Текст книги "Имеем право"

– Ого! Ты еще в нирване? Просыпайся, и включай голову – на кухне мы будем тебя ждать вдвоем – я и наш завтрак! – и, улыбаясь и выходя из комнаты добавил: – Давай, давай, поднимай себя. Завтрак и, правда, остывает! – и, осторожно, прикрыл за собой дверь.

А сам выдохнул, успокоившись, что Юнка вроде не поняла, что он вчера напился в хлам и не злится на него. «Пронесло, не придется хоть из-за этого оправдываться по-глупому», – подумал он, включая маленький телевизор, укрепленный на стене кухни, и бодро насвистывая под звуки мелодии, несущейся с экрана.

А Юна действительно решила не выяснять никаких отношений и позволить брату прийти в норму. Ей отчаянно захотелось посмотреть, как он будет выкручиваться и оправдываться, когда она, неожиданно ненавязчиво, поинтересуется у него, во сколько он явился домой и где был. Прикольно будет видеть его оправдывающимся!

И девушка, приведя себя в порядок, быстро и решительно достала из шкафа новое льняное короткое платьице, серое – в тон Юркиному костюму! Она, после возвращения домой еще ни разу не надевала платьев…, и сейчас, слегка растерялась от неуверенности – надевать или нет? Юна вздохнула, прижимая платье к себе, и тут же скосила глаза на лежавшую на столе сумочку с украшениями, и импульсивно вынула из нее свои мельхиоровые браслеты, которые так полюбила носить в Греции. Эти браслеты своими собственными руками изготовила Танюшка и их же подарила тогда Юне, по приезду в страну. Надев сейчас эти стильные браслеты, Юна встряхнула рукой и, услышав привычный звон, улыбнулась и мысленно помахав Танюшке рукой в знак приветствия, и уже ни сколько не сомневаясь, уверенно надела новое платье и отправилась на кухню.

Когда девушка вошла в кухню, она, мимоходом отметила, каким удивлением и восторгом сверкнули глаза брата, оглядывая ее фигуру, и потому, в отличном настроении, уверенно села к накрытому столу и с удовольствием съела всё, что предложил ей заботливый братишка. Она ела и жмурилась от удовольствия и нахваливала его кулинарные старания и восхваляла его заботу о себе, как о младшей сестренке, и говорила ему, как она счастлива, что они живут в одной квартире, и что он стал таким классным взрослым братом – и все в таком ключе. По ходу завтрака Юна взмахивала рукой, и браслеты издавали приятный перезвон. А Юра как завороженный, следил глазами за сестрой, которая…. Ну мы-то с вами знаем, кем она на самом деле была, а вот Юна – абсолютно не догадывалась.

Она злорадно мысленно ухмылялась, видя, что лицо у сидящего напротив братца становится все более угрюмым и несчастным. Он вдруг покраснел, начал вздыхать и собрался что-то говорить. «Ага, началось! Щас начнет извиняться за свой ночной загул!» – ликовала девушка и уже почти настроилась на свое милостивое прощение, как ее хмурый братишка неожиданно спросил, и своим вопросом выбил из колеи теперь уже ее:

– Скажи, ты знала, что наша маменька вела дневник?

– Что? Дневник? Откуда ты узнал…. – начала она, удивленно округлив глаза, но Юрка не дал ей договорить, а перебивая, неожиданно взорвался злым упреком:

– Так ты знала? Знала и молчала? Капец…. – выдохнул он и взялся руками за голову, взлохмачивая свои густые волосы, потирая лоб и с ужасом глядя на Юну.

Юне стало вдруг страшно. Страшно от непонимания. Она не понимала, что такого она сказала, и отчего Юрка так отреагировал и тут же начала выяснять:

– Ну и знала! А что тут такого? Ну, писала какую-то ерунду наша мама, ну так что с того? Чего ты так взвился?

– Ерунду? Ты говоришь об этом вот так, с легкостью – «ерунда»?! Охренеть! – парень растерянно недоверчиво покачал головой и вскочил со стула. Он лихорадочно схватил свои сигареты, лежащие на столе, и выскочил на балкон.

