Текст книги "Имеем право"

– Пиво, сок, кофе, чай?

– Колу, – в очередной раз, усмехнувшись, произнесла его сестра.

Юра даже выдохнул с облегчением (ну хоть не пьет!) и, заказав им обоим по стакану ледяной колы, удобно устроившись в кресле, принялся внимательно рассматривать сидевшую напротив него Юну. Он думал, что своим выражением глаз смутит свою сестру и даст ей почувствовать, кто здесь сейчас главный, но заметив, каким равнодушным взглядом одаривает его сейчас Юнка в ответ, даже вздрогнул от неожиданности. А сестра, криво улыбаясь, нетерпеливо произнесла:

– Я знаю, тебя мама выдернула из Москвы. Она мне говорила, что ты приедешь меня убеждать в моей неправоте. Ну, давай, братец, приступай! Строй меня! Я как новобранец, готова к построению! – Она резко провела ладонью по своей коротко стриженой голове, и откинулась на спинку кресла.

– Вообще-то я хотел просто с тобой поговорить, по душам, но…. – парень развел руками: – Но, похоже, по душам не получится. Давай…. просто поговорим. Скажи, ты мне можешь объяснить – на хрена это всё? – не выдержал он собственного спокойного тона и повел рукой в сторону сестры. – Стрижка, одежда твоя идиотская, тату еще вот удумала сделать. Кстати, что хоть набить хотела? – улыбнулся он, беря себя в руки и уже более миролюбиво оглядывая Юнку.

– Инь-янь, – ответила Юна, глядя на него исподлобья.

Не признаваться же этому братцу, что вначале она хотела набить на плече две буквы «Ю», переплетенные между собой, но в самый последний момент, передумала и остановила свой выбор на символе «Инь-янь». Да и тот, пожалуй, ей не позволят сделать, – удрученно подумала Юна и грустно вздохнула, заметив, что брат снисходительно улыбается, но вслух упрямо и с вызовом сказала:

– Чтоб ты понимал! Если хочешь знать – Инь-янь – это главный символ гармонии во взаимодействии противоположностей, это единение противостоящих стихий, их постоянная борьба. – Юна усмехнулась, глядя на брата и спросила, уточняя: – А мы же с тобой и есть такие противостоящие стихии, не так ли? – и девочка гордо взглянула на своего брата, хвастаясь своей эрудицией.

«Какая же она, по сути, еще малявка совсем. Ранимая и гордая. Глупая маленькая девочка», – грустно подумал Юра, разглядывая сестру, а вслух сказал:

– Это здорово, что ты такая у нас начитанная, молодец. Но я бы хотел добавить, что об этом символе еще сказано, что темная и светлая сторона человеческой души не могут существовать друг без друга. – Юра хотел еще рассказать сестре, что среди других значений этого символа выделяется бесконечность вселенной, указывая на постоянную смену жизненных циклов, а также олицетворение вечной любви, но вовремя прикусил язык.

– Да читала я! – нетерпеливо отмахнулась Юна и, усмехнувшись, сказала: – Ой, не могу! Не смеши! Ну, прям, как мы – две стороны, – и тут же с сарказмом уточнила: – Ты у нас кто будешь – темная или светлая? Я-то точно, темная. А ты у нас белый и пушистый, весь такой правильный, отличник, да? Отличный от других, отличный во всём! – Девочка, не заметила, как начала заводиться и повышать голос. – А я вот, видишь – чучело тёмное, неграмотное. Я же разве заслуживаю внимания и уважения? Я – никто. – Юна, не замечая, что из глаз у нее уже начинают течь слезы, зло выпалила: – И вообще, хватит меня строить и воспитывать. Давай, не парься. Уезжай в свою Москву и живи там спокойно. И мне не мешай. Воспитатель, блин, старший. Капец.

