Текст книги "Три часа утра"

19

С Мэри Юлий познакомился давно, ещё в их бытность абитуриентами, в старом институтском общежитии, насквозь пропахшем разнообразными средствами от клопов и тараканов.

То ли поздно вечером, то ли даже уже ночью кто-то пришёл с очередной бутылкой и с лососем, и выяснилось, что нет хлеба. Командировали Юлия с Вахтангом на поиски. Они поступили умно: вырубили в коридоре свет и стали высматривать двери со светящимися щелями. Час был, по-видимому, действительно поздний, потому что дверей таких на всем этаже обнаружилось, кроме их собственной, только три. В первой комнате их облаяли, не открыв. Во второй за столом сидел, уставившись в книжку, какой-то заучившийся отличник, который долго не мог понять, чего от него хотят, и в конце концов предложил им вместо хлеба лимонных вафель.

– Кушай сам, дорогой, – укоризненно сказал ему Вахтанг и потянул Юлия к третьей двери.

Оттуда после их стука послышалась легкая возня, и через минуту на пороге появилась девица в длинном серебристо-сиреневом халате, с распущенными чёрными волосами и недовольным выражением красивого заспанного лица.

– О-ой, – выдохнул Вахтанг, восторженно уставившись на неё.

– Чего вы грохаете среди ночи? – отнюдь не ласково поинтересовалась Мэри.

– О-о-ой, – обалдело повторил Вахтанг и почему-то попятился.

– Извините, – сказал Юлий. – Мы увидели свет и решили, что вы ещё не спите.

– Мы давно уже спим, – буркнула Мэри. – А свет специально не гасим, чтобы клопы не лезли…

– Что, у вас клопы, да? – спросил Вахтанг по-прежнему восхищённо.

– А у вас нет? – заинтересовалась Мэри.

– Нет, – сладко улыбнулся Вахтанг.

– Мы, если что, на них прыскаем «Примой», и они быстро убегают к соседям, – пояснил Юлий.

Мэри вздохнула.

– Ну, а чего вам надо-то?

– Нам? Хлеба, – вспомнил Вахтанг.

– И зрелищ! – ненавязчиво добавил Юлий.

Мэри фыркнула, но хлеба вынесла от щедрот своих целых полбуханки.

Вконец растроганный Вахтанг принялся красноречиво уговаривать её пойти к ним в гости: у них отличная компания, бутылка, лосось, клопов нет, что ещё нужно человеку для счастья?

И уговорил.

С хлебом они явились, когда спортсмен Гоша Волков, прославившийся тем, что пришёл писать сочинение в красивой маечке с буквами CIA на груди (что это означает «ЦРУ», он тогда, в отличие от преподавателей, не знал), рассказывал, как все ржали над Вахтангом в приёмной комиссии:

– Спрашивают его: «Вы где живете?» – «У знакомых». Они: «Значит, общежитие не нужно?» Он: «Нужно!» Они говорят: «Да зачем же? На квартире учить спокойнее. Если знакомые не возражают…» А он: «Возражают». Они там прямо все полегли. Говорят: «Да что же это они возражают-то, такой хороший мальчик…» – а сами ржут – не могут…

– Ты лучше расскажи, как ты на английском с экзаменаторами попрощался, – посоветовал ему Вахтанг, откупоривая бутылку. – «So long!», говорит. И пошёл, довольный. Они ему с такими рожами: «Молодой человек, это что за фамильярность?» А он ещё с перепугу вместо «I’m sorry» им выдаёт: «It’s all right!».

Потом Юлию сунули в руки гитару, и он спел «Отель «Калифорния» и «Дым над водой». После этого, когда вырубили свет и начались пляски, он обнаружил, что танцует с Мэри.

Где-то около трёх часов утра она потребовала, чтобы он её проводил, и сразу же в коридоре снова повесилась ему на шею. Он спросил:

– Слушай, как хоть тебя зовут-то?

– Маша, – прошептала она. – А тебя?