Юне хотелось бежать за ним и расспросить – чего же такого она знала и молчала? но попыталась удержаться и осталась сидеть, тупо глядя сквозь прозрачную штору, как ее братец нервно курит. «Так стрёмно он себя ведет. Такой псих, трындец! Чего это он агриться вздумал?» – размышляла Юна, не замечая, что и сама сейчас злится и нервничает и опять стала употреблять забытые сленговые словечки, от которых с такой настойчивостью отучала ее в Греции Танюшка.

Она посидела еще немного, а потом, подхватилась и бросилась в свою комнату – ее осенило – нужно показать брату этот мамин дневник, пусть сам увидит, что там ничего интересного нет, и перестанет злиться, и объяснит ей, наконец, чего так психует?

Она выдвинула ящик маминого стола и достала эту старенькую тетрадку, которая оказалась на том же месте, где Юна ее и оставила, уезжая в Грецию. Перелистнула ее – как будто бы всё так же, как и было, все листы на месте. Но девушке, почему-то стало тревожно. Странное такое ощущение чего-то неотвратимого, словно ветерок прохладный подул и отступил. Юна вздрогнула и, испугавшись, сама не зная чего, стремительно вернулась на кухню. «Скорее туда, где сейчас Юра!» – пульсировало в ее голове. Юну влекло к нему опять, ну, словно как в детстве – она маленькая девочка, а он ее смелый старший брат и там, находясь рядом с ним, будет не так страшно.

А влетая в кухню, девушка столкнулась с братом в дверях. Он с отсутствующим взглядом буркнул, что «пойдет, пройдется». А затем, обойдя Юну, словно она была столбом, помехой на его пути, вышел в прихожую, открыл входную дверь, и, хлопнув ею, ушел…. Он опять ушел…. И она опять осталась одна. Как и два года назад…. Опять. Дежавю? Или это – уже полный капец?

Что это с ним? И что теперь будет дальше?

Ну, то, что происходило два года назад – она еще могла как-то объяснить сама себе – тогда она была растерянной, толстой, бесформенной, кому она такая могла нравиться? Но сейчас?! Юна, ведь видела себя в зеркале и совершенно не боялась, как раньше, своего отражения в нем. Она стала совсем другой – худенькой, стройной, уверенной и главное без этих своих очков.

Она изменилась, она выглядела совершенно по-другому! И она нравилась в таком нынешнем состоянии своему Юрке! Да, нравилась! Она это чувствовала! И еще замечала, как он порой на нее смотрит, когда думает, что она не видит…. И вот что за черт в него снова вселился – ушел и даже не взглянул в ее сторону.

И тут Юну осенило – духи! От брата ночью, помимо алкоголя, пахло чужими духами…. «Вчера он с кем-то был! Ну конечно! Очередная длинноногая. Как же мне сразу-то не дошло…. И сейчас он ушел к ней. А как иначе? Он же взрослый мужчина и ему, элементарно нужна баба. А что я могу ему дать? Хм. Ничего… НИ-ЧЕ-ГО! Ну вот, приехали….»

Юна присела на кухонный стул и, подтянув обе ноги, обняла их руками. Ужасно хотелось заплакать, как в юности, но…. Она ведь слово дала. Она обещала и Тане и себе, там – в Греции, что станет по-другому реагировать на собственного брата. И оставит в прошлом свои глупые претензии к нему и наивные детские посягательства. Какое право она имеет обижаться на него, в самом деле? Он ведь ее брат, братишка, хоть и умный и красивый, и привлекательный, но он – брат!

«Брат! А не мужчина, черт возьми! – шептала она сейчас, и была даже рада, что Юрка ушел. – Вот и хорошо. И не видит моих метаний и мук ревности. И пусть не думает, что она тут с ума сходит. Она не сходит! Или сходит? Или уже давно сошла? О, боже, ну что же мне делать?»

Юна еще долго так просидела – в неудобной позе, прижимая к себе мамин дневник, раскачиваясь на стуле и уговаривая себя остановить поток мыслей, и… не могла – ни раскачивания прекратить, ни мысли из головы выбросить. И лишь когда щелкнул замок во входной двери, она словно очнулась и ожила и опустила на пол ноги, и растерянно, настороженно взглянула на входившего в квартиру Юру.

