Текст книги "Ночи Калигулы. Падение в бездну"

LIX

Наступил день, предназначенный для торжественного освящения храма Пантеи-Друзиллы.

С раннего утра римляне пёстрыми толпами собирались у храма. Спешили посмотреть на занятное зрелище.

День выдался непогожий. Тучи заволокли небо. Накрапывал мелкий дождь.

Преторианцы шагали, выстроившись ровными рядами. Их красные туники и султаны из конского волоса выделялись яркими пятнами на слякотно-сером фоне. Восемь рослых центурионов несли на плечах позолоченое кресло, прикреплённое к двум шестам. На кресле торжественно восседал Калигула.

Римляне перешёптывались, показывая на него пальцами. Они с трудом узнавали императора. Гай Цезарь изображал бога.

Рыжие волосы были щедро присыпаны золотым песком. Накладная борода с крупными завитушками тоже блестела золотом. Льняная набедренная повязка, явно позаимствованная у жрецов Изиды, мягкими складками опускалась от пояса до колен. Калигула выставил на всеобщее обозрение впалую грудь, искусно лишённую волос и смазанную для блеска оливковым маслом.

В правой руке он держал кривые молнии, отлитые из чистого золота. Время от времени император потрясал молниями. Преторианцы внимательно следили за движениями Калигулы и усиливали их яростным звоном систров, чтобы создать иллюзию громового удара.

– Славься, Гай Цезарь, Юпитер Латинский! – пели актёры, обученные Мнестером.

Сам Мнестер, обрядившись в маску пророчицы-пифии, вдохновенно провозглашал:

– Славьте нашего императора, равного богам! Возводите ему статуи, приносите жертвы и курите фимиам!

В толпу летели серебрянные монеты. Плакали дети, которым в давке случайно наступали на ноги. Звенели систры, вызывая головную боль. Проводили на серебрянных цепочках павлинов, предназначенных в первую жертву. Мимо зрителей, изумлённо открывших рты, проносили императора, похожего на золотого истукана.

Гая Цезаря торжественно внесли на плечах в храм. За ним, толкаясь, последовала римская знать. Плебеев не пустили внутрь. Преторианцы отталкивали мечами тех, кто несмотря на запрет, попытался проскользнуть.

Гай выбрался из кресла и подошёл к мраморному алтарю. Статуя Друзиллы возвышалась между двумя светильниками. Гай печально всмотрелся в знакомое до боли лицо. Розовый мрамор, выбранный для статуи, напоминал тёплую, гладкую кожу Друзиллы. Но пустые каменные глаза глядели на Гая безжизненно, и каменные губы не оживали для любовного поцелуя.

Хрипло кричали павлины, которых жрецы готовили к жертвоприношению. Фламинго беспокойно хлопали крыльями и нервно переставляли тонкие ноги. Редкие, дорогие птицы достойны Друзиллы. Но Гаю хотелось почтить её особой, незабываемой жертвой.

Император ещё и верховный понтифик. Честь освящения всякого нового храма принадлежит ему. Гай передал Херее золотые молнии и взял молот, которым полагается оглушить жертвенное животное.

Жрец-виктимарий суетился около павлинов. Тщательно осмотрел и выбрал первую птицу – самую пышнохвостую и лишённую изъянов. Спутал павлину лапы верёвкой. Взгромоздил его на мраморный алтарь.

– Можно? – замахиваясь молотом, спросил Калигула.

– Бей! – ответил виктимарий.

Калигула опустил молот. Не жертвенному павлину размозжил он голову, а жрецу!

Жрец рухнул на алтарь, придавив птицу тяжестью своего тела. Руки его судорожно задёргались, пытаясь ухватиться за что-то, и замерли. Широко открытые глаза остекленели. Из раны на затылке брызнула кровь, обагряя алтарь, мозаичный пол, статую Друзиллы и Калигулу, держащего молот.

Гай нагнулся, брезгливо приподнял за волосы голову жреца и с любопытством посмотрел в мёртвые глаза. Ему хотелось знать, что почувствовал тот в последнюю минуту.

В храме зависла тишина. Люди отступали подальше к стене, не смея отвести взгляда от убитого на их глазах жреца, принадлежавшего к одному из лучших римских родов, и от императора-убийцы.