Тут он внезапно выпрямился и сказал совсем другим, слегка отчуждённым тоном:

– Меня – Юлий. Ты извини, но я, наверное, сегодня лишнего хватил… и вообще, спать пора. Спокойной ночи.

Он ушёл и оставшиеся до конца экзаменов несколько дней вёл себя так, будто этой ночи не было вовсе. Словно в памяти у него случился вдруг провал, и в ней не осталось ни музыки, под которую они танцевали, ни той кровати, на которой они потом сидели в обнимку, ни того сладковатого, волнующего, непонятного запаха, витавшего в коридоре, где они целовались, – препарата против клопов, как ему поведала через несколько лет Мэри, и они вместе от души над этим поугорали, но потом она вдруг добавила, что он так и остался для неё волнующим.

На третьем курсе Мэри вышла замуж за Боба Веденеева. Юлия как раз незадолго до этого исключили из института, и они не виделись очень долго, вплоть до случайной встречи в «Олене». В тот раз она была там не с Бобом, а со своим новым шефом. Они посидели не больше часа и уехали, а минут через двадцать она появилась в зале снова.

Юлий как раз заканчивал очередную песенку их текущего репертуара. Художественные достоинства её были явно нулевыми, поэтому, когда на сцену полетел вдруг из зала букет пушистых белых хризантем, это удивило и его, и наиболее трезвых посетителей. Юлий даже растерялся, что вообще-то с ним случалось не часто: стоял как столб и смотрел на цветы у своих ног с таким видом, будто это было по меньшей мере хорошо замаскированное взрывное устройство. Потом подобрал букет и, спрыгнув с эстрады, подошёл к столу Мэри.

С того вечера они встречались несколько раз в месяц, в зависимости от того, как часто у Боба в первой половине недели возникало желание поиграть в теннис с Гошей Волковым, который устроился после окончания института не по специальности, а тренером в спортшколе.

Юлий долго думал о том, что же он скажет Мэри, когда она в очередной раз позвонит ему, но всё вышло очень просто – снял трубку и, прежде чем успел что-либо сообразить, уже спросил нетерпеливо:

– Стасенька, ты?..

На том конце помолчали, потом Мэри ответила спокойно:

– Нет, это не Стасенька. А Стасенька – это что вообще такое?

– Нам нужно поговорить, – сказал Юлий после долгой паузы.

– Приезжай! Боб уехал к Волкову. Если будем действовать оперативно, успеем и поговорить! – Мэри игриво засмеялась и положила трубку.

Юлию было не до смеха.

Да, он никогда ей ничего не обещал – собственно, ей и не нужны были его обещания. И всё-таки… Как теперь объяснить Мэри, почему их отношения продолжаться не могут? Ему, который открытым текстом неоднократно заявлял, что любовь – это сказка, причём страшная… Ладно, появилась у него Стасенька – это он сказать может. И что дальше? Не рассказывать же Мэри про тот вечер и ту ночь, после которых всё так изменилось!

Он открыл дверь своим ключом, сбросил в прихожей куртку и кроссовки. Мэри вышла навстречу в каком-то умопомрачительном наряде со всевозможными разрезами:

– Привет! Я соскучилась…

– Подожди, – попросил он, высвобождаясь из её объятий. – Я… больше не смогу сюда приходить.

– Та-ак, – протянула Мэри удивлённо. – Значит, Стасенька – это…

– Да.

– Как интересно! – Мэри была явно растеряна и расстроена. – Ну, что же ты стоишь? Проходи, садись… Рассказывай!

– Извини, но об этом я рассказывать никому ничего не собираюсь.

– Вот даже как? Да ты уж не влюбился ли, мой бедный мальчик?

– Может быть, – признал, наконец, Юлий после долгого молчания.

– О! – Мэри не скрывала удивления. – Я не ослышалась? Ты действительно влюблён? Да это же просто сенсация! И что – неужели уже больше трёх недель?!

– Пока меньше, – сказал Юлий, облизнув сухие губы.