А тот, непривычно бледный, с цветом лица, похожим на свой спортивный серый костюм, который она ему подарила, взглянул на нее не менее настороженно. Но видимо он-то как раз был в себе уверен, не то, что она – Юна. Потому что брат довольно решительно подошел к ней и, потянув за руку, поднимая ее со стула, хрипло сказал:

– Пойдем в комнату, поговорить нужно.

Он держал ее ладошку своей крепкой рукой и, не отпуская, повел за собой в их когда-то общую комнату и подвел ее к бывшему Юнкиному диванчику. Девушка шла за ним, почти не дыша. Она могла бы сейчас так идти с Юркой хоть на край света или даже могла бесстрашно сигануть за ним в пропасть. И ей все равно было, куда они идут, лишь бы он не отпускал ее руку. Она в это самое мгновенье все и сразу ему простила и забыла обо всех его длинноногих подружках. Сейчас, держа его за руку, она испытывала волшебное ощущение радости единения, ну словно она опять маленькая девочка в коротком платьице, а он – старший брат – и ведет ее в детский сад! Обалдеть, как хорошо!

Но…. чары развеялись, потому что этот брат, подведя ее к дивану, и усадив на него, отпустил ее руку…. Все, конечная остановка, приехали…. Юна очнулась от своих грез и с удивлением взглянула на Юру, который тоже сел на диван, но, уже не касаясь Юны своей рукой. Он отодвинулся на самый дальний край дивана и в руках у брата был какой-то коричневый конверт.

Они взглянули друг на друга. Она с любопытством и ожиданием. Он – растерянно и испуганно. И оба молчали.

Юне страсть как хотелось спросить первой – что это там за письмо, у Юрки в руках, и о чем он хочет с ней поговорить, но за два года она многому научилась у Танюшки, а главное – выдержке и умении владеть собой. Поэтому стоически молчала и ждала. И Юре ничего не оставалось, как брать ситуацию в свои руки и самому начинать нелегкий разговор.

Он вспомнил, как отец частенько ему говорил: «Есть такие вещи, сынок, через которые настоящий мужчина сам должен пройти и не перекладывать на другого» – и Юрка очень старался поступать именно так. Не всегда, правда, получалось, но он, ведь старался! И сейчас тот самый случай – Юра должен все разрулить сам!

Он сейчас был спокоен, причем сам этому удивлялся. Он решил, что выложит все как есть сразу же, без вступления, а там пусть она, Юнка, сама принимает решение – как им быть дальше. Юра уже набрал воздуха, чтобы произнести, заготовленную им и отрепетированную по дороге к дому фразу, но взглянув на Юну, которая сидела на самом краешке дивана, напряженная как струна и красивая до невозможности, вдруг непроизвольно выдал совсем не то, что хотел:

– У тебя уже есть свой парень? – и покраснел от своей несдержанности и нелепости ситуации, потому что Юна, услыхав вопрос, удивленно округлила глаза, и с изумлением на него посмотрела. Он ждал, что же она ответит, и был настолько удивлен ее молчанию, что испугался еще больше и сам себе придумал ответ – «Конечно же, есть. Она ведь два года в Греции провела, такой красавицей стала, разумеется, не могло такого быть, чтобы она ни с кем…. Ну что ж, значит тем проще. У нее есть и будет своя жизнь, а у меня…, а я…. А, ладно. Как будет, так и будет», – и, смирившись со своими собственными убеждениями, решительно, как в воду нырнув, сказал:

– Тут такие дела…. Я, когда вещи Маринины…, то есть, маменькины разбирал, в кармане ее старой кофты нашел вырванный из какой-то тетради лист. Похоже, что она вела дневник. Я не знаю где остальная его часть, но мне для сноса головы хватило и этого листа.

– Ты об этом дневнике ведешь речь? – испуганно спросила Юна и, достав из-за спины старую школьную тетрадь, протянула ее брату.