Калигула невозмутимо пояснил, указывая на жреца:

– Он сказал: «Бей!»

Испуганное, напряжённое молчание послужило ему ответом. Сотни глаз, женских и мужских, сверкали в темноте. В одних читался безумный страх, в других – немое осуждение.

Неожиданно Гай почувствовал, как стекает по хребту холодный липкий пот. Словно бог ужаса коснулся когтистыми лапами его спины! Все эти люди, с которыми он заперт в храме Друзиллы, могут наброситься на него и разорвать на части! Так, согласно древней легенде, поступили сенаторы с Ромулом, основателем города. Куски его тела спрячут под тогами и плащами, вынесут прочь и разбросают под покровом ночи…

Гай передёрнулся, представив конец, ожидающий его. Лихорадочно оглянулся, пересчитывая верных преторианцев, могущих защитить его от разъярённой толпы.

Тишина достигла той степени, при которой она отдаётся в ушах невыносимым, дребезжащим звоном. Гаю показалось, что он вот-вот упадёт на землю и забьётся в судороге.

– Слава Гаю Цезарю, принцепсу и императору! – раздался громкий голос. – Вот жертва, достойная богов!

Калигула улыбнулся, ощутив прилив облегчения. Прижмурился, отыскивая в толпе человека, угадавшего его мысли. Им оказался Ирод Агриппа. Расталкивая соседей, Агриппа выбрался наперёд и шёл к окровавленному алтарю. Иудей поднял руки в жесте безмолвного восхищения. Рукава зеленого, расшитого золотом, восточного халата трепыхали, словно крылья. Крупный крючковатый нос ещё сильнее подчёркивал сходство Агриппы с птицей.

– Все – вон! – вернув себе утерянное самообладание, заорал Калигула. – Все, кроме Агриппы!

Испуганная толпа поспешно бросилась к двери. Преторианцы подгоняли людей плётками и мечами, вложенными в ножны. Матроны и патриции толкались, наступали друг другу на ноги. Гонимые паникой, они пытались раньше других выбежать из храма. Падали, поднимались, ползли, наступали на лежащие тела… Три женщины и один немолодой всадник оказались затоптаны насмерть.

Гай прошёлся по храму, усеянному разноцветными лоскутками: обрывками сенаторских тог и женских покрывал. Тронул ногой тела затоптанных, уже начавшие коченеть.

– Жертва Друзилле, – удовлетворённо заявил он.

Иудей поспешно затряс головой, соглашаясь.

Калигула обнял Агриппу. Шепнул ему, прослезившись:

– Ты один понимаешь меня. Ты – истинный друг.

Агриппа кивнул, преданно заглядывая в лицо Калигуле. Иудей поразился: как сильно изменился Гай Цезарь за последние два года! В двадцать четыре года Гай был молодым, рослым красавцем. Юные девушки влюблённо заглядывались на императора, проезжающего верхом на Инцитате. Теперь, в двадцать шесть, Калигула походил на немолодого человека, уставшего от жизни. Узкий лоб избороздили глубокие морщины. Гай обычно прикрывал их волосами, начёсанными и подстриженными на уровне бровей. Но вблизи Агриппа заметил и эти морщины, и пористую бледную кожу, и красноту глаз, и сильно поредевшие волосы.

– На днях я получил известия от наместника Сирии, Петрония, – продолжал Гай. – Умер твой дядя Филипп, тетрарх областей Трахона, Гавланитиды и Батанеи.

Агриппа удручённо вздохнул и сложил руки на груди.

– Как вернусь домой – разорву одежды, посыплю голову пеплом и оплбчу дядю по обычаю моего народа! – заявил он. Агриппа мысленно прикидывал, какое из его одеяний постарее и подешевлее. Чтобы не жалко было рвать.

– Освободившуюся тетрархию я даю тебе! – Гай звучно расцеловал иудея в обе щеки.

У Агриппы подкосились колени.

– Спасибо, великий цезарь! – прослезился он. – Когда велишь отъехать в Иудею?

– Хоть завтра. Но ненадолго! Посмотри на обретённое владение и возвращайся в Рим. Без тебя я буду совсем одинок.

