрос! Я не знал, когда точно ты приедешь. Я просто знал вообще, что ты приедешь!

– Не знаю почему, но по какой-то причине я тебе не верю.

– Это не страшно. Не веришь сейчас – поверишь потом. Я не собираюсь тебя торопить или подгонять. Я могу ждать столько, сколько ты хочешь. Могу ждать и тебя, и поездки в каньон.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, может, ты решишь отложить поездку на некоторое время…

– Не говори глупости! Не собираюсь я ничего откладывать!

– Как хочешь.

– Я не могу ждать! У меня нет на это времени. Либо мы едем завтра утром в каньон, либо я не собираюсь иметь с тобой ничего общего! Учти, с тобой или без тебя но я все равно туда поеду! Любой ценой. Любым путем. Так что хватит этих бессмысленных словесных извержений. С самого начала я предупреждала тебя обо всем. Я не собираюсь идти ни на какие компромиссы. Я собираюсь завтра быть в каньоне и заниматься своей работой. Больше я не намерена ничего выслушивать. Либо ты едешь завтра со мной, либо не едешь.

– Я еще не видел тебя такой.

– Ты меня вообще никакой не видел.

– Ладно. Пусть будет так. Хорошо. Смотри только, вдруг сама, первая, пожалеешь.

– Это угроза?

– Упаси Бог! Конечно, нет. Я просто…

– Значит, тема снята. Кстати, я тоже умею угрожать. Так что завтра мы с тобой едем в каньон.

– Тема снята. Завтра мы с тобой обязательно туда едем.

Я улыбнулась, потерлась о его плечо щекой. А потом вдруг вспомнила… Я вдруг вспомнила, что забыла спросить, как его имя.

Помню утро. Оно вернулось ко мне потом, один-единственный раз в жизни. Оно вернулось, когда я пришла в себя на краю обрыва, чувствуя дым, ощущая порезанную травой щеку, возрождающее преддверие жизни. Словно маленький фотографический щелчок. Помню утро. Пелену облачного сизого дыма. Горький вкус первой утренней сигареты. Горькое ощущение, что ночью что-то ушло. Наверное, важное, если я вдруг вспомнила об этом утром.

– Подожди!

– Я стояла, облокотившись о раскрытую дверцу машины. Он уже сидел за рулем. Я готовилась сесть в машину и ехать к своей цели. Было очень рано. Так рано я никогда не встаю. По хилым ступенькам гостиничного крыльца бежал парень из моей съемочной группы. Рыжий оператор. Новенький. На нескольких известных программах уже успевший сделать себе имя. Талантливый мальчик.

– Подожди!

Я обернулась. Он дышал тяжело, с трудом переводя дыхание. Очевидно, бежал с верхнего этажа, пытаясь меня догнать, до того, как машина скроется вдали.

– Подожди!

– Что?

– Может быть, ты не поедешь?

Я усмехнулась, нагибаясь, чтобы сесть в автомобиль, но он снова меня удержал.

– Ну хорошо, допустим, это твоя цель. Допустим, это для тебя очень важно и ты не передумаешь. Но ты, хотя бы, скоро вернешься?

– До захода солнца мы будем на месте.

– На всякий случай, я запишу номер этой машины. Мало ли что…

Мне стало смешно.

– Запиши.

– Не задерживайся, чтобы нам не пришлось тащить из города ментов.

– Если нужно будет искать, лучше ищите сами.

– Будь осторожна.

– Не волнуйся.

– Еще не поздно передумать.

– Ничего со мной не случится.

– Там опасно!

– Я вернусь.

– Мы все будем ждать, когда ты вернешься.

Я уловила нетерпеливый взгляд моего спутника в зеркале заднего вида.

– Мне пора. Не волнуйся. Все будет хорошо.

Я ободряюще улыбнулась ему и села в машину. За поворотом долго виднелся долговязый силуэт человека, провожающего глазами пыльный след нашего форда. Внезапно мой спутник остановил машину.

– Пока не поздно, давай вернемся.

– Нет.

– Ты едешь на смерть! Одумайся!

– Не болтай глупости!

– Мы умрем так же, как умерли все. Это проклятое страшное место. Место, которое создал сам Дьявол!