Юра дрожащей рукой потянулся за этой тетрадью и, буквально, вырвал ее из рук Юны, а сам тут же достал из кармана сложенные вчетверо смятые листы и, раскрыв тетрадь, вложил их в нее. Листы совпали, как родные – даже линия разрыва четко повторяла и дополняла, подтверждая единое целое всей тетради. Он, не глядя на Юну, начал нервно читать, быстро водя глазами по круглому почерку Марины, и по мере чтения, на его лице отражалась вся гамма чувств. Чувств, непередаваемых словами….

Юна, чуть с ума не сошла от любопытства, но держалась из последних сил – она-то знала, о чем там их мама писала в своем дневнике и поэтому почти не волновалась. Ей только ужасно хотелось прочесть то, что было написано на тех листочках, что добавил ее братишка, но она, сцепив руки в замок, сидела молча и терпеливо ждала, когда брат дочитает, чтобы потом уже попросить у него мамин дневник целиком и тоже прочесть начало.

И была очень удивлена, когда Юра быстро дочитав, поднял глаза и посмотрел на нее. Хотя, какое там – удивлена! – она была в шоке от того, что всегда такие живые, горящие, пытливые глаза брата были наполнены слезами и растерянностью. Юрка словно резко повзрослел, вернее даже будет сказать – постарел….

«Что происходит?» – испуганно подумала Юна и, отбросив в сторону все светские приличия и собственные глупые надуманные условности, резко подвинулась на диване к брату и, выхватив у него дневник, перевернула на первую страницу и начала жадно читать, искоса поглядывая на Юру. А по мере чтения, она уже на него не смотрела. Она его вообще перестала видеть – у нее перед глазами складывался пазл, рисовалась ясная и почти реальная картина того, что произошло двадцать четыре года назад в одном из роддомов города Краснодара, в котором появился на свет мальчик Юра, ее брат. Вернее, не брат…. Да, ладно…. Не может такого быть….

Юна прочла заново уже весь дневник, с начала до последней страницы, и, выдохнув, подняла свои глаза на Юру, который сидел неподвижно, напряженно сцепив руки в замок. Они сидели рядом, почти касаясь, и не могли произнести ни слова. Они вглядывались в глаза друг друга, и каждый боялся заговорить первым. Они не знали о чем говорить и что вообще делать дальше.

Юра нашел в себе силы первым. Ему очень жаль было Юнку, ужасно жаль, но он обязан, он должен все ей объяснить до конца, и, конечно же, лучше все сразу. Он вздохнул и, не глядя, на ощупь, найдя рядом с собой, на диване, конверт с заключением ДНК, молча протянул его девушке. Юна, недоумевая, взглянула на протянутый пугающий конверт, но без всяких вопросов взяла и открыла, доставая из него заключение. Прочтя то, что там было написано, она испуганно вздрогнула и взглянула на Юру. А он уже, видимо пришел в себя и немного успокоился, потому что выглядел более уверенным. Он даже руки на груди скрестил, он весь был в ожидании – что скажет его сестра, то есть Юна.

И тут Юну прорвало.

– Как? Как такое могло быть? Ты что – знал? И скрывал? Ты все делал тайком – и анализ этот дурацкий и листы хранил? – она кричала и размахивала перед лицом потрясенного парня маминой тетрадкой и заключением из генетической лаборатории. Ее глаза наполнились слезами, которые стекали по щекам. Но она их даже не утирала, она продолжала кричать: – А я? Я что – опять у тебя на вторых ролях? Я снова в стороне? Я не имею права голоса? Я не имею права знать ничего ни о тебе, ни о себе, ни о нас? Ты сам по себе? А я? Я опять одна?

Она резко поднялась с дивана и оттолкнула руку брата, который…., который пытался ее удержать, обнять, объяснить, но…. Он тоже не знал, что сказать сейчас в ответ этой новой Юне.

А Юна судорожно всхлипывая, рванула в ванную реветь, как поступала в детстве, и заперлась там и не выходила очень долго.