– Так, может, всё в норме? Ты же у нас, кажется, не в состоянии никого любить дольше трёх недель. Так, во всяком случае, ты до сих пор утверждал. Или я что-то путаю?

– Ты можешь смеяться надо мной сколько хочешь, если это доставляет тебе удовольствие.

– Дорогой мой, но это действительно смешно… Любопытно, чем же она сумела поразить каменное сердце нашего разочарованного героя? Небесной красотой? Ангельским нравом? Возможно, необычайно высокими моральными устоями? Что же ты молчишь?

– Извини, но мне нечего тебе сказать.

– Как? Совсем? Нет, погоди… Так ты, значит, любишь её, да?

– Похоже, что да, – подтвердил Юлий, по-прежнему не поднимая глаз.

Мэри снова удивилась:

– А зачем же ты мне об этом говоришь? Придумать ничего не можешь? Обычно мужики в таких случаях сочиняют, что бабушка двоюродная заболела, и поэтому времени нет…

Юлий её не совсем правильно понял:

– Время у меня для тебя всегда есть. Если что-нибудь будет нужно…

Мэри засмеялась:

– Юлий, радость моя, что мне от тебя может быть нужно?! Но я всё-таки не понимаю… Мы что, так часто с тобой встречаемся, что у тебя не хватает времени на твоё новое увлечение?

– Я тебе уже объяснил, дело не во времени.

– Так в чём же?

– Ну… просто я так не могу…

– Не можешь? – Мэри усмехнулась. – Вы что, уже живёте вместе?

Юлий снова опустил глаза, сказал, чётко выговаривая каждое слово:

– Живём мы по отдельности.

– Так в чём же тогда дело? Я что, тебе разонравилась?

– Нет. Но это – совсем другое, понимаешь?

– В том-то и дело, что нет. Ты знаешь, один мой бывший поклонник, ну, это до тебя ещё… когда надумал жениться, так мне сказал: «Слушай, – говорит, – ты не устала жить в атмосфере лжи и обмана? У тебя же всё-таки семья, должна, в конце концов, и о муже подумать!» Представляешь? Решил вернуть меня на путь добродетели, даже к благоверному сочувствием вдруг проникся! До сих пор его без смеха вспомнить не могу, – она достала сигарету, закурила от протянутой Юлием зажигалки, бросила на него быстрый взгляд. – С тобой так, к сожалению, не получится…

Несколько минут они сидели молча. Потом Мэри вздохнула, положила голову ему на плечо.

– Представляешь, я до сегодняшнего вечера не знала, что ты такой…

Думала, ты такой же гад, как все остальные.

Он усмехнулся.

– Я давал тебе для этого повод?

– Нет, но я была уверена, что ты просто прикидываешься хорошим…

Юлий засмеялся, потом сказал:

– Мне кажется, гады в чистом виде в жизни встречаются относительно редко.

– Значит, мне на них просто везло, – фыркнула Мэри.

Пепел с её сигареты упал ему на колено, она потянулась стряхнуть его, потом вдруг вскочила и отошла к окошку. Произнесла не оборачиваясь:

– Уходи.

Юлий поднялся. Помолчал и сказал:

– Спасибо тебе.

– О господи! – она нервно ткнула сигарету в горшок с цветком, рука у неё сорвалась, и осколки вперемешку с землей разлетелись по всему полу.

Юлий шагнул было, чтобы помочь их убрать, но она топнула ногой и повторила:

– Уходи!

Он взглянул на неё и молча вышел.

20

В субботу вечером, напившись чаю с вареньем, довольные жизнью Стасенька, Рожнов и Раймонда устроились на «лежбище» и принялись обмениваться ленивыми репликами относительно своих планов на лето.

– Нет, всё-таки я поеду в «Три медведя», – вдумчиво проговорила Раймонда. – Очень хочется на Кохановского в плавках посмотреть…

– Зачем же так далеко ехать, – фыркнул Рожнов. – Спустись на четвёртый этаж да посмотри!

– А он разве в общаге живёт? – удивилась Раймонда.