– Уходи. Я сама сяду за руль.

– Без меня ты не сможешь найти дорогу.

– Ничего, как-нибудь разберусь.

– Ты погибнешь!

– Ну и что? Зато рядом со мной никто не будет распускать слюни!

– Извини.

– Поехали дальше.

– Мы уехали еще не достаточно далеко. Еще не поздно вернуться.

– Убирайся из машины, сопливое ничтожество! Либо ты едешь дальше, либо я сама сейчас тебя вышвырну! И не тяни время! Мы должны вернуться обратно на турбазу до захода солнца! Я пообещала, что мы приедем до темноты!

– Ты пытаешься меня обмануть, правда? Довольно наивно пытаешься! Я ведь все прекрасно вижу. Это написано огромными буквами в твоих глазах. Ты собираешься остаться в каньоне и после темноты, возможно, и на всю ночь. Интересно только – что ты собираешься там делать?

– Что ты болтаешь?

– Интересно, чем же все-таки ты пытаешься заниматься? Кого-то выслеживать? Обманывать? Я все вижу! Наверное, за какие-то особенные грехи Бог наградил меня интуицией. Ты оставила в гостинице свой мобильный телефон. Оставила намеренно. Почему? Ты оставила его, чтобы тебя не стали искать с наступлением темноты. Значит, ты собралась в каньон всерьез и надолго.

– Если мне там понравится – может.

Скользкие от пота ладони. Мне хотелось снимать губами с них бусинки пота. Я прекрасно ощущала – делаю что-то не то. Но сильней и сильней меня подталкивала неизвестная сила и ничего не оставалось, кроме меня и него. Так существовал каньон в глубине моей души и, возможно, это были последние глубины. Всеми порами кожи я ощущала его близость.

Край монеты становился все уже, все реже. Наверное, я убила его в такой же мере, как и каньон. Я столкнула эту машину, как если бы сделала это своими собственными руками. Я сама не понимала, что делаю и как все произошло. Я оплакивала человека без лица в ореоле засыхающих, но остающихся живыми цветов. Обращаясь к Богу, я пыталась вспомнить слова молитвы…

Ясность, поразившая меня, казалось кристальной, как лучи солнца. Испорченное управление в машине. Бесконечная слежка и, наконец, приговор. И еще, навязчивая боль, мысль: в могилу, предназначенную для меня, я забрала и его. Изначально все было устроено так, чтобы ни один из нас не выжил. Какой наивной глупостью было думать, что я спасусь! Какой фальшивой нелепостью было предполагать, что его жизнь ничего для меня не стоит! Как тесно переплелись под оплавленными краями солнечной монеты две жизни – моя и его. Так тесно, как кровавые разломанные кости двух тел, из которых медленно уходит жизнь. Сухость, похожая на спазм, мучительно сдавила горло. Словно вызов, отчаянный вызов судьбе – рывок, сдвинуть искалеченное тело с мертвой точки хотя бы на полсантиметра! Внезапно обугленная материя футболки поддалась под рукой и на мою ладонь упало что-то.

Это был диск для компьютера, завернутый в носовой платок, на котором по всей белой плоскости виднелись ржавые пятна крови. Диск вывалился не из кармана, в его футболке не было карманов. Я поняла, что он был зашит изнутри, вшит в мягкую ткань, спрятан… Медленно, дрожащими руками я пыталась отодрать прилипшую материю от того, что было скрыто внутри. Наконец мне это удалось. Я перевернула. Это был диск с вырезанными цветами. Мои мысли стремительно соединились в бурный поток, ставший сплошным стремительным отчаянием. Горячая соленая жидкость затопила глаза, унося с собой очертания каньона и солнца…

Я оплакивала своего единственного друга, появившегося передо мной внезапно в такой страшный час. Я оплакивала собственное отчаяние, которое не могла объяснить, но от того оно было не менее мучительным. Я оплакивала свою слепоту: как могла не понять, как могла не догадаться о том, что единственным человеком, способным послать такое подробное электронное письмо, был только брат, родной брат Веры Алексеевой! Только он мог знать подробности, мог провести собственное расследование и потом обратиться ко мне… Той, еще способной двигаться рукой, краешками пальцев я ощущала кровавое месиво, оставшееся от его лица.