Парень тоже поднялся с дивана и нервно, кругами ходил по комнате, чертыхаясь и ругая себя самыми последними словами. Он обвинял себя в своей глупой спонтанной подаче информации Юне: «А еще мужик называется, совсем не умею говорить с молодыми девчонками, надо же было ее как-то подготовить по-иному. А теперь вон как все обернулось…. Она разозлилась. И правильно, что разозлилась. Что же она – на шею мне с поцелуями должна бросаться из чувства благодарности? Нет, конечно. Да, думал – будет все просто и понятно, а вышло еще хуже. Даже не знаю, что и как ей теперь говорить…»

Прошло минут десять, а Юре показалось, что Юна отсутствует уже десять часов. А когда он услышал, как хлопнула дверь ванной – Юнка вышла – то замер у окна, боясь сделать шаг ей навстречу.

А Юна медленно вошла в комнату, скользнула взглядом по Юре и отвернулась. Она уже привела себя в порядок. Она уже почти успокоилась. Хм…. Ну, как – успокоилась…. Она, хотя бы, больше не плакала. Она пыталась там, в ванной, осмыслить ту новость, что узнала только что и совершенно не понимала, что сейчас испытывает – радость или ужас. А еще страшно жалко стало Юрку. Жуть как жалко…. Ему-то каково было, после того, когда он узнал о себе правду. Он терпел и молчал, ждал результатов ДНК. И виду не показывал, что переживает. А она еще взяла и накричала на него…. Повзрослела, называется. Опять сорвалась, блин….

Юна, не глядя на Юру, подошла к стене, на которой висела большая черно-белая фотография в виде постера. Эту фотографию тогда – десять лет назад, их папа Виктор придумал увеличить и, в виде картины, поместить в их детской комнате. Папа тогда еще был жив. На фотографии были запечатлены Юра и Юна, и на ней им было четырнадцать и десять лет. Она принцесса, леди, а он – рыцарь ее сердца. Как давно, казалось, это было – та их счастливая семейная жизнь вчетвером. Как давно….

Юна всматривалась в свое и Юркино лицо, и была поражена – каким же блеском горели тогда их юные глазенки, сколько любви и веры в счастливое будущее, во взрослую жизнь отразило это любительское папино фото. Папы нет, а память есть. Жаль, что только память и осталась. И, нет и, не будет никакого счастливого будущего. Да и настоящее подернулось дымкой неопределенности…. Так жаль….

Юна почувствовала, как на глаза наворачиваются непрошенные слезы, и вздрогнула от накативших воспоминаний. Она тут же подумала, что нужно опять срочно идти в ванную, приводить себя в порядок, чтобы этот «братец» ничего не заметил и не начал ее жалеть, и уже почти повернулась от стены, как вдруг почувствовала, что ее плечи крепко сжимают руки этого самого брата или кто там он ей теперь? Однофамилец, что ли? Она резко развернулась и, отталкивая его руки, и судорожно глотая слезы, зло прошипела:

– Руки убрал! И не тронь меня! – а когда Юра так и не отпустил ее, а наоборот, продолжал удерживать, то с силой оттолкнула от себя эти, вдруг ставшие такими тяжелыми, мужские руки, яростно произнесла: – И даже не дотрагивайся! Дай пройти!

Юра, увидев злые, полные слез глаза сестры, послушно отпустил ее плечи, но руки не опустил, а уперся ладонями на стену по обе стороны от Юниной фигурки, заключая, таким образом, всю ее в кольцо, ограничивающее ее передвижения.

Он не дотрагивался до нее, как было приказано, даже не касался, но находился так близко, что Юна ощущала жар его тела буквально в сантиметре от себя. Почувствовав тепло его дыхания на своих щеках, Юна замерла от неожиданности.

Она всю свою сознательную жизнь мечтала обнять его, прижаться к нему. Представляла в мельчайших подробностях – как именно это все могло бы быть…. И вот он здесь, рядом, сам только что хотел ее обнять, а она…. Она сейчас почему-то хотела сбежать от него, спрятаться…., но куда ни повернись – везде рядом он, Юрка. Шагни она в сторону – и тут же окажется в его руках. «Нет! Не хочу! Боюсь….» – металась в ее голове паническая мысль. Юна растерялась и ее ярость сменилась испугом и она, перестав вырываться и закусив губу, вопросительно посмотрела в Юркины глаза.