Юна по-детски шмыгнув носом, отвернулась и ладонями вытерла слезы. Она хотела вскочить со стула, но Юра удержал ее руку над столом и примиряюще произнес:

– Ладно, не злись, не буду я тебя строить. Расслабься, – и, заглядывая ей в лицо, предложил: – Давай заключим перемирие. Как взрослые. И я уеду. Не буду тебе мешать жить так, как тебе самой захочется. – И замолчал, ожидая, как отреагирует на его слова Юнка, которая с детства обожала секреты и страшно любила заключать различные пари. И не промахнулся – его сестра ожила и, уже спокойнее, с любопытством взглянула на него.

Юра, обрадованный ее реакцией, тут же начал миролюбиво говорить с сестрой и не так, как старший и умный, а без всяких нравоучений и советов – просто, как ее ровесник. Он так же, как сестра, использовал сейчас в своей речи сленговые молодежные словечки, он пытался говорить с ней на ее языке, в ее тональности. Он старался быть собеседником, старшим приятелем, а не учителем. И это у него почти получилось. Юнка перестала быть похожей на ежика в тумане, а вполне осмысленно слушала то, о чем говорит ее брат и сама тоже высказывала ему свое мнение по тому или иному вопросу.

А говорили они обо всем.

И, смеясь, о своем детстве вспомнили. И немного погрустили, заговорив о папе. И пожалели маму, которой тоже сейчас нелегко живется одной и далеко не сладко. Юра рассказал о своих трудностях, с которыми он столкнулся, живя один в Москве. И с пониманием, выслушал жалобы сестры на требовательных учителей и тупых подруг. Словом, они просто разговаривали, как два умных и взрослых человека, два родных и близких человека.

А еще Юра признался Юне, что она очень красивая девчонка. А когда у сестры после таких слов радостно засверкали глазенки, то тут же просто попросил сестру не уродовать себя и не прятать свою красоту под бесформенной одеждой. И еще – не расстраиваться, что не удалось набить тату. Разве какое-то там тату сможет передать ту яркость и неординарность, коей обладает его сестренка? Это лишнее. А в конце разговора пообещал, что постарается почаще приезжать домой и они, вдвоем с повзрослевшей Юной, будут всегда вместе тусить в общей компании. На равных. Ну конечно, если Юна сама этого захочет. Она имеет право самостоятельно принимать решение – с кем ей дружить, а с кем – нет. Вот такое у него предложение. И после этого уже замолчал, ожидая решения сестры.

Так они еще ни разу не говорили, как сегодня. Они впервые слушали и слышали друг друга. Они даже к принесенной официантом коле не притронулись. Они никого и ничего не замечали вокруг.

Когда Юна, внимательно выслушав все, о чем говорит ее брат, уверенно протянула над столом свою руку ему навстречу в знак согласия, то Юра радостно ее пожал.

Такой хрупкий мостик доверия был ими сегодня построен. Насколько он будет прочным и надолго ли его хватит – об этом каждый из них сейчас старался не думать. Они просто сидели за столом, держась за руки и пытаясь прочесть в глазах то, о чем боялись сказать вслух. Перемирие состоялось, согласие сторон было достигнуто путем мирных дипломатических переговоров! Оказывается, бывает и так!

 
                                         * * *
 

Юра вскоре уехал в свою Москву. Юна осталась дома, опять одна (мама не в счет…).

И Юре и Юне было очень грустно расставаться, но они не показывали своих чувств и не подавали виду. В день Юриного отъезда, они, вполне по-родственному, даже обнялись на перроне железнодорожного вокзала, правда, без всяких поцелуев. Но обнялись же! И на Юне сегодня не было ее бесформенных рваных штанов. Вместо них она надела узкие светлые джинсы и белую маечку. И была похожа на маленькую, растерянную, выздоровевшую после длительной болезни, стриженную на лысо, девочку.

Такой и запомнил сестру Юра, вглядываясь в ее стройную фигурку из окна уходящего поезда.

 
                                         * * *
 

Прошел год.