Мой спутник оказался автором письма, которое привело меня в каньон, тем самым человеком, который открыл для меня совсем иные грани жизни. Именно он, составив письмо и отправив его мне, заставил (вернее, помог мне) изменить собственную жизнь до такой степени, что я словно бы заново родилась на свет и заново стала ощущать себя человеком. Мой единственный тайный друг, он подарил мне кислород в тот момент, когда я задыхалась в тупике. Он отправил мне письмо. Как я могла не понять. А, не понимая ничего, я подарила ему эту страшную боль. Я превратила его в кровавое месиво, лежащее на этой враждебной земле. Кровавый сгусток чудовищной, отчаянной боли…

Человек без лица теперь значил для меня всё. Он значил для меня больше всех в целом огромном и уходящем в высоту мире. Заходило солнце. Внезапно последний солнечный сполох, упав на что-то, отразился огненным пламенем на камнях, причиняя боль моим глазам. С удивлением я повернула туда голову. Справа от меня солнце отражалось неистовым блеском от какого-то металлического предмета. Это было достаточно близко. Не думая о последствиях и о боли, я поползла вперед, оставляя кровавый след на земле, помогая себе раненной рукой, а другой прижимая к себе только что найденный диск. Рывок, еще один, еще один сантиметр боли, отвоеванный у этой земли.

Солнечные лучи ярко отражала воткнутая в землю полоска металла. Это была металлическая пластинка, полированная и достаточно твердая для того, чтобы копать землю. Какая-то деталь от взорвавшегося автомобиля, отлетевшая в сторону, а потому не почерневшая от копоти. Первое впечатление было именно таким. Но, когда подползла ближе, то поняла, что впечатление было ошибочным. На самом деле, это была совсем не деталь машины. Кто-то специально воткнул полоску металла в землю в этом месте. Кто-то пометил именно этот участок каньона, оставил своеобразную метку, которую мне выдало солнце. Я вытащила металл из земли, он подавался достаточно легко.

Теперь в моих руках оказалось что-то вроде лопатки. Не обращая внимания на боль, я принялась копать. Надежда придавала мне силы. Рыхлая влажная земля (почему она была рыхлой и влажной только в этом месте?) поддавалась легко. Объяснение было простым: здесь копали, и не один раз. Возможно даже, землю смачивали водой специально, чтобы она была мягкой и легко поддавалась. Я принялась копать еще более усердно. Представляю, каким зрелищем было все это со стороны! Труп, который сам роет себе могилу. Господи, как же смешно… Страшно смешно… Смех сквозь кровавые, никому не видные слезы. Только все это не так. Я не себе рою могилу! Я рою ее другим! Я уже вырыла ее и это – последний штрих. Последние комья земли… И каждый слой – истина, что я все ближе и ближе к своей цели. Я испытывала необычайную, поднимающую над землей легкость, совершенно позабыв про боль. Теперь путь, пройденный мной, уже не казался таким страшным, несмотря на цену, которую мне пришлось заплатить. От полного триумфа меня отделяла лишь полоска земли. Разумеется, я не могла испытывать боли.

С самого начала я поняла, что следует копать землю не вглубь. Вряд ли то, что в ней спрятано, спрятано глубоко. Я вырыла лишь небольшую ямку, когда металл во что-то уткнулся. Моя самодельная лопатка уперлась в твердую поверхность. Это находилось совсем близко от поверхности земли, как я и предполагала… Еще бы, близко. Если я смогла докопаться одной действующей рукой, балансируя на грани жизни и смерти, то те, кто ее прятал, явно не старались. Или совсем наоборот. Подумать только, если б не заходящее солнце, которое, отразившись на блестящей поверхности, ослепило мои глаза, я никогда бы ничего не нашла! Никогда в жизни! Вот и не верь после такого в судьбу. Ничего не скажешь, действительно, ирония.