– Конечно. И по набережной бегает каждый день утром и вечером…

– Бегать может и бегает, но в общаге он не живёт, я точно знаю! – заспорила Раймонда.

Рожнов пожал плечами:

– Ну, если он специально сюда приходит по этажам в тренировочных штанах шарахаться, то, может, и не живёт!

– А что толку, что живёт? По этажам-то он шарахается в штанах, а не в плавках! – заметила рассудительная Стасенька.

– Вот именно, – сказала Раймонда деловым тоном. – Поеду в июле в «Три медведя»… Ты, Стаська, не хочешь?

– Нет, – категорично ответил Вадим. – У Стасеньки нет желания посмотреть на Кохановского в плавках, правда, зайка?

– Ну-у-у, – засомневалась Стасенька, – вообще-то можно бы, но там ведь дурацкий трудовой час каждый день…

– Ничего, – заявила Раймонда решительно. – Это зрелище того стоит!

– Тоже мне зрелище! – хмыкнул Рожнов.

В дверь стукнули два раза.

– Входите! – бодро отозвалась Стасенька, выдавая Рожнову пять карт для игры в «японского дурака».

На пороге возник Дмитрий Валентинович.

– Нет, нет, не входите! – забормотала Стасенька, поспешно спуская с «лежбища» ноги в попытке принять более приличную позу.

Рожнов поморгал, цапнул подушку и небрежно положил её поверх карт.

– Добрый вечер, – приветливо поздоровался Котя. – С наступающим праздником вас!

– Спасибо, и вас тоже, – неуверенно ответила Стасенька – наступающий праздник был вообще-то 8 Марта.

Раймонда хихикнула, а Стасенька в качестве компенсации за моральный ущерб предложила Коте чаю.

– Нет, спасибо, – отказался Крохалёв. – Извините за вторжение, но мне сказали, что Рая у вас, вот я и решил зайти. Кстати, насчёт чая у меня есть встречное предложение: как вы смотрите на то, чтобы отметить праздник на природе? Мне тут знакомые ключ от дачи оставили – на электричке с Московского двадцать минут…

Тут же выяснилось, что смотрят на это все хорошо.

– Только ехать лучше с вечера, – добавил Котя. – А то завтра проспите, как обычно, до двенадцати, времени погулять не останется… Кефир и закуска у меня с собой.

– А там ещё кто-нибудь будет? – полюбопытствовала Стасенька.

Котя засмеялся:

– А кто нам ещё нужен?

Знакомые у него были, судя по даче, не из простых. Внизу в просторном зале стоял рояль – старенький, правда, но ещё вполне приличный. Раймонда тут же начала наигрывать на нём «Собачий вальс». Вадим, впрочем, её быстро согнал и стал, безбожно перевирая мелодию, подбирать на слух «Цыганочку». Раймонда, заливисто хохоча, принялась вносить в его бренчание коррективы, и вскоре они уже бацали что-то совершенно непотребное в четыре руки.

– Ну, а хозяйственными заботами, Стасенька, придется, видимо, заняться нам с вами, – улыбнулся Котя, вынимая из портфеля вышеозначенный «кефир» – две бутылки рислинга и одну – водки.

Стасенька в восторге захлопала в ладоши и поскакала за ним на кухню. Там они, в процессе приготовления роскошного ужина, очень мило поболтали. В основном Котя прикалывался по поводу уровня умственных способностей своих нынешних второкурсников. Задаёшь им по домашнему чтению элементарнейший вопрос: «Почему Человек-невидимка начал раздеваться?» – ну, это в той сцене, где он решил сбежать. Отвечают: «Он решил им приоткрыть свою тайну». Спрашиваешь по сути дела: «А почему он раздеваться-то начал?» Они: «Он был раздражён их поведением».