Парень, видя, что девушка замерла и напряглась, вдруг и сам испугался, что она сейчас может внезапно увернуться и сбежать, и он, боясь, что опять не успеет ей сказать, то, что хотел – взволнованно и быстро начал говорить, пытаясь донести до девушки свою мысль:

– Юнка, послушай меня, пожалуйста, ну хоть минуту постой спокойно! Дай сказать! Я так долго молчал. Не могу больше. Если ты действительно взрослая и в состоянии меня понять, то выслушай! – он вглядывался в лицо девушки, которая не произнесла ни слова. Его сестра всегда обожала тайны и секреты, вот и сейчас, несмотря на нервозность ситуации, в ее глазах Юра заметил интерес, и поэтому сам немного снизил градус напряженности в своем голосе и чуть спокойнее продолжил:

– Помнишь ту мою детскую клятву тебе? Ну, ту, когда я заявил что ты – моя дама сердца, а я твой отважный рыцарь? – Юна слегка, согласно кивнула и Юра воодушевленно продолжил: – Я ведь тогда именно так и думал и верил, что мы будем вместе всю жизнь, вдвоем. А потом, позже, когда мне исполнилось восемнадцать, а тебе четырнадцать и ты приползла тогда ночью ко мне пьяному на диван и обняла и прикоснулась губами к моим губам. Я тогда был как во сне или действительно спал, но то, что я ответил на твои робкие прикосновения со всей страстью – это я помню отчетливо! И помнил всю жизнь тот наш сумасшедший поцелуй! – у парня заблестели глаза, и он судорожно сглотнул.

Юна, не отрываясь, смотрела в Юркины глаза и сначала даже не поняла – это что там у него? Слезы?! Или это просто волна воспоминаний так подействовала на брата? Но она и сама невольно вдруг вернулась назад в тот миг, в ту ночь. В тот свой первый в жизни поцелуй, который тогда перевернул ее сознание и влюбил ее в самого лучшего парня на свете – в собственного брата. А потом эта тема стала запретной в их семье на все последующие годы. Ну, надо же! А теперь что? Этот брат оказался вовсе и не ее братом. И она никогда не была его сестрой. Абсурд! Им все, оказывается, было можно, а их запихнули в жесткие рамки правил – «нельзя» Как обидно, блин…. Все в прошлом…. А сейчас Юрка начал зачем-то ранить ее душу этими неуместными воспоминаниями. Дурак бесчувственный! А брат продолжал говорить и Юна, не поверила своим ушам, когда услыхала от него:

– Да я влюбился в тебя, в малолетку! В собственную сестру, прикинь….

– Что? – взорвалась возмущенным криком Юна. – Ты о чем, твою мать, говоришь? И ты еще смеешь мне в этом признаваться? Ты – который ни одной юбки, одетой на этих твоих худых вешалок-моделей, блин, не пропускал. А меня строил всегда и запрещал мне все на свете! Мне ничего было нельзя! Даже машину водить, даже с мальчишками дружить, даже татушку – и ту нельзя. Влюбленный придурок, блин…. – выдав все это на одном дыхании, Юна замолчала, вся кипя возмущением. А Юра, потрясенный глубиной ее претензий, согласно кивнул и с покаянием в голосе продолжил:

– Ты ведь знаешь обо мне почти все и, конечно же, помнишь, сколько у меня потом было девчонок. Да, ты права…. Много. Разных. Я с ними целовался, я с ними спал…. – увидев, как от его слов вздрогнула Юна и на лице у нее проскользнула гримаса неприязни и отвращения, он заторопился и взволнованно вскрикнул: – Да погоди ты! Не злись, дай договорить! Я не собираюсь перед тобой каяться и не пытаюсь тебе причинить боль своими признаниями, я пытаюсь тебе объяснить, – он вздохнул и продолжил: – Да, я пытался найти ту, кто сможет заменить мне тебя, дуреха, понимаешь? Но я так и не смог. Тот наш поцелуй был как эталонный образец, как первоисточник, как подлинник. Камертон! Я всех – слышишь? Всех девчонок сравнивал с тобой, пытался найти у себя в сердце похожие ощущения и эмоции, испытать те же чувства и …. Не смог. Ты всегда была во мне. Как прививка, как заноза, как яд. Как нечто запретное и желанное. За что – думал тогда я? Почему судьба так наказывает меня? И тебя… Я не имел на тебя право. Я видел, что ты тянешься ко мне и, чтобы не натворить беды, решил выстроить между нами барьер. Да и маменька наша в этом сильно помогла, – парень горько усмехнулся, – уговорила меня уехать учиться в Москву, с глаз долой. Она ведь умная и хитрая была, наша мамуля. Ну да ладно, о мертвых либо хорошо, либо ничего. Я выбираю второе. В общем, я дал себе установку – уйти в сторону и вызвать у тебя по отношению ко мне побольше негативных эмоций. Кто ж знал, что твой юный мозг так тебя запрограммирует в ответку мне? Тебя так мотало и бросало из-стороны в сторону, что я испугался и даже домой старался пореже приезжать, чтобы не видеться с тобой. Я думал, что так ты быстрее отвыкнешь от меня и забудешь. А тут ты и сама внезапно уехала. Ну а потом ковид, изоляция, логдаун….