– Слушаюсь, цезарь, – Агриппа с восточной церемонностью поцеловал руку императору.

– Агриппа! Перед отъездом зайдёшь ко мне. Я дам тебе послание для Публия Петрония, сирийского наместника.

– Хорошо, цезарь!

– И на словах передашь Петронию: император гневается на него. По всей империи уже установили мои статуи для народного поклонения. Иерусалимский храм до сих пор подобной статуи не имеет. Пусть Петроний распорядится отлить из золота мою статую высотой в два человеческих роста для Иерусалимского храма.

Агриппа испугался. Он часто нарушал закон Мойсея, вкушая за столом императора запретную свинину. Он осквернял себя сношениями с чужеземными блудницами и даже мальчиками. Но установить золотого идола в священном храме!..

– Гай Цезарь! – иудей умоляюще сложил ладони. – Не делай этого!

– Почему? – нахмурился Калигула.

Ирод Агриппа мучительно подыскивал нужные слова:

– У иудеев особая вера. Им запрещено поклоняться идолам. Чужестранные боги для нас – мерзость. Понтий Пилат, бывший прокуратором при Тиберии, вступил в Иерусалим с римскими орлами и значками покойного цезаря. Народ взбунтовался и вынудил Пилата убрать эти изображения.

– Вот как! – протянул Гай, обиженно прижмурившись. – Значит, моя статуя – мерзость для иудеев?

Агриппа сжал пальцами виски, стараясь унять нахлынувшее головокружение. Бог и император угрожали ему. Чей гнев страшнее?

– Прости, Гай Цезарь! – униженно прошептал Агриппа. – Иудеи, как и все народы твоей великой империи, будут благословлять тебя! Я передам наместнику Петронию приказ о статуе.

Калигула медленно кивнул, прикрыв глаза. Когда Гай зажмуривался, ему казалось, что он видит собственную душу. Ирод Агриппа продолжал лепетать что-то льстивым голосом. Думая о своём, Гай не вслушивался в смысл слов.

– Агриппа! – прервал он иудея. – Ты говорил, что существует один бог. Остальные – ложны.

– Верно – подтвердил тот.

– Ты прав! – медленно, словно в полусне, проговорил Калигула. – Богов нет! Каждый сам для себя бог! И только я могу позволить себе стать богом для всех!

Гай неспешно двинулся к выходу.

* * *

Бесконечное множество раз Калигула наряжался, подражая богам.

Роскошные процессии следовали одна за другой. Гай набрасывал на плечо львиную шкуру и брал в правую руку позолоченную палицу. В таком наряде он изображал Геракла. Римлянам велено было славить императора под этим именем.

В другой день Гай надумал стать Вакхом. Он шествовал по римским улицам, опираясь на посох, сплетённый из виноградных лоз. Оленья шкура прикрывала спину императора, венок из плюща обвивал голову. Молодые девушки, одетые в греческие пеплумы до колен, шли перед Калигулой и поливали его путь вином из амфор. Он, наряжённый богом вина и веселья, сам пьянел он собственных выходок.

Гай наряжался и Меркурием: в дорожный плащ и сандалии с позолоченными крылышками; и Аполлоном: на голове – лучистый венец, символизирующий солнце, и лук со стрелами в руках; и Марсом: устрашающий взгляд из-под серебрянного шлема и позолоченный меч.

Даже в облике Венеры Калигула появлялся в торжественных процессиях. Он румянил щеки и прятал волосы под белокурым париком, ради которого остригли налысо десять невольниц-германок. Туника богини любви была цвета морской волны; нити крупного жемчуга нашиты на подол узором, напоминающим морскую пену. Калигула женственным движением, перенятым у Мнестера, поднимал край туники и выставлял напоказ ногу, обутую в девичью сандалию.

Зрители попроще дивились на императора, широко раскрыв рот. Ведь, как известно, римляне падки на зрелища всякого рода. Умные задумывались: «Словно актёр, меняющий маску за маской, он морочит людей!»

LX

Близилось жаркое лето. Богатые римляне покидали город и перебирались на виллы. Приморские городки, угрюмые и скучные зимой, летом кипели жизнью.