– Я тогда говорю: «Где у вас логика? Я, может, тоже раздражён вашим поведением, так мне что – тоже раздеться?!» Они ржут и задают мне великолепно сформулированный вопрос: «Но вы – видимый. Не правда ли?» И так мы с ними разбираемся чуть ли не на каждом уроке. Потом декан меня останавливает и спрашивает: «Дмитрий Валентинович, почему во время занятий даже у нас слышно, как ваши студенты смеются? Что вы там с ними делаете – щекочете их, что ли?»

Дальше – больше. Если Котиным студентам нужно составить предложение с причастием настоящего времени, они выдают в основном такие перлы: «Ожидая трамвая, он стоял на автобусной остановке». Или: «Он подходил к ботинкам, осматривая их».

Переводят на русский ещё лучше. Например: «В этот день трудящиеся шествуют по площадям, выражая дружбу и солидарность друг с другом». А также: «Во дворах новых домов предусмотрены дети».

Взять элементарное предложение: «Джозеф Генри, как и Фарадей, происходил из бедной семьи и был вынужден работать с малых лет». Один герой в своё время перевёл его так: «Иозеф Генри любил Фарадея, приходил в его бедную семью и заставлял работать, пока молод». Стасенька фыркнула и поинтересовалась:

– Не Рожнов?

Котя сладко улыбнулся и сказал, что это неважно, с таким многозначительным видом, что всё сразу стало ясно. Стасенька засмеялась и отметила:

– Сейчас у него в основном пятерки по языку…

– Так он же не дурак, – с готовностью согласился Котя. – Просто тогда у него на уме одни девочки были, не до учебы… Ой, с кем он только тогда не гулял!

Дальше Дмитрий Валентинович собирался, видимо, этот последний тезис основательно развить, но не успел, так как на кухню прискакал утомившийся от музицирования Рожнов и предложил свои услуги в качестве дегустатора.

Праздничный ужин удался на славу. Потом, по предложению Коти, опять играли в «японского дурака», травили анекдоты и только в третьем часу ночи в прекраснейшем настроении расползлись по разным комнатам спать.

Перед тем, как забраться в постель, Стасенька выключила свет, так что вернувшийся из ванной Вадим в потёмках налетел на стул и с грохотом его опрокинул.

– Ты что буянишь? – спросила, хихикнув, Стасенька.

– Темно, – пробормотал он каким-то не своим голосом.

– Пить надо меньше, – игриво посоветовала она.

– Это точно, – неожиданно согласился Вадим.

Стасенька машинально отметила, что он должен бы ответить на это что-нибудь вроде «Куда уж меньше!», а вместо «Темно» – «Как хочу, так и развлекаюсь!»

Но только тогда, когда она почувствовала на себе его жаркие руки и губы, Стасенька вдруг поняла, что это не Вадим. Она была в таком шоке, что позвала растерянно:

– Дымочек…

– Стасенька, ты прелесть, – промурлыкал Котя восхищённо. – Меня так родители в детстве называли…

– Дмитрий Валентинович, – ошеломлённо пробормотала Стасенька, пытаясь высвободиться. – Сейчас же сюда Вадим придёт…

– Не бойся, не придёт, – прошептал Котя ей в самое ухо и засмеялся почему-то счастливым смехом.

21

Всю неделю Юлий, как сумасшедший, бросался на каждый звонок, но Стасенька не давала о себе знать.

Восьмого марта он отстоял на рынке дикую очередь за тюльпанами и заехал перед кафе к ней в общежитие. Дверь ему открыл знакомый по прошлому визиту очкастый «организатор конкурса» – кажется, Генрих. В комнате с ним была ещё какая-то девица – сероглазая, с русыми волосами до плеч, ничем особо не примечательная, – впрочем, он не очень-то и рассматривал.

– А Стасеньки нет, – доложил Генрих. – И когда будет – неизвестно.

Девица потянулась к музыкальному центру и убавила звук.

«Гиллана слушают, – отметил про себя Юлий. – Не дураки».

На столе в стеклянной банке красовалась точно такие же чахловатые тюльпаны, как у него. Юлий вытащил букет из «дипломата» и положил рядом:

– Вам не трудно будет ей передать?