Юна слушала Юру, округлив в удивлении глаза и приоткрыв рот от понимания тех слов, что говорил ей сейчас этот красивый парень. Она слушала и не могла поверить. А он продолжал свою исповедь, блестя глазами:

– Знаешь, Юнка, я думал, что я умру, когда наше непонимание, расстояние, чужая страна и ненавистный ковид разлучили нас на долгие два года. И думал что это все, конец, полный аллес! А тут, дома, вдруг случайно, но – так вовремя, нашелся кусочек маминого дневника, в котором я разглядел главное – мы не брат и сестра! Прости, что я сразу тебе тогда не сказал. Я ведь и сам до конца не верил в это. А сейчас мы абсолютно свободны в своем выборе! И мы имеем право на любовь! И вот я перед тобой, а ты почти в моих руках. А у меня такое ощущение, что это я в твоих руках…. Сейчас только ты можешь, что-то решать и руководить ситуацией. Ты такая стала…. Такая…. Уверенная, такая красивая…. И я честен перед тобой. Скажи, в тебе еще теплится хоть капля былой влюбленности? Скажи, я могу надеяться…. Ну хоть на что-то?

У Юны возникло ощущение космоса и нереальности происходящего. Словно она наблюдает себя и Юрку со стороны. И вот этот красивый, мужественный сильный мужчина, мечта всей ее сознательной жизни стоит сейчас перед ней и почти объясняется ей в любви и предлагает ей сделать выбор и самой руководить? Ну, нифига себе! Это что – реальность? Не может быть…! Или может?! Ого! Ну, спасибо мамочка за такие эмоции. Вот что ты своим давним поступком натворила – я влюбилась в собственного брата, который и…. не брат. А кто? Да никто! Нет, не так! Вернее будет считаться, что я имею на него право, я свободна в своем выборе и только от меня зависит – «Да» или «Нет»! Обалдеть, как круто!

В Юне взбрыкнула ее былая шальная непокорная юность и в памяти всплыли те Юркины слова, которые он говорил ей в тот год маминой смерти, перед отъездом в Москву, и она, с издевкой в голосе, произнесла:

– Ты опять предлагаешь мне расставить приоритеты, найти нового друга, жилетку? А если вдруг я выберу тебя в качестве жилетки, что тогда будет? Ты хорошо подумал? А если я наоборот – не захочу, чтобы ты был моей жилеткой? – она с усмешкой на губах посмотрела в Юркины глаза.

Парень словно окаменел. Он растерянно скользил глазами по лицу Юны, по ее глазам, губам и не находил слов в ответ. Он боялся ошибиться и сказать не то, что Юна хочет услышать, он боялся одним только своим неверным словом все испортить и разрушить окончательно. Его взгляд остановился на глазах девушки, которые были так близко, они были такими родными, хоть и без привычных очков, и так дразнили, так манили, так одновременно обнадеживали, что парень решился и на каком-то подсознательном уровне произнес решительно:

– А зачем тебе жилетка? Действительно! У тебя сейчас совершенно новая жизнь, в которой нет места слезам и жалобам. У тебя впереди счастливая и радостная жизнь. Жизнь успешного и креативного дизайнера! Так что жилетка тебе больше не понадобится.