Юра, как и обещал, пару раз приезжал в Краснодар, но всего на несколько дней. Ему было комфортно жить в своей Москве, он отлично учился и уже пытался работать. На стройке! В качестве простого рабочего он был занят вечерами на строительстве одного из Московских объектов. И, да – он уже пытался зарабатывать деньги, чтобы вернуть, матери ту сумму, что потратил с папиной банковской карты. Юра так решил. И свободного времени у парня, практически, не было. Он даже студенческие тусовки и свидания с девушками позволял себе лишь урывками! Правда, когда он приезжал в Краснодар, то они выбрались с Юнкой пару раз в ночные клубы – потанцевать, но московскому пресыщенному парню, честно говоря, в провинциальных клубах оказалось скучно, и наблюдательная Юна это отметила в своей голове и больше не настаивала на таких развлечениях.

Конечно, Юра не мог позволить себе такую роскошь – часто приезжать домой, и Юна это понимала и не требовала от брата невозможного. Оказалось, что Юне для собственной подзарядки и перенастройки хватало даже таких редких, но доверительных встреч с братом на равных. А самое удивительное было в том, что Юна от этих встреч начинала заново расцветать и пытаться улыбаться и радоваться жизни. В ее внешности робко проявлялась женственность. Но девушка, по-прежнему не надевала платьев. Юна ходила только в брюках! Правда уже не в таких бесформенных, как раньше, а в стильных льняных или кожаных, но все же – это были брюки….

Со своими бывшими приятелями-неформалами девочка почти не общалась, ей это внезапно стало неинтересным.

Волосы она больше не красила и не стриглась, как новобранец. И татушку она также не стала делать. После того искреннего разговора с братом, ей почему-то не захотелось больше думать о тату.

Ей хотелось просто быть рядом с Юрой и просто хоть о чем-нибудь с ним говорить, и хотелось, чтобы он ее похвалил, одобрил, то что она делает, и Юна с радостью ждала его приезда, но старший братишка опять не находил для нее времени и всячески стал уклоняться от встреч с ней. Отчего так – девочка не понимала….

Юна ведь даже не догадывалась о том, что ее мама опять вмешалась в их отношения. Марина, заметив как дочь после их, даже таких кратких общений, весьма заметно реагирует на брата, в очередной раз, резко и требовательно предупредила Юру в телефонном разговоре, что если он опять намеревается задурить Юне голову своим мужским вниманием, то пусть лучше совсем не приезжает домой. Вот Юра и не приезжал и старался, как мог, избегать встреч со своей сестрой, вопреки своим ей обещаниям.

Но, наша доверчивая Юна об этом, мамином разговоре с братом, пока не знала и вновь почувствовала себя обманутой, опять загрустила и на нее снова накатили удушающие волны разочарования собственной жизнью.

А Марина, немного успокоившись от того, что ее дочь худо-бедно держится в стороне от бывших приятелей-неформалов, и хоть как-то, но учится в школе, не обратила внимания на ее депрессию и уныние. Марина, в данный период времени, была скорее озабочена своей собственной личной жизнью. Ведь возраст молодой женщины неумолимо приближался к сорока годам….

Марина

Выезжая вечером из автосалона на новеньком, только что приобретенном ею автомобиле – белоснежном Kia RIO – Марина поймала несколько восхищенных мужских взглядов и удовлетворенно улыбнулась! «Очередное вложение средств» в виде такого авто ей и самой понравилось!

В последние годы деньги доставались Марине удивительно легко, она уже скопила довольно приличную сумму и подумывала о покупке отдельной квартиры для себя. «Пожалуй, хватит жить с детьми, пора подумать о себе. Мне уже сорок… Юра учится в Москве, может там и останется. Юночке будет достаточно той нашей квартиры, что еще Виктор покупал. Хотя, дочь такая неуправляемая сейчас и…. непредсказуемая…. Ее нельзя пока одну оставлять. Вот не ожидала такого поведения от малышки. Совсем от рук отбилась девочка. Ну, надеюсь, она успокоится, перерастет и забудет о своей глупой детской любви к брату. Все, не буду об этом думать. Нужно отвлечься на что-то!» – размышляла молодая красивая женщина, осторожно поворачивая руль и выводя машину на дорогу.

Ну а чем может отвлечься молодая и современная женщина? Конечно же, изменив что-то в своей внешности!