– Конечно! – с готовностью откликнулся Генрих.

Времени до кафе оставалось ещё больше часа, и Юлий снова поехал домой. Сидел на подоконнике, курил, разглядывал от нечего делать прохожих. Все девицы, как специально, походили чем-то на Стасеньку: то пушистыми волосами, то розовым шарфиком, то по-кошачьи мягкой, неторопливой поступью – а одна так совсем была на вид вылитая Стасенька, только волосы заколоты по-другому… Юлий швырнул с досадой сигарету в пепельницу и отвернулся.

Так, сегодня восьмой день. Наверное, всё должно быть уже ясно.

В дверь позвонили. Он не сдвинулся с места. Александр звонил не так, а больше ему ждать было некого. По коридору прошаркали чьи-то тапочки, голос соседки пробубнил недовольно:

– Хто ж его знает, постучи…

Постучали не куда-нибудь, а к нему.

Юлий распахнул дверь – это была она, как он мог не узнать её из окна?!

– Здравствуй, – он почувствовал, что голос его звучит холодновато, но ничего не мог с этим поделать – пусть лучше так, чем дать волю мгновенно охватившей его бешеной радости. – Проходи, раздевайся…

Стасенька фыркнула.

– Прямо вот так сразу?..

Юлий усмехнулся:

– Да я не в том смысле…

– Все вы одинаковые! – буркнула Стасенька, проходя в комнату.

Он сел рядом с ней на диван и взял её за руку.

– Почему так долго?!

Стасенька смотрела в пол.

– Ну, понимаешь… у нас сейчас практика в школе – жуткое дело, времени совсем нет…

– Ты обо мне всё это время даже не вспоминала?

Стасенька вдруг вырвала руку и уставилась на него сузившимися от злости глазами.

– Можно подумать, тебя это в самом деле волнует, вспоминала я о тебе или нет!..

– Что с тобой?

– Ничего особенного! Просто меня уже тошнит от всеобщего лицемерия… Ах, вспоминала, ах, не вспоминала! Прекрати разыгрывать пламенную любовь до гроба и стели постель. Это ведь единственное, что тебе от меня нужно?!

– Так, – сказал Юлий. – Быстро успокаивайся и говори, что у тебя случилось.

– Ничего!

– А ведёшь себя так, будто тебя по меньшей мере изнасиловали.

Стасенька взглянула на него с удивлением.

Нет, конечно, изнасилованием то, что у них было ночью с Котей, назвать нельзя, тем более, что он оказался не без способностей, но утром, взглянув на безмятежную физиономию Вадима, который непринуждённо спросил у неё: «Как спалось?», она ощутила отчётливое желание выплеснуть ему в эту самую физиономию свой кофе (несмотря на то, что он был со сгущёнкой).

На обратном пути в тамбуре электрички между ними состоялся разговор, который кое-что прояснил.

– Ну а тебе как спалось? – без долгих предисловий спросила Стасенька.

– Что так вдруг? – якобы удивился Рожнов.

– Вы с ним договорились?

– С кем?

– С Крохалёвым, с кем же ещё?

– Насчёт чего? – удивление было совершенно натуральное.

– Насчёт того, кому с кем спать!

– Ты что – хочешь сказать…

– Хочу! Почему ты ко мне не пришёл?

– Я приходил, дверь была заперта. Я подумал, что ты не желаешь афишировать наши отношения.

– И пошёл на радостях к Раймонде!

– Смеёшься, что ли? У неё же Котя был…

– Котя был совсем в другом месте!

Рожнов задумался на одно мгновение и спросил тем же безмятежным тоном:

– А в каком?

Терпение Стасеньки на этом кончилось:

– Ну, вот что! Если ты действительно ничего не знал, я сейчас пойду и дам ему в морду!

Она решительно повернулась, но Рожнов оттащил её от двери и сказал с усмешечкой:

– Об этом тебе надо было подумать раньше!

Тогда Стасенька размахнулась и отвесила оплеуху Рожнову.