Он заметил, как после его слов у Юны расширились удивлением и испугом зрачки и чтобы не пугать девушку окончательно, быстро добавил:

– Я предлагаю тебе альтернативу! – и замолчал, наблюдая, как меняется взгляд у сестры, которая вовсе не сестра…. Взрыв мозга, ядерный…!

Юра подождал, пока у Юны в глазах не появился интерес и любопытство, и пока она тихонько и растерянно не прошептала с любопытством: – Какую альтернативу? – и лишь после этого он, с уверенностью в голосе, пояснил:

– Вместо жилетки я предлагаю тебе свои рыцарские доспехи. Я готов защищать и оберегать свою даму сердца от всех жизненных трудностей и невзгод. Может быть, тебе мои доспехи покажутся не такими мягкими, как жилетка, но то, что они будут надежными и крепкими – это я тебе обещаю и в этом могу поклясться. Как рыцарь!

Юна робко улыбнулась уголками губ, услышав это, а затем, когда к ней пришло осмысление и отступило волнение, все увереннее и смелее заулыбалась, как в детстве – во весь рот. Юра, окрыленный успехом, добавил:

– Скажи! Ты согласна быть моей единственной дамой сердца?

– Ты что, делаешь мне предложение? По-взрослому?! Серьезно?

– А ты что, так и не поняла до сих пор? Да, делаю! Я же люблю тебя, моя малышка! И я очень надеюсь на то, что ты меня правильно сейчас поняла! Как взрослая.

Юна недоверчиво взглянула на своего рыцаря и, проверяя, не сон ли все то, что с ней сейчас происходит, сделала малюсенькое движение по направлению к парню, в попытке дотронуться, ощутить его физически. Как вдруг неожиданно была подхвачена, словно вихрем, его сильными руками и уже сама, не замечая как это произошло, обняла и прижала к себе свою мечту, своего рыцаря, своего…. Любимого!

Она не поняла – кто из них первый прикоснулся губами, и в какой момент исчезла комната, исчезло все, что окружало их в их общей квартире. Остались лишь они вдвоем в целом мире! И был их поцелуй – долгожданный, выстраданный, взлелеянный в мечтах и почти утративший надежду на то, что такая возможность могла когда-то осуществиться.

Да, они целовались. Он и она. Юра и Юна. С благословения небес, с разрешения морали, с повеления небесной канцелярии, все записи, в книге которой были четко исполнены. Их поцелуй был как лекарство, как волшебное снадобье, которое отметало все былые сомнения и страхи, а вселяло надежду и уверенность на счастливое сегодня и завтра.

Юна с сожалением отстранилась от губ любимого мужчины, но по-прежнему находясь в кольце его рук, превратилась в кокетливую девчушку и произнесла.

– Я, пожалуй, соглашусь, но…. с одним условием, – а увидев, как ее Юрка вдруг насторожился и испуганно смотрит на нее, пояснила: – С условием, что ты мне сейчас быстро, не задумываясь, назовешь максимальное количество позитивных слов на букву «С», чтобы я окончательно перестала бояться этой буквы, которая принесла нам столько страдания, смертей, страха…. – и, озорно сверкнув глазами, потребовала: – Ну, приступай, мой рыцарь! – И отступила на шаг в ожидании.

Юра, ошеломленный и обрадованный одновременно такой необычной просьбой своей дамы сердца, уверенно тряхнул головой и с достоинством рыцаря, кивнув и став серьезным, опустился перед Юной на одно колено, и начал пылко говорить:

– Самая смелая, самая сильная, самая самостоятельная, самая сдержанная, самая светская, самая славная, самая светлая, самая сладкая, – а увидев как радостно начинает улыбаться его словам Юна, воодушевленно продолжил перечислять, преданно глядя в глаза удивительно похорошевшей сейчас девушке: – Смешливая, солнечная, сексуальная и соблазнительная! Симпатичная, сказочная, сногсшибательная, стройная, страстная! Сенсационная, секс-бомба, супер-классная, супер-пупер….

– Все, достаточно, Юрка! Остановись, – заливисто хохотала Юна, утирая слезы радости и потянула его за руку, призывая встать с колена.