Марина решила заехать в салон красоты, подкорректировать свою стрижку. В последнее время она начала стричь свои длинные светлые волосы. Ей так захотелось обновлений в собственной жизни, чтобы появились новые ощущения и эмоции и вкус жизни, наконец. Так захотелось снова нравиться мужчинам и чтобы они ей нравились. Ну, хоть кто-то бы понравился, чтоб голову снесло! А ведь так давно уже никто из мужчин не будоражил ее, не вызывал острых желаний…. Зачерствела душа, и сердце каким-то равнодушным стало. Отчего это вдруг? Да еще эти гормональные скачки откуда-то взялись, и головокружения, и потеря памяти…. Неужели, возраст? Врачи-гинекологи говорят, что рановато еще для климакса, но бывают и исключения. Видимо, Марина как раз оказалась в числе исключений. Может, следует лечь в клинику на обследование?

Так думала молодая женщина, аккуратно двигаясь в потоке машин по вечернему городу, и грустно усмехалась своим мыслям, а потом решительно остановила машину у одного из новых парикмахерских салонов, где, как ей рассказывали, работают весьма модные стилисты.

Марина хотела пока просто присмотреться к салону, узнать прейскурант и список услуг и записаться, если ее все устроит. А сейчас, без записи, ее ведь никто просто так не примет…. Но когда она вошла в прохладу салона и подошла к стойке администратора, то была приятно удивлена, услыхав, что совершенно случайно одна из клиенток не пришла по времени, и ведущий мастер оказался свободен. Марина решила, что судьба делает ей очередной подарок и милостиво дала согласие на то, чтобы ею занялись немедленно.

Ее пригласили пройти в зал, усадили в удобное кресло и мастер-стилист, которым оказалась молодая девушка лет тридцати, приветливо улыбаясь и уточнив, чего бы клиентка хотела, выслушала, понимающе кивнула и предложила Марине прикрыть глаза и ни о чем не волноваться. Иными словами – расслабиться и получить удовольствие от процесса. Марина так и поступила.

Руки мастера порхали над ее головой, даря ощущение заботы и снимая напряжение. «Как хорошо, что я решила сегодня сюда зайти», – улыбалась сама себе Марина, порой на секунды приоткрывая глаза, чтобы наблюдать в зеркале, что там с ней проделывают. Она полностью доверилась этому мастеру своего дела, настраиваясь на приятный сюрприз. И получила огромное удовольствие, когда девушка закончила свою работу и, смахнув невидимые волоски с Маринкиной одежды, развернула ее вместе с креслом, чтобы улыбающаяся Марина оглядела себя в зеркале со всех сторон. А сама парикмахер в это время сняла с лица маску, в которой работала и стянула с рук разовые перчатки. Эти ее движения невольно привлекли внимание Марины и, тут ….

Марина вздрогнула, и улыбка медленно сошла с ее лица. Она побледнела, не веря своим глазам, но, все еще пытаясь как-то держать себя в руках, осторожно, чуть шевеля губами, спросила:

– Откуда у Вас этот комплект?

– Вам понравилось мое украшение? – радостно откликнулась мастер и, дотронувшись до ушей, в которых были надеты красивые серьги, тут же протянула свою руку Марине, чтобы та смогла ближе рассмотреть ее кольцо.

Марина только смогла молча согласно кивнуть в ответ. А девушка, обрадованная вниманием к себе, пояснила:

– Это мне мама подарила. Красиво, правда? Я такого ни разу ни у кого не встречала, наверное, индивидуально изготовленный набор, или чья-то эксклюзивная ювелирная работа. Не знаю. Да и мама не объясняла.

– А откуда он у Вашей мамы появился? Где она его купила? – спросила Марина, сдерживаясь из последних сил и чувствуя, как неожиданно начинает болеть и кружиться голова.

– А она не покупала. Ей подарил кто-то. Давно уже, я еще маленькая совсем была. Мама же в роддоме тогда работала, наверное, какая-то благодарная мамочка подарила, или папочка! – девушка радостно засмеялась и, вздохнув, грустно добавила: – Но я уже об этом не узнаю, моя мама умерла недавно, так что, увы, – она развела руками, словно прося прощения, – больше ничего добавить не могу. Прошу прощения, но, если Вас все устраивает в моей работе, то прошу Вас пройти к администратору и оплатить. А я жду нового клиента.