Передвинув мою импровизированную лопатку на несколько сантиметров вниз и врезав ее в рыхлый чернозем, я не ощутила никакого упора. То же самое справа и слева. Итак, этот предмет овальной формы, и достаточно небольшой… Воодушевленная собственным открытием, я стала копать живее. А потом обратила внимание на землю, которую открывала слой за слоем. То, что комьями падало с моей лопатки, уже не было обычной землей. Рыхлое серое мертвое вещество немного напоминало пепел или слипшуюся пыль. То, что было зарыто здесь, обладало действительно ужасающей силой! Оно сумело уничтожить чернозем. Никогда я не слышала ни о чем подобном, и тем более не видела похожих химических реакций. Что-то, уничтожающее все вокруг и спрятанное так близко от поверхности. Еще несколько взмахов металлической пластиной, еще более страшный вид вырытой земли. Моим глазам предстал серебристый металлический цилиндр с плохо завинченной крышкой. То доказательство, ради которого я прошла весь этот путь. Я его нашла! Я нашла а, значит, моя жертва была не напрасной. Голова закружилась, как перед потерей сознания, но моя воля была сильней.

Я смотрела на металлический цилиндр – тайное проклятие поселка. Впрочем, он немного расплывался в моих глазах. И причиной этому была моя боль, вернувшаяся кажется, с новой, дьявольской силой… Слезы по щекам, раскаленной жидкостью уносящая каньон и расплавленные края солнца. Губы складывались в языческий ритуал пришедшей впервые в жизни молитвы. Я молилась этому небу и этому солнцу, этой проклятой и убитой земле.

– Не умирай… – я выплевывала засохшую кровь высшим благословением боли, моля человека, который не мог меня слышать, – не умирай… пожалуйста…

Мне хотелось кричать. Обхватив расколотый череп, я вдруг закричала диким голосом:

– Не умирай! Не умирай! Прости меня! Пожалуйста, прости меня!..

Я знала, больше ничего мне не понадобится в жизни, кроме одного. Только чтобы не умирал этот человек без лица, человек, которого я убила. Я? Или каньон? Или мы вместе, соединившись проклятой дьявольской парой? Эха не было среди гор. Были только слезы о моей растраченной жизни. Я раскачивалась над человеком без лица, имени которого я не помнила, раскачивалась в такт собственной боли, повторяя несколько слов как заученный речитатив:

– Не умирай…. Прости меня… не умирай… прости меня…

Я не плакала, хотя мои слезы существовали, только они были глубоко внутри глаз. Я просила небо и солнце, я просила каньон не лишать его жизни. Я готова была отдать абсолютно все, даже собственную жизнь, чтобы этот человек остался, даже если потом мне от этого будет хуже. Все равно. Все вокруг вторило мне в такт, отпевая его уходящую жизнь.

«Прости… прости… прости меня… Я не хотела… Я должна была остановиться… Я должна была спасти тебя… чувствовала, что поступаю не так… Я предвидела этот страшный уход из жизни. Я унесу с собой твою жизнь. Я буду любить тебя до безумия, так, как никто не любил тебя прежде. Ты станешь моим светом, моим дыханием, моей религией, моей верой и моей теплотой… Станешь моим Богом, моей законченной молитвой… Прости меня ради всего святого, прости за то, что я позволила тебя убить, что я не помешала тебя убить, зная, что может случиться в каньоне… Прости во имя окружающей меня пустоты. Прости во имя моей прежней искалеченной жизни…»

Я оплакивала без слез этого человека, ставшего вдруг самой большой моей ценностью за несколько часов отчаянного больного пути. Человека, умершего или близкого к смерти в самом расцвете жизни. Я оплакивала не созданный дом, не рожденных детей, не надетое свадебное платье, не пришедшую искренность неувиденной чистоты, не открытую жизнь обреченной к бессмертию жизни. Я выплескивала из собственного сердца прежде пройденные пути. Мне не нужно было теперь ничего, кроме человека, приходящего ко мне моей смертью. Он был светом, был болью, я поддерживала рукой его голову, умоляя вернуться хотя бы на одно-единственное мгновение. Я хотела быть с ним ради новой, возможной для нас обоих, жизни. Внезапно последний солнечный луч прорезал нависающую надо мной темноту. О чем это я… Ведь все будет не так! Совсем не так, если больше не существует проклятия! Нас найдут. И он будет жить. А когда он вернется в жизнь, все будет совсем по другому.