В таком ужасном настроении, разумеется, не следовало ехать к Юлию, но, увидев его тюльпаны, Стасенька вдруг поняла, что это единственный в мире человек, который может с её кошмарным состоянием справиться.

Ей и вправду стало легче, едва она переступила порог его комнаты. Рожнов по уже знакомому маршруту в одно мгновение переместился из её головы за тридевять земель. И всё было прекрасно до того, как Юлий спросил вдруг, вспоминала она о нём или нет.

Во-первых, вопрос подействовал ей на нервы, потому что всё это время Стасенька только тем и занималась, что старательно отгоняла от себя мысли о нём, и это было невероятно трудно.

Во-вторых, Рожнов высунулся на минутку из дальней дали, чтобы напомнить свое «мнение специалиста»: Юлий её не любит и вообще плевать хотел на любовь… Кроме того, Стасенька подумала, что он – такой же, как все, просто не успел ещё показать себя. Так надо дать ему эту возможность, и сразу всё будет ясно. Чем скорее, тем лучше.

Она взглянула на него в упор и спокойно, деловито, с подробностями рассказала о том, как мило она провела праздники. Юлий как-то потемнел лицом и задал вдруг совершенно неожиданный для неё вопрос:

– А почему ты его не выгнала?

– Кого? – удивилась Стасенька.

– Ну, Котю этого…

– Так они же договорились! Если этому подонку всё равно, с кем проводит ночь его невеста, то мне-то уж – тем более!

После этого типичный представитель сильного пола должен был, по логике, выдать Стасеньке краткую, но выразительную характеристику из одного слова и широко распахнуть перед ней дверь.

Судя по выражению лица Юлия, он так и собирался поступить, только решил сначала выяснить кое-какие детали:

– А со мной ты… тогда… тоже – потому что всё равно?..

– Слушай, – разозлилась Стасенька. – Я вот одного не пойму: ты у нас любовью занимаешься исключительно с Машами, дольше трёх недель никогда никого не любил и так далее. И от всех своих девочек требуешь взамен вечной любви и верности, что ли?! Неплохо устроился!

– Да… – сказал Юлий.

Он её будто не слышал, думая о чём-то своём.

– Что – «да»?! – возмутилась Стасенька.

– Хочешь, я набью ему морду? – спросил он.

– Кому? – изумилась она.

– Рожнову твоему… могу и тому, второму…

– Нет, зачем же? – Стасенька почему-то развеселилась. – Рожнову я сама уже отвесила, а Коте – не за что… – она помолчала. – Юлий!

– Что?

– Ты… я тебя вспоминала каждый день. Нет, вспоминала – не то слово. Если честно, я… только о тебе и думала, правда… Просто я обещала Рожнову… – она сбилась и замолчала.

– Погоди, – сказал Юлий. – Вы теперь… ну, заявление ваше – заберёте?

– Конечно! – фыркнула в ответ Стасенька и взглянула на часы. – Слушай, ты уже на десять минут опаздываешь…

– Первый раз, что ли? – отмахнулся Юлий.

– Нет, ну всё-таки… Может, я пойду?

– Никуда ты не пойдёшь, – он поднялся. – Сейчас будем пить кофе. Нет, погоди, кофе потом. У меня же шампанское есть в холодильнике, если, конечно, Бодякшин не выжрал…

Он ушёл на кухню, принёс бутылку и стаканы.

– А свечку? – напомнила Стасенька.

Он улыбнулся.

– Она у меня здесь, на окошке…

Взяв с подоконника стакан со свечкой, Стасенька с удивлением услышала отчётливое ритмичное позвякивание.

– Ты что дрожишь-то? – Юлий снова, как в тот самый первый вечер, стащил со спинки стула чёрный свитер и набросил ей на плечи, завязав рукава на горле.

«Другой давно бы раздевать начал, а этот одевает», – подумала Стасенька и снова засмеялась тихонько. От кошмарного настроения не осталось и следа – всё было прекрасно и замечательно.

Юлий принес из кухни яблоки, ещё какую-то закусь.