– Очень красивое украшение, Вы правы. Носите с удовольствием, Вам оно очень идет, – выдохнула дежурные фразы Марина и словно в тумане, подошла к стойке. Там она оплатила банковской картой свою новую стрижку и, выйдя из салона, совершенно забыла, что приехала сюда на автомобиле. Она медленно брела по тротуару, не замечая, что по щекам ее текут слезы. И не замечая, что на нее с интересом поглядывают встречные мужчины.

Да, она, действительно, совсем еще недавно, мечтала и хотела мужского внимания. И вот оно – внимание! Но ей оно оказалось без надобности, Марине сейчас ничего уже было не интересно. Она окунулась в свои воспоминания двадцатилетней давности. И ей стало так горько на душе и так больно сжималось ее сердце. А всему виной оказался безобидный золотой комплект из сережек и колечка с синими и белыми эмалевыми цветочками, увиденный ею на девушке-мастере из парикмахерского салона…. Это была эксклюзивная работа ювелира, выполненная когда-то давно в единственном экземпляре по заказу Маринкиного поклонника. Этот свой любимый комплект она отдала в апреле 1996 года в благодарность главврачу Краснодарского роддома. Того самого роддома, в котором появился ее сын Юра….

Марина брела по вечернему Краснодару, опустив плечи и едва передвигая ноги. Краем глаза заметила по ходу какое-то кафе и вошла в него. А там, присев за столик, заказала подошедшему официанту двести граммов коньяка и медленно пила его маленькими глотками, сидя в одиночестве, совершенно не реагируя на любопытные взгляды окружающих. Она долго сидела одна, вертя в руках пустой бокал из-под коньяка. Ей сейчас было абсолютно все равно, что о ней подумают. Ее сейчас никто бы не смог ни понять, ни утешить. Ей было плохо, одиноко и страшно. На молодую, красивую женщину, еще час назад такую убежденную в своем скором счастливом будущем, волной накатили воспоминания и очень сильно ударили по самому ценному, что у нее оставалось – по ее уверенности в собственной везучести….

На город опустился поздний вечер. Теплый августовский вечер. Марина, пошатываясь, вышла из кафе, оглянулась, пожала плечами в недоумении – как она здесь оказалась – и вспомнила: она же стриглась в салоне и там же, где-то поблизости, оставила свою новую машину. Тряхнув челкой, прогоняя появившийся странный шум в голове, молодая женщина развернулась и отправилась обратно, за своей машиной.

Она совершенно не думала о том, как она сядет за руль и будет управлять сейчас машиной после выпитого коньяка. Просто, стараясь быть осторожной, чтобы не привлечь внимания гаишников, доехала к своему району Фестивальный, аккуратно поставила новый автомобиль в гараж и медленно вошла в подъезд своего дома. И уже поднимаясь по лестнице, услышала, как из их квартиры доносится громкая музыка.

Хотя музыкой эти душераздирающие звуки Марина бы не назвала. Это было нечто ужасное и грохочущее – «Все понятно – дочь дома и опять вытворяет, что хочет, пока никто не пресечет. Ну, Юнка! Как же это всё меня достало!» – распаляясь и злясь на всех и сразу, думала Марина, открывая ключом дверь. И непроизвольно застонала – музыка просто сносила голову, а звуки ударных, казалось, что впились ей в мозг. Голова у Марины и до возвращения домой просто раскалывалась, а сейчас так вообще, хоть плачь…. Марина не снимая обуви, решительно вошла в комнату дочери, в которой было темно, и, подойдя к музыкальному центру, выключила его.

В квартире стало тихо…. Так тихо, что Марина в первые секунды словно оглохла, но теперь уже от тишины. И не сразу разглядела, что на полу в позе лотоса сидит ее дочь – Юна. Марина включила свет и даже вздрогнула от увиденного – девочка сидела неподвижно и пустыми глазами глядела куда-то на стену. Юна, казалось, даже не заметила, что музыка стихла, она, как истукан – не обращала внимания ни на вошедшую мать, ни на зажженный свет.