В конце мая Гай выехал в Байи. Местные горячие источники не одного сенатора излечили от подагры, и не одну матрону – от бесплодия. Калигула мечтал погрузиться в ванну, наполненную тёплой целебной водой, и навсегда избавиться от головных болей.

Преторианцы сгоняли народ из близлежащих селений. Поселянам было велено мести дорогу и поливать её водой, чтобы улеглась пыль. Гай ехал на коне, оглядывая окрестности. За ним медленно ползли позолоченные носилки, в которых полулежала располневшая Цезония. Ей предстояло родить в августе. Калигула пообещал матроне свадьбу в тот день, когда ребёнок появится на свет.

Вилла, построенная Августом для Ливии, казалась Гаю недостаточно роскошной. Он решил перестроить её на свой вкус. В крытых повозках везли мрамор, гранит, золото и глыбы горного стекла, добываемого в далёкой варварской Дакии.

На вилле началась работа. Гай лично руководил строительством. Указывал, где устроить террасу, где – расширить окно, где – добавить ряд мраморных колонн. Устав давать распоряжения, Гай искал развлечений. По его приказу покрыли золотом вместительную галеру с пунцовыми парусами и вёслами в три ряда. На палубе устроили беседку, увитую виноградными лозами. Устроили два бассейна. В одном плескались мужчины, в другом – женщины. Матроны купались, не снимая шёлковых туник. Когда они выходили из воды, ткань липла к телу. Калигула осматривал соски и бедра, обтянутые мокрым шёлком. Сравнивал достоинства женщин, выбирал наиболее соблазнительную и уводил её в свою кубикулу.

Греческие музыканты услаждали слух гостей песнями и музыкой. Проплывало за кормой побережье Кампаньи. Калигула устраивал на корабле пиры с диковинными яствами и напитками. Сенаторы и всадники, удостоенные императорского приглашения, устраивали созтязания в красноречии. На латинском и греческом языках они составляли хвалебные речи в честь Гая Цезаря. Выигравшие получали из рук императора награды. Проигравшие стирали свои писания языком, если не желали быть выброшенными за борт.

В таких забавах, почти безобидных в сравнении с предыдущими, пролетало лето.

* * *

Наплававшись вдоволь, Гай вернулся в Байи.

Подъезжая к вилле, он издалека приметил группу людей в восточных нарядах. Они, потрясая длинными бородами и размахивая руками, говорили о чем-то с трибуном преторианцев. Должно быть, просили Кассия Херею о позволении поговорить с императором.

Гай подъехал к воротам. Пришельцы, завидев цезаря, повалились на колени и поклонились, касаясь лбом земли. Комья грязи летели из-под копыт Инцитата, пачкая полосатые халаты и белоснежные тюрбаны.

– Кто такие и откуда? – грозно спросил Калигула.

Старик с длинной белой бородой поднялся с колен и обратился к Гаю. Остальные с уважением прислушивались к его словам. Заметно было, что важный старик пользуется авторитетом среди сотоварищей.

– Гай Цезарь! – приложив ладонь к груди, говорил он. – Мы посланы к тебе еврейской общиной, проживающей в Александрии египетской. Я – Филон, которого любители философии именуют Александрийским. Это – мои спутники: Иосиф и Манассия. Выслушай нас, окажи любезность.

Гай жестом велел преторианцам пропустить евреев. Суетливо кланяясь, они бежали по аллее, стараясь не отстать от императорского жеребца. Подъехав к мраморной лестнице, Гай спешился и небрежно бросил поводья конюху. Подоспели евреи, запыхавшиеся и взволнованные.

– Говори! – велел Гай Филону, поднимаясь по лестнице.

– На твою справедливость уповаем! – торжественно начал Филон, идя следом. – Египтяне исполнились зверской яростью к евреям, проживающим в Александрии. Они врываются в наши дома, выгоняют хозяев с жёнами и детьми, берут ценные вещи. Одиноких беззащитных евреев побивают камнями и палками, связывают им ноги кожаными ремнями и таскают по улицам на потеху ротозеям! Наши синагоги предаются осквернениям и разграблениям! – голос старца задрожал от слез.

– Что же вы сделали египтянам, что они так ненавидят вас? – равнодушно поинтересовался Калигула.