Стасенька сидела на разложенном и застеленном диване, болтала ногой и улыбалась. Он как попало бросил всё, что принёс, на стол и сел рядом.

– А свет? – спросила она.

– А шампанское? – напомнил Юлий, придвигаясь к ней.

– Потом… – пробормотала Стасенька. – Свет…

Он зажёг свечку и щёлкнул выключателем.

Дальше получилось так: свой чёрный свитер он с неё стащил благополучно, но, снимая платье, Стасенька задела стакан со свечой и опрокинула его. Горящая свечка упала на Юлия и обожгла ему руку. Он чертыхнулся, тогда как Рожнов в подобной ситуации наверняка помянул бы чью-нибудь мать.

Перепуганная Стасенька включила свет и осторожно повернула к себе его обожжённую кисть.

– Да-а-а… Бинт у тебя есть?

– Нет. А зачем?

– Нужно завязать! – сказала Стасенька и принялась снова одеваться.

Юлий уставился на неё непонимающим взглядом.

– А что случилось-то? Почему ты уходишь?

– Никуда я не ухожу… Я к соседям!

Он пытался её удержать, но Стасенька, не слушая его, выскочила в коридор и принялась грохать в соседнюю дверь. Откуда вышел молодой мужик с пессимистическим выражением лица. Узнав, что ей нужен бинт, он подозрительно оглядел её большими бурого цвета глазами:

– Бинт? А зачем вам? Нанесли кому-нибудь телесные повреждения?

Потом ей Юлий объяснил, что Петя Бодякшин работает в органах и постоянно по долгу службы проявляет повышенную бдительность, но Стасенька от неожиданности растерялась и залепетала что-то насчёт того, что Юлий якобы резал хлеб, и у него соскочил случайно нож.

– Ага, – заключил сосед понимающе. – Выпивали, закусывали. Вели аморальный образ жизни, – но бинт всё-таки вынес.

Перевязывая Юлию руку, Стасенька спросила:

– Как же ты теперь сможешь играть?

Он вытащил из кармана медиатор, попробовал взять его двумя пальцами, чуть заметно усмехнулся:

– Всё нормально. Особенно с учётом нашего уровня…

Свечку больше зажигать не стали. Стасенька выключила свет и быстро разделась. Юлий всё ещё канителился с рубашкой. Наконец он её кое-как снял и окончательно застрял с кроссовками.

– Что там у тебя? – не выдержав, шепнула Стасенька.

– Не распутывается, – ответил он тоже почему-то шёпотом.

– Кроссовки-то мог бы и при свете снять, – резонно заметила Стасенька.

Он засмеялся:

– Я включу?

– Не надо, – сказала Стасенька, хотя уже забралась под одеяло.

– Ну, посвети тогда, – попросил Юлий.

Стасенька взяла протянутую зажигалку, которая тут же у нее выскользнула и грохнулась ему на эту же самую руку. Бинт вспыхнул. Стасенька заверещала. Юлий схватил со стула свитер и, накрыв им руку, погасил огонь.

Стасенька снова включила свет.

– Какой ужас… Тебе очень больно?

Он усмехнулся:

– В самый раз.

Стасенька кое-как размотала почерневший бинт. Ожог был страшноватый, но не очень большой – могло оказаться хуже.

Когда она закончила бинтовать, Юлий с новыми силами принялся за запутавшийся шнурок.

– Подожди… – Стасенька опустилась на колени рядом с его ногой.

– Да ты что! – он вскочил. – Я сам, не надо…

– Сядь и не дёргайся, – она взялась за шнурок и распутала его в два счёта. Поднялась с пола и пробормотала обеспокоенно: – Слушай, может быть, тебе в больницу всё-таки сходить?

– Угу. В реанимацию, – он потянулся к ней, всё задрожало и поплыло.

Рожнов прощально махнул из тридевятого царства рукой и куда-то сгинул окончательно – возможно, провалился сквозь землю.

Про шампанское они так и не вспомнили до утра.