Марина, превозмогая головную боль, осторожно опустилась на пол рядом с дочерью и, наклоняясь к ее лицу, принюхалась. Но, нет – алкоголем не пахло, дочь держала слово и после того своего случая в четырнадцатилетнем возрасте, больше и правда не пила ничего, крепче кефира. «Но отчего тогда такой пустой взгляд? Неужели наркотики?» – ужаснулась Марина и схватила руку дочери, чтобы проверить вены на сгибе локтя. И этим своим жестом словно разбудила Юну – дочь будто проснулась, вздрогнула, глядя на мать, и, жестко усмехнувшись – выдернула свою руку из рук Марины со словами:

– Что Вы, маменька, так встревожились? Неужели испугались за меня? С какого? – и протянула ей обе свои руки ладонями вверх: – Смотри – не пью, не колюсь, даже не трахаюсь. Или не поверишь на слово? И потащишь к гинекологу? – и расхохоталась, запрокинув голову.

Марина была ошарашена от таких грубых слов и от самого поведения своей непредсказуемой дочери. Раньше она так откровенно ей не хамила, лишь огрызалась порой в ответ на замечания. А сейчас такая явная конфронтация с ее стороны. Она попыталась успокоить дочь и протянула к ней руки, в надежде обнять и прижать к себе, как это они с ней делали раньше, когда мирились. Тогда они, обычно, крепко обнимали друг друга и обе плакали и просили прощения. Марине и сейчас так захотелось поступить, но….

Но Юна вскочила на ноги и отшатнулась от Марины, как от чего-то неприятного и с гримасой отвращения, глядя на мать сверху вниз и цедя слова, сквозь зубы, прошипела:

– Не тронь меня и не смей тут устраивать свои образцово-показательные выступления! Надоело. Мне не нужны твои лживые обнимашки.

– Да с чего ты так себя ведешь, доченька? – растерянно произнесла Марина, пугаясь все больше: – У тебя что-то случилось? Поссорилась с друзьями?

– Ой, не могу! Капец! Неужели это так важно для тебя – поссорилась ли я с кем-то или нет? Да тебе пофиг глубоко на меня. И на Юрку. Тебе на всех было наплевать, даже на папу. Всегда! Мне Юрка рассказывал. – Юна не заметила, как повысила голос и уже гневно и громко говорила и говорила, обвиняя, без остановки: – Тебя только твои мужики интересуют и золото. Золото! Много золота! Ты бы и жила в своем магазине, если бы нас с Юркой не было. Мы же тебе всегда мешали! – из глаз у девочки катились слезы, но она их даже не вытирала, а шмыгая носом, как маленькая, продолжала обвинять: – Юрку вон в Москву выгнала, с глаз долой, да? Молодец! Респект, маменька! А я? Как я тут живу? Одна, без него? Тебе наплевать на меня, на мои чувства! А я и не живу вовсе, а так – существую. Мне все надоело. ВСЁ! Слышишь? Я не могу так больше. И не хочу! И в школу больше не пойду, катись она. И оставьте меня все в покое! – последние слова Юна уже кричала и, повернувшись, выскочила в ванную и захлопнула за собой дверь.

Марина сидела на полу и ничего не понимала, что это такое сейчас было. «В чем ее обвиняет собственная дочь, ее Юночка, любимая, славная девочка? За что? И Юру еще приплела сюда. Господи, ну что за наказание. И голова так сильно вдруг разболелась….»

Она попыталась встать с пола и уже оперлась на руку, но вдруг почувствовала, что все вокруг плывет и кружится, словно она катается на карусели. И предметы вдруг утратили свои четкие очертания…. Марина почувствовала резкий приступ тошноты и…. повалилась на бок, теряя сознание и пытаясь позвать дочь. Но смогла лишь простонать и отключилась.