– Ничего, Гай Цезарь! Этому нечестивому народу пришла охота грабить безнаказанно! Творя беззакония, они смеют прикрываться твоим именем. Говорят: «Гай Цезарь одобрит нас за гонения на евреев!»

– Вот как? – Гай резко остановился и оглядел Филона исподлобья. – Почему?

Еврейский философ замялся.

– Предлогом египтянам послужило отсутствие твоей статуи в наших синагогах, – понизив голос, объяснил он.

Гай усмехнулся торжествующе. «Я так и думал!» – без слов говорила улыбка.

– Что же вы не чтите своего цезаря, как положено? – с нескрываемым сарказмом спросил он.

– Мы чтим! – поспешил заверить Филон. Иосиф и Манассия закивали, подтверждая его слова. – Приносим жертвы за твоё здоровье. Закалываем годовалых тельцов и барашков без единого изъяна. Выбираем лишь тех, которые родились первыми у матери своей. И мясо закланное не уносим с собой и съедаем, а сжигаем на алтаре. Когда ты был болен, мы молились о твоём выздоровлении.

– Пусть вы молились обо мне, но не мне же! – сердито прервал его Гай. – Что мешает вам, евреям, поставить мои статуи в храмах?!

– Наш Бог! – склонив голову, произнёс Филон. Тихо, но весомо прозвучали его слова. – Родители и наставники с пелёнок нас учат чтить единого Бога, Создателя Вселенной.

– Вот как! Значит, я для вас – не бог?! – оскорблённо спросил Гай.

Филон промолчал. Калигула, резко развернувшись, вбежал в помещение. Евреи последовали за ним.

Гай, заложив руки за спину, преувеличенно внимательно разглядывал новое убранство виллы. Пальцем поманил к себе управляющего постройкой.

– Мне не нравится эта роспись, – капризно заявил он, указав на стену триклиния. – Краски слишком бледны.

– Не беспокойся, Гай Цезарь! – поклонился управляющий. – Я велю живописцу сделать поярче.

– Почему женские фигуры одеты? – не унимался Гай. – Пусть будут обнажёнными!

– Как прикажешь, великий цезарь! – усердно кланялся управляющий.

– И больше золота! Больше роскоши! – требовал Калигула. – Не забывайте: вы строите жилище для императора, а не хижину для плебея!

– Да, цезарь.

Гай подошёл к окну и легонько постучал по стеклу ногтем. Раздался тонкий мелодичный звук. Калигула одобрительно кивнул: в оконные рамы действительно был вставлен горный хрусталь. А то ведь пройдоха управляющий мог бы и обмануть: продать хрусталь на стороне, а в окно вставить обыкновенное стекло. Плавать ему тогда в пруду с крокодилами!..

Окончив осмотр помещений, Калигула обернулся к евреям, которые все время покорно следовали за ним.

– Почему египтяне могут признать меня богом, а евреи – нет? – сухо спросил он, разглядывая длинную седую бороду Филона Александрийского.

– Египтяне – известные безбожники и лицемеры! – пустился в объяснения Филон. – Они издревле почитают богами всякую мерзость: птицу ибис, ядовитых гадов, крокодилов, котов и уродливых павианов. Для них назвать человека богом – уже шаг вперёд! Своим фараонам они льстили, оказывая им божественные почести. Теперь льстят тебе. Знаешь ли, Гай Цезарь, как поклоняются египтяне? Разве отлили они тебе новую статую? Нет! Статуе Гермеса они отрезали голову и заменили другой, имеющей твои черты. Из сарая вытащили старую облезлую колесницу, которая прежде принадлежала царице Клеопатре, покрыли её позолотой и установили на ней твою статую!

– Ну и что? – буркнул Гай. – Египтяне доказали свою верность, евреи – нет!

Филон опустил руки.

– И вера ваша – глупая, и вы сами! – продолжал Калигула, неприязненно рассматривая смуглых бородатых евреев.

– Да чем же мы глупы? – с достоинством спросил Филон.

– Вы не едите свинину! – воскликнул Гай, насмешливо передёрнув плечами.

Несколько патрициев, стоящих в стороне и прислушивающихся к разговору, одобрительно рассмеялись словам императора.

Филон опечалился. С надеждой на правосудие явился он к императору. А в ответ услышал обычную глупую насмешку: «Вы не едите свинину!»

– Гай Цезарь! – выступил наперёд Манассия. – У каждого народа свои запреты. Нам не положено есть свинину. Другие не едят молочного ягнёнка, запечённого с горькими травами. Так что с того?

– Молочный ягнёнок? Фу! – скривился Гай. – Кто же будет кушать такую неприятную еду?!

Патриции продолжали хохотать, словно слова императора были остроумной шуткой.

– Где Ирод Агриппа? – вспомнил Калигула. – Позовите его!

– Я здесь, великий цезарь! – внук Иудейского царя выступил из-за колонны. Агриппа узнал о прибытии соплеменников и решил послушать их беседу с императором тайно, не выдавая своего присутствия. Затаившись за широкой дорийской колонной, он разрывался между верой предков и страхом перед цезарем.

Гай исподлобья глядел на Агриппу. Знатный иудей медленно, с трудом переставляя одеревеневшие ноги, подошёл к императору. Чёрные глаза Агриппы испуганно метались со стороны в сторону, не задерживаясь надолго ни на одном предмете.

– Ты в замешательстве, Агриппа? – усмехнулся Гай, проницательности научившийся у покойного Тиберия. – Я тоже! Объясни мне, почему твои соотечественники отказываются признать мою божественную сущность? Я приказал установить в Иерусалимском храме статую Гая-Юпитера, а евреи противятся приказу!

– Гай Цезарь! – хрипло заговорил Агриппа. Его руки сильно дрожали. Лицо покрылось красными пятнами, выдающими волнение. – Пощади мой народ! Евреи упрямы в своей вере. Если ты заставишь их поклоняться своей статуе – они скорее предпочтут умереть.

– Ну и пусть подыхают! – рассердился Гай. – Туда им и дорога!

– Если все умрут, кто будет платить налоги и пополнять казну? – едва слышно ответил Агриппа и вжал голову в плечи, опасаясь удара.

Гай, сердито раздувая ноздри, подскочил к Агриппе. Схватил иудея за ворот халата и с силой дёрнул. Мелкие жемчужины, которыми Ирод украшал восточные одежды, отрывались и сыпались на пол. Агриппа решил, что в злых глазах Калигулы написан смертный приговор. Судорожно хватаясь за горло, иудей потерял сознание и упал к ногам императора.

Гай пнул ногой упавшего.

– Давай, поднимайся! – велел он. – Падениями меня не разжалобить!

Агриппа не шевелился. Чёрные глазки иудея, остекленев, смотрели в потолок.

– Да ему и впрямь стало дурно… – сообразил Гай. – Позовите лекаря.

Подоспевший Галот приводил Агриппу в чувство. Калигула смотрел на него с жалостью. Он мог бы казнить Агриппу, но не хотел. Иудей стал ему другом, с которым весело таскаться по тавернам и лупанарам, как прежде – с Макроном. Но Макрон искал власти над Гаем и его империей. Агриппа довольствуется дружбой и подачками. За что же его казнить?

Агриппа приходил в себя. Вздохнул и быстро заморгал ресницами. Гай склонился над ним.

– Тебе лучше? – сочувственно спросил он.

Иудей испуганно кивнул.

– Ты до сих пор не побывал в тетрархии, которую я дал тебе во владение? Уезжай немедленно, – распорядился Гай. – В гавани Неаполя найдёшь корабль, готовый к отплытию. Вернёшься, когда я перестану сердиться.

Агриппа не успел поблагодарить. Гай отвернулся от него и подошёл к групке евреев, растерянно наблюдавших происходящее.

– Вы виноваты в том, что мой любимый друг так разволновался, что чуть с жизнью не простился! – неприязненно заявил он Филону Александрийскому. – Убирайтесь отсюда! И знайте: статуя Гая, Юпитера Латинского, непременно будет установлена в Иерусалимском храме!

Калигула отвернулся от евреев. Подозвал жестом Кассия Херею.

– Повелишь бросить их в темницу? Или сразу?.. – трибун преторианцев замолчал на полуслове.

Гай рассмеялся:

– Пусть живут. Таких глупцов даже жаль убивать! Только умалишённые могут сомневаться, что я – божественной природы.

– Как поступить с ними, цезарь?

– Гоните их прочь из дворца. Копьями и мечами, – хмыкнул Калигула.

Херея отдал приказ преторианцам. Филона Александрийского, Иосифа и Манассию вытолкали из помещения виллы. Почтённые иудеи, спасаять от уколов копий и мечей, поспешно сбегали по мраморной лестнице. Длинные полы их халатов развевались и путались между ногами, мешая бежать. Хохотали надменные патриции. Солдаты посылали им вдогонку обидные слова, которыми римляне, подражая другим народам, научились клеймить евреев.

Оказавшись за воротами виллы, евреи остановились, чтобы отдышаться.

– Гай надулся спесью сверх меры! Не только называет, но и считает себя богом! – неодобрительно заметил Филон Александрийский. В голове иудейского философа уже начали мелькать фразы, пригодные для описания неудачного посольства к Гаю.

Манассия поднял руки вверх жестом, которым евреи традиционно изображают отчаяние.

– Погиб наш храм! – удручённо провозгласил он. – В святая святых его Гай установит мерзкого золотого идола!

– Гонения всегда придавали силу нашему народу, – пытаясь вернуть себе утерянную строгость, заявил Филон. – Истинный Бог накажет того, кто этим именем зовётся ложно!

Евреи медленно удалялись по дороге, ведущей на север, к Неаполю.

* * *

История с золотой статуей Гая-Юпитера, предназначенной для Иерусалимского храма, тянулась почти полтора года.

Публий Петроний, наместник Сирии, занимался делами Иудеи. Гай до сих пор не успел назначить нового прокуратора Иудеи. Понтий Пилат – последний, занимавший эту должность, был отозван в Рим как раз накануне смерти Тиберия.

Петроний получил указ от Гая: любой ценой установить в Иерусалимском храме его статую. Если евреи воспротивятся, сделать это с оружием в руках. Сирийский наместник во главе двух легионов отправился в Иудею.

Евреи многолюдными толпами собирались на пути Петрония. Мужчины, женщины, дети, старики падали на колени, стонали и плакали. Рвали волосы и одежды, умоляли римлян на своём гортанном языке и на исковерканной латыни.

– Почему вы противитесь? – удивлялся Петроний. – Все подчинённые Риму народы установили в храмах статуи императора. Только вы, евреи, бунтуете.

– Закон наших предков запрещает поклоняться идолам, божественным или человеческим, – отвечали знатные мужи из рода Израилева, явившиеся в Птолемаиду для встречи с Петронием.

– А для меня закон – приказ императора. Я обязан исполнить его, иначе рискую жизнью, – Петроний решил продолжать путь.

Евреи заволновались. Удвоили стоны и молитвы.

– Мы готовы умереть за наш закон! – кричали они.

Петроний понял: в любую минуту Иудея может взорваться бунтом против римлян. «Как сильна вера этого народа!» – думал он.

Евреи бросались наземь перед копытами коня Петрония. Обнажали узловатые шеи и требовали удара кинжалом. Женщины кричали тонкими, визгливыми голосами и посыпали головы землёй. Полевые работы были заброшены. Никто не сеял злаков, не садил овощей. Заунывный плач целого народа продолжался пятьдесят дней.

Петроний не выдержал. Опасение неминуемого бунта, страх за собственную жизнь и жалость к упрямому народу, умеющему столь сильно верить, сломили его. Он покинул Иудею и вернулся в Антиохию. Евреи бежали за хвостом его коня, осыпая благодарностями. Петроний чувствовал себя спасителем целого народа.

Он написал послание императору. «Гай Цезарь! – гласило письмо. – Иудеи противятся возведению твоей статуи. Они перестали возделывать почву и готовы взбунтоваться. Прошу тебя: отмени свой приказ. Ради его исполнения нужно вырезать весь иудейский народ. Впрочем, твоя воля священна. Если ты прикажешь – я вернусь в Иудею и истреблю всех недовольных».

Гай получил послание от сирийского наместника в один из своих дурных дней. Рассердившись, он разорвал папирус и долго топтал обрывки ногами. Затем присел около стола и, резко надавливая грифелем на восковую табличку, написал гневный ответ. Он велел Петронию вскрыть себе вены в наказание за то, что посмел ослушаться императора.