А Юна в это время долго стояла под душем, открывая поочередно то холодную, то горячую воду. Она плакала и кусала губы и ругалась на весь свет. И понемногу приходила в себя. Ей было ужасно плохо. Плохо и стыдно…. Она сгоряча выплеснула на маму свое плохое настроение и гнев на брата, который позвонил ей сегодня и весело заявил, что домой не приедет – он с друзьями катит на море. Он был, похоже, пьян.… И, еще хохотнул в конце и просил передать маме привет (называя маму отчего-то «маменькой») и сказать ей, что выполняет ее просьбу и обрадовать ее этим, ну тем, что вообще не приедет. И даже не спросил, как у нее – у Юны, дела. Обидно, блин…. Вывалив свой гнев на ни в чем не повинную маму, Юна пыталась найти сейчас оправдания своему поступку: «Ну, конечно, мне же стало обидно, вот я и взорвалась не по-детски. Но все равно нужно было не агриться», – оправдывалась сама перед собой испуганная девочка, и, вздыхая и, наскоро вытираясь полотенцем, решила идти и просить у мамы прощения.

Она осторожно вышла из ванной и прислушалась – в квартире было тихо. «Ушла мама, что ли?» – подумала Юна, входя в свою комнату. И вскрикнула от ужаса – ее мама лежала на полу, поджав ногу. И глаза ее были закрыты…. Марина не шевелилась и казалось, что не дышала….. Юна подлетела к ней и потрогала за руку, пытаясь найти пульс – как это показывают в кино. Оказалось, что сердце стучит и Юна, стремительно подпрыгнув, и найдя телефон, дрожащими пальцами судорожно начала набирать номер скорой помощи.

Ну а потом…. Потом приехала скорая и увезла маму в больницу. Юна поехала вместе с ней и там долго сидела и дрожала от страха в коридоре, когда маму увезли на обследование. Она сидела и ждала, пока ее не погнал врач. Он велел ей прийти завтра, но Юна протестующе замотала головой и выпросила у него разрешение побыть в клинике до утра.

Так до утра она и просидела в коридоре, съежившись на стуле. А утром она растрепанная, не выспавшаяся, зареванная и испуганная, услыхав от врача, что маме стало лучше, и что ей назначили капельницы и оставили в палате неврологического отделения под наблюдением врачей, чуть успокоившись, уехала домой и без сил рухнула на диван.

Она проспала полдня, а потом умылась, оделась, взяла из ящика маминого стола пачку денег на всякий случай и заказала такси, чтобы ехать в клинику. Она плохо представляла, как ей нужно будет себя вести в этой огромной краевой больнице. Ей не с кем было посоветоваться. Даже Юре было не позвонить – он накануне предупредил сестру, что отключает свой телефон на всю неделю. Он, видите ли, отдыхает. Чтоб его….

Юна не умела молиться, но мысленно уговаривала неведомого Боженьку помочь сейчас ее маме и спасти ее. Юне было ужасно страшно. Она винила себя в мамином неожиданном обмороке и давала себе слово, что больше никогда не будет ей грубить, только бы она не умерла. И обещала, что сделает все, что в ее силах. Она сейчас надеялась только на себя и на неведомую удачу. И, входя в здание огромной современной клиники, действовала чисто интуитивно.

И Юна справилась.

Она смело поговорила с маминым лечащим врачом и нисколько не смущаясь, протянула ему конверт с несколькими крупными купюрами. Доктор был озадачен таким смелым предложением юной девушки, но конверт взял и пообещал, что за Мариной будет осуществлен надлежащий уход, вплоть до самого выздоровления. Он объяснил девочке, что такие микроинсульты лечатся, и что у молодой женщины после интенсивного лечения все обязательно придет в норму. Главное – это последующая реабилитация, спокойствие и никаких физических нагрузок. Юна, обрадованно закивала доктору, услышав оптимистичный прогноз, распрощалась с ним, и уже в более приподнятом настрое, понеслась навестить свою маму.

В палате неврологического отделения стояло четыре кровати, Марина лежала на той, что была у окна и, Юна, никого не замечая, кроме своей мамы, подлетела к кровати и опустилась перед ней на колени. Она осторожно взяла мамину руку, ту, что была свободна от капельницы и тихонько погладила ее пальцы. Марина открыла глаза и, увидев свою дочь, сначала насторожилась, словно не узнавая, а потом, тут же, по-детски, заулыбалась.

– Прости меня, мамочка, прости, пожалуйста! – зашептала ей девочка со слезами и добавила, как в детстве – Я больше никогда-никогда так не буду делать.

Заметив участие, любовь и тревогу в глазах своей дочери, Марина глубоко вздохнула. Женщине даже показалось, что солнце за окном стало ярче и палата светлее, и окружающие предметы прекратили вертеться и двоиться перед глазами, даже голова на миг перестала болеть. Такая, казалось бы, мелочь – дочь попросила прощения – а как, оказывается, лечат такие слова! И вот что странно – до прихода Юны Марине уже не хотелось жить, совершенно. А сейчас она даже домой, в свою квартиру захотела! Чудеса! Она только вслух ничего не могла сказать – ей было невероятно трудно шевелить губами.

И они помирились! И они обнялись! Юна, даже украдкой смахнула слезы облегчения и смело пообещала маме, что к первому сентября, к школе, она подготовится сама, и чтобы мамочка ни о чем таком не волновалась. Девочка шутливо потребовала у Марины, чтобы она, взамен, поскорее выздоравливала. Она гордо призналась маме, в том, что обо всем договорилась с доктором, и что тот обещал перевести Марину в двухместную палату, и что ей будет оказана вся необходимая медицинская помощь. И лишь когда увидела, что мама, после ее слов, как будто вполне осмысленно и понимающе ей улыбается, то смело оставила ее в этой больнице, и уехала домой. Готовиться к школе, как и обещала.

Она научится быть самостоятельной, раз уж ее мама заболела. А то, что Юна резко почувствовала себя с сегодняшнего дня очень взрослой – это было аксиомой, как любил говорить раньше ее папа Виктор, когда был жив…. Ну что ж, видимо именно так и взрослеют – неожиданно и ощутимо.

Марина и Юна

Быстро пролетели оставшиеся летние деньки, наступила осень. Марина медленно выздоравливала. Болезнь отступила или затаилась, но, во всяком случае, молодой женщине вскоре разрешили покинуть стены лечебного учреждения и продолжать лечение на дому. Юна на такси привезла похудевшую, растерянную, неуверенную маму к их дому и осторожно помогла подняться на третий этаж, а затем войти в квартиру.

С этого мгновения у этих двух женщин семьи Новиковых началась совершенно другая жизнь.

Марина ощущала себя маленькой растерянной девочкой.

Юна почувствовала себя взрослой и уверенной молодой девушкой.

В таком ключе и строились теперь их взаимоотношения….

Как и обещали врачи – Марина понемногу восстанавливалась, выздоравливала, хотя все еще находилась дома, на домашнем лечении, не ходила на работу, набиралась сил и подолгу спала.

Юна, напуганная маминой болезнью, совершенно перестала спорить с ней, грубить и дерзить. В данной ситуации девочка вела себя, словно была старшей в их женском тандеме и, как ни удивительно, у нее это получалось – Марина во всем слушалась свою дочь! Она послушно принимала все назначенные лекарства и, не капризничая, ела то, что покупала Юна в ресторане. И искренне хвалила те блюда, которые пыталась дилетантски изобразить на кухне ее любимая дочурка. Они подолгу сидели вдвоем у телевизора, обнявшись и укутавшись в теплый плед – Марине все время было холодно.

Они о многом успели поговорить. Ну, как – поговорить…. Говорила в основном Юна, причем Юна рассказывала Марине обо всем, что ее волновало, кроме разве что своей симпатии к брату. Девушка интуитивно чувствовала, что ее маме такие признания были бы неприятны, и старалась мамочку не огорчать. А Марина не задавала лишних вопросов. Она вообще очень мало говорила, лишь улыбалась, глядя на дочь и украдкой смахивала слезинки. Ей все время хотелось